Прохоровка 1941 года. Бой 12 танковой дивизии 8 механизированного корпуса у села Ситное Ровенской обл.
МИШАНИН ТИМОФЕЙ АНДРЕЕВИЧ (командир 12-й танковой дивизии, погиб 28 июня 1941 г. в районе Ситно)
Когда речь заходит о первых днях Великой Отечественной войны и их самоотверженных героях, на память приходит имя генерал-майора танковых войск Тимофея Мишанина — нашего земляка родом из небольшого села Аркатово нынешнего Пестречинского района. На тот момент он был, пожалуй, одним из наиболее титулованных военачальников Красной Армии — выходцев из Татарстана.
Мишанин Тимофей Андреевич (1890-1941), генерал-майор танковых войск. Родился в селе Аркатово под Казанью. В царской армии окончил школу прапорщиков Юго-Западного фронта (Житомир). В Красной Армии с октября 1918 года — в чине командира роты 1-го запасного батальона 5-й стрелковой дивизии Восточного фронта. После разгрома Колчака переведен на Украину. Участвовал в боях с Деникиным, был тяжело ранен под Винницей. В последующем переведен командиром стрелкового полка в Туркестанский военный округ, где громил басмачей. С осени 1931 года — в распоряжении Главного управления РККА.
Один из инициаторов создания механизированных частей Красной Армии и один из первых командиров особых бронетанковых подразделений. Участник так называемого освободительного похода в Западную Украину в сентябре-октябре 1939 года, позднее — наряду с другими военачальниками (сомневавшимися в теории Сталина о войне на чужой территории) идеолог построения третьего — глубокого, наиболее укрепленного — эшелона обороны. Во время Великой Отечественной войны командовал танковой дивизией. Погиб во Львовской области неподалеку от города Дубно, поднимая в атаку залегшую солдатскую цепь.
Тимофей Мишанин посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени, который был вручен его вдове в 1965 году.
Именем Мишанина названа улица в райцентре Пестрецы, там же ему установлен памятник, создан музей его имени.
Содержание:
Танком управлял самолично
Характерный факт: в 1938 году, в самый разгар репрессий в рядах советских Вооруженных сил, Мишанин оказался одним из тех, кто был награжден юбилейной медалью «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии». Это была первая медаль, учрежденная в Советском Союзе, а потому считалась исключительно престижной. Награда вручалась тем, кто прослужил в Красной Армии с самого ее начала и имел неоспоримые заслуги в деле обороны.
Рядовой царской армии, перешедший на сторону революции, участник Гражданской войны, совершивший в дальнейшем головокружительную карьеру кадрового советского военачальника, Мишанин был одним из тех, кто с начала тридцатых годов продвигал идею скорейшего перевооружения армии. Он ратовал, в частности, за формирование мобильных танковых соединений, поскольку обоснованно полагал, что в современных военных конфликтах за ними будущее. Сам Тимофей Андреевич незадолго до начала войны с Германией был произведен из комбригов в командующие одной из первых в своем роде и наиболее крупных 12-й бронетанковой дивизией — из тех, что в июне 1941 года грудью встали на пути рвавшихся вглубь страны гитлеровцев.
В самые тяжелые для нашей Родины первые дни сражений с нацистами вместе с другими подразделениями 8-го механизированного корпуса 26-й армии Юго-Западного фронта, в состав которого входила 12-я танковая дивизия, соединение Мишанина совершило практически невозможное. Оно на несколько дней задержало вражеское наступление, кое-где отбросив немцев к западным границам страны, очистив захваченные ими плацдармы и временно освободив ряд городов.
Сам Мишанин в те дни находился на переднем крае — поднимал подчиненных в атаки и нередко, собственноручно управляя танком, указывал направление ударов. За что, собственно, и поплатился. Будучи тяжело раненным, он скончался прямо на поле боя на четвертый для себя день боев — 28 июня 1941-го.
То была одна из героических и недооцененных потомками жертв разворачивающейся драмы под названием «Великая Отечественная».
