Недавнее обсуждение ремонта линкора «Техас» вызвало интересный вопрос: зачем на супердредноуте, построенном в 1910-ых, стояли торпедные аппараты? Торпеды на линейных кораблях обычно рассматривают как этакую фанаберию адмиралов, собиравшихся по старинке воевать едва ли не абордажами (в конце концов, абордажные тренировки в британском флоте отменили только при Джеки Фишере…) и заведомо не имевшую смысла.
Торпедный отсек на эскадренном броненосце «Орегон». Виден наводимый в горизонтальной плоскости торпедный аппарат, и две торпеды на стеллажах
Ну а как на самом-то деле?
Торпедные аппараты на линейных кораблях — тогда еще броненосцах — появились практически сразу же после изобретения торпеды Уайтхеда, примерно в 1870-ых. И было это вполне логично. Разрушительная мощь торпеды, одно попадание которой могло вывести из строя современный броненосец, более чем оправдывала незначительные затраты на оснащение ею. Небольшая же дальность торпед не играла роли, поскольку дальность ведения морского боя предполагалась немногим большей.
Предельной эффективной дистанцией артиллерийского огня на море практически до конца XIX столетия считалось 1000-1500 метров. Тяжелые нарезные орудия могли стрелять вдесятеро дальше — но попасть в цель иначе как прямой наводкой было почти невозможно. Методы наведения орудий были крайне примитивны: централизованного управления огнем еще не существовало, и расчет каждого орудия «вел цель» самостоятельно, на глазок определяя дистанцию (угол вертикальной наводки) и упреждение (угол горизонтальной наводки). Мало того, многие тяжелые орудия могли перезаряжаться только при определенном положении ствола — то есть после каждого выстрела пушку надо было разворачивать для перезарядки, а потом наводить заново.
Схема перезарядки 110-тонного 16-дюймового орудия на броненосце «Санспарейль». Из-за огромных размеров орудия, механизмы перезарядки находились снаружи башни, так что после выстрела пушку надо было развернуть в походное положение и приподнять ствол — чтобы казеная часть орудия совместилась с направляющими подачи снарядов
Вполне естественно, что мало-мальски приемлемой вероятности попадания удавалось добиться, только стреляя практически в упор.
И помимо того, что артиллерия стреляла недалеко и неточно — она еще и не причиняла особого вреда, даже когда попадала. Набор доступных боеприпасов в общем-то исчерпывался чугунной бомбой с черным порохом и «паллизером», бронебойным снарядом из закаленной стали. Первая была осколочным боеприпасом почти без фугасного эффекта (черный порох даже при большом давлении горит, а не детонирует — и не образует сверхзвуковой ударной волны). Второй же был «болванкой» без какой-либо взрывчатой начинки — небольшая полость внутри «паллизера» была технологической, связанной с процессами закалки.
Каморный снаряд Паллизера
За отсутствием взрывчаткой начинки, заброневое действие «паллизера» было минимальным. Снаряд пробивал — если повезет! — броню, поражал то, что находилось на его пути, и в общем-то этим и ограничивался. Если он не попадал во что-то ценное (машины, орудия, погреба боеприпасов), то урон от него исчерпывался небольшой дыркой в броне и пробоинами в переборках от осколков и обломков брони. «Истыкивать» друг друга такими снарядами броненосцы могли очень долго и малопродуктивно.
Закрытый носовой торпедный аппарат на броненосном таране «Полифемус»
И также вполне естественно, что при подобной слабости артиллерии, адмиралы логично полагали: морские сражения будут вестись на очень малой дистанции. Колонны броненосцев будут сходиться почти в упор, и смертоносное оружие ближнего боя — таран и торпеда — будут играть свою роль. Дальность хода торпед Уайтхеда к 1880-ым составляла порядка 500-800 метров, то есть ситуация, когда броненосец пускает торпеды по неприятельскому броненосцу, была вполне себе представима и даже вероятна. Кроме того, торпеды были превосходным средством отваживания любителей тарана — какой бы капитан решился повести свой броненосец «в рукопашную», зная, что может быть взорван торпедой на подходе? Броненосцы периода 1880-ых несли 5-8 торпедных аппаратов, рассматривавшихся как столь же важное вооружение, сколь и пушки.
