В.Н. Парамонов. Повседневная жизнь немецких специалистов в советском городе (1946–1953 гг.)

Аннотация: данная статья была найдена мною после спора с уважаемым коллегой Иваном Барановым о судьбе немецких военнопленных и немецких специалистов при обсуждении статьи «Когда-то был вермахт«. В этой статье описывается повседневная жизнь немецких ученых и инженеров, занимавшихся разработкой ракетной и авиационной техники в СССР. Если коллега борода сочтет статью не соответствующей тематике сайта, то ее можно переместить на блог Альтернативной политики.

Вкладу немецких специалистов в создание советской ракетной и авиационной техники посвящено, и у нас, и за рубежом [1], значительное количество работ, раскрывающих прежде всего научно-производственные стороны жизнедеятельности германских ученых , инженеров и других категорий работников, находившихся в СССР в первые годы после Второй мировой войны. Вместе с тем повседневная жизнь складывается не только из научно-производственной деятельности. Существенными ее элементами являются материально-бытовая, досуговая, общественно-политическая виды деятельности. Анализ всех сторон повседневной жизни дает возможность выявить образ жизни различных обществ в историческом разрезе и увидеть новое, ежедневно рождаемое в практике общественной жизни. Автору статьи близка точка зрения А.С. Ахиезера, объясняющего понятие «повседневность» как человеческая жизнь, рассмотренная с точки зрения тех функций и ценностей, которые ее заполняют; в нее включается в первую очередь труд, быт, отдых, передвижения. По его мнению, именно ценности повседневной жизни, их прочность и массовость являются почвой для подлинной истории.[2] При таком подходе повседневная жизнь воспроизводится как постоянная система человеческих забот. Настоящая статья посвящена повседневной жизни немецких специалистов, трудившихся на Государственном опытном союзном заводе № 2 в г. Куйбышеве в 1946–1953 гг.

Следует учитывать, что история работы немецких специалистов на данном предприятии долгое время являлась засекреченной. Это было связано с тем, что большая часть информации, относящейся к функционированию оборонно-промышленного комплекса и вооруженных сил СССР, традиционно относилась к категории «секретной». Главным образом поощрялись общие исследования по истории тыла в Великой Отечественной войне, в то время как информация о развитии военной промышленности после войны продолжала оставаться в закрытых архивных фондах, а немногие выходившие работы содержали минимум конкретных данных. Исследователь, взявшийся за работу по этой теме, в первую очередь столкнулся бы с проблемой недостаточности источниковой базы. В результате в настоящее время происходит в основном накопление знаний по данной теме, обобщение и анализ накопленной информации.

Источниковую базу исследования составили документы, хранящиеся в Самарском филиале Российского государственного архива научно-технических документов (РГАНТД. СФ.), Самарского областного государственного архива социально-политической истории (СОГАСПИ) и архива музея Акционерного общества открытого типа «Самарский научно-технический комплекс имени Н.Д. Кузнецова (ОАО СНТК им. Н.Д. Кузнецова). Это анкеты, автобиографии, управленческая документация (приказы, отчеты, служебные записки и т. д.), фотографии. Особо следует выделить немногочисленные воспоминания участников событий, позволяющие взглянуть на сотрудничество советских и немецких специалистов «изнутри», глазами тех, кто был непосредственно причастен к его осуществлению. В этом отношении источники личного происхождения представляют значительную ценность, несмотря на их субъективный характер. В совокупности документы данных архивов позволяют выявить состав немецких работников, работавших на предприятии, по половому, образовательному, социальному, партийному и профессиональному признакам, изучить мотивы поступков, исследовать сюжеты о различных сторонах повседневной жизни немецких специалистов.

авиаконструкор Семен Михайлович Алексеев, работавший с немецкими специалиствами

Появление немецких специалистов в г. Куйбышеве в 1946 году было связано с рядом обстоятельств. В соответствии с решениями Потсдамской конференции среди направлений оккупации Германии державами-победительницами выделялись полное военное и экономическое разоружение и демилитаризация страны, удовлетворение репарационных претензий стран, пострадавших от германской агрессии [3]. В результате поражения германское научно-техническое наследство досталось странам-победительницам, включая СССР. Развитие оборонного комплекса Советского Союза и необходимость быстрого восстановления индустриального потенциала страны определяли важность использования передовых научно-технических достижений Германии.

Основная практическая работа по изучению и использованию немецких научно-технических достижений в Советской зоне оккупации Германии выполнялась специальными органами Советской военной администрации в Германии (СВАГ) [4]. Во второй половине 1945 года на территории Германии на базе бывших немецких научно-исследовательских центров были созданы опытные конструкторские бюро для разработки силами немецких специалистов научно-исследовательских тем и проектирования новых авиационных конструкций.

