Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Публикую внеплановую статью, касающуюся реальной истории, и посвящена она будет численности казаков, которые поддержали в 1708 году антироссийское выступление гетмана Мазепы и кошевого атамана Гордиенко, и о процессах, которые шли в среде запорожского казачества обоих войск в то время. Материал является своеобразной прелюдией к описанию АИшных событий в рамках проекта Russia Pragmatica III, и является необходимым пояснением к моей точке зрения, из которой и выходят альтернативные события.

Содержание:

Суть проблемы

Уже не в первый раз, и далеко не в последний, я пишу о проблеме, которая ярко описывается одной фразой из телесериала «Игра престолов» — «это все знать, кхалиси, все знать». Если вкратце, то это присказку повторяют служанки кхалиси (супруги местного аналога хана кочевников, кхала), рассказывая ей про происхождение драконов и драконьих яиц. Рассказывают они это с полной уверенностью, и делают упор на то, что раз это все знают – то значит, что на самом деле оно так и есть. Вот только служанки на деле ошибаются, и присказка «все знать» неожиданно превращается в эдакую иронию над тем, что все знают недостоверную, ошибочную информацию. Мне как-то этот момент из сериала запомнился, и сама фраза «это все знать, кхалиси, все знать» с тех пор стала для меня знаковой, характеризующей все ситуации, когда общеизвестная информация оказывается как минимум спорной, а как максимум – напрочь ошибочной, но именно ее общеизвестность и становится причиной того, почему все считают эту информацию правдивой и истинной.

Объект рассмотрения текущей статьи, как по мне, можно причислить как раз к такому «все знать». Является им численность казаков, которые примкнули к гетману Мазепе и кошевому атаману Гордиенко во время Северной войны, когда часть казачества перешла на сторону шведов, и идущие из этого «всезнательные» выводы. У многих сразу же может появиться вопрос – а какие тут непонятки могут быть, какая неизвестность? Ведь четко говорится, что к Мазепе примкнули 3-4 тысячи казаков, к Гордиенко – 5-7 тысяч сечевиков, и никто особо эти цифры не оспаривает! Даже современные российские и украинские историки в общем-то согласны с этими оценками. Однако при углублении в этот вопрос лично у меня возникли некоторые сомнения и подозрения, что ответ на вопрос «сколько?» сильно зависит от вопроса «когда?», так как с момента выступления против России запорожцы успели пережить многие сражения и события, которые могли запросто повлиять на численность контингентов под началом шведов. Не говоря уже о том, что 3-4 плюс 5-7 тысяч дают в сумме 8-11 тысяч человек, но под Полтавой численность казаков единодушно оценивают в примерно 6 тысяч человек, что, согласитесь, совсем другое дело. Так в чем тут может быть проблема?

Организация казачьих войск

Чтобы дать оценку численности «мазепинцев», надо для начала представлять себе структуру Войска Запорожского на момент Северной войны [1]. К тому моменту организация Войска в целом осталась на той же полковой основе, на которой ее создавал еще Богдан Хмельницкий, но вот в деталях произошли многочисленные изменения. Основой армии оставалось все то же реестровое казачество – т.е. конкретный список казаков, которые в обмен на привилегии и жалование от русского государя по его требованию или требованию гетмана несли военную службу. Реестровики делились на полки, которые были и административной, и военно-территориальной единицей. При этом четкого деления на конные и пешие полки не было – как правило, часть сотен в полку была «конной и оружной», а часть – пешей. Деление на пехоту и конницу совершалось в зависимости от состоятельности самого казака – кто мог позволить себе коня, шел в конницу, а кто не мог – вооружался ружьем, и шел в пехоту. К 1700 году конница уже начинала численно преобладать над пехотой, но по ряду причин нельзя с уверенностью оценить соотношение этих двух родов войск. Насколько я могу судить со своей колокольни, то конных казаков уже было больше, чем пеших, но незначительно. Общая численность реестра составляла четко 30 тысяч человек, но надо понимать, что под реестром подразумевали в первую очередь тех, кому Москва выплачивала жалование за службу. Сверх этой численности гетманы еще со времен Переяславской рады могли набирать и больше войск, но уже без царского жалования. Вообще, по ряду косвенной информации, можно оценить общий мобилизационный потенциал реестрового казачества Левобережья в 40-50 тысяч, но фактически вся эта масса казаков никогда под ружье в XVIII веке не ставилась, и более «паспортных» 30 тысяч к службе казаков никогда не привлекали, в первую очередь из-за далеко не самых больших экономических возможностей Гетманщины, особенно в эпоху всевластия местной старшины, из-за которой рядовые казаки, которые и составляли основную массу войск, теряли свое положение и состояние, превращаясь в полузависимых полукрестьян-полумилицию. Собственно, и само реестровое казачество по европейским меркам являлось иррегулярным войском, милицией, пускай и со своими особенностями и относительно высокой боеспособностью (как для иррегуляров).

