Выбор без выбора, или о перспективах альтернативной истории в Латинской Америке, часть III

Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Завершаю публикацию своего обзорно-аналитического цикла по альт-историческим перспективам Латинской Америки, и сегодня будет рассказано об Аргентине, Чили, Парагвае с Уругваем, и маленьком «бразильском» бонусе. Также будут описаны некоторые национальные и исторические особенности указанных государств, которые делают их далеко не такими привлекательными, как это принято считать в АИ-сообществе.

Содержание:

Аргентина

Аргентина в историческом разрезе – страна мифическая. Очень многие пишут подобные тезисы:

В начале XX века Аргентина превратилась в одну из самых богатых стран мира. Популярность Аргентины возросла с прибытием в страну миллионов европейцев.

А еще больше людей в них безотчетно верят, ссылаясь на какие-то цифры ВВП на душу населения под майской луной, когда три койота устраивают групповуху в Монтане, на берегу Миссури перед толпой несовершеннолетних туристок из мормонского церковного хора. Почему я стал настолько саркастичен? Потому что в действительности никакой «одной из самых богатых стран мира» Аргентина тогда не была. Да, по меркам Латинской Америки Аргентина взяла высокие темпы демографического и экономического роста, и была одним из лидеров Южной Америки, но по европейским меркам экономика, т.е. «богатство» этого государства было на уровне… Нидерландов. Которые никто «одним из богатейших государств мира» в здравом уме уже не называл, но Аргентина, при сравнимых экономических показателях, государственном бюджете, населении и расходах, вдруг становится в один ряд с Германией, Британией, Россией, США и Францией! Я и сам сталкивался с подобными верующими, которые превозносили Аргентину чуть ли не в ранг великих держав, хотя на деле она и близко не вытягивала этот уровень. Увы, циферки и анализ любят не только лишь все, предпочитая свято верить тем или иным источникам, или собственному воображению….

Почему я начал с этого? Да просто потому, что всю раннюю историю Аргентины ширнармассы у нас знают как из кривого зеркала, или не знают вообще. Этой латиноамериканской страной принято восхищаться, хвалить, превозносить ее военных и политиков, и строить очень «глубокие» аналитические сравнения и родственность Восточной Европы с Аргентиной по духу. Правда, родственность эта если и есть, то с Аргентиной воображаемой, а уж по XIX веку в истории этого государства у нас, увы, принято предаваться таким глубоким заблуждениям и игнорированию исторической матчасти, что как-то даже слов не хватает, дабы выразить возмущение. В этом выдуманном варианте истории Аргентина благополучное, успешное, динамично развивающееся государство, в котором живут чуть ли не эльфы, и так было с момента обретения ею независимости. Никто не знает, да и не хочет знать, что во время войны за независимость Буэнос-Айрес предавал своих союзников, подставил Артигаса, и устроил маленький локальный геноцид на северо-западе страны, дабы избавиться от кечуа и аймара, обитавших в нынешних провинциях Жужуй и Сальта, освободив место «белым людям» и сохранив чистоту крови креолов и метисов (что само по себе звучит как бред). Хотя, конечно, специально этот геноцид они не устраивали, но как-то так получилось, что уничтожались именно индейцы, а вот метисы с креолами почему-то потери несли минимальные…. Обходится стороной и тот факт, что героев революции, вроде Бельграно и Сан-Мартина, быстро оттеснили от власти креолы-олигархи из Буэнос-Айреса, преследовавшие далеко не такие красивые цели, как принято считать, а провинциализм в Аргентине был настолько силен, что после окончательного освобождения от испанцев в 1820-е годы государство фактически распалось на независимые и враждующие друг с другом провинции, которые собирались воедино далеко не так быстро и легко, как это должно было бы быть с нормальными элитами. Впрочем, обо всем по порядку.