Рубежным событием стали решение Совета Министров СССР № 874-366сс от 17 апреля 1946 г. и приказ министра авиационной промышленности СССР М.В. Хруничева № 228сс от 19 апреля того же года об использовании немецкой реактивной техники и немецких специалистов. Документ определял не только перспективы разработки и освоения реактивной техники, но и отправку оборудования, план перемещения специалистов из Германии в СССР, места их новой дислокации, численный состав (1400 инженеров и рабочих, а вместе с семьями до 3500 человек), время и способ переезда. Согласно приказу завод № 145 им. Кирова, расположенный в г. Куйбышеве, был переименован в опытный завод № 2 по разработке и производству опытных реактивных двигателей [5].

С лета 1946 года начали составляться списки предполагаемых к отправке специалистов, проводилась проверка их сотрудниками министерства государственной безопасности. Выяснилось, что среди специалистов была значительна прослойка бывших членов НСДАП (до трети состава) [6]. Впоследствии бывшие нацисты составляли значительную прослойку среди прибывших в СССР специалистов. Так, в 1950 году на заводе из 755 немецких специалистов 183 являлись бывшими членами НСДАП [7].

Заместитель министра авиационной промышленности СССР М.М. Лукин в августе 1946 года сообщал, что немецких специалистов волновали такие вопросы, как: а) на какой срок будут перевезены немецкие специалисты и рабочие в СССР и будет ли этот вопрос обусловлен договором; б) какие квартирно-бытовые условия будут предоставлены немецким специалистам и рабочим; в) оплата труда специалистов и рабочих (ставки и разряды, существующие в СССР или какие другие виды оплаты); г) будет ли указана единовременная денежная и материальная помощь при переезде специалистов и рабочих в СССР; д) в связи с прибытием немецких специалистов и рабочих в СССР глубокой осенью будут ли они обеспечены на зиму топливом, картофелем и овощами; е) будет ли на них распространяться в СССР репарационный налог как в Германии; ж) будут ли на немецких специалистов, рабочих и их членов семей распространены все права советских граждан (социальное страхование, бесплатная медицинская помощь, пользование курортами, больницами и домами отдыха); з) разрешено ли будет членам семей немецких специалистов и рабочих поступление на работу на тот завод, где работает глава семьи или на другое предприятие или учреждение; и) разрешена ли будет выписка периодической литературы из Германии (газеты, журналы и т. п.); к) будет ли предоставлено немецким специалистам и рабочим, а также членам их семей право свободного перемещения по территории СССР; л) могут ли немецкие специалисты, рабочие и члены их семей переходить в советское подданство; м) будет ли разрешена немецким специалистам и рабочим переписка с родственниками и знакомыми в Германии, денежные переводы и т. п.; н) будут ли организованы школы для детей немецких специалистов при поселках или отделения при городских школах; о) будет ли предоставлено право немецким специалистам и рабочим во время отпуска выезд в Германию с членами семей или только главам семьи; п) если специалист или рабочий переезжает в СССР один, как будет обеспечиваться его семья, оставшаяся в Германии; р) если специалист или рабочий на определенный срок переезжает в СССР, сохранится ли за ним его дом, усадьба и имущество, как это будет гарантировано; с) если специалист или рабочий временно переезжает в СССР с семьей и имуществом по истечении срока договора, как будет обеспечен обратный переезд [8].

О том, как проходила отправка немецких специалистов из Германии, свидетельствуют воспоминания современников. Профессор Хайнц Хартлепп рассказывал: «Вечером 21 октября (1946 г. – В.П.) я со своей подругой Рении совершал еще одну большую прогулку вдоль реки Боде. Ничто не бросилось каким-то образом в глаза. Однако мы не знали, что немецкая дежурная, обслуживающая телетайп, была в этот день арестована после того, как она получила телеграмму из Москвы, в которой был приказ об отправке в Россию. Об этом предварительно не могли оповестить никого. На следующий день дама была освобождена из-под стражи, когда все специалисты были посажены в эшелоны. 22 октября 1946 г. началось насильственное перемещение выбранных специалистов» [9, с. 7].

  Бомбардировщик «140», построенный с участием немецких специалистов

По воспоминаниям заместителя главного конструктора Е.М. Семенова, «в один из октябрьских дней 1946 года к 5 часам утра к домам, где жили немецкие специалисты, подъехали грузовики с автоматчиками и нашими специалистами, которые звонили, представлялись и объясняли цель эвакуации, гарантировали сохранение жизни, предоставление жилья и работы по специальности. Солдаты помогали грузить вещи. Никаких документов не оформляли. Грузовики подъезжали к железнодорожному эшелону, который стоял возле сахарного завода в г. Дессау. В пассажирских вагонах разместили специалистов с семьями, в багажных – их вещи» [10].