Однако имелись у Войска Запорожского и регулярные подразделения, представленные охотницкими (наемными) полками. Набирались они на добровольной основе, за счет вербовки, причем при Мазепе предпочтение отдавалось правобережным казакам, бежавшим на Левобережье, а также казакам, бежавшим с сечи от «нового порядка», который там установился к началу XVIII века. Впрочем, «охотников» набирали также и из простых крестьян, если требовалось довести численность полков до определенной отметки. При этом лучшие добровольцы шли в компанейские (конные) полки, а все прочие попадали в ряды сердюков (пехоты), из-за чего последние имели очень пестрый национальный состав – помимо восточных славян различного происхождения, там могли служить и поляки, и сербы, и валахи [2]. В целом же охотницкие полки были яркими представителями наемных войск – безоговорочно преданные своему нанимателю, они имели не самую лучшую репутацию среди простого населения. Более того, уже во время Северной войны Мазепа стал отдавать предпочтение именно наемникам, в результате чего стали страдать интересы «старых» казаков, которые отодвигались в сторону, а часто и вовсе назначались на службу на совершенно третьестепенные должности. При этом гетманские наемники не дотягивали до европейских по боеспособности – будучи достаточно дисциплинированны [3] по меркам своего времени, они все же не имели унифицированного вооружения и четкой школы боевой подготовки, из-за чего их принадлежность к регулярному войску образца начала XVIII века достаточно условна.

Имелась у гетмана Войска Запорожского и личная гвардия – надворные полки, представленные жалдаками (пехота) и драгунами (конница). В их число отбирались лучшие солдаты из охотницких полков, но в первую очередь комплектование шло по «сословному» принципу – на службу брались представители старшины и их дети, дворяне («дворяне при боке гетманском», т.е. дворня самого гетмана), вооруженные слуги богатых казаков. Численность этой гвардии была небольшой, главными ее функциями была охрана гетмана и его резиденций. К этим войскам уже в ходе войны присоединились присланные на подмогу российские подразделения – полки Григория Анненкова, Ивана Нечаева и Ивана Скрипицына, а также отдельные выборные драгунские роты, набранные из дворян Севского приказа. Все эти войска позднее были объединены в особую бригаду. Реальные их функции не совсем ясны, и не исключено, что это соединение было создано сугубо для контроля над гетманом и казацкой старшиной. Если так, то свою работу эти полки провалили – постоянно находясь под командованием гетмана, они не выявили готовящегося предательства, и без особого труда Мазепа просто оставил их на Черниговщине во время своего предательства, взяв с собой лишь верные ему войска.

Мазепа и мазепинцы

Из описанного выше можно сказать, что войско Гетманщины имело сложную и развитую структуру – это с учетом того, что я затронул лишь самые общие вопросы организации. Но это совершенно не значит, что у Мазепы под рукой было много войск. Когда ему пришлось бежать из Батурина, то он смог прихватить с собой лишь надворные и охотницкие полки, чья численность была небольшой, плюс некоторые верные ему подразделения реестрового казачества:

• 2 конные хоругви надворных драгун (250-300 человек);
• 1 сотня надворных жалдаков (около 80 человек);
• 3 компанейских охотницких полка Юрия Кожуховского, Игната Галагана и Андрея Маламы (1500-1700 человек);
• 2 сердюцких охотницких полка Максима Самойловича и Якова Покотила (400-500 человек) [4];
• Отдельные сотни Миргородского, Лубенского и Прилуцкого реестровых полков (от 300 до 1500 человек).

