О каком реальном событии могло говориться в былине о Вольге Всеславиче?

Эту статью я нашёл в ЖЖ  

Среди баскаков было полно славянских имён. Кстати среди них были и должностные лица, причём из духовенства — дьяки. Опять же в отличии от варягов Вольга с дружиной конные, как и баскаки. И о дани людьми татарам не нужно догадываться, о ней все источники пишут.
Теперь имя — Вольга. Ни до ни после среди славянских имён мне лично не встречалось. И единственная ассоциация это с рекой Волгой (кстати, латинскими буквами Вольга и не напишешь, только Волга получается). А татаро-монголы как раз с Волги за данью и приходили.
Ну и последнее, у новых хронологов да и у многих традиционных историков ходит теория, что татаро-монголы не этнос а род войск. Предки современных казаков. Соответственно в основном они состояли как раз из славян. Вот эта былина под эту теорию очень здорово подходит. Даже можно её использовать как подтверждение. Далее читайте текст автора, гарантирую вам понравится, и есть что обсудить.

Любопытную пищу для размышлений о взаимоотношениях русов и восточных славян нам рисуют… былины. Да-да, именно они, если попытаться из-под эпики литературной достать эпику историческую, дают возможность увидеть, как происходило освоение русами земель будущей Руси.
Возьмём одну из самых знаменитых и, как практически все признают, древних былин – о князе Вольге и пахаре Микуле Селяниновиче.
Напомню вкратце сюжет.
Некто Вольга собрал дружину в 29 боеготовых молодцев. Взвод, по-нашему.
И — Вот посели на добрых коней, поехали,
Поехали к городам да за получкою.

Ехали-ехали, наехали на поле чистое, где некий пахарь

Орёт в поле, посвистывает,
Сошка у оратая поскрипывает,
Омешики по камешкам почиркивают.

Молодцам делать было, видно, нечего. О получке они тут же забывают – ничего, дескать, поворчит бухгалтерия, да на депозит денежки положит, не пропадут — и к пахарю. Давно не видели.
Долго едут. Свист слышат, скрип слышат, а догнать не могут. Три дня ехали. Что ночью делали, не сообщается.
Наконец, —

А наехали в чистом поле оратая.
Как орёт в поле оратай, посвистывает,
А бороздочки он да помётывает,
А пеньё-коренья вывёртывает,
А большие-то каменья в борозду валит.
У оратая кобыла соловая,
Гужики у неё да шелковые,
Сошка у оратая кленовая,
Омешики на сошке булатные,
Присошечек у сошки серебряный,
А рогачик-то у сошки красна золота.
А у оратая кудри качаются,
Что не скачен ли жемчуг рассыпаются,
У оратая глаза да ясна сокола,
А брови у него да чёрна соболя.
У оратая сапожки зелён сафьян
Вот шилом пяты, носы востры,
Вот под пяту-пяту воробей пролетит,
Около носа хоть яйцо прокати.
У оратая шляпа пуховая,
А кафтанчик у него чёрна бархата.

В общем, не зря без зарплаты остались. Такого-то кулака да как класс ликвидировать – взводу нашему на месяц выпивки хватит.
Да только уж больно крутоват мужик. В некоторых вариантах былины он —

Борозды кладёт как рвы глубокие,
Из земли дубы вывёртывает,
Камни-валуны в сторону отбрасывает.

А подъехавшим людям воинским на их приветствие учтивое —

Божья помочь тебе, оратай-оратаюшко!

отвечает этак с вызовом:

А поди-ка ты, Вольга Святославович!
Мне лишь надобна божья помочь крестьянствовати.

Типа: в моих делах ты, князь, без надобности.
Оценил Вольга обстановку. Как недавно ещё принято было говорить, пальцы гнуть не стал, а поведал мирно: дескать, поощрил меня батюшка городками тремя и позволил брать дани-выходы. Вот и еду за получкою, пока касса не закрылась.
На что местный – уже понятно, что авторитет – отвечает:

Там живут-то мужички да все разбойнички,
Они подрубят-то сляги калиновы
Да потопят тебя в речке да во Смородине!