Вице-королевство Рио-де-Ла-Плата было создано в конце XVIII века, и если не учитывать провинцию Чаркас и будущий Парагвай, которые не особо считались с властью Буэнос-Айреса, то образование это было крайне малонаселенным. К 1820-м годам даже в Чили проживало больше людей, чем в Аргентине, и не самая густонаселенная Боливия обладала примерно в два раза большими демографическими показателями. Местной элитой были, конечно же, креолы – очень ревностно относящиеся к собственной свободе хозяйствования, а именно плантационного земледелия в бассейнах рек, и скотоводства в пампасах. Именно свобода хозяйствования привела в 1810 году колонию к революции – креолы, еще формально подчиняясь Испании, сместили вице-короля, и ввели самоуправление, создав хунту на время неспокойных времен. При этом, несмотря на временный характер хунты, декларируемый на словах, на деле креолы, засевшие в Буэнос-Айресе, принялись проводить крайне жесткую политику, силой подчиняя себе все окрестности, и стараясь вытеснить испанцев-роялистов, оставшихся верными вице-королю. В подобном экспансионизме, правда, хунта Буэнос-Айреса стала главным лузером всея американской революции: военные отряды аргентинцев встречали штыками роялисты и местные патриоты, в результате чего «большую империю» создать не получилось, а реально победоносным генералом остался лишь Сан-Мартин, в то время как прочие военачальники будущей Аргентины проиграли три вторжения в Боливию, вторжение в Парагвай, и попытку умиротворить назревающую революцию в Восточной Полосе, где первые роли стал играть один из самых ярких латиноамериканских лидеров той эпохи, Хосе Хервасио Артигас, объединивший местных гаучо. К слову, скотоводов-гаучо уже тогда было много, и они претендовали на определенные политические роли, но креольская знать категорически отметала саму возможность их участия в управлении Ла-Платой. Почему? Да просто потому, что будущая аргентинская элита уже тогда была настоящими мамкиными фашистами, озабоченными чистотой крови, превосходством белой расы, и победой «цивилизации» над «варварством». Гаучо, формировавшиеся как смешение индейцев и европейцев, вместе с самими индейцами, воспринимались в Ла-Плате как «варвары», неполноценные люди, как и будущие боливийцы с перуанцами, а идеи широкой демократии и социальной справедливости были объявлены «варварством», недостойным настоящих белых мужиков. Имелись даже свои аналоги унизительных прозвищ, вроде наших «чурка», «хач» и «чучмек», причем в наибольшей степени неприятие адресовалось в адрес кечуа и аймара, что не помешало Аргентине в качестве герба избрать символ языческого бога инков, солнце Инти.

Короче говоря – аргентинцы в момент становления своего государства звезд не хватали, ибо смогли профукать и Верхний Перу, и Парагвай, и Уругвай с Восточной Полосой в полном составе, и лишь благодаря Сан-Мартину они смогли кое-как помочь в освобождении Чили, и ликвидировать главную для себя угрозу – перуанцев. Ну и испанские гарнизоны вытеснили из Ла-Платы, хотя те пребывали в крайне плохом состоянии. И когда свобода была достигнута, и Аргентина вроде бы состоялась как независимое государство, на деле она… Фактически распалась. Попытка принять первую Конституцию в 1819 году провалилась, ее с трудом приняли лишь в 1826, но центральное правительство просуществовало недолго, и уже в 1827 году было распущено. С этого момента существовала Аргентинская Конфедерация – сборная солянка отдельных провинций, а формальное правительство конфедерации формировалось на основе той провинции, губернатор которой избирался, или просто провозглашал себя президентом. Другие провинции могли подчиняться ему, могли игнорировать его. Между провинциями постоянно шли гражданские войны, из которых Аргентина не выходила долгие десятилетия, до 1880 года – борьба шла как между губернаторами за власть, так и между партиями федералистов и централистов. Лишь в 1853 году (!!!) было вновь сформировано новое центральное правительство, которое, впрочем, еще долгое время не могло целиком взять под контроль территорию государства. Конечно, при всем этом бардаке страна умудрялась как-то развиваться, и после прекращения гражданских войн неожиданно оказалась с достаточно высокими удельными экономическими показателями, но это не отменяет того факта, что как действительно цельное государство Аргентина появилась лишь в 1880 году.

Потенциал Аргентины достаточно велик, и его успешная реализация в XIX и XX веках, со стремительным ростом валовых показателей экономики и численности населения, стала возможна благодаря трем важным пунктам. Первый из них – у Аргентины до чертиков пустующих, но пригодных для земледелия территорий. Ведь все эти «миллионы» мигрантов ехали не просто так, не невесть куда, а с конкретной целью, и целями этими в большинстве случаев были как раз получение земельного участка и занятие аграрными делами – будь то выращивание пшеницы, капусты или выпас скота, с постепенной интеграцией в ряды гаучо. Наличие бесхозной земли аргентинцы реализовали благодаря второму пункту – закону об иммигрантах, эдакий аналог американского гомстед-акта, что обеспечило и США, и Аргентине колоссальный приток переселенцев из Европы. Ну а третий пункт – аргентинская креольская знать, при всех ее минусах, достаточно рано озаботилась народным образованием, и к концу XIX века страна была уже одной из самых образованных в Латинской Америке, превосходя в этом некоторые европейские державы. В результате эти три фактора обеспечили стране быстрый экономический рост, хотя в «богатейшие страны мира» она, конечно, и не вышла. Есть в Аргентине и полезные ископаемые, но их реализация лишь в последние десятилетия стала оказывать значительное влияние на жизнь государства, а аграрный сектор все еще остается если не определяющим, то уж точно крайне весомым. Аргентина обеспечивает продовольствием сама себя, и экспортирует его за границу, получая большие прибыли.