Воспоминаниям немецких специалистов присуща эмоциональная окраска. Учитывая, что в послевоенной Германии найти работу по специальности было трудно, а с продуктами питания ситуация была сложной, многие немцы в целях выживания искали наиболее благоприятные условия существования. Временный переезд в СССР рассматривался в как шанс выжить. Курт Пфлюгель вспоминал: «22 октября 1946 года стал черным днем для многих жителей «Восточной зоны». Хорошо организованная и совершенно неожиданная отправка большого числа немецких семей и их домашнего имущества, которое они могли погрузить в подготовленные для этого военные грузовики, коснулась не только большинства рабочих и инженеров фирмы «Юнкерс» в Дессау… Военные подъезжали к квартирам, указанным в списках, и требовали подготовиться к немедленной отправке в Советский Союз. Никого не спрашивали о согласии, и сопротивление было бессмысленным…Все это был подготовленный удар по промышленности восточной зоны, духовной репарацией…Отправка нас 22.10.1946 г. являлась принуждением и лишением свободы. Но работа под руководством русских в относительно человеческих условиях, возможность заработка, а также отсутствие надежды найти работу в другом месте восточной зоны, позволили сначала это принуждение не чувствовать, и многие из нас начали это путешествие с любопытством и надеждой на рай в Советском Союзе».

Далее К. Пфлюгель отмечал: «Во время долгого путешествия из Дессау к Волге проводилось много жарких дискуссий о том, что ожидает нас в Советском Союзе. Оптимисты при этом одерживали победу. Разве мы плохо жили в Дессау под русским командованием? Как велико было потом разочарование» [11, с. 2–3, 12].

схемы бомбардировщика «140»

На завод № 2 немецкие специалисты авиадвигательных фирм Юнкерс, БМВ и Аскания прибыли 31 октября – 1 ноября 1946 г. Они различались и по возрасту, и по квалификации. По нашим сведениям, самыми старыми по возрасту были калильщик Рихард Шрейекк (1881 г. р.) и исследователь материала моторостроения Ганс Штайдель (1883 г. р.). Год рождения самых молодых – 1926 (жестянщик Хайнц Мюллер, сварщик Вальтер Фриче) [12]. Многие специалисты приезжали с семьями. Жены многих специалистов были приняты на завод на различные вспомогательные и подсобные должности. Для детей была организована школа, в которой директор и заведующий учебной частью были советскими работниками, остальные педагоги – немецкие специалисты и их жены.

За жизнедеятельностью немецких специалистов был установлен контроль, для чего создавалась специальная комендатура, должен был соблюдаться особый режим, включавший в себя ежедневные проверки наличия контингента, профилактику побегов. Все иностранные специалисты были взяты на табельный учет с присвоением соответствующего номера, а о каждом случае невыхода на работу докладывалось директору завода [13]. Передвижение немцев ограничивалось пунктами Управленческий и Куйбышев, при этом нужно было заранее оформить через отдел режима разрешение на поездку в город. Нарушители наказывались выговором либо подвергались аресту на трое суток без исполнения служебных обязанностей и без оплаты за время ареста [14].

К. Пфлюгель отмечал: «Так как мы знали, что не только наша работа, но и наша частная жизнь находятся под наблюдением людей из наших же рядов, то мы постоянно чувствовали неуверенность и страх. Органы госбезопасности принуждали путем давления и угроз отдельные лица проводить наблюдения и составлять о них отчеты. Никто не знал, кто относится к ним, и в наших собственных рядах царило недоверие» [11, с. 31].

Изучение материально-бытовых условий немецких специалистов показывает, что качество их жизни было намного выше, чем у советских специалистов.

Во-первых, каждому выезжавшему в СССР предоставлялось специальное пособие, так называемые «подъемные» в размере от 3000 до 10 000 рублей [15].

схемы бомбардировщика «150», один из первых вариантов

Во-вторых, в соответствии с распоряжением Совета Министров Союза СССР от 09.12.46 г. об оплате труда немецких специалистов и рабочих, на заводе № 2 было установлено следующее количество окладов для немецких специалистов и рабочих: по 7000 рублей – 2 оклада; по 6000 рублей – 4 оклада; по 5000 рублей – 20 окладов; по 4000 рублей – 30 окладов; по 3500 рублей – 30 окладов; по 3000 рублей – 45 окладов; по 2500 рублей – 89 окладов; по 2250 рублей – 90 окладов; по 2000 рублей – 110 окладов; по 1750 рублей – 90 окладов; по 1500 рублей – 90 окладов; по 1250 рублей – 45 окладов. Остальным категориям – рабочим низкой квалификации, служащим, ученикам – оплата производилась по существовавшим в то время на заводе тарифным расценкам [16].

Для немецких работников были установлены гарантийные оклады в зависимости от должности и выполняемой работы. Рабочие-немцы первое время работали повременно и получали зарплату независимо от количества выполненного труда. В целях повышения производительности труда немецких рабочих для них была установлена неограниченная сдельная оплата с доплатой до гарантийного заработка разницы, при условии 100% выполнения норм, между гарантийным окладом и тарифной ставкой соответствующего разряда. Благодаря перевыполнению норм выработки немецкими рабочими их средняя зарплата существенно повысилась. В целом, в сравнении с окладами советских рабочих, инженеров, а также руководителей, оклады немецких специалистов были выше примерно в 1,3–2 раза [17].