И обосновал данное предсказание рассказом о собственных страданиях:

Я недавно там был в городе, третьего дни,
Закупил я соли цело три меха,
Каждый мех-то был ведь по сто пуд…
А тут стали мужички с меня грошей просить,
Я им стал-то ведь грошей делить,
А грошей-то стало мало ставиться,
Мужичков-то ведь больше ставится.

Наехали, в общем. Но пахарь оказался не промах:

Потом стал-то я их ведь отталкивать,
Стал отталкивать да кулаком грозить.
Положил тут их я ведь до тысячи:
Который стоя стоит, тот сидя сидит,
Который сидя сидит, тот лежа лежит.

Верно Вольга почуял и связываться не стал – не прост мужик, крутой! И пригласил с собою поехать –

за товарища.

По факту – в долю взял. Ибо тогдашний товарищ – это ни разу не приятель и уж вовсе не член коммунистической партии. А человек, с которым товар добытый делят – либо за первоначальные инвестиции, либо за услуги. В том числе и за эскортные.
Данное коммерческое предложение пахарю явно понравилось. К тому же представилась возможность дополнительно с бандюганами давешними посчитаться:

надо им наказ дать — других мужиков не обижать.

Дальше – что логично в подобного рода предприятиях – настала пора настоящего лидера выявить. Альфу, так сказать. На полпути говорит пахарь Вольге Всеславьевичу:

— Я оставил сошку во бороздочке…
Не для-ради прохожего-проезжего:
Маломощный-то наедет — взять нечего,
А богатый-то наедет — не позарится,-
А для-ради мужичка да деревенщины.

Как бы ножки сошке не приделали соотечественники!
И попросил товарища пару бойцов послать обратно слетать,

да бросить сошку за ракитов куст.

Вольга, уже, похоже, с ролью беты-лидера смирившийся, приказывает дружинникам исполнить пожелание старшего товарища.
Те, однако, не сдюжили. Не смогли поднять соху. Десяток – тоже не осилил. Тогда всем взводом навалились. Результат — тот же. Пристыдились, руками развели. Тогда пахарь, закрепляя свою роль нового лидера, самолично с кобылки слез (до того всё, видно, в кулак хихикал, глядючи, как люди надрываются), сошку одной рукою из земли выдернул.
Все всё поняли.
В новой властной конфигурации подъехали эти добрые люди к городку, где получка их ждала. Но, как оказалось, действительно обидел тамошних пацанов хитрый пахарь. Затаили они на него. А как увидели врага – немедленно его предсказание исполнили:

подсекли брёвна дубовые на мосту через речку Смородину.

Но поначалу этого бойцы наши не заметили, ступили на мост, тот закономерно провалился, пришлось кому плаванием заняться, кому – сразу в водолазы переквалифицироваться.
Естественно, что руководство восприняло этот демарш сугубо негативно:

Соскочили на тот бережок, да и начали злодеев чествовать.
Пахарь плетью бьёт, приговаривает:
— Эх вы, жадные люди торговые!
Мужики города хлебом кормят, мёдом поят, а вы соли им жалеете!
Вольга палицей жалует за дружинников, за богатырских коней.

Такой вот образовался союз меча и орала…
В общем, усмирили бандюганов. Вольге они кассу за двенадцать лет выдали. А пахарю обещали соль вообще бесплатно отдавать. Сурово пацаны проставились.
Тут, наконец, наши герои и познакомились. Правда, на прямой вопрос Вольги соратник его новоявленный лёгкой притчею ответил:

— Ай же ты, Вольга Святославович!
Я как ржи-то напашу да во скирды сложу,
Я во скирды сложу да домой выволочу,
Домой выволочу да дома вымолочу,
А я пива наварю да мужичков напою,
А тут станут мужички меня похваливати:
«Молодой Микула Селянинович!»…