Все эти цифры достаточно точно известны и обоснованы, хотя это и не исключает определенную неточность. Самые большие вопросы касаются реестровых казаков – разные оценки числа реестровиков, примкнувших к Мазепе в самом начале, отличаются аж в 5 раз! Однако даже если взять максимальную цифру из выше указанных, то выходит, что Мазепа пришел к Карлу с едва ли 4-тысячным воинством, которое хоть и не было маленьким, но и достаточно значимым в рамках большой войны не было. При этом стоит добавить, что с собой гетман забрал далеко не все войска – так, с ним к шведам ушли лишь 2 сердюцких полка, в то время как в Гетманщине их было аж 5 (или 7, но это, скорее всего, цифра конца XVII века), плюс еще несколько отдельных сердюцких кампаний (рот, сотен). Остальные три полка были оставлены для защиты Батурина, по одной из версий – как менее благонадежные (что в случае с наемниками уже говорит о многом), а сотни Чюгина, Колбасина, Хведькова и Бурляева и вовсе отказались подчиняться Мазепе, и остались верны царю. Не исключено, что часть верных ему реестровиков Мазепа также оставил вместе с 3 сердюцкими полками защищать Батурин.

Ситуация с реестровым казачеством в тех событиях вообще достаточно запутана, что вызвано в том числе манипуляциями на эту тему как украинских, так и многих других историков, которым защитить идею куда важнее, чем установить истину. Посему по многим вопросам приходится полагаться на догадки, и строить лишь вероятные версии без жесткого обоснования. Именно такую версию приходится составлять и для участия реестрового казачества в выступлении Мазепы. Старшина Левобережья отнюдь не была ангелами, и проявила явные стремления к становлению в качестве не просто государственной элиты, а некоего аналога дворян, или скорее даже шляхты, с ее свободами и абсолютной властью в своих владениях. Если старшину еще худо-бедно принимали в середине XVII века, то в начале XVIII между рядовым казачеством и крестьянами с одной стороны, и старшиной с другой часто проглядывался конкретный антагонизм. Однако даже на этом фоне то, что творил Мазепа после получения гетманской булавы, оказалось перебором – он постоянно, правдами и неправдами забирал в личное владение землю, а жившие на ней крестьяне попадали в состояние, недалекое от полного закрепощения – это при том, что на территории Гетманщины крепостничество как таковое было запрещено. Это вызвало сопротивление рядового населения, которое стремительно теряло доходы и земли, и даже рядового казачества, которое также пострадало от политики гетмана. Однако Мазепа не остановился, и вошел в конфликт со старшиной, сосредотачивая в своих руках слишком много власти, и ведя достаточно жесткую политику «скармливания» царю своих недругов и конкурентов. В результате этого, если отбросить самые крайние оценки, то популярность Мазепы уже к 1708 году среди казаков была достаточно невысокой, и он сумел обратить против себя большую часть старшины, рядового казачества и даже крестьян.

Из-за этого совершенно не удивительно, что отодвигаемые на второй план реестровики в массе своей не поддержали Мазепу. Если присовокупить к защитникам Батурина также те войска, которые взял к шведам Мазепа, то все мятежное воинство составило около 12-15 тысяч человек, из которых гетманских гвардейцев и наемников было около половины (одних сердюков в составе полков и отдельных сотен было около 5 тысяч), а часть была явно ненадежной. Численность реестровиков, примкнувших к Мазепе, оценить достаточно сложно, так как учет их не велся. Даже численность тех, кто отправился с ним к шведам, оценивается от 300 до 1500 человек – с маленьким таким лагом, и не факт, что 1500 – это изначально примкнувшие к Мазепе, из которых он 300 взял с собой, а остальных оставил в Батурине. Причем стоит помнить, что оставшиеся в Батурине реестровики во главе с полковником Иваном Носом предпочли поскорее сложить оружие, в то время как сопротивление оказывали практически одни только сердюки. Впрочем, даже после выступления Мазепа получил некоторую подпитку за счет реестровиков, и важную роль тут сыграл…. Александр Меншиков и его карательный рейд на все тот же Батурин. Даже если рассматривать ситуацию с той точки зрения, что мирное население города не пострадало [5], то сам факт взятия города, его сожжения и колесования полковника Чечеля был умело использован Мазепой, по народу пошла весть об этом событии, и некоторое количество колеблющихся казаков-реестровиков все же примкнула к нему. Правда, число их все равно было небольшим, да и особой надежностью они не отличались. Ну а если говорить о поведении реестровиков en masse, то даже при самых высоких оценках численности мятеж стойко поддержали едва ли более 4-5 тысяч человек из тех 30-50 тысяч, которые могла бы выставить Гетманщина. Не поддержала Мазепу и большая часть старшины. Большинство гетманского воинства в результате составили подразделения наемников, которые по вполне понятным причинам были с ним до конца.