Сравнительно высокая зарплата позволяла покупать многое из того, что было недоступно рядовым советским гражданам. Да и в сравнении с жителями послевоенной Германии положение немецких специалистов в СССР было значительно лучше. Характерно свидетельство Хайнца Хартлеппа, приехавшего в Куйбышев вместе с будущей женой: «Конечно, некоторые жены, особенно квалифицированных рабочих, ежедневно заботились о том, как они на такую относительно небольшую зарплату накормят свою семью досыта. Однако купить что-то было достаточно. Некоторые предметы меблировки или белье продавались также на рынке. В Германии к этому времени обеспечение продуктами было очень плохое, многие были безработные» [9, с. 11].

В-третьих, власти и хозяйственные руководители предприятия попытались решить жилищную проблему, поскольку свободных жилых площадей в поселке не было. Расселение прибывающих немецких специалистов происходило за счет высвобождаемых воинскими частями, администрацией, советскими учреждениями, местными жильцами площадей, строительства финских домов. И хотя до прибытия специалистов на завод все жилищные вопросы решить не удалось, и проблема жилья в течение всего периода работы немцев была довольно острой, все-таки в сравнении с куйбышевцами уровень обеспеченности жилплощадью у немецких работников и их семей был выше, условия их жизни – комфортней.

Х. Хартлепп вспоминал: «По прибытии в Управленческий нам предоставили квартиры. Инженеры жили в каменных и деревянных домах, квалифицированные рабочие также в деревянных домах и финских домах… Мы получили большую комнату площадью 22 м2 в каменном доме. Доктора с детьми получили две комнаты. Нашу квартиру мы могли по тогдашним требованиям обставить вполне уютно уголком для отдыха. Первой мы купили кровать с матрацем. Она стоила 500 руб. Постельные принадлежности и постельное белье были… в багаже. У немецких семей мы купили два кресла, плюшевый диван, ковер и витрину. Гардиной служил выстиранный коленкор из заводской светокопии… Очень скоро мы приобрели радиоприемник с КВ типа «Рекорд» за 600 руб. Теперь мы могли знать, что происходит в мире. На КВ мы могли принимать все интересующие нас радиостанции, такие, как Би-Би-Си, Лондон, РИАС и др.» [9, с. 9].

Бомбардировщик «150», построенный с участием немецких специалистов

Значительную долю повседневной жизни немецких работников составляла трудовая деятельность. Работали они по-разному. Доктору технических наук, профессору В.Н. Орлову запомнилось то, что в работе «немецких специалистов отличала исключительная аккуратность и пунктуальность. Немец приходил на работу, открывал дневник, записывал число, месяц, год и писал, что он делает. Если к нему кто-то подошел с вопросом или для обсуждения чего-либо, то после ухода этого человека немецкий специалист записывал: приходил имярек, обсудили такой-то вопрос и выводы, если приходил имярек с вопросом, то записывался и вопрос, и ответ. На совещании либо сразу в дневнике фиксировался обсуждаемый вопрос и выводы, либо после совещания. К сожалению, эту сторону их работы мы не восприняли… Работали немецкие специалисты не торопясь, но очень капитально, тщательно проверяя расчеты и чертежи, подробно обсуждая даже мелочи, не допуская в расчетах и чертежах ошибок, неточностей и двусмысленного толкования. Нашей штурмовщины, аккордных работ не понимали и не воспринимали, хотя и подчинялись, если сверху шло указание о срочной, аккордной работе» [18, с. 18].

Часть немецких специалистов включалась в соревнование. Анализ выполнения трудовых обязательств показывает, что, например, в ноябре 1949 г. инженер Гронау досрочно закончил конструирование приборов, фрезеровщик Гайда Винцет выполнил план на 263%, слесарь Абрахам Леопольд – на 240%. Подобные факты были не единичны [19]. В 1949–50 гг. 43 немецких рабочих приняли на ответственное хранение станочное оборудование, 75 работников участвовали в передаче опыта молодым советским рабочим, недавно поступившим на предприятие [20].

схемы бомбардировщика «150»

Вместе с тем были примеры и другого рода. Среди немецких работников имелось немало нарушений трудовой дисциплины [21]. На собрании партийно-хозяйственного актива завода в феврале 1948 г. отмечалось, что немецкие специалисты приходят на работу к 8 часам утра. «Но что же наблюдается?» – вопрошал выступающий. И отвечал: «наблюдается то, что звонок прозвенел, надо приступать к работе, а немецкие специалисты только пошли раздеваться. Потом, поскольку ночь они не виделись, собираются в группы и ведут разговоры, а кто не принимает участия в разговорах, тот с аппетитом после 15-минутного похода от квартиры до завода потягивает сигареты. Таким образом, до начала работы болтаются добрых полчаса. Кроме того, наступает 10 часов утра, все немецкие рабочие, включая и сборочный цех, начинают готовить кофе, какао и чай и приступают к завтраку. Здесь также уходит время не менее получаса» [22].