Ситуация резко изменилась в 1890-ых, когда технический прогресс значительно повысил эффективность — и эффективную дальность — морской артиллерии. Во-первых, появились бризантные взрывчатые вещества (вроде мелинита), способные выдержать сотрясение при выстреле из пушки. Изобретенный во Франции тонкостенный фугас с взрывателем мгновенного действия стал настоящей революцией в боеприпасах: сверхзвуковая ударная волна от детонации мелинита буквально сминала не защищенные броней части корабля, оставляя огромные, рваные пробоины. На то, чтобы создать каморный бронебойный снаряд, начиненный ударостойкой взрывчаткой, ушло немало времени (главной проблемой был взрыватель, способный перенести удар о броню и сработать с замедлением, когда снаряд пройдет внутрь), но в итоге и эта проблема была решена.
Во-вторых, 1890-ые стали временем значительного прогресса в управлении артиллерийским огнем. От индивидуального прицеливания отдельных орудий перешли к стрельбе залпами, с поэтапной пристрелкой по всплескам от промахов. Новые приемы управления огнем (вроде непрерывного удержания угла вертикальной наводки) позволили к началу 1900-ых увеличить эффективную дальность стрельбы до 5000-6000 метров.
Но и торпедное оружие на месте не стояло. Революционным новшеством стало внедрение в 1890-ых гироскопического автопилота — прибора Обри — позволявшего торпеде поддерживать заданное направление со значительно большей эффективностью. Дальность эффективной стрельбы торпедами к 1900-ым возросла до 2500-3000 метров. И сами торпеды стали надежнее и быстрее.
Прогресс в торпедах Уайтхеда за два десятилетия (Mk I сверху, Mk III под ней)
В результате, хотя прицельная дальность артиллерийского огня (да и его эффективность) существенно возросла, соотношение дальностей артиллерии и торпед оставалось примерно тем же. Сыграло роль и усовершенствование броневой защиты. Появление сначала гарвеированной, затем крупповской и цементированной брони — значительно превосходивших прежнюю сталеникелевую и сталежелезную — позволило уменьшить толщину плит при сохранении уровня защищенности, и закрыть броней значительно большую часть борта броненосца. И поэтому сохранение торпедных аппаратов на броненосцах выглядело вполне осмысленным решением: нельзя было исключать, что после перестрелки на дальней дистанции, исход боя еще не будет решен, и флоты сблизятся для решительной схватки. Количество торпедных аппаратов уменьшилось до 4-6, но большая надежность и точность торпед компенсировала это сокращение.
В 1900-1910-ых произошел следующий скачок эффективной дальности корабельной артиллерии, связанный с внедрением централизованного управления огнем. Теперь дистанция до цели и параметры ее движения определялась наблюдателями на мачтах с помощью стационарных оптических дальномеров. Они же отслеживали по всплескам падение снарядов, и определяли, насколько (и в каком направлении) был промах. Эти данные централизованно обрабатывались, и по телефону «спускались» расчетам орудий в виде готовых наборов данных. Внося поправки по результатам пристрелки, артиллеристы могли уверенно «накрыть» цель на дистанции в 10000-15000 метров.
Русско-японская война окончательно утвердила дальнюю перестрелку как «стандарт» морского сражения. Хотя из всех крупных сражений войны, решающий эффект имела только Цусима (сражение в Желтом Море имело довольно нерешительный характер, и в общем-то было выиграно японцами по чистой случайности), большинство флотов мира согласились, что перестрелка на дальней дистанции может иметь решающий характер — и следствием стали дредноуты, корабли, ориентированные на то, чтобы решить исход сражения перестрелкой из тяжелых орудий на значительной дистанции.