Всего же численность «мазепинцев» можно в динамике оценить как незначительную. В самом начале, еще до разорения Батурина, у Мазепы в распоряжении было до 12-15 тысяч человек, однако часть из них была как минимум ненадежной, потому гетман предпочел отправиться к Карлу XII с наиболее верными ему частями, оставив часть сил – пешие полки сердюков – для защиты своей столицы, на чьи припасы так надеялись шведы. Примерно с 4 тысячами человек он покинул Батурин и отправился к Карлу XII, затем он участвовал во второстепенных стычках с русской армией, в результате чего гетманское воинство несколько сократилось, но эти потери могли быть скомпенсированы некоторым притоком реестровиков, вызванным событиями у Батурина. Кроме того, неизвестно с точностью, насколько результативным оказался призыв Мазепы к реестровым казакам, сражавшимся в это время в других частях Восточной Европы. С одной стороны, определенный отклик он вроде бы получил, но в то же время никакого массового перехода реестровиков – главной силы и крови Войска Запорожского – под начало мятежного предводителя казачества не зафиксировано. В результате этого к Полтавской битве у Мазепы, с высочайшей долей вероятности, имелось едва ли более 3-4 тысяч человек, что на фоне 10-16 тысяч реестровиков Скоропадского [6], сохранивших верность царю, выглядело несколько бледно. Впрочем, как раз по численности мазепинцев, как правило, возникает меньше всего сомнений и подозрений, а вот с другой частью казачества, воевавшего с Россией на тот момент, дела обстоят куда сложнее….

Запорожцы уже не те

В случае с Войском Запорожским Низовым (т.е. непосредственно запорожцами-сечевиками) также стоит сначала дать краткую характеристику той ситуации, которая сложилась на Сечи к началу XVIII веку [7]. Организационные моменты в целом можно опустить – они оставались неизменными еще со старых времен. Однако если в старые времена казаки-сечевики были «православными лыцарями» и подлинным воинским братством, то после масштабных событий середины XVII века начался процесс распада этого братства. Воевать с турками и татарами стали значительно реже, и в походы против них ходить теперь было накладнее во многих смыслах – в первую очередь, в политическом, так как запорожцам приходилось соблюдать ограничения, накладываемые на них мирными договорами между турками и христианскими владыками Восточной Европы. Формально низовики подчинялись России, но лишь формально, а фактически старались блюсти старые казачьи традиции, и сохранять автономию. Это, в общем-то, никому из великих светских владык особо не мешало, и на баловство казаков они смотрели сквозь пальцы. Тем не менее, по-старому ходить за зипунами не получалось, потому пришлось искать новые источники ресурсов для своего существования.

И таким источником стала хозяйственная деятельность. Еще в былые времена запорожцы занимались не только экспроприацией собственности у татарских и турецких угнетателей и экспроприаторов, но и промыслами, часть домовитого казачества имели вне Сечи семьи, хозяйства и даже целые собственные хуторы. Для управления всем этим на Сечи еще с 1634 года существовали паланки – удельные административные единицы, осуществлявшие административную и судебную власть на обширных территориях, которые Сечь считала своими. Однако во главе угла все равно оставалась война, и тогда ситуация еще не выходила из-под контроля. А как накал противостояние с татарами спал – так начались проблемы. Хозяйством стали заниматься больше, чем войной, и тут же наметилось имущественное расслоение казачества – из примерно 12 тысяч низовых казаков сразу выделилась старшина не только по должности, но и по состоянию, которая владела большей частью земли и промыслов, а обычные запорожцы – так называемая сирома – или имели очень мелкие хозяйства, или по факту вкалывали на ту же старшину, превращаясь в наемных рабочих. При этом старшина в лучших традициях не брезговала использовать труд сиромы по максимуму, и былое братство дало трещину. Нет, Сечь все еще была относительно единой, низовые казаки все еще держались друг друга, но в основном лишь за счет традиций и памяти о былом. Боеспособность сечевиков в таких условиях начала падать, и к 1708 году серьезной силы они не представляли.