Непростыми были взаимоотношения между советскими и немецкими работниками. На этих отношениях сказывались не только особенности менталитета разных народов, но, главным образом, представления друг о друге, сложившиеся в годы войны. Все приехавшие в СССР специалисты и члены их семей находились на протяжении более чем десятилетия под воздействием нацистской пропаганды, ряд их входил в НСДАП; более того, материальное, социальное положение многих из них в условиях гитлеровского режима было достаточно стабильным и обеспеченным. Часть специалистов превозносила фашистские порядки [23].

Восприятие нашими соотечественниками немцев определялось во многом еще живыми впечатлениями-воспоминаниями о вероломном нападении гитлеровской Германии на СССР , стремлении поработить наш народ, о жестокости и насилии в отношении населения оккупированных территорий. Немало работников завода либо сами, либо члены их семей участвовали в боевых действиях и вплотную сталкивались с врагом и воочию наблюдали его зверства. Отсюда отмечаемая в документах настороженность во взаимоотношениях между советскими и немецкими работниками на первом этапе. Отношения ограничивались, как правило, рабочими контактами. К. Пфлюгель писал: «Нас считали ядовитыми, заразными. Работа велась в коллегиальной форме путем обсуждения конкретных вопросов. Многие наши рабочие и инженеры теряли хладнокровие и резко высказывались. Русские не оставались в долгу. Все это не способствовало налаживанию отношений. Частное общение с немцами в квартирах было запрещено. На работе мы были хорошими знакомыми, но на улице нас не замечали, проходили мимо без единого слова приветствия, без кивка, холодные как лед… Мы, немцы, чувствовали себя инородными телами, и обращались с нами соответственно» [11, с. 30].

Ограниченность общения отмечал и В.Н. Орлов: «…в нерабочее время у нас не было общения с немцами, соответствующие органы этого не рекомендовали, а мы еще помнили 30-е годы и не входили в контакт с немцами. В первое время немцы предлагали такое общение, но потом поняли и уже не стремились к общению» [18, с. 24].

Иногда отношения приобретали характер открытой враждебности, о чем свидетельствуют приказы директора завода. 8 февраля 1947 г. слесарь цеха 1 «А» Хенце Эгон пытался на обеденный перерыв выйти с завода ранее положенного времени. При задержании его на контрольной проходной вахтером Хоревой он последнюю толкнул в грудь и пытался ударить кулаком, но присутствовавшая при этом охранница ОЛП-9 Мордвинова помешала этому. Рассматривая действия Хенце как хулиганские, директор завода приказал Хенце Эгон арестовать на трое суток с удержанием из зарплаты за дни ареста [24].

26 апреля 1947 г. бригадир цеха № 1-Б Арндт Герман ударил кулаком по лицу ученика слесаря того же цеха тов. Данилова А.Д. за самовольно взятый молоток для прибивки дверцы верстака, несмотря на то, что последний перед ним извинился [25]. Нередки были конфликты на межнациональной почве в магазинах [26].

Взаимоотношения между местными и немецкими работниками иногда обретали и иную криминальную окраску. В мае 1947 г. немецкий токарь Морец пытался продать на рынке Управленческого городка свою лимитную карточку, для чего привлек токаря цеха № 3 Карпухина В.П. Во время продажи карточки Морец и Карпухин были задержаны органами милиции. В результате за попытку продажи лимитной карточки рабочему Морец и за пособничество в продаже Карпухину директор завода объявил выговор. Кроме того, Морец был лишен лимитной карточки на второй квартал [27].

Но постепенно отношения приобретали более ровный характер. Х. Хартлепп, В.Н. Орлов оценивают отношения между немецкими и советскими работниками как хорошие. В.Н. Орлов вспоминал: «По выработанному у нас, советских инженеров, стереотипу мышления мы считали, что немцы не будут делиться с нами своим опытом, будут даже вредить, пользуясь тем, что нас мало и мы в основной массе молодые инженеры. Однако все это оказалось не так: они охотно делились своим опытом и не только не вредили, но очень добросовестно работали даже тогда, когда не были согласны с принципиальным направлением в работе» [18, с. 18]. Х. Хартлепп отмечал: «Русские обращались к нам вежливо, со словами «господин». Мы поступали таким же образом. Они всегда были приветливы» Х. Хартлеппу также запомнилась помощь со стороны русских в решении личных и производственных проблем [9, с. 11–12].

Начальник механического цеха ОКБ-3 Хайнц Даль писал: «…мы были дружественно приняты местным населением, и со стороны советских служебных инстанций нам были оказаны во многих случаях преимущества по сравнению с собственными мирными гражданами, что не вызвало с их стороны недовольства по отношению к нам» [28].