Броненосец «Орел» после Цусимы. Видны обширные повреждения от фугасов. Тем не менее, корабль сохранил боеспособность
Однако и тут были исключения. Например, французский флот — сделавший упор на изучении разрушительного действия снарядов — считал, и не совсем безосновательно, что способность попадать на больших дистанциях не означает способности решать исход боя. Французы полагали, что приобрести решительный характер сражение может лишь на тех дистанциях, на которых снаряды будут с высокой степенью вероятности пробивать неприятельскую броню: эта дистанция определялась в 6000-8000 метров.
Немцы, с другой стороны, также считали, что дальняя перестрелка не может быть эффективной, хотя и по другим соображениям. Они исходили из плохих условий видимости на основном предполагаемом театре — Северное Море — и поэтому ориентировались на дальность ведения боя порядка 10000 метров.
И опять-таки, торпедное оружие тоже не стояло на месте. Следующий решительный скачок в характеристиках торпед был связан с силовой установкой. От «холодных» пневматических двигателей, работавших только на энергии расширения сжатого воздуха, перешли к «горячим» парогазовым, где расширение воздуха усиливалось за счет его нагрева сжиганием топлива (керосина). Дальность хода и скорость торпед значительно увеличились. Сами торпеды также стали больше, и стали нести более тяжелые боевые части. К 1910-ым, предельная дальность хода торпед составляла уже около 10000-12000 метров.
Торпедный отсек линейного крейсера «Гебен». Появление торпед с возможностью установки гироскопа на нужный угол отклонения после пуска, позволило сделать торпедные аппараты неподвижными — наведение теперь осуществлялось установкой гироскопа торпеды
Следует также понимать: предельной дальность хода торпед не тождественна эффективной дальности пуска. Если неприятель, например, двигался навстречу торпедам, то пуск можно было проводить с дистанции в 1,5-2 раза больше предельной дальности хода. И наоборот, если неприятель убегал от торпед, то эффективная дальность пуска была значительно меньше предельной дальности хода.
Выдвижные направляющие подводного торпедного аппарата немецкого дредноута «Остфрисланд» — предназначенные чтобы вывести торпеду за пределы области возмущения вокруг корпуса корабля
Все это привело к тому, что торпедное оружие по-прежнему виделось значимой составляющей вооружения линейных кораблей. Дополнительным аргументом было то, что торпедные аппараты и их боеприпас были сравнительно легкими и компактными (по сравнению с громадным башнями главного калибра), и располагались в подводной части корпуса линкора, не сказываясь на его остойчивости. Поэтому, хотя вероятность сближения линкоров до торпедной перестрелки и казалась незначительной, инженеры и адмиралы считали вполне разумным оставить торпедные аппараты просто «на всякий случай». Например, на случай ночного боя.
Все изменила Первая Мировая Война. И по двум причинам:
Во-первых, незадолго до войны, англичане внедрили революционное новшество: электромеханические машины Дрейера и Дюмареска. Эти чрезвычайно сложные приборы позволили максимально упростить, централизовать и автоматизировать сбор данных о движении цели и выработку поправок для орудий. Теперь цель непрерывно отслеживалась несколькими корабельными дальномерами (на мачтах и в артиллерийских башнях), которые измеряли дистанцию и пеленг на цель. Эти данные стекались в центральный командный пост, где вносились в прибор Дрейера. По результатам нескольких последовательных наблюдений, прибор строил проекцию курса неприятеля относительно собственного курса корабля. С помощью калькулятора Дюмареска, артиллеристы определяли, где неприятель будет в расчетный момент времени, и вычисляли поправки для упреждения орудий.
Эти, и подобные им приборы (система Поллена) позволили увеличить эффективную дальность артиллерийского огня практически вдвое. Перестрелки на дистанции 20-22 километра стали вполне реальными, а влияние условий видимости снизилось (определив параметры движения неприятеля, прибор Дрейера мог выдавать его точное положение, даже если неприятель пропадал из виду — до тех пор, пока тот не сменит курс, разумеется). И «решительность» дальней перестрелки более не вызывала сомнений — на большой дистанции, падающие отвесно снаряды легко пробивали тонкие палубы линкоров (защите которых до этого не уделялось должного внимания).