Задолго до Прохоровки
Принято считать, что самым крупным танковым сражением Великой Отечественной войны было Прохоровское, которое произошло через неделю после начала немецкого наступления на Курской дуге в июле 1943 года. О нем написано множество военно-исторических исследований и мемуаров.
Гораздо меньше известно о грандиозном танковом сражении, развернувшемся в первую декаду войны на западе Украины. А между тем по числу боевых машин и пространственному размаху оно превосходило танковое побоище на Курской дуге. Наверное, причина забвения не только в том, что осталось не много свидетельств — боевых документов и участников тех грозных событий, но и в том, что согласно известному афоризму у победы много отцов, поражение же остается сиротой.
Но мы не вправе забывать эти горестные страницы нашей истории. Во-первых, потому, что оплачены они жизнями и страданиями многих тысяч людей, которым досталась трагическая доля вступить в тяжелейшее сражение уже в первые дни войны и в крайне неблагоприятных условиях. А во-вторых, потому, что уроки тех давних событий во многом поучительны для нас и сегодня.
…Начало войны застало 12-ю танковую дивизию Тимофея Мишанина в составе Киевского особого военного округа, ставшего вскоре Юго-Западным фронтом. В полосе округа нападение гитлеровцев было внезапным разве что для частей, которые приняли первый удар врага на рассвете 22 июня. Вряд ли это можно сказать о соединениях, располагавшихся в глубине советской территории.
Еще в большей мере это относится к командованию округа, который возглавлял генерал-полковник Михаил Кирпонос. За сутки до вторжения врага фронтовой пункт управления уже был выдвинут в район Тернополя вблизи границы. Правда, его скоро пришлось оставить в связи с быстрым продвижением немцев. Но управление войсками в первые дни войны здесь все же поддерживалось более стабильно, чем у соседа — командующего Западным фронтом Дмитрия Павлова (вскоре расстрелянного за провал обороны), где обстановка с первых часов оказалась близкой к катастрофической.
Юго-Западный фронт к началу войны обладал крупными бронетанковыми и механизированными силами. В пяти механизированных корпусах насчитывалось 2800 танков. Правда, из них новых образцов — менее четырехсот единиц («Т-34», «КВ-1», «КВ-2»), зато по количеству бронетехники фронт превосходил противника почти в три раза. Да и у немцев танков сравнительно новых конструкций («Т-3» и «Т-4») насчитывалось здесь не более трехсот, при этом ни один из них по своим боевым характеристикам не был равен нашим «Т-34» и «КВ».
Таким образом, механизированные корпуса при их умелом применении могли сыграть важную роль в развернувшемся приграничном сражении и изменить характер боев на южном крыле советско-германского фронта. Однако этого не произошло.
Предполагаемый контрудар
В десятом часу вечера 22 июня в Москве была подписана директива Главного военного совета — предшественника будущей Ставки.
Это была уже третья директива верховного командования с полуночи на 22 июня. Почти сутки шла война, но высшее советское военно-политическое руководство продолжало пребывать в неведении относительно истинного развития событий на фронтах. В целом обстановка оценивалась чересчур оптимистически. И это наложило роковой отпечаток на принимаемые в ту ночь решения. По существу, замышлялся переход Западного и Юго-Западного фронтов в контрнаступление, которое должно было привести к перелому всей ситуации в нашу пользу. На мышлении советского руководства сказывались довоенные сценарии развития ситуации в приграничном сражении.
Вот что говорилось в директиве №3 о задачах Юго-Западного фронта: «Мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиации Юго-Западного фронта… окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский и Броды. К исходу 24.06 овладеть районом Люблин». Однако реальных условий для выполнения этой весьма сложной задачи уже не существовало.
Что же касается численного превосходства фронта над противником, то оно могло быть реализовано только при надежном управлении войсками, тщательной подготовке операции и высоком профессионализме командного состава. По всем этим показателям наша армия уступала противнику. Следует сказать, что впервые операцию подобного масштаба (в ситуации гораздо менее критической) Красная Армия смогла провести только в ноябре 1942 года под Сталинградом. Но это была уже, по существу, другая армия. На организацию контрнаступления тогда потребовалось более месяца.