Важно учитывать многообразие мотивов, побуждавших к сотрудничеству либо к натянутым отношениям немецких специалистов с советскими властями и специалистами. Наряду с различными вариантами индивидуального приспособленчества спектр мотиваций простирается значительно дальше. Современники правомерно выделяли три группы специалистов, настроенных различно по отношению к Советскому Союзу и его населению: настроенные враждебно, главным образом нацисты, лояльно настроенные и пассивные группы. Основным вопросом, обсуждавшимся работавшими на заводе специалистами, был вопрос о длительности их пребывания в СССР. Среди работников часто распространялись слухи о сроках их отъезда в Германию. В 1948 году был распространен слух о том, что все должны уехать в Германию 15 сентября 1948 г., и к этому многие стали готовиться, упаковывать вещи. Многие жаловались на свое бесправное положение в СССР, называли себя «военнопленными», «живой репарацией». Большое недовольство и тревогу среди немецких специалистов вызывали проблемы социального обеспечения семей, потерявших кормильца, а также инвалидов и утративших трудоспособность по возрасту, поскольку значительная группа работников достигла 58–60-летнего возраста и страдала различными болезнями. Недовольство вызывали запреты отправлять продовольственные посылки в Германию, праздновать религиозные праздники с освобождением от работы, запреты встречаться с русскими девушками [29]. Справедливости ради следует заметить, что немцам была разрешена переписка с соотечественниками в Восточной и Западной Германии; им было разрешено выписывать из Германии газеты и журналы, получать посылки, а в Восточную Германию разрешалась отправлять (с ограничениями периодичности) продовольственные посылки.

Показательно также отношение к государственным займам, регулярно проводившимся в СССР . Немцы задавали следующие вопросы: «Если заем выпускается на срок в 20 лет, то не означает ли это, что, подписавшись на заем, мы даем обязательство прожить в СССР этот срок? Что будет с теми, кто не подпишется? Не пропадут ли деньги, выплаченные по займу, в случае возвращения их по займу?». Мотивы отказа от подписки на заем выдвигались следующие: политические убеждения; нежелание помогать СССР ; отсутствие договора о сроке пребывания в СССР ; отсутствие отпусков в Германию; боязнь расплаты за помощь СССР подпиской на заем после возвращения в Германию, а также боязнь наказания со стороны американцев и англичан, когда они в будущей войне победят СССР ; низкая зарплата, которой не хватает, чтобы сносно жить и оказывать помощь родным в Германии [30]. Подавляющее большинство все же подписывались на ограниченные суммы в пределах до половины оклада.

Часть немецких специалистов, интересуясь общественно-политическими проблемами, изучала историю ВКП(б), Конституцию СССР . При этом возникали любопытные ситуации. В.Н. Орлов вспоминал: «В 1950 г. была организована политучеба на заводе. Немцы проявили инициативу и попросили прочитать им лекции по истории ВКП(б). Несколько инженеров нашего ОКБ, в основном молодых специалистов и молодых членов, в том числе и меня, обязали проводить лекции и семинары по истории партии с немецким контингентом бригад. Все было нормально, пока мы не дошли до четвертой главы «Краткого курса истории ВКП(б)» – «Диалектический и исторический материализм». Вот тут-то все и началось. В этой главе есть критика философов идеализма Гегеля, Канта, Юма и др., и немцы утверждают, что эти философы говорили не то, что я им рассказываю и все не так, и приводят цитаты, которых ни в «Кратком курсе», ни в других пособиях к нему не сказано. В общем, загнали они и меня и других наших лекторов, как это выяснилось потом при обмене впечатлений с нашими инженерами, в угол. Меня выручил доктор Кордес, который прекратил эту дискуссию, сказав: « Ну что вы хотите получить от этого молодого человека, ведь он в подлиннике этих авторов не читал, давайте обойдем этот вопрос»…, послушав еще две-три лекции по борьбе с троцкизмом и другими оппортунистическими течениями в партии, немцы заскучали и перестали ходить на семинары. Заключение их было для нас возмутительным – все как у нас в Германии, говорили они, тоже борьба за власть. Наши опровержения они не слушали. Так закончилась эпопея с изучением истории партии» [18, с. 22]. Вместе с тем интерес к социально-политическим вопросам не угасал. 72,6% из имевших право голосовать участвовали в проводившемся в Германии 23 мая – 13 июня 1948 г. всенародном опросе «За единство Германии » [31], все работавшие немецкие специалисты подписались под Стокгольмским воззванием за запрещение атомного оружия [32]. Следует также отметить, что часть немецких специалистов вела работу в партийных организациях КПГ и СДПГ.

Для немецких специалистов было характерно стремление сохранить определенную внутреннюю автономию, коллективную самобытность, защитив ее от посягательств извне. На Управленческом было создано немецкое землячество, организовавшее кассу взаимопомощи, занимавшееся общественной работой по организации досуга, который был разнообразным: коллективное посещение театров в г. Куйбышеве, выезды на природу, изучение в кружках русского языка, участие в немецком симфоническом оркестре и других формах художественной самодеятельности, спортивных секциях и соревнованиях.

Редким явлением было создание новых семей и заключение браков между приехавшими немцами. В воспоминаниях Х. Хартлеппа содержится следующий эпизод: «30 июня 1947 г. мы смогли пожениться, после того, как мы получили русские документы и нам смогли выдать из Германии родители будущей жены через нотариуса так называемое брачное свидетельство. Когда мы получили из Германии письмо с документами, мы тотчас пошли радостные в ЗАГС. Служащая ЗАГСа отослала меня на почту купить на 20 рублей почтовые марки в качестве пошлины за бракосочетание. Когда я попросил на почте почтовые марки на 20 рублей, окошки двух других касс открылись, и дамы любопытно высунули свои головы в окна, чтобы посмотреть, кто хочет вступить в брак. Меня поздравляли.