Можно ли сделать АИшную Аргентину сильной, влиятельной и стремительно развивающейся уже с начала XIX века? В принципе, можно, но для этого надо быстро побороть провинционализм, а для этого – создать предпосылки для подобного действия, потому как в реальности к единому государству, а не конфедерации, Аргентина шла долго и нудно. В случае же быстрого успеха Аргентина и вовсе может выйти огромной империей, включающей в себя и Чили, и Парагвай с Уругваем, и некоторые бразильские и боливийские территории, а уж в плане экономики это будет просто бомба! Однако, при всем этом оптимизме надо помнить, что Аргентина – это всегда государство, смотрящее «направо». В политической среде страны почти всегда преобладали правые идеи национализма, национальной исключительности, цивилизации и варварства, и прочего мусора в духе фашизма, правого милитаризма, патернализма и прочего. Индейцы для «белых» аргентинцев – унтерменши, которых нещадно истребляли; перуанцы и боливийцы – плоды греховных связей европейцев с индейскими унтерменшами, «чурки» и «нелюди»; евреи – главная угроза аргентинскому государству. До сих пор в Аргентине есть достаточно распространенная в высшем свете теория, что евреи всерьез планировали, и продолжают планировать создание в Патагонии собственного государство путем заселения этих территорий, с последующим вооруженным сопротивлением и провозглашением независимости. Так что очень успешная и очень большая Аргентина рискует превратится в аналог Третьего Рейха для Южной Америки, и становление в качестве «империи добра» практически исключено – не тот менталитет элит, не те общественные порядки. Впрочем, к сегодняшнему дню многие углы аргентинской нетерпимости уже сглажены, градус шовинизма падает, да и исторически Ла-Плата всегда была второй по градусу праворадикального угара. Первое же место принадлежало ее западному соседу, и нашему следующему рассматриваемому субъекту….

Чили

Так сложилось, что чилийцы в XIX веке считали свою страну «Американской Пруссией». Подразумевались, конечно же, степень милитаризации и мобилизации общества «на благо нации», однако на деле вышло, что Чили получилось Пруссией еще и по степени расово-националистического угара и шовинизма по отношению ко всем своим соседям. Как ни странно, но меньше всего чилийцы не любят аргентинцев, хотя противостояние между Сантьяго и Буэнос-Айресом было самым продолжительным в регионе. Зато северные соседи – боливийцы и перуанцы – до глубины души ненавистны чилийскому высшему свету: политики, профессоры ВУЗов и прочие видные интеллектуальные личности периодически извергают на свет философские рассуждения вроде того, что перуанцы и боливийцы – это ошибка природы, верблюды, которые по попущению божьему научились думать, унтерменши, недочеловеки, существа, не заслуживающие быть сколь либо-успешными, и все в таком духе. Во времена войн с роялистами, чьи полки были укомплектованы индейцами кечуа и аймара, а также Перу и Боливией, чилийцы всегда отличались особой жестокостью, истреблением пленных, расстрелами мирных жителей – все в духе «превосходства белой расы». Своих индейцев чилийцы просто резали, без долгих размышлений и мук совести, с давних времен, и извели почти под корень – к нашим дням их еще можно найти, но в совсем уж мизерных количествах. Ну а по антисемитизму чилийцы едва ли не впереди планеты всей – скандалы с участием чилийской таможни или государственных структур, которые начинают дискриминировать, оскорблять или просто совершать преступную деятельность в адрес граждан Израиля, приехавших в страну, случаются с завидной регулярностью. Евреи виноваты во всем, всегда, и также строят планы отторгнуть у Чили территорию, основав там свое иудейское государство, на зло белой чилийской нации, и вообще евреи всегда при сделках пытаются поиметь этих честных трудолюбивых чилийцев. Такой градус антисемитизма порой даже веселит, если знать, сколько звонких шекелей песо стоят некоторые услуги и развлечения для иностранных туристов в Чили. Если мне не изменяет память, визит на реплику одного парусно-винтового корабля (корвет «Эсмеральда») времен Второй Тихоокеанской войны стоит нынче около 2000 долларов, а недавно ценник для иностранцев достигал 3500 долларов – экскурсоводы с «Авроры» (до 68 долларов за билет) или «Белфаста» (до 31 доллара) громко орут по ночам от зависти….