Директива же №3 на подготовку операции времени не оставляла. В результате задачи войскам ставились наспех, в весьма неопределенных формулировках (вроде: «атаковать немедленно»), боевые приказы больше походили на политические лозунги. Так все и было в ту горькую пору поражений. И не только на Юго-Западном фронте.
Называл бойцов сынками
Одним из тех подразделений, на которые была возложена реализация плана контрудара, оказалась 12-я танковая дивизия Мишанина. Любопытные воспоминания о нем оставил его непосредственный командир — командующий 8-м мехкорпусом генерал-лейтенант Дмитрий Рябышев.
В своей книге «Первый год войны» Рябышев вспоминал, что Тимофей Мишанин начал военную службу в Гражданскую войну кавалеристом, а затем почти два десятка лет продолжал ее в бронетанковых частях. «Высокий, немного грузный, он был сердечным, благожелательным человеком. Быстро привыкая к подчиненным, испытывал чувство привязанности даже к людям, не заслуживавшим такого отношения к себе. Со времен Гражданской войны Тимофей Андреевич проникся убеждением, что на всякого, кто не враг, сильнее всего действует идущее от сердца доброе слово», — писал генерал-лейтенант.
Снисходительностью командира дивизии нередко пользовались выпивохи. «Я дважды советовал ему, — рассказывает Дмитрий Рябышев, — избавиться от пьяницы-интенданта, начальника службы ГСМ. Но он говорил мне: «Когда трезвый — это толковый работник, дело знает, привык ко мне. И я к нему привык». Словом, о подчиненных Мишанин проявлял отеческую заботу. Обращаясь к красноармейцам и молодым командирам, неизменно называл их сынками».
И молодежь любила генерал-майора. После боя у Лешнюва (героически отбитый 25 июня у немцев украинский город. — А.Л.), где полки Мишанина понесли первые ощутимые потери, он докладывал о них с огромной сердечной болью: «За одно местечко больше сотни дорогих мне людей потеряли! Что-то, видимо, не учли, что-то недосмотрели…»
Рябышев сообщает: «Комдив благотворно влиял на весь командный и политический состав своего соединения. Несмотря на определенную мягкость характера, был исполнительным, а когда обстановка обязывала — и требовательным командиром. В первые дни войны мы все начали приноравливаться к ней. Одни быстро осваивались в новых условиях, другие — медленно. У Мишанина этот процесс проходил болезненнее, чем у других, потому что в самом начале он был тяжело контужен, затем придавлен обвалившейся на него кирпичной стеной дома, разрушенного взрывом бомбы».
Как о человеке добром и мягком о Мишанине вспоминает и Антонина Константинова-Мишанина — его племянница, проживающая ныне в Казани. Антонина Дмитриевна, всю жизнь проработавшая преподавателем истории в Казанском госуниверситете, рассказывает, что в последний раз видела дядю-военачальника весной 1940 года, перед отбытием его на место нового назначения в Западной Украине. В тот момент Тимофей Андреевич как раз был произведен в комдивы и получил (одним из первых в армии, заметим) звание генерал-майора танковых войск.
— Я училась тогда в старших классах, — рассказывает Антонина Дмитриевна. — Регулярно бывая проездом в Казани, Тимофей Андреевич неизменно останавливался у нас — в доме моего отца, своего старшего брата. Дядя был огромного роста, с большими руками, которыми он легко подсаживал меня, словно пушинку, к себе на колени. Своих детей у него не было, поэтому относился ко мне он по-отечески, всячески баловал и задаривал подарками.
По словам Антонины Константиновой-Мишаниной, после отъезда комдива на Украину ее отец стал получать письма от брата из города Шепетовки — крупного железнодорожного узла. Письма эти не сохранились, но казанским родственникам запомнилось, с каким вниманием Тимофей Мишанин писал о подчиненных, позднее — о сгущающихся тучах войны.