В плане политических воззрений Войско Низовое также уже не было единым. Раньше все было проще – воюй с татарами, турками да ляхами, оберегай старые традиции, законы Сечи и православие, да и все. К началу XVIII века эти идеи уже понемногу стали отходить на второй план, и оставались неким идеалом, к которому можно, но совсем не обязательно стремиться. Большая часть казаков, насколько об этом можно судить, смирилась с тем, что старое уходит, а новое постепенно приходит, и были в общем-то не против перемен. Единственным, что для них все еще имело большое значение – это сохранение казачьих вольностей, т.е. автономии и особых хозяйственных прав Войска Запорожского Низового. Так что эта часть казачества плохо смотрела на посягательства русских властей на Дикое Поле, но и особой неприязни к царю не питала. Однако имелась также и радикальная часть казачества, к которой принадлежали многие представители старшины, включая кошевого атамана Константина Гордиенко. Любовь к старине в них парадоксальным образом сочеталась к активному использованию новых реалий жизни сечевиков. На словах они были ярыми сторонниками казачьих вольностей и традиций, Гордиенко даже предлагал ввести сечевые законы на территории Левобережья и Правобережья, показачив все местное население, однако есть некоторые сомнения, что такой идеализм в сложившихся условиях был искренним. Скорее всего, под лозунгами за все хорошее, и против всего плохого, скрывалась элементарная жада власти и наживы – сечевая старшина вкусила хорошей жизни, и хотела еще, и еще, и еще. Это превращало Войско Низовое в бомбу замедленного действия, которая рано или поздно должна была рвануть.

Впрочем, тление началось задолго до 1708 года. Кошевой атаман Гордиенко вел себя как умелый политик, зарабатывая очки репутации среди рядового казачества – правда, делал это весьма своеобразно. Так, отряды верных ему людей совершали набеги на пограничные с территорией Воска Запорожского Низового поселения, включая русские, и даже на небольшие укрепления, если те каким-то образом строились на территории, которую казаки считали своей. Отряды, заходившие на земли запорожцев, также подвергались нападениям, и также без разницы, кому они принадлежали – татарам, полякам, или русскому царю. Когда случилось восстание донцов под началом Кондрата Булавина, то запорожцы оказали ему некоторую поддержку, хотя Гордиенко не спешил напрямую ввязываться в конфликт. Все эти «художества» должны были вызывать ответную реакцию Петра Великого – но тот был слишком занят Северной войной, а проблемы, которые доставляли ему запорожцы, были далеко не самыми большими, чтобы ради них отвлекать войска с основного театра. Это создало атмосферу безнаказанности, и убедило кошевого атамана запорожцев в том, что он идет верной дорогой. И тогда он начал переговоры с Карлом XII. Пикантности ситуации добавляло то, что в обмен на поддержку он просил шведского короля помочь ему с утверждением власти на Поднепровье, а также в борьбе с главным врагом Константина Гордиенко. Врагом этим был…. Иван Мазепа, который также вел переговоры с Карлом XII о переходе на его сторону в войне.

Гордиенко и сечевики

О численности низового казачества есть лишь одна более или менее конкретная цифра – 12 тысяч боевого состава к началу XVIII века. При этом в действительности их могло быть больше, а могло быть и меньше. Однако нельзя сказать, что все запорожцы сразу же примкнули к Гордиенко, когда тот выступил в поддержку Карла XII. Для этого достаточно провести подсчет известных цифр казачьих воинств, которые зафиксировали русские или шведские историки в этот период. Так, Гордиенко, как и Мазепа, привел к шведскому королю определенное количество запорожцев. Их численность оценивается примерно в 2-3 тысячи человек, и это были самые верные идеям Гордиенко казаки. Еще некоторое количество казаков остались на Сечи под началом полковника Якима Богуша, но их численность оценить достаточно сложно. Известно только, что после штурма казачьего укрепления в плен попали почти три сотни казаков. Маловероятно, что гарнизон крепости доходил до тысячи человек, а вероятнее всего, речь скорее шла о 500-600 казаках. Есть также еще отряды, учет которых необходим, хоть и затруднен неточностями. К примеру, у Переволочны карательный отряд Петра Яковлева, который позднее разорит Сечь, уничтожил гарнизон сечевиков, но известные оценки его численности кажутся попросту фантастическими – 1 тысяча казаков и 2 тысячи вооруженных местных жителей! Да даже саму Сечь защищало меньшее количество народу! Вероятнее всего, казаков в Переволочне было от силы несколько сотен, число вооруженных крестьян оценить сложно. Также в других местах были разбиты еще несколько отрядов численностью в несколько сотен каждый. Таким образом, если присовокупить к этим цифрам приведенные выше, то получится, что при максимальных оценках численности запорожцев, примкнувших к Гордиенко в начале его выступления против России, к кошевому атаману присоединились до 5-6 тысяч казаков – в лучшем случае половина от всего Войска Низового.