Изначально Чили было генерал-капитанством в составе вице-королевства Перу. Здесь, как и во многих других колониях, была сильная креольская знать, но, в отличие от Перу, здесь не было смешения с индейцами – наоборот, индейцев всегда жестко эксплуатировали местные креолы и метисы, плюс несколько веков подряд шла война с арауканами, что не добавляло мягкости и гуманизма характеру местных поселенцев. В результате этого местная креольская элита была достаточно жесткой, решительной и лишенной лишних сантиментов, но в то же время – хорошо организованной и сплоченной. Это не помогло достичь успеха самостоятельно, ибо роялисты подавили чилийскую революцию, но затем О’Хиггинс скооперировался с Сан-Мартином, и вместе они смогли нанести королевской армии ряд важных побед. При этом процветающий аграрный регион понес серьезные экономические потери, многие хозяйства опустели, и до показателей экономики колонии независимое Чили достигнет лишь во 2-й половине XIX века. После изгнания испанцев какое-то время у руля продержался О’Хиггинс, но затем его из-за диктаторских наклонностей отстранили от власти, и всем заправлять стали представители креольской землевладельческой элиты, а позднее – и промышленной. Плотно подсев на британские кредиты, чилийцы не теряли время, быстро организовывали хозяйство, развивали образование, привлекали иностранные инвестиции, и при необходимости шли на крайности без особого смущения, к примеру, устроив войну за гуано и селитру против «унтерменшей» из Перу и Боливии. Правда, когда Чили попыталось соскочить с британской долговой иглы, и национализировать промышленность севера, в стране случилась революция, и победил пробританский парламент, но то уже такое дело…

В принципе, Чили и без всякой АИшки – одно из самых развитых и экономически крепких государств Латинской Америки. Правда, до недавних пор оно было экспортоориентированным, в результате чего в 30-е годы, когда из-за мирового кризиса вдруг перестали закупать чилийское сырье, страна мгновенно ухнула в такой экономический кризис, что американская Великая Депрессия покажется доброй сказкой на ночь для детей экономистов. Так что можно начинать и раньше делать государство более самостоятельным, и таки побить всех пробританских и провести национализацию промки…. Фронт работ все же имеется. Однако, как и с Аргентиной, любое успешное Чили – это правое государство, управляемое все той же старой креольской олигархической элитой. Левая революция в 1930-е годы здесь провалилась, а правление левого Сальвадора Альенде привело к вооруженному перевороту, инициированному все той же олигархией, и реализованному армией во главе с Пиночетом. К слову, не знаю, как там с предками Альенде, а вот предки Пиночета как раз принадлежали к той самой олигархии, и участвовали в политических процессах и конфликтах в полный рост, что тонко намекает, насколько все «хорошо» с преемственностью власти в стране. Даже сейчас Чили вроде как демократическое государство, отошедшее и даже осуждающее крайности времен Пиночета, но по большому китайскому счету – там сохранились все те же традиционные порядки и те же элиты, к худу, или к добру, не знаю уж. Так что АИ-Чили, еще более развитое и сильное – тема очень своеобразная, на любителя. Лично у меня она вызывает интерес только в плане противопоставления кому-то, а иначе будут попытки построить маленький Чилийский Рейх, что не особо привлекательно и интересно.

Парагвай

Каким Парагвай был, и каким стал. Причем показано здесь далеко не все — потенциально претензии Парагвая уходили еще дальше на юг, до южных границ Чако, который аргентинцы взяли под свой контроль лишь к концу XIX века

Независимость Парагвай, наследство уже давно изгнанных из Америки иезиутов, смешанное с испанскими гражданскими властями, получил до жути скучно. Когда в 1810 году случилась революция в Буэнос-Айресе, тамошние креолы быстро отправили в Парагвай группу военных под началом генерала Бельграно, дабы установить свой контроль над бассейном одноименной реки. Бельграно решил не отступать от уже начинавшейся хорошей аргентинской традиции, и проиграл кампанию, а парагвайцы, ставшие победителями, объявили о своей независимости и от Испании, и от Ла-Платы. И на этом все! Спустя какое-то время в стране утвердилась диктатура доктора Хосе Гаспара Родригеса де Франсии, который правил до своей смерти в 1840 году. Характер его правления был своеобразным – просвещенная и прогрессивная диктатура, активное внутреннее развитие параллельно с махровым изоляционизмом, за исключением разве что экспорта товаров и импорта необходимых материалов и специалистов. О жестокости Франсии ходят легенды. В смысле, непонятно вообще, что при нем творилось в плане репрессий. Одни говорят, что был полный жесткач, миллионы расстрелянных лично диктатором, и все такое, а коренные индейцы-гуарани вообще держали за скот. Только почему-то следов масштабных репрессий практически нет, а гуарани не только постоянно увеличивали свою численность, но еще и поставляли в правительство Парагвая ценные кадры – что было невозможно при владычестве Ла-Платы. После смерти Франсии государство «унаследовали» его племянники Лопесы, самым знаменитым из которых стал Франсиско Солано. Он был тоже тираном и деспотом, но еще более прогрессивным и гибким, чем дядюшка, а потому прокачал страну до совсем уж неприличных масштабов, и по степени развития Парагвай к началу 1860-х годов определенно входил в список лидеров, самостоятельно обеспечивая себя практически всем необходимым, имея профессиональную армию, ВПК и верфи в столице.