А теперь надобно объяснить, отчего я такую лексику-стилистику обсценную избрал, дабы сюжетец былины пересказать. Впрочем, многие наверняка уже догадались: так яснее как канва событий нашему современнику является, так и противоречия в ней.
Какой, к Велесу, пахарь? Да с такой сошкою? Да в одеждах княжеских?
Что за разбойнички, которые то ли торгуются за соль, то ли попросту деньги отнимают? Если торгуют, то что за сделка такая, в ходе которой покойнички появляются? Отчего это потом разбойнички городок свой отчаянно защищают, да ещё от, можно сказать, соединённого войска княжеского и «крестьянского ополчения»?
Что за князь, немедленно в подручники к смерду-пахарю переместившийся?
И что за интерес у пахаря всё лето на поле горбатиться, чтобы потом мужиков пивом опаивать? Он что, пивбар держит? А соль ему нужна, чтобы рыбка-вобла была, орешки, сухарики солёные на закуску?
Значит, нужен нам перевод с древне-образного на наш, современный понятийный язык.
Кто такой Вольга, мы сейчас гадать не станем. Похоже, конечно, на Олега исторического Вещего, что щит на врата Царьграда прибивал. Тем более, что в других былинах он тоже величается вещим, и волхвом, и Царство Индийское воевать ходит, ровно Царьграду, и даже рождается от змея – как летописный князь от змея умер. Что для большого былинного счёта принципиальной разницы не даёт: всё равно дело происходит на рубеже Яви-Нави. Но предположение это – чисто схоластическое, доказательной базы не имеющее в принципе. Так что можно вполне согласиться с выдающимся русским фольклористом В.Я.Проппом: не будем заниматься фантастикой.
Существенно другое. Вольга наш собирает дружину и едет в некие города «за получкой». Это не дань, не наш нынешний налог – её не выплачивают сами под-данные граждане, данеплательщики. Не привозят в центр, вынуждают ретивый спецназ княжеский за недоимкою слать. Это не контрибуция – и города теоретически свои, подвластные, и всё же теоретически обязательства перед князем имеют, раз за двенадцать лет недоимки накопились.
И остаётся у нас одно. Помните? –

…образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами… и отправляются в полюдия… в Славинии… Кормясь там в течение всей зимы…

Да, именно: полюдье. Вооружённый выезд в подчинённые земли, чтобы набрать там еды и товара для будущей торговой экспедиции в Царьград. Как хотите – а чистый выезд рэкетирской бригады на подконтрольные рынки и автосервисы. По-своему уряжённый образ действий. Данные отношения для внешнего наблюдателя даже напоминают форму союза.
Но понять можно и мужичков-разбойничков, что норовили дружину княжескую к русалкам на пощекотаться отправить. Ибо одним из самых ценных видов товара, что можно было взять в лесных замшелых Славиниях, практиковавших ещё подсечное земледелие, оставались не меха даже. Хотя и они тоже ценность имели.
А рабы.
Неплохая, кстати, аллитерация получается, если произнести сейчас слово «арабы». А они нам очень полезны, арабы, поскольку их источники освещают вопрос немного с другой стороны. Отчего ответ становится предельно выпуклым.
Тени соответствуют.
Некий Ибн Русте в труде 903-913 годов рассказывает о том, что русы

нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там их продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян.

Типично норманнское нападение на береговых жителей, не так ли? Словно взято из Ксантенских анналов. И оно свидетельствует не только о том, что русы – не «вид славян», — но и показывает их агрессивные настроения в отношении последних.
А далее мы видим почти классическое описание полюдья, как у Константина Багрянородного: русы не сеют, не пашут, а забирают необходимое у славян и тем питаются и –
— торгуют.
Так что не разбойнички те мужики были. А защитники. Ибо дань рабами – страшная дань. Вот читаем мы в летописи привычно:

А козари имаху на полянех, и на северех, и на вятичехъ, имаху по беле и веверице от дыма…

