….Солнце трепещет дьявольским пламенным шаром в звенящей синеве неба. Жарко до одури. Невыносимо, отвратительно, ненормально жарко… Мой пробковый шлем, — какой же нелепый головной убор! — кажется мне тяжелым как медный горшок, но он дает хоть немного тени и мои глаза видят, куда держать путь. Насколько хватает взгляда, вокруг простираются открытые голодным ветрам дюны, окаймленные в ускользающем горизонте придавленными горами и скалами. Сколько уже миль уже я шагаю, обливаясь потом и мыкаясь в духоте, они всё также далёки, эти проклятые лживые камни с их хилыми ручьями меж редкими кустами и травником перелесков. Теперь я понимаю слишком хорошо, почему сходили с ума люди Винтигера, и почему шли ночами солдаты Африканского корпуса Наполеона. Сморщившимися пальцами я извлекаю из фляжки, закидываю в рот и глотаю один прозрачный шарик-пилюлю, разбиваю другой о свое лицо каждые два с половиной часа, но моя драгоценная сжатая вода кажется мне сжиженной теплотой. Она не приносит освежения.
Воздух над кусаче-горячим песком кажется густым до осязаемости. В нем я даже не иду, а почти плыву, как водолаз. Задержишься на несколько мгновений, и твои ноги начинают вязнуть все глубже. Только обжигающие облачка пыли напоминают, что стоят мои бедные ноги всё ещё на земле.
Земля… Край Ма-Агуну… Терра инкогнита. Возможно, за несколько столетий я первый человек, попавший сюда… за каким-то чёртом. Племя тумсапи живет тут тысячу лет, но даже эти кочевые дикари обходят стороной испепеленные пустоши. Они тоже считают меня сумасшедшим. Все, кроме Лекоми. Он-то и поведал мне при свете углей своего костра о «детях пустыни», странном народе, что живет в скальных домиках, и выбирается оттуда только по ночам.
— Они наказаны бродить меж двух миров, но им ведомы тайны своих Предков и Древних, ступавших по Земле на заре времени.
И поведал о городе Богов где-то за горами.
— Дед моего деда видел дорогу, что крыта застывшей тенью. Она тянется до самых отрогов Гунора. Дальше они не рискнули пойти, потому что духи их не пустили…
— Каким же образом?
— Всю ночь они не могли сомкнуть глаз из-за шума ветра и свечения, хоть не было Луны. Тогда то пропал ночной часовой, и хоть они обошли весь склон, не смогли его разыскать. Когда солнце вставало над Гунорой, дед моего дела и его товарищи увидели в дрожащем воздухе над перевалом очертания города… То был Город, великий Город, не деревня и ни крааль. С великими домами и прекрасными улицами, яркими дворцами и зелеными садами. Вождь сказал, что сторож побрел к нему и заблудился в нем…
Лакоми закончил свой рассказ с камланием над костром и гадательными костями. Вытянув руку, он простер ладонь над моей головой, медленно переведя кончиками пальцев по моему лицу к груди.
— Твой дух силен и возвышен, сахибас, он ищет Тайну не для славы и не для богатства. Если Ты будешь достаточно мудр, чтобы слушать и смотреть в мир Духов и не упасть при этом в омут глупости, то найдёшь.
На прощание он подарил мне один из своих браслетов в знак дружбы, хоть я и пытался купить ему хотя бы одну корову в благодарность, он попросил меня в ответ замолвить за него словечко перед Духами.
Три дня минуло с нашей встречи, а я все иду по этой проклятой пустыне. В Аду нет ни жаровень, ни чертей, лишь пустота, без конца и краю, которая ужасает. И пыль. Пыль, что взлетает из-под моих ног.