Правда, у Парагвая были две большие беды. Первая – он находился на пересечении интересов таких агрессивных государств, как Бразилия и Аргентина. Последняя даже в состоянии полураспада активно лезла туда, где ее не ждали, и потому была не против как следует проучить свою бывшую территорию, да к тому же отжать у парагвайцев спорные земли в Мисьонес и Чако. Бразильцы же имели лишь пограничный спор с Парагваем – точные границы в Южной Америке вообще практически не были установлены к моменту обретения независимости большинством государств, и территориальные споры и конфликты были обычным делом. И вот тут-то проявилась вторая беда Парагвая – он был государством крепеньким, но очень небольшим, к началу 1860-х годов его население составляло всего от 300 до 600 тысяч человек (хотя есть оценки и до 1,5 миллионов, но они явно завышены), против примерно 1,5 миллионов у Аргентины, и 9 миллионов у Бразилии. Плюс ко всему, единственный союзник Парагвая – Уругвай – переживал период политической нестабильности, и нарвался на интервенцию аргентинцев и бразильцев, в результате чего вчерашний друг в конце концов выступил против Парагвая. Парагвайская война, она же Война Тройственного альянса, продлилась с 1864 по 1870 годы. Франсиско Солано Лопес и его соотечественники героически сопротивлялись, но при таком численном превосходстве противника конец был немного предсказуем. Парагвай проиграл войну, лишился множества территорий, был практически обнулен в экономическом плане. Население сократилось более чем вдвое, погибло от 70 до 80 процентов мужчин, а под конец войны парагвайские офицеры вели в бой стариков, женщин и детей, которые вполне охотно вступали в ряды армии, и это без всякой исторической фальсификации и пропаганды поздних времен. Просто Лопес был достаточно популярным диктатором, в то время как аргентинцы без особых зазрений совести резали «парагвайских варваров», а бразильцы набирали рабов для латифундистов среди военнопленных и простого гражданского населения. Из-за таких демографических потерь вплоть до начала XX века включительно в стране было разрешено многоженство, а мужчин-иммигрантов встречали с особой приветливостью. До конца от последствий того конфликта Парагвай так и не оправился – по сию пору он остается одной из самых бедных стран Латинской Америки, хоть и пытается держаться бодрячком.

Как можно понять по всему этому – с яркими и талантливыми личностями, как и высокими темпами развития, в Парагвае не было недостатка. Проблемы были иного характера – при сильных и агрессивных соседях, у которых в десятки раз больше населения, такое маленькое государство долго не продержится, а континентальный характер государства накладывает на него ограничения – как торговые, так и военные, ибо никакая внешняя военная помощь просто так не могла добраться до этой страны. Так что в качестве самостоятельной темы для АИ-проекта Парагвай, увы, не подходит, ибо весь мир против него, и без насилия над совой сложно сделать Парагвай победителем над Бразилией и Аргентиной — а эти две страны рано или поздно все равно нападут на парагвайцев. Но, с другой стороны, в проектах по другим государствам никто не мешает заключить союз с Парагваем, а то и взять его под патронаж. И тогда, при наличии «старшего партнера», Парагвай может выйти эдакой латиноамериканской диктаторской утопией, у которой все еще есть проблемы, но которая имеет средства и возможности выдержать натиск с севера и юга. К слову, парагвайское общество весьма толерантно в этническом смысле – значительных конфликтов между европейцами, белыми и коренными индейцами из племен гуарани замечено не было, что отличает Парагвай от таких стран, как Чили и Аргентина, объясняет исторический антагонизм с последней, а заодно и подсказывает возможных союзников – латиноамериканские государства, где коренное население смешалось с приезжими европейцами, и сформировало гармоничное общество, которому глубоко наплевать, кто ты по национальности или расовой принадлежности.