Когда я вернулся с почты, служащая ЗАГСа закончила вести разговор на русском языке с моей Рени. Она приняла пошлину в форме почтовой марки, наклеила их на документы и передала нам свидетельство о браке с наилучшими пожеланиями в нашем браке. При прощании она сказала лукаво: «Не возвращайтесь ко мне с целью развода, это уже будет стоить 40 рублей!».

По дороге в нашу квартиру мы встретили коллегу по работе, который шел как раз с покупкой. Когда он узнал, что мы только что поженились, он подарил нам спонтанно из своей покупки кулек с очень хорошим шоколадом с начинкой сорта «Эльбрус» вместо цветов, затем мы пошли фотографироваться. Дома мы спокойно отпраздновали в кругу друзей, с шампанским, и были счастливы и довольны. 27 января 1948 г. у нас родился сын Дитер. Теперь у нас была счастливая семья» [9, с. 10].

С 1950 года начинается перемещение немецких специалистов на другие предприятия СССР , а 610 специалистов и членов их семей были отправлены в ГДР [33]. К концу 1953 года была отправлена последняя группа сначала на завод в Савелово, а затем в Германию .
В.Н. Парамонов Вестник Гуманитарного Института 1(3)/2008

Библиографический список и примечания:

1. Алексеев , С. Депортация: Как ученые из фашистской Германии строили самолеты СССР / С. Алексеев // Крылья родины. – 1993. – № 11 ; Захаров, В.В. Научно-технический трансферт из Германии в СССР в 1945–1949 гг. / В.В. Захаров // Деятельность управления СВАГ по изучению достижений немецкой науки и техники в Советской зоне оккупации Германии. 1945–1949 : сб. документов. – М. : РОССПЭН, 2007. – С. 39–124 ; Зрелов, В.А. Германские авиационные специалисты в советской России. Судьба и работа 1945–1954. Московский регион : Подберезье, Савелово, Тушино, Химки / В.А. Зрелов, Ю.С. Воронков, Ю. Михельс, С.В. Кувшинов. – М. : Интелс-АБ, 1996 ; Они же. Германские авиационные специалисты в советской России. Судьба и работа 1945–1954. Самарский регион : Управленческий ; Казань / В.А. Зрелов, Ю.С. Воронков, Ю. Михельс, С.В. Кувщинов. – М. : Интелс-АБ, 1996 ; Кнышевский, П.Н. Добыча. Тайны германских репараций / П.Н. Кнышевский. – М. : Соратник, 1994 ; Коновалов, Б.П. Тайна советского ракетного оружия / Б.П. Коновалов. – М. : Зевс, 1992 ; Кувшинов, С.В. Об использовании в СССР научно-технического опыта Германии в области авиации (1947–1953 гг.) / С.В. Кувшинов, Д.А. Соболев // Х Московский международный симпозиум по истории авиации и космонавтики : тезисы докладов. – М. : ИИЕиТ РАН, 1995. – С. 96–97 ; они же. Об участии немецких авиаконструкторов в создании реактивных самолетов в СССР / С.В. Кувшинов, Д.А. Соболев // Вопросы истории естествознания и техники. – 1995. – № 1. – С. 103-115; Кузнецов, Н.Д. Учиться у него всему / Н.Д. Кузнецов. – М., 1988; Соболев, Д.А. Из истории создания турбовинтовых двигателей НК-12 / Из истории авиации и космонавтики / А.Д. Соболев. – М. : ИИЕиТ РАН, 1997. – Вып. 70. – С. 98–109 ; Он же. Немецкий след в истории советской авиации: Об участии немецких специалистов в развитии авиастроения в СССР/ А.Д. Соболев. – М. : РИЦ «Авиантик», 1996 ; Староверов, В.А. Немецкая «Танечка»: немецкий след в советском атомном проекте 1945–1949 / В.