Путь гауптмана Шульца
Что тут скажешь, просто, очень смешно.
Здравствуй, дорогая Марта!
Пишу тебе уже из Львова, это такой город на западе Украины. Основали его русские, а потом несколько веков сдавали его в аренду то венграм, то австрийцам, то полякам… Кстати, как там наш Вацлав, уже починил кран в туалете? Будь с ним построже, дорогая, полякам это нравится.
Местное население встретило нас хорошо, оно размахивало германскими флагами, кричало «Рейхскомиссариат Украина понад усэ!», а девушки держали плакаты «Хотим капроновые чулки и Третий Рейх». К слову, здешние девушки довольно симпатичные, но до тебя им далеко, дорогая.
К большому сожалению, не обошлось без неприятностей. На окраине Львова моя рота наткнулась на трёх хмурых НКВДшников, грузивших в машину какие-то коробки. В ответ на наше предложение сдаться и сразу получить горячую еду и доброе отношение в плену – эти психи сразу выхватили пистолеты, какой-то пулемёт с плоским магазином сверху и открыли прицельный огонь. Или они только что пообедали, или не верили в людскую доброту в принципе, но моя рота стала на один взвод компактней.
Мне будет не хватать старины Фрица, командира четвёртого взвода, нашего неисправимого оптимиста и меломана. Его любимую губную гармошку я обязательно пришлю его