Уругвай

Потенциальные территории Уругвая времен Артигаса показаны красным

Уругвай основали гаучо во главе с Хосе Хервасио Артигасом – одним из самых ярких и, с позволения сказать, честных революционеров Латинской Америки своей эпохи, что ставит его в один ряд с Хосе де Сан-Мартином, Бернардо О’Хиггинсом и Антонио Нариньо. Он еще до революций отметился как выдающаяся личность и лидер, а с началом парада суверенитетов испанских колоний захотел всего ничего – создать социально справедливое государство, где во главе политики будут стоять общие интересы, а не исключительно креольские цели и приоритеты. Впрочем, начиналась революция в Уругвае совсем не с этого – после Майской революции в Буэнос-Айресе революционное движение охватило и Восточную Полосу – территорию к востоку от реки Параны, включающую современный Уругвай, аргентинские штаты Энтре-Риос, Мисьонес и Корриентес, а также части бразильских провинций (штатов) Мату-Гросу-ду-Сул, Санта-Катарина и Парана. Однако, если в остальной части Аргентины балом правила креольская аграрная олигархия, то здесь реалии были совсем иными – большинство составляли гаучо, смесь коренного населения с испанцами и португальцами, скотоводы-полукочевники, для которых вопрос земли и принадлежности скота был важнее всех прочих. С точки зрения Буэнос-Айреса гаучо были «варварами», и любая идея, предложенная ими, являлась «варварской», а значит недостойной внимания белого человека, как и интересы самих гаучо. Однако оплот «цивилизации» в регионе был по факту один – Монтевидео, где сосредоточилась креольская знать Восточной Полосы, немногочисленная местная буржуазия, а также испанские гарнизоны, малочисленные и испытывающие серьезные проблемы со снабжением.

Первоначально гаучо Восточной Полосы колебались, поддерживать революцию, или нет. Помогли определиться им испанцы, начавшие реквизиции насильственным путем на собственные нужды, в результате чего их поддержка упала до нуля, а гаучо все же присоединились к революции. К тому моменту их уже возглавил Артигас, который без труда взял под свой контроль регион, и лишь в нескольких приморских городах, включая Монтевидео, сохранилась испанская власть. В дело вмешались португальцы, которые вторглись в испанские колонии, но позднее вышли из них под давлением Великобритании. Гаучо Артигаса пережили короткий период изгнания, переселившись за реку Уругвай, но после ухода бразильцев они вернулись, и восстановили контроль над своими территориями. Сам местный каудильо в это время был верен правительству Буэнос-Айреса, но пути Артигаса и Ла-Платы уже стали расходиться. Буэнос-Айрес, а позднее и Тукуманский конгресс, желали максимальной централизации власти под началом столичных креолов, в то время как Артигас отстаивал совершенно иную, «варварскую» идею – демократической федерации свободных народов. В результате этого аргентинцы не оказали поддержку уругвайцам против бразильцев, а затем и вовсе подослали к нему убийцу. Уругвайские депутаты игнорировались на собраниях конгресса, а аргентинские солдаты устроили несколько ограблений складов с оружием гаучо, что вызывало бурю возмущения. Проект федерализации зарождающейся Аргентины, созданный Артигасом, был отвергнут как «нецивилизованный». Что звучит забавно, если знать историю эволюции государственного устройства Аргентины, и что централизм там сначала выдерживал натиск конфедерализма, а затем окончательно сдался уже тому самому федерализму….

После всего этого уругвайцы во главе со своим обожаемым каудильо, в противовес централистам, создали Федеральную Лигу, или же Лигу свободных людей – заведомо децентрализованное государство, однако с достаточно сильной властью своего главы, коим и стал Артигас. Это фактически спровоцировало гражданскую войну в Ла-Плате, первую в длинной череде внутренних конфликтов Аргентины. Несколько лет гаучо и их союзники держали оборону, и проводили реформы. Каудильо, изначально поддержанный буржуазией и олигархией из Монтевидео, отверг своих покровителей, пытавшихся продавить свои идеи в государстве, и сделал ставку на широкие народные массы, учинив земельный передел в пользу рядовых гаучо. В результате этого он лишился денег и многих ресурсов, но еще более укрепил свое влияние. Увы, возможности Восточной Полосы были ограничены, и после внутреннего раскола последовало внешнее вторжение бразильско-португальских войск, а также внутренний конфликт Артигаса с бывшим союзником, губернатором Энтре-Риос Рамиресом, Лига Свободных Людей прекратила свое существование. Каудильо отправился в изгнание в Парагвай, где и умер спустя несколько десятилетий, а Восточная Полоса была присоединена к Бразилии в качестве провинции Сисплатина. Гаучо спустя несколько лет все же смогли организоваться вновь, и добиться независимости – но лишь ценой потерь. Дальнейшая история Уругвая можно описать достаточно просто – внутренние смуты, борьба между двумя политическими течениями, «белыми» и «цветными», стабилизация обстановки и возвращение к идеалам Артигаса, которые в результате вылились в экономический и демографический бум. Сейчас Уругвай – достаточно развитое государство, сильное своим аграрным сектором и тягой к высоким технологиям, которые внедряются и разрабатываются здесь активнее, чем в большинстве других латиноамериканских стран.