После окончания войны племяннице погибшего военачальника не раз доводилось пересекаться в Казани с военными, лично знавшими Тимофея Мишанина. Среди тех, кто работал в танковом училище, оказались и бывшие подчиненные комдива. Все они отзывались о нем с неизменным уважением и теплотой.
Крушение планов
В первые дни войны сказались все пороки довоенной подготовки контрнаступления и управления войсками. Действия корпусов, расположенных по дислокации мирного времени на значительном расстоянии друг от друга, должным образом согласованы не были. Удары наносились разновременно. Прикрытие с воздуха отсутствовало. Боевые распоряжения и команды нередко противоречили друг другу. Корпуса вступали в сражение после совершения длительных маршей под налетами вражеской авиации, к тому же с неоднократным изменением маршрута.
Продвижение 9-го мехкорпуса Рокоссовского и 19-го Фекленко захлебнулось. Затем они, понеся большие потери, были вынуждены отходить. Немецкая танковая дивизия вышла в тыл остатков четырех танковых дивизий, и советские войска в течение двух суток выходили из окружения, двигаясь вслед за танками противника на восток.
К концу июня у наших танков почти не осталось боеприпасов и горючего. Потери сильно возросли. Во многих случаях танкисты сами подрывали свои танки, чтобы те не достались противнику. К первому июля в трех корпусах осталось не более пятнадцати процентов танков, в одном — менее трети. В несколько лучшем положении оказался 4-й мехкорпус генерала Власова (того самого), который сумел отойти, сохранив примерно сорок процентов бронетехники.
Всего же в танковом побоище в районе Луцка, Дубно и Броды Красная Армия потеряла свыше двух с половиной тысяч боевых машин. Столь же тяжелые потери понесли танковые и механизированные войска Западного фронта. Это означало, что в ходе приграничного сражения, по сути, были потеряны танковые войска Красной Армии, созданные с неимоверным трудом и ценой тяжких лишений в предвоенные годы.
И все же в этой трагической, по существу, не имевшей шансов на успех попытке переломить ход событий на фронте наши войска и их командиры проявляли поразительные образцы самопожертвования, не раз создавая для противника критические ситуации.
Между прочим, об этом неоднократно упоминает начальник генштаба сухопутных войск Германии генерал Гальдер в своем служебном дневнике. 27 июня он записывает: «На фронте группы армий «Юг» продолжаются тяжелые бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский механизированный корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника вызвало большой беспорядок в нашем тылу между Бродами и Дубно». Гальдер отмечает и «твердое, энергичное руководство» со стороны нашего командования, действующего против группы армий «Юг». Наконец, Гальдер добавляет: «Фюрер проявляет беспокойство по поводу… напряженного положения на фронте 1-й танковой группы южнее Дубно…»
Гибель командира
Неважно складывалось наступление и 8-го мехкорпуса Дмитрия Рябышева. Совершившее почти пятисоткилометровый марш, соединение подошло к полю боя вконец изнуренным, потеряв около половины боевых машин. Времени на отдых людей и обслуживание техники не оставалось.
При этом Рябышев в своих мемуарных записках неоднократно упоминает о Мишанине как об одном из умелых и самоотверженных организаторов обороны. Так, к примеру, он сообщает, что в городе Стрый, где дислоцировалась 12-я танковая дивизия, произошла небольшая заминка. Сделав короткую остановку, некоторые командиры забежали к своим семьям. Прощание затянулось. А тем временем танки все прибывали, но они не могли продолжать движение из-за впереди стоявших машин. Тотчас над городом появились фашистские бомбардировщики. Опасаясь наших зенитчиков, они начали бомбометание с большой высоты. «Благодаря энергичным действиям генерала (так в тексте мемуаров. — А.Л.) Мишанина танки вышли из города и от бомбежки никто не пострадал. Для многих командиров этот случай послужил большим уроком на будущее», — пишет Рябышев.