Впрочем, случай и тут преследует меня. Когда я остановился в зыбкой тени кактуса перевести дух и напиться, то стал свидетелем странной сцены. По склону дюны катился здоровый проволочный шар перекати-поля, не смотря на свои размеры, иногда подскакивая на порывах раскаленного ветра. И в этот миг я услышал отчаянный возглас. То что я поначалу принял за тень, отбрасываемую кустом, оказалось юрким песочно-серым зверьком, чуть больше кошки, но менее лисы. Он бежал и отчаянно шипел, словно пытался догнать колючий сухокатыш.
Я поднялся и выступил вперед, приложив свой бинокль к глазам. В пустыне любая встреча и каждая находка событие, но это вызвало у меня всплеск эмоций. В проволоках веток куста я заметил небольшой пушистый хвост и уголки ушек! Это выглядело нелепо, даже смешно: один или два детёныша запутались в кусте, а их мать бежит за ними, чтобы спасти. Мне стало жалко зверьков, и я желая хоть на минуту отвлечься от давящей на меня пустоты и жары, сделал то что сделал. Взяв флягу, скукоженную колбасу и отцепив свой горный шток, я встал наперерез кусту.
Шар, видимо потеряв поддержку встречного потока ветра, которому мешал я, отклонился в сторону. Штоком я надавил на него сверху, как древком на сено, и попробовал прижать к земле. Он показался мне странно упругим. Этот шелестящий и трещащий комок скользил и не слушался. Мне пришлось наступить на него сверху. Ветви поломались с хрустом и я увидел, что внутри застряли два очаровательных зверька с глазками-бусинкам. Малыши сильно поранились об колючки. Я доставал их оттуда, как мог бережно, хотя в дрожащем куст цеплялся сильно. В ход пришлось пустить нож, обрезая вцепившиеся в шерстки мелкие колючие ветки. Провозился я почти полчаса, — взрослая особь все время крутилась рядом и настороженно глядела на меня, шипя и пофыркивая. И все же мною оба детеныша были наконец освобождены. Солнце ещё было высоко над краем горизонта, и я смог их рассмотреть. Они походили на лисят африканской гривастой лисы, но только необычного окраса и с полосками. Да и уши странной формы. Они были целы, но изрядно поцарапались: ветки и мои руки покрылись тонкой плёнкой растертых капель крови. Поэтому я как мог аккуратно перевязал их бинтами. Не зная, ядовит ли куст — который теперь упрямо цеплялся за мои обмотки на ноге — я дал зверькам немного воды с лекарством и понес к моему месту стоянки. Только сейчас я заметил, что чертов перекати-поле никак не желает отрываться от меня. Уложив маленьких знакомцев на свой плащ, мне пришлось срезать ножом ветки куста. При этом я то и дело кололся о него и в конце, с исцарапанными руками и ногой, просто взбесился.
— Ах ты…
Взяв спички, я облил куст из масленки своего фонаря и поджег, сваливая на него сверху куски высохшего одеревенелого кактуса. Огонек в сумерках придал мне уверенности, но треск куста и его отчаянные подергивания порядком отравляли радость живого очага.
Закончив с дурацким сушняком, я повернулся к спасенным зверькам. И разумеется их не увидел. В свете костерка я разглядел не противоположной стороне большого зверя, который нес на своей спине одного несчастного и в пасти за шкирку другого малыша. Их тела с бинтами различались ярко. Такой уход меня не удивил. Я поразился тому, что пустынный лис проделал это все бесшумно, и умудрился каким-то образом сожрать брошенный рядом кусочек колбасы.
Я почти позабыл об этой встрече утром, когда нашел дорогу. До полудня я смог пройти по твердому покрытию и к своему немалому удивлению добрался к подножью гор. Весь оставшийся день я карабкался по скалам, ища среди них хоть какое то укрытие или признаки прохода. Лишь на высоте мне повезло найти расщелинку без насекомых и зверей. Устроив там ночлежный лагерь, я не заметил, как заснул.
Шумный плач ветра и холод меня разбудили. Я встал подбросить топлива в огонь у входа в мое убежище. Внезапно размеренный гул ветра оборвал звук, который трудно описать. Так гудят на ветру бельевые веревки и телеграфные кабели.