А. Староверов. – М. : Русь, 2005 ; Султанов, И. Немецкие ОКБ по самолетостроению в СССР / И. Султанов // Самолеты мира. – 1995. – № 1 ; Albrecht, U. Die Spezialisten Deutsche Naturwissenschaftler und Techniker in der Sowjetunion nach 1945 / U. Albrecht, A. Heinemann-Gruder, A. Wellmann. – Berlin : Dietz Verlag, 1992 ; Albring, W. Gorodomlia-Deutsche Raketenforscher in Russland / W. Albring. – Hamburg/Zurich: Luchterhand Literaturverlag, 1991 ; Hartlepp, H. Entwicklung des Turbostrahltriebwerks Pirna 014 und des Verkehrsflugzeugs 152. Eine Chronik über 15 Jahre Luftfahrtentwicklung im Osten Deutschlands / H. Hartlepp. – Deutsces Museum München, 1. – Februar 1991. – S. 10–16; Mick, Ch. Forschen für Stalin. Deutsche Fachleute in der sowjetischen Rüstungsindustrie 1945–1958 / Ch. Mick. – München u.a., 2000 ; Uhl, M. Stalins V-2. Der Technologietransfer der deutschen Fernlenkwaffentechnik in die UdSSR und der Aufbau der sowjetischen Raketenindustrie 1945 bis 1959 / M. Uhl. – Bonn: Bernard & Graefe Verlag, 1997 ; Schubert, H. Die Tatigkeit deutscher Luftfahrtingenieure und wissenschaftler im Ausland nach 1945 / H. Schubert. – Bonn : Blatter zur Geschichte der Deutschen Luft- und Raumfahrt V. DGLR, 1992. И др.
2.  Ахиезер, А.С. Россия: Критика исторического опыта: (Социокультурная динамика России) : в 2 т. Т. 2. Теория и методология : словарь / А.С. Ахиезер. – Новосибирск, 1998. – С. 396.
3.  См. подр.: Тегеран – Ялта – Потсдам : сб. документов. – 3-е изд. – М. : Международные отношения, 1971. – С. 383–407.
4.  См.: Деятельность управления СВАГ по изучению достижений немецкой науки и техники в Советской зоне оккупации Германии. 1945–1949. : сб. документов. – М. : РОССПЭН, 2007.
5.  РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 1-6. – Д. 2. – Л. 198 ; Оп. 2–6. – Д. 1. – Лл. 3–6.
6.  Подсч. по: РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 2–6. – Д. 4. – Лл. 3–15.
7.  СОГАСПИ. – Ф. 656. – Оп. 70. – Д. 25. – Л. 97.
8.  http://german.rsuh.ru//html/german/docs/D-62.htm
9. Архив музея ОАО СНТК им. Н.Д. Кузнецова. Хартлепп Х. Воспоминания о Самаре. Рукопись.
10. Архив музея ОАО СНТК им. Н.Д. Кузнецова. Воспоминания Е.М. Семенова.
11. Архив музея ОАО СНТК им. Н.Д. Кузнецова. Воспоминания К. Пфлюгеля «Путь на Волгу» (2001 г.). – С. 2–3, 12.
12. РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 2–6. – Д. 4. – Лл. 10, 13, 23, 34, 50. 
13. РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 1–6. – Д. 2 – Л. 53
14. РГАНТД. – Ф.Р-187. – Оп. 1–6. – Д. 4. – Л. 165 ; Д. 6. – Л. 12.
15. РГАНТД. – СФ. Р-187. – Оп. 2–6. – Д.4. – Лл. 185–209.
16. http://german.rsuh.ru//html/german/docs/D-71.htm 
17. РГАНТД. – СФ. Р-187. – Оп. 1–6. – Д. 3. – Л. 218 ; Оп. 2–6. – Д. 10. – Лл. 146, 147 ; Д. 12. – Лл. 58–62.
18. Архив музея ОАО СНТК им. Н.Д. Кузнецова. Орлов В.Н. История завода на Управленческом (рукопись).
19. См.: РГАНТД. – СФ. Р-187. – Оп. 3–7. – Д.55. – Л. 22 ; Д. 57. – Л. 26 ; Д. 62. – Лл. 23, 24; Д. 65. – Л.19 ; Д. 101. – Лл. 75, 76 ; СОГАСПИ. – Ф. 656. – Оп. 70. – Д. 25. – Лл. 134–134 об, 136. 
20. РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 2–6. – Д. 48. – Л. 129.
21. РГАНТД. – СФ. Р-187. – Оп. 1–6. – Д. 2. – Л. 4 ; – Д. 3. – Л. 47, 127 ; – Д. 6. – Л. 176 ; – Оп. 3–7. – Д. 73. – Л.17 ; – Д. 98. – Л. 21. 
22. СОГАСПИ. – Ф. 1843. – Оп. 3. – Д. 7. – Л. 1.
23. РАГНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 3–7. – Д. 248. 
24. РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 1–6. – Д. 2. – Л. 76. 
25. РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 1–6. – Д. 3. – Л. 147.
26. См., напр.: РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 1–6. – Д. 2. – Л. 142 ; – Оп. 3–7. Д. 50. – Лл. 7–18.
27. РГАНТД. – Ф.Р-187. – Оп. 1–6. – Д. 3. – Л. 155.
28. СОГАСПИ. – Ф.656. – Оп. 70. – Д. 25. – Л. 121.
29. СОГАСПИ. – Ф. 656. – Оп. 27. – Д. 26. – Лл. 123–125.
30. СОГАСПИ. – Ф. 656. – Оп. 27. – Д. 21. – Лл. 45–47.
31. СОГАСПИ. – Ф.1843. – Оп. 3. – Д. 70. – Л. 72.
32. РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 2–6. – Д. 48. – Л. 128. 
33. РГАНТД. – СФ. Ф.Р-187. – Оп. 2–6. – Д. 48. – Л. 127.