Как бы ни была отчаянна общая картина контрнаступления, Рябышев делает несколько подобных ремарок. «…Поступило донесение от командира 12-й танковой дивизии генерала Мишанина, что части дивизии выполнили приказ точно и в срок и находятся в указанных районах. Потерь нет».
Или такой фрагмент. «Командир 12-й дивизии генерал Мишанин, стремясь отбросить немцев от Слонувки и захватить плацдарм, ввел в бой мотопехоту. Поддержанные огнем дивизионной, корпусной артиллерии и танковых орудий, пехотинцы вброд форсировали реку, атаковали позиции противника и захватили плацдарм. Наши саперы тотчас начали восстанавливать мост и прокладывать гати через болото… Часам к одиннадцати мост был готов. Тяжелые танки переправились на противоположный берег Слонувки и поддержали наступление пехотинцев».
И ниже. «Танки немцев (до сорока машин) прорвались в глубь нашей обороны. Они с ходу раздавили одну нашу батарею и ринулись к командному пункту 12-й танковой дивизии. Положение сложилось серьезное. Генерал Мишанин быстро выделил из своего резерва три танка «КВ», четыре танка «Т-34» и приказал танкистам уничтожить прорвавшегося врага. На помощь этой семерке я направил три танка «КВ», находившиеся на командном пункте корпуса. В тылу нашей обороны завязался танковый бой. Я наблюдал, как фашистские танки с черными крестами метались между нашими громадными «КВ», ища спасения. Они пытались маневрировать, чтобы получить возможность стрелять в слабую боковую броню. Но и это не помогло: «КВ» и «Т-34″ сноровисто расстреливали из своих 76-миллиметровых пушек вражеские танки».
Иными словами, в наиболее критические моменты обороны под рукой командира корпуса Рябышева неизменно оказываются части самой дисциплинированной дивизии Мишанина. «Наши танкисты не дрогнули, — вспоминает о Мишанине генерал-лейтенант. — На центральном участке все атаки были отбиты с большими потерями для врага. Но и сами танкисты понесли серьезный урон от огня тяжелой артиллерии».
27 июня генерал-лейтенант сообщает, что Мишанин серьезно контужен. После этого комдив чувствовал себя крайне плохо, потерял голос, и за него докладывал начальник штаба.
А вот какими увидел Рябышев последние часы комдива.
«Во время атаки мы с генералом Мишаниным следовали за головным отрядом. Танк Мишанина шел правее моего. В разгар боя я увидел, как вдруг он загорелся. Комдив выскочил из машины и побежал в сторону от шоссе. Метрах в шестидесяти от нас неожиданно появился немецкий «Т-4», ведущий беглый огонь. Видимо, он и поджег «тридцатьчетверку» генерала.
— Уничтожить! — приказал я.
Развернувшись, танкисты экипажа сделали лишь один выстрел. Вражеская машина остановилась и заполыхала чадящим пламенем. Ведя огонь с ходу, мы мчались вперед.
Когда вышли из-под артобстрела и остановились, я вылез из танка и не узнал бронированного друга: башня заклинена, ствол пушки поврежден… На броне мы насчитали 16 прямых попаданий снарядов. К счастью, ходовая часть и управление были исправны, машина могла двигаться своим ходом.
Пересев в танк «КВ», я поспешил на командный пункт корпуса, который продолжал оставаться на опушке леса юго-западнее Ситно. Там с радостью проинформировал начальника штаба об успешном прорыве и, сделав необходимые распоряжения, немедленно направился к центру проделанного нами пролома на шоссе Броды — Дубно.
Здесь мне вскоре сообщили печальную весть: погиб генерал Мишанин. Я приказал комиссару дивизии вывезти тело генерала с поля боя. Но, как стало известно позднее, приказание выполнить не смогли, несмотря на все принятые меры».
Добавил 26.05.19 снимки нападавшие с яндекса про события 27-29 июня 1941 под Сытным много фото с разных ракурсов БТешки наехавшей на бензовоз… кадр с Т35 с событий чуть дальше сытного на трассе птичья -вербное