А ведь «по беле» от дыма – это не о белках речь, как в голову приходит. Беличий мех – не такая уж дивная ценность, чтобы какой-никакой, но налоговик удовольствовался одной шкуркой с хозяйства в год. Да и «белка» по-древнерусски – это «веверица» или «векша». Хороши были хазары, беря по белке и… белке?
Всё гораздо хуже. Бель в те времена – и в некоторых русских диалектах и сегодня – девушка! Девушек брали в качестве дани, вот так!
Таким образом, первая часть былины становится понятной. Выехал вождь русов Вольга в полюдье во главе верной дружины.
И наткнулся на некоего необычного пахаря.
О его странностях мы уже говорили. Дополним лишь ещё одной: так лихо пахарь пашет, что деревья выворачивает, валы создаёт, камни обрушивает. Ничего не напоминает?
А вот мне напоминает. Сразу.
Мифологию славянскую.
Помните, как возникли так называемые Змиевы валы на границе лесостепи и степи? Я имею в виду не создание неведомыми племенами предположительно со II в до н. э. по VII в н. э. оборонительных валов по берегам притоков Днепра южнее Киева. А отображение этого деяния легендарное, былинное.
И оказывается, в сказках и былинах у нас действует Никита Кожемяка. Он и побеждает Змея. Тот логично молит о пощаде и предлагает разделить землю поровну. Никита куёт соху – ага, опять соху! в 300 пудов, запрягает в неё змея и пропахивает борозду от Киева до моря:

— Разделим всю землю, весь свет поровну: ты будешь жить в одной половине, а я в другой.
– Хорошо, – сказал Кожемяка, – надо межу проложить.
Сделал Никита соху в триста пуд, запряг в нее Змея, да и стал от Киева межу пропахивать; Никита провел борозду от Киева до моря…

После же выполнения обязательств по мирному договору Никита Змея убивает, а труп его в том же море и затапливает. Благородно поступает. Без всякой издёвки говорю. По меркам той психологии и тех опасностей богатырь не только имеет право, но и обязан не исполнять своих обязательств перед Злом. Ради людей.
Именно у славян мотив чудесного пахаря и волшебного плуга распространен наиболее широко. А иногда, как пишет в своей интересной работе «Времена русских богатырей. По страницам былин – в глубь времён» Л.Прозоров,

«в этом качестве выступают и исторические лица – русские князья Борис и Глеб, болгарин Кралевич Марко, чаще же эти персонажи неизвестны историографии (что, естественно, никак не исключает их реальности). Это польский князь пахарь Пяст, чешский князь пахарь Пшемысл, упоминавшиеся в связи с былиной о Микуле еще Федором Буслаевым. Это белорусский князь пахарь Радар. Это Кирилла и Никита Кожемяки из русской и украинской сказки. В западноукраинской песне золотым плугом пашет царь Соломоу».

Этот же автор обоснованно указывает на ритуальный характер пахоты правителя. Она сводилась к двум мотивам – это либо первая борозда, открывающая пахоту, либо опахивание – проведение ритуальной границы поселения или страны, ритуально «своей» земли, отделяющей ее от «чужого», опасного мира:

«Так, белорусский князь Радар, победив змея Краковея, насланного враждебным королем Ляхом, запрягает его в плуг и пропахивает границу с польской землей, о чем отпущенный им змей уведомляет своего повелителя: «Ой, Ляше, Ляше, по Буг наше!»
У западного Буга действительно существуют гигантские валы, наподобие Трояновых на Дунае или Змеевых валов Украины. У италиков (этрусков и латинян) также существовал обычай опахивания границ поселения медным плугом, за которым идет царь, «слева направо» (очевидно, по часовой стрелке, по направлению движения солнца, «посолонь») вокруг. При такой пахоте по благую, правую сторону царственного пахаря оказывалась своя земля, по левую, неблагую – чужой, внешний мир.
Приводимые Титом Ливием слова Ромула: «Так да погибнет всякий, кто перескочит через мои стены!“ (Liv. I, 7) представляют собою одну из обычнейших заклинательных формул. – Л.П.) через этот магический круг», – сообщает французский исследователь Жак Делюмо».