Однако здесь следует понимать, что даже если цифры верны, и половина казаков не примкнули к восстанию, то это не значит, что эти запорожцы бросились доказывать свою верность русскому государю. Скорее они заняли нейтральную позицию, или как минимум считались ненадежными – из-за чего Гордиенко не взял их с собой, не созывал в поход против русских, и не посвятил в свои планы, по которым Сечь должна была заключить союз с татарами, и обрушиться на Левобережье, что было совершенно не в интересах многих рядовых казаков, которые имели там семьи. Однако, как и в случае с Батуриным, действия русских властей невольно поспособствовали тому, что Гордиенко получил дополнительную поддержку со стороны этой колеблющейся части населения – ведь по указам Петра запорожцы попали под каток, экспедиция Яковлева разорила Сечь и казнила многих пленных, что целиком вписывалось в теории о том, что Москва вот-вот задавит казачьи вольности, и надо присоединяться к шведам, чтобы защитить традиции. Причем, опять же, взятие сечи Яковлевым не является каким-то из ряда вон выходящим событием, как и сложно приписать ему какие-то совершенно невообразимые для региона, прошедшего Руину, зверства. Однако сам факт того, что Сечь, столицу низового казачества, взяли штурмом и разорили, легко могла послужить причиной для вольнолюбивых запорожцев поддержать Гордиенко, и отвернуться от России как минимум на какое-то время.

Именно этим можно объяснить оценки в 5-7 тысяч запорожцев, которых Гордиенко якобы привел к Карлу XII. Как я уже указал выше, изначально он привел к шведскому королю 2-3 тысячи человек, которые реально отметились в боях, и были наиболее ярыми сторонниками мятежа. Однако по мере развития кампании Карла на Левобережье, и в особенности после карательной экспедиции Яковлева колеблющиеся казаки присоединились к радикалам, и численность казачьего воинства выросла до указанных цифр. Впрочем, из колеблющихся людей редко получались хорошие солдаты, а в случае со шведами запорожцы нашли далеко не самых приятных союзников. Низовиков опасались использовать в бою, так как они были очень чувствительны к огню артиллерии и пехотных батальонов, потому в результате «православных лыцарей» отправили рыть траншеи, обустраивать лагеря и вести осады крепостей, включая ту самую Полтаву. Потому к моменту самой Полтавской битвы, т.е. спустя не так много времени после разорения Сечи, воинство Гордиенко успело не только вырасти до 5-7 тысяч человек личного состава, но и уменьшится после этого до отметки в примерно 2-3 тысячи. Таким образом, вместе с гетманскими казаками, Мазепа и Гордиенко к указанному времени имели в распоряжении всего лишь около 6 тысяч человек, что подтверждается большинством источников, включая шведские. Из этого явственно следует, что и низовое казачество не шибко поддерживало выступление на стороне Швеции, и короткий всплеск его заинтересованности был обусловлен скорее жесткими действиями царских властей, чем реальной поддержкой идей Кости Гордиенко. Что, впрочем, не помешало запорожцам в результате отправиться в изгнание, но отнюдь не из-за их ярой русофобии.

Детали имеют значение

Собственно, все эти выкладки, цифры и предположения имеют одну цель – показать, насколько неоднозначно воспринимались события 1708-1709 годов самим казачеством, и как действия русских войск у Батурина и Чертомлыкской сечи могли влиять на уровень поддержки мятежных Мазепы и Гордиенко. Цифры в динамике того времени постоянно менялись, и потому информация уровня «все знать», что против России выступила сколь-либо значительная часть Войска Запорожского, и 5-7 тысяч казаков Войска Запорожского Низового, в лучшем случае лишь частично соответствует действительности. Для того, чтобы вообще адекватно оценить те события, надо понимать не только самые очевидные и простые вещи, но и все сложности политики между Москвой, Батуриным, Сечью, Варшавой и Карлом XII, да и адекватно оценивать те или иные явления, без излишней предвзятости, ура-патриотизма или шовинизма. Так, к примеру, события именно в том виде, в каком они произошли, были вызваны не только хитростью Мазепы, но и явными ошибками Петра. Причем его полное доверие гетману базировалось не только на его личных предпочтениях, но и уже традиционном игнорировании того, что на самом деле происходит в среде поднепровского казачества. По факту, русские государи и элиты не хотели разбираться в местной политике, интригах, раскладах сил, придумывали себе что-то свое, и выносили решение на основании в лучшем случае неполной информации. Как результат – ошибки, конфликты, трения, репрессии против лояльного казачества в пользу того, которое было себе на уме. А в случае очень сложных политических раскладок, которые имели место в 1708 году, и вовсе получалось так, что Петр в основном предпринимал по отношению к казакам самые прямолинейные и очевидные, но также и самые малоэффективные или откровенно ошибочные решения.