Нельзя сказать, что Уругвай к нашему времени находится в плохом положении — успешная страна, которая гордится своей историей. Однако, зная, что происходило с ней в 1810-е годы, можно предположить, что развитие могло бы пойти по еще более благоприятному сценарию, если бы дело Артигаса завершилось успешно, и государство Уругвай было бы создано гораздо большим, на основах, которые делали его весьма привлекательным и конкурентоспособным в мире того времени. Увы, самостоятельно добиться этого гаучо со своим каудильо не могли, по тем же причинам, по которым Парагвай проиграл войну 1864-1870-х годов – с населением Восточной Полосы, без учета современных аргентинских штатов, в 50-60 тысяч человек к 1820 году, он неизбежно должен был проиграть под натиском гораздо более сильных соседей. С другой стороны – Уругвай, как и Парагвай, при поддержке более сильного «старшего партнера» может все же добиться успеха, и стать интересной второстепенной темой для какого-то латиноамериканского проекта. Особенно если учитывать последний раздел всего моего сказания….

Бразильские сепаратисты

Эти территории Бразилии даже в наши дни мечтают пройти на выход. По совместительству — одни из самых богатых и населенных штатов страны.

Гарибальди воевал не только за свободу Италии, но и против бразильских империалистов в Латинской Америи, сражаясь за республики Риу-Гранди и Жулиану. В истории этот конфликт известен как Война Фаррапус (дословно фаррапус – лохмотья). Однако всю подноготную и суть этого конфликта нынче вспоминают редко, хотя сам южнобразильский сепаратизм цветет и пахнет. А суть на деле проста как двери – население нынешних бразильских штатов Риу-Гранди-ду-Сул, Санта-Катарина и Парана было представлено «фаррапус» — полунищими скотоводами и редкими земледельцами, рабами и прочим сбродом. Или, говоря проще и понятнее – здесь жили гаучо, говорившие по-португальски, с некоторыми вкраплениями мелких рабовладельческих хозяйств. Колониальная администрация Бразилии обложила местное население серьезными налогами и повинностями, требуя поставок мулов и продовольствия по минимальным ценам, и мешая заниматься экспортным производством той же продукции, введя пошлины на вывоз. Если еще проще и понятнее – немногочисленное население Южной Бразилии эксплуатировали по полной, выжимая из него все соки и не давая ничего взамен. И местные гаучо, видя, как к успеху пришли уругвайцы, плюнули на все и начали войну за независимость, а рабы их поддержали, ибо бравым гаучо рабство нужно было так же, как пятое колесо телеге. Считается, что единственными революционерами были лишь жители Риу-Гранди-ду-Сул, но на деле возмущение и сепаратизм были также и в Санта-Катарине, и Паране (тогда – юг провинции Сан-Паулу), просто в первой революционеров быстро подавали, во второй выступление и вовсе удалось предотвратить, и в обеих этих провинциях на тот момент населения было с гулькин нос. Увы, силы были далеко не равны, и фаррапус, героически сопротивляясь целых 10 лет, все же проиграли войну, и вернулись в состав Бразилии. Сейчас три южных штата этого государства продолжают оставаться очагом сепаратизма, и причины за 200 лет не изменились – будучи одними из самых развитых в стране, с общим населением около 30 миллионов человек, они много отдают в федеральный бюджет, но практически ничего оттуда не получают, а потому и хотят создать свою Федеральную Республику Пампа, или же республику Гаучо Пампа.