Итак, становится понятен ещё один кусок былины. По-княжески одетый пахарь, с богато украшенной сохою, — далеко не крестьянин. А князь и есть. Или, скорее – жрец: недаром воины – «подопечные» бога Перуна – не могли поднять сошку. Ещё бы – когда её удерживал сам бог, подземный, в частности, Велес! И это было вполне ясно тем, кто в древности рассказывал и слушал эту былину.
А Велес был парень по тем временам суровый. Перуна уж всяко пострашнее: и жизнь он контролировал, и смерть, и скот, что тоже жизнь и смерть, и жизнь засмертную, загробную. И много чего ещё. Недаром на реке Волхове до сих пор знают место Влесовица – немало девок молодых ушло там к к мрачному божеству, неся послание от его народа!
А напротив Ладоги, в урочище Любша, их, говорят, топили…
Переводим: встретил князь русов Вольга жреца велесового, который границы земель славянских обозначал – да с благословения и при защите бога своего Велеса. Оттого Вольга на всякий случай предупредительно желает жрецу божьей помощи, и ответ получает вполне интеллигентный:
— Езжай своей дорогой, мне тут и без твоих пожеланий Велес помогает.
Ну как такого парня не позвать с собой кассу брать?
Объясняется сразу и смирение князя, и спокойное обретение им бета-роли в собственном войске, и некий даже пиетет перед «пахарем».
А вот дальше начинается самое интересное. В итоге князь и жрец сговариваются о совместном дележе кассы. Интерес обоих внятен и безмятежен: князю — забрать свою «получку» при поддержке местного авторитетного бога, жрецу – усмирить паству, которая решила не окормляться, а окормлять попа. К тому же за деньги. Что уж там могло лежать в исторической подоснове былины, гадать сложно: подобных бунтов полно было во все времена и у всех народов. Но коли уж проглядывает из былины эпоха полюдья и контактов русов со славянскими властными (а уж властен Микула Селянинович, ой, властен!) институтами, коли похож наш Вольга на князя Олега исторического, то как хотите, а по мне отражает этот рассказ ту самую легендарную байку о призвании варягов.

И восста род на род, и не бе меж ими правды…

Но это, понятно, так, не более, чем игра ума. Сколько-нибудь доказательно связать данную былину с историей призвания варягов невозможно.
И что же происходит дальше? После того, как Микула Селянинович доказал свои полномочия от Велеса, настала пора для самого приятного. Соединив силы, солдатня и клерикалы задавили свободу местных мужичков. После чего содержание договора простого товарищества, что был заключён ранее, стало очевидно: военные взяли кассу, духовные взяли мужичков.
Точно: союз меча и орала. Вполне вечная себе связка: даже при богонизвергательной советской власти партсекретарство орало, а ГПУ ему помогало.
А теперь совсем выводно и серьёзно.
Очень примечательная былина получается. Словно телескоп, направленный в прошлое, позволяет нам увидеть оформление системы власти, государства и в конце концов русского этноса на территории будущей России.
По городам и опорным пунктам, по факториям, сидят русы. С целью кормления и обогащения они выезжают в военно-фискальные экспедиции в глубь земель, что находятся под их квази-контролем. Причём русы – далеко не Санта-Клаусы: их основной добычей становятся рабы.
Население воспринимает такое отношение со здоровой критикой. Оно, конечно, мужички-пахари – не бог весть какой противник для лучших на тот момент воинов мира. Но бог весть их недовольство, а потому местные славянские лидеры всё же пытаются как-то отгородиться от русских наездов. Тем более – налётов.
Но поскольку свои – тоже не Санта-Клаусы, а начальники, которым, как и чужим находникам, хочется кушать, хорошо одеваться и женщин, а взять это всё они могут только на мужичках как социальном слое, производящем ВВП, — то рано или поздно их интересы начинают совмещаться с интересами пришельцев. Что после некоторого торга – с предъявлением «крыши» в виде Велеса, как без этого – приводит к некоей верификации, легализации и тарификации сложившихся экономических и властных отношений. Элиты договариваются, порядок складывается, система устаканивается – и все становятся довольны.