Яркой иллюстрацией этого служит положение с Войском Запорожским Низовым. Запорожцы еще с начала войны имели конфликты с русской администрацией, но Петр не обращал на них внимание. Кость Гордиенко, став кошевым атаманом, спокойно нападал на русские отряды и гарнизоны – и ему за это ничего не было, хотя совсем рядом с Сечью, в Каменном Затоне, находился русский гарнизон! Но даже этот гарнизон оказался совершенно не в курсе того, что сечевики готовятся выступить против России, ведут переговоры с татарами и шведами, хотя назревающую беду можно было банально угадать еще с того же начала войны, когда начались первые «художества» казаков. При этом, когда выступление Гордиенко случилось – на сечевиков сразу же отправили карательную экспедицию Яковлева, которая не особо заморачивалась разбирательством, как обстоят там дела у сечевиков, хотя с точки зрения послезнания становится ясно, что действительно широкой поддержки у Гордиенко без действий Яковлева по сути и не было, и казачество можно было смело расколоть на две части, обратив невыгодное для России предательство в более выгодную гражданскую войну среди сечевиков. Да и эта самая «широкая поддержка» в результате привела к тому, что у кошевого атамана в распоряжении осталась едва ли четверть от всей силы низового казачества, а остальные разбрелись куда глаза глядят, в том числе и строить новую сечь. Более того, запорожцы явно не питали никакого особого антагонизма к России, в отличие от донцов-некрасовцев. Если последние стали возвращаться под начало России только спустя долгие десятилетия (а в массе – спустя почти два века), то запорожцы попросились обратно в подданство России…. Сразу после смерти Гордиенко. Т.е., вся антироссийская деятельность низовиков была вызвана, по большому счету, одним-единственным человеком, имевшим свои амбиции, харизму и влияние на казацкие массы [8]. И предотвратить исход запорожцев, а может и их переход на сторону шведов, при таком раскладе можно было – но лишь при условии, что царские власти разбирались бы в делах, которые шли на сечи. Но они не разбирались, да и не особо хотели разбираться.

То же самое касается казаков-мазепинцев. Часто можно встретить утверждения, что раз выступление Мазепы случилось, то все Войско Запорожское было ненадежным, и, в зависимости от современных политических предпочтений и национальности авторов, делаются далекоидущие выводы – или что Мазепа возглавил чуть ли не общенародное движение против русских угнетателей, или что от этих украинцев (которых, по мнению этих же авторов, и нет, но почему-то они постоянно упоминаются) всегда можно ждать предательства. А что на деле? Даже с учетом всего расслоения казачества, с учетом превращения старшины в аналог шляхты, при достаточно длительной подготовке Мазепы к выступлению, от половины до 2/3 тех казаков, которые поддержали его выступление, были наемниками, а реестровое казачество вместе со старшиной в большинстве своем все же остались верны России. Но нет – доверие к Войску было подорвано, предыдущие заслуги казаков забыты, а жителям Батурина, скажем так, сильно не повезло, хотя можно смело утверждать, что с такой «широкой» поддержкой Мазепы среди крестьян и рядового казачества, большой популярности гетман не имел и в собственной столице. И это при том, что, опять же, выступление Мазепы можно было бы легко ограничить масштабами, а то и вовсе предотвратить – не будь Петр фанатично уверен в своем друге, и разбирайся он в делах левобережного казачества на должном уровне, а не на уровне «вы там делайте что хотите, разбираться в ваших делах я не собираюсь, но если мне что-то не понравится, то я буду очень-очень гневиться».