Сами по себе эти три штата – лакомый кусочек, и достаточная основа для образования самостоятельного и перспективного государства. Увы, проблема здесь такая же, как и с Парагваем и Уругваем – в начале XIX века там проживало мизерное количество населения, по самым оптимистическим прикидкам – не более 300 тысяч, причем больше половины из них проживали в Риу-Гранди, что против многомиллионной Бразилии было все равно что соломиной против лома идти. Самостоятельно эти государства, или федерация из трех штатов не имеет шансов появиться на свет. С другой стороны, при достаточной поддержке какой-то внешней силы вполне можно отделить эти территории от Бразилии, а учитывая серьезную близость португальских гаучо с уругвайскими (во время войн XIX века гаучо свободно переселялись между Восточной Полосой и Южной Бразилией), то нельзя исключать и тот вариант, при котором скотоводы этого региона захотят объединится в одно государство, которому гораздо проще будет отражать внешние угрозы, будь то Аргентина или Бразилия. В перспективе такое государство может стать не только успешным аграрным, но и неплохим индустриальным, а территории, которое оно охватывает, в наше время населяет больше людей, чем Аргентину. В плане альтернативной истории такое государство представляет немалый интерес, но увы – без вмешательства заинтересованного «старшего партнера» оно, как и Уругвай с Парагваем, не может сложиться успешным в столь ранний период. Так что остается лишь мечтать, или предполагать еще одну второстепенную тему в каком-то большом латиноамериканском проекте.

Итоги

Mariano Florentino Olivares — Alegoría de la unión americana, 1895

Как можно понять по всем трем статьям, страны Латинской Америки условно можно разделить на четыре группы с точки зрения альтернативной истории:

• Слишком маленькие, чтобы иметь какой-то потенциал;
• Слишком консервативные, чтобы надеяться на уверенное стабильное развитие, но обладающие огромным потенциалом;
• Слишком слабые, чтобы выжить под натиском сильных соседей;
• Имеющие перспективы, но требующие определенных условий для успеха.

При этом самые очевидные государства (как темы для АИ) на деле оказываются самыми проблемными, ибо принадлежат ко второй группе. Первые государства, которые приходят на ум как доминанты всея Латинской Америки, Мексика и Бразилия, на деле настолько ультраконсервативны, что пытаться выжать там что-то лучшее нормальными методами просто нереально, в лучшем случае – закручивая все те же консервативные гайки, и ставя в позу «зю» население страны, дабы выжать из них как можно больше на различные плюшки, потому как провести прогрессивные реформы вам никто не даст. Третья группа представляется также очень интересной – АИшные СПЦА, Парагвай, Уругвай или Гаучо Пампа выглядят свежо и любопытно, но без серьезного вмешательства других стран ничего у них не получится. А уж если и браться за кого-то – то за государства из четвертой группы, причем достаточно интересные и перспективные в плане не только внутреннего развития, но и внешней политики. Таковыми я могу назвать лишь две страны — Перу (как вариант – в объединении с Боливией и Эквадором) и Аргентину. При этом второй вариант имеет сильный уклон «вправо», и большая и успешная Аргентина будет так или иначе склоняться к чему-то вроде фашизма или нацизма. Так что, в какой-то мере, после подобного анализа становится понятно, почему Латинская Америка приняла в реальности именно такой вид, и никакой иной – настоящих развилок, чтобы прям вероятность высокая, и ррраз – и история пошла по другому пути, там практически нет.

Также не могу не заметить определенную особенность населения стран Латинской Америки. Те государства, где креолы и метисы составляли абсолютное большинство, и загнали в дальний угол индейцев, оказались на деле наиболее нестабильными, склонными к постоянным конфликтам между централистами и федералистами. Именно эти страны в большинстве случаев оказывались ультраконсерваторами, и больше всего «прославились» в ходе истории, причем – далеко не в самых лучших смыслах. Также для этих стран характерен радикализм, причем чаще всего – с правым уклоном, и именно в таких странах находили приют различные нацистские преступники. С другой стороны, есть и другие государства, чье общество сформировалось при смешивании креолов, метисов и коренного населения, и последнее осталось достаточно многочисленным и влиятельным. Такие страны в своей истории имели гораздо меньший размах внутренних конфликтов, в них не было острого противостояния между группами населения, да и сословная рознь чаще всего там не была ярко выражена – да, в том же Перу были богатеи и нищие, но разница между ними была куда меньше, чем у венесуэльских мантуанцев и льянерос, или ла-платских креолов и гаучо. Да, такие «полуиндейские» государства, как Эквадор, Перу, Боливия и Парагвай, не так прославились в истории, как Аргентина, Мексика или Чили, но и развитие их было более равномерным и спокойным, и при правильных раскладах реализовать их потенциал гораздо проще.

На этом небольшой обзорно-аналитический цикл заканчивается, и остается лишь надеяться на то, что хотя бы кому-то из читателей он оказался полезным.