С таким изменением условий торпеды уже тягаться не могли. Сражения теперь велись на дистанции, в несколько раз превосходившей прицельную дальность торпед линкоров.
Во-вторых, торпедные аппараты на линкорах оказались… опасной уязвимостью. Практически все флоты недооценили угрозу подводных (минных и торпедных) атак. Боевые части мин и торпед перед войной стали значительно мощнее, чем те, на которые рассчитывалась противоторпедные переборки линейных кораблей. Даже единичный подрыв на мине или попадание торпеды могли привести к обширному затоплению отсеков, и выходу из строя — или даже гибели! — корабля.
Последствия попадания тяжелой британской торпеды в линейный крейсер «Зейдлиц» при Ютланде
Подводные торпедные аппараты линкоров оказались «Ахиллесовой пятой» противоторпедной защиты. Их трубы, и отсеки, в которые они выходили, были слабыми местами корпуса, и при близком подводном взрыве, затопление через торпедный аппарат было почти гарантировано. Лихорадочно предпринимаемые в годы войны меры по усилению противоторпедной защиты (навариваемые на корпус снаружи противоторпедные були), также не улучшали ситуацию, поскольку були зачастую перекрывали трубы торпедных аппаратов.
Оба этих фактора — значительное увеличение эффективной дальности артиллерийского огня, и возросшие требования к противоторпедной защите — привели к тому, что после Первой Мировой Войны, торпедные аппараты стали быстро исчезать из арсенала линейных кораблей. Вероятность сближения линкора с противником для торпедной атаки стала слишком мала, чтобы принимать ее всерьез, а к эффективности противоторпедной защиты, наоборот, стали подходить крайне серьезно. В довершение всего, Вашингтонское морское соглашение 1922 года установило жесткие пределы на размеры линейных кораблей. Конструкторы, озабоченные тем, как бы впихнуть в дозволенные 35.000 тонн как можно больше брони, вооружения и скорости, без колебаний жертвовали всем некритичным — вроде торпедных аппаратов — чтобы сэкономить немного водоизмещения.
Из этого правила существовали только два исключения:
* Британские линкоры типа «Нельсон», построенные в межвоенный период, несли по паре 61-см подводных торпедных аппаратов. Британцы рассчитывали на новую двигательную технологию — применение в торпедах обогащенного кислородом воздуха — чтобы значительно увеличить скорость и дальность хода. Идея себя не так чтобы оправдала, дальность хода «обогащенных» торпед не превысила 18000 метров, и британцами более не повторялась (но, по иронии, «вдохновила» японцев на эксперименты с чистым кислородом).
Торпедный отсек линкора «Родни»
* Немецкие линкоры типа «Шарнхорст» и линкор «Тирпиц» были в ходе Второй Мировой Войны оснащены надводными торпедными аппаратами, снятыми с легких крейсеров. Это было сделано в связи с планами использовать немецкие линкоры как надводные рейдеры: торпеды казались более эффективным средством добивания встреченных торговых судов, чем артиллерийский огонь. Идея себя не оправдала, так как ко времени данной модернизации, немецкие линкоры рейдерствовать практически перестали.
Подводя итог вышесказанному — торпедные аппараты на линейных кораблях не были какой-то причудой инженеров, а вполне осмысленным ответом на недостатки артиллерии и сомнения в эффективности артиллерийского огня на дальней дистанции. По мере роста дальности и эффективности морской артиллерии, роль торпедных аппаратов постепенно снижалась, но до тех пор, пока соотношение эффективной дальности артиллерии и торпед сохранялось примерно как 2:1, полный отказ от торпед представлялся нерациональным.
Исчезновение торпедных аппаратов с линейных кораблей после Первой Мировой связано же не с «осознанием ошибок», а с изменившимися условиями ведения боя. Дальность эффективного огня артиллерии возросла до такой степени, что торпедное оружие просто не могло уже за ней эффективно угнаться (если дальность хода торпед еще можно было подтянуть, то скорость существенно улучшить не получалось). Сами же торпедные аппараты оказались структурной уязвимостью в подводной защите линейных кораблей, и риски от их наличия превосходили выгоды.