В качестве итога всей статьи озвучу две простых идеи. Во-первых, история любит цифры, как в виде дат, так и в виде статистики. Даже очень примерные цифры могут подтвердить или опровергнуть те или иные тезисы, или как минимум подвергнуть их сомнению, в то время как тезисы сами по себе могут быть как приближены к истине, так и искажены в угоду тем или иным теориям – что и требует их дополнительного доказательства. А во-вторых – повторю то, что уже не раз повторял ранее. Что Россия в своей внешней политике не умела работать с «младшими партнерами» от слова совсем, часто замещая реальное положение дел каким-то своим собственным, выдуманным пониманием вопроса, причем это касалось даже не только и не столько правителей и государственной элиты, но и в принципе сознательной части населения. Потому здесь нет разницы между тем, как удивился царь выступлению против него запорожцев, и тем, как удивлялись русские волонтеры мечетям в Сербии, когда прибыли туда по зову сердца в 1870-е годы. Это не значит, что Россия во внешней политике не умела совсем ничего, и что вина за проколы в работе с «младшими партнерами» лежит исключительно на ней самой. Более того, многие ошибки или события, приведшие к негативным последствиям, были вызваны в общем-то объективными причинами, и о каком-то совсем уж вопиющем непрофессионализме или безграмотности русской политической верхушки в вопросах общения с «младшими партнерами» тут речь не идет — просто уровень этого общения зачастую был ниже, чем должен был быть в случае с великой державой. С точки зрения послезнания, работать со своими вассалами и государствами сферы влияния русские царские власти могли бы куда эффективнее, пожелай они лучше разбираться в местных проблемах. Это позволило бы избежать множества проблем, или свести их негативные последствия к минимуму. И события 1708-1709 годов, связанные с запорожским казачеством, являются как раз одними из них.

Примечания

1. Именно Войском Запорожским официально назывались малороссийские казаки. Сама же привязка слова «Малороссия» к ним шла по инициативе Москвы, и была еще далеко не общепринятой.
2. Есть информация, что сердюцкие полки вообще целиком состояли из поляков и иностранных наемников, но это, скорее всего, не соответствует действительности. В то же время надо понимать, что для Левобережья сердюки в любом случае были по большей части чужаками, которых еще надо было содержать, потому местное население и «старые» казаки могли запросто не заморачиваться с детальными разбирательствами, кто там есть кто, обобщая общую нелюбовь к сердюкам.
3. «Достаточно дисциплинированы» — не в смысле что очень, а в смысле достаточно, чтобы не бежать при виде противника с поля боя, но недостаточно, чтобы сравниться с шведской регулярной армией или русской гвардией.
4. Численность личного состава сердюцкого полка составляла около 1000-1200 человек, потому непонятно, почему два сердюцких полка, которые Мазепа взял с собой, насчитывали не более 500 человек. Вероятно, в некоторых полках мог иметься некомплект расчетного личного состава. При этом известно, что Батурин защищали конкретно полки Покотилы, Денисова, Максимова и Чечеля, в то время как сердюки Покотилы числятся и среди тех войск, что ушли с Мазепой. Вероятнее всего, полк Покотилы был разделен решением гетмана, и частично ушел с ним, а частично остался в Батурине, и традиционная оценка «ушло 2 полка, осталось 4» (при 5 существовавших в Гетманщине вообще) на самом деле должна выглядеть как «1,5 ушло, 3,5 осталось». Можно сказать — еще один пунктик «все знать», связанный с этой историей.
5. Вопрос о том, была или не была резня в Батурине, я не собираюсь рассматривать в рамках этой статьи. Важнее то, что и при наличии резни гражданского населения, и при отсутствии оной все прочее поведение царских войск при любом раскладе можно было показать так, что это вызывало бы некоторый градус неприятия и возмущения со стороны основной массы казаков. Собственно, Мазепа это и использовал.
6. И это при том, что казаки Скоропадского – действительно казаки, в то время как у Мазепы большую часть войск составляли наемники. Если же считать соотношение одних только реестровиков – т.е. настоящего казачества, которое и голосовало своими рядами в поддержку России или Швеции – то вполне может оказаться, что мятежного гетмана поддержала десятая часть от всего войска, а то и меньше.
7. Все дальнейшие построения касательно внутренней «кухни» низовиков являются во многом теорией, так как действительно весомой и достоверной информации касательно положения на сечи в указанный период нет, да и сильно романтизированных и/или идеализированных исследований не шибко много, и полной уверенности они не дают.
8. Как бы не оценивали Константина Гордиенко с точки зрения интересов России, но с нейтральной точки зрения он действительно является достаточно ярким и выдающимся представителем запорожского казачества своей эпохи. Удержать в более или менее едином виде низовиков в тех условиях, и оставаться во главе их в течении долгого времени – это определенно надо было хотеть, уметь и стараться.