Взяв карабин и фальшфейр в руки, я вышел осмотреться. Снаружи не было ни души. Звук повторился. Запалив фонарь, я осмотрел внимательнее свое убежище. И в самой глубине обнаружил щель между наваленными камнями, не больше фута. Я стал расталкивать булыжники, пустив в ход саперную лопатку. Пройдя так с десяток футов, я решил рискнуть. Смотав несколько патронов, я приделал шнур запала и заложил в выемку импровизированный заряд. Спрятавшись снаружи моего туннеля, я зажег фитиль. О как долго он горел, казалось тянулась вечность та минута.
Блеклая вспышка и громкий хлопок отозвались из туннеля. Я был прав, этот завал поддался толчку и рассыпался. Оказалось, что моя расщелина была сквозной!
В глубине узкого прохода чернел кусочек неба с мерцающими заездами, прятавшимися за облаками. Но вот бледное гало луны прорвало их ряд… Я прошел к неровному проходу, не чувствуя рук и ног.
Внизу до самого горизонта тянулась долина, или вернее, плато, местами подпертое холмами. Все пространство шумело и пропивалось — огромный лес занимал почти все пространство. Белесый свет выхватил из сумрака очертания каменных домов и построек, облепивших покореженными кварталов кварталов склоны опрокинутой чаши холма. Никакого искусственного освещения не было, город казался покинутым и запущенным. Лишь мириады крошечных кристаллов, рассеянных в штукатурке и камнях, складывавших эти постройки, сияли в лунных лучах. Вот откуда брался этот свет. Из призрачного отблеска на меня глядела словно толпа любопытных угловатых «голов» с черными глазницами, меж которыми высились темные массивы больших построек-монстров. На вершине господствующего холма я увидел трепещущие от ветра кроны деревьев. Они разрослись на запущенном исполинском здании, которое более всего напоминало храм или крепость египетской архитектуры. Между просветами тумана и матовым мерцанием я увидел серебристую линию — она змеилась по западному склону. Река? Источник? Вода… Мучительно я гнал от себя дремоту и скепсис, не веря собственным глазам. Город. Город Синурама Мореплавателя! Как и описано в «Сказании об островах Богов», стены его в свете Хонсу сверкают цветом лотоса… И Храм Ньянгани над драгоценными водами тянется к небесам… Он существует! Город куда сбежала Клеопатра со своим дураком Антонием, куда скрылся Цезарион и последние жрецы Египта! Существует, как есть со мной боль, голод и жажда!
Я нашел Та Наджер. Это не группа термитников, не слоновый могильник, ни груда вулканических скал… Это город. Место стремлений египетских купцов и последнее пристанище его древних правителей. И после всех тягот и мучений я его Нашел… Нашел!!! Что если это другой город. Поздний или вообще иной?.. Ведь может, я сплю… Я кусаю себя за ребро ладони, влепляю звенящие пощечины. Больно! По-настоящему больно. Настоящее!!! Зрелище передо мной не исчезает! Да к черту сомнения этих академических кретинов! Жрецы науки, они верят газетным фальшивкам про тетради неизвестных языков индейцев и деревья-людоеды! Они, кто не высовывает носов из своего слаженного мирка, мнят что знают все… Черт возьми, я нашел то, что им не снится! Я нашел, нашел!!!
Меня трясло, я хотел плакать. Я не мог поверить самому себе, хотел кричать как дикарь-охотник и боялся, что в следующий миг образ города растает, как греза.
Усталость и волнения обессилили меня окончательно.
Лишь утром я очнулся, завернутый в свой плащ. Лес и город были скрыты туманом. Чувство ужаса подступалось ко мне. Что если там ничего нет? Что если это сон или галлюцинация?
Моих запасов уже почти не оставалось на долгий поход. И все же я рискнул проверить.
Отметив свой лагерь специальным знаком, чтобы не потерять его в этой серой скале, я спустился по отлогому склону скал, пока через несколько часов не вошел в лес. Все время мой карабин и фальшфейеры были под рукой. Я ступал очень осторожно, боясь столкнуться со зверями или наступить в какую-то яму.
Необычайная тишина редко нарушалась воркотней птиц. Я испытал радость, обнаружив в лесу заросшую булыжную тропу. Значит тут жили люди! Следуя по ней, я пробирался через заросли, пока не вышел почти вплотную к каменному дому. Он уже очень давно пустует, здесь много листвы на полу, но совсем нет мебели. Я шел по заросшим травой улицам меж увитых ползучими растениями фасадов зданий. Природа обнимает бывшее обиталище своих детей.
Обнаружив помпезную арку, я разглядываю фрески и мозаики на ее поверхности. Несомненно, тут присутствуют Египетские письмена и графика. По крайней мере, тут много богов с головами зверей и их адептов, в полях, на охоте, на войне, на рыбалке, на праздниках и… И это животворящее действо тоже, хорошо оно хоть не везде изображено, лишь на соответствующем храме и его службе.
Я прошел по площади, где высились статуи, символизировавшие персоны-времена года. Через город пробегало несколько рек, но далеко не все мосты сохранились. К Храму на Холме я не мог попасть в одиночку. Собрав то, что могло представить какую то культурную ценность, типа посудины и предметов, найденных в мусоре, я повернул назад, чтобы успеть до темна вернуться в лагерь.
Когда я вернулся туда, то обнаружил молодую женщину со странно серебристыми волосами и с горящими глазами в накидке из серой шкуры, вокруг которой как стражи гордо высятся воины в похожих плащах и повязках. Это члены племени «фантхе». Детей пустыни. Она подняла руку и обратилась ко мне на наречии чибо:
— Чужеземец, ты дошел туда, куда решаются подойти немногие. Ты успел прийти сюда до заката, и ничего не взял из дома Богов.
Что то в ее взгляде и манере говорить показалось мне смутно знакомым.
— Я пришел с миром, почтенная женщина, — поклонился я, — И из дома Богов я взял лишь знания, чтобы нести и беречь их свет
— Ты один из жрецов белых людей
Только сейчас я обратил внимание на цвет кожи ее и ее спутников, казавшийся бронзоватым с серым. Глаза их мерцали, подобно маленьким зелёным звездам.
— Пусть и так, люди разнятся характером и нравом.
— Я знаю, — лукаво ответила она, с тенью усмешки, — Ты спас моих брата и сестру, за что благодарю
Наш разговор прервал возглас одного из воинов, начавшего отбиваться от незримого врага и громко кричать. Его товарищи тыкали в потолок расщелины копьями. Я зажег фальшфейр. В его дымчатом искрящемся пламени мы увидели, что с потолка свешивается клубок прозрачных нитей, совсем как куст или актиния, тянущийся к плечу мужчины. На кончиках они становились бурыми
— Джинн!..
— Кровопиец!
Я в отчаянии бросил свою огненную трубку вверх, и пламя, коснувшееся клубка, вспыхнуло с новой силой. В расщелине поднялся дикий нестерпимый свист, от которого резало и кололо все тело и мутило мысли. Горящий клубок метался из стороны в сторону, пытаясь бросится на нас, оставляя ссадины, как от ожога крапивы.
Напрягая последние силы, я выхватил карабин и разрядил дробь в этот взбесившийся клок огня. Камни под нашими ногами осыпались, я упал и прокатился вниз.
…Утром я очнулся под кактусом у подножья гор. Со мной моя сумка, фляга и карабин. Я избит, исцарапан, измучен, но я цел и я жив.
Собираясь с силами, я встаю. Я продолжу искать Та Неджер и не отступлюсь.
В рассветных лучах горы ожили, играя тенями и переливами света на скалах и снегах. Любуясь ими на ходу, я обернулся, чувствуя чей то взгляд — по склону шустро и проворно унеслась стайка диковинных зверьков на изящных лапах с необычным разрезом ушей, приветствуя звонким тявканьем то ли Новый день, то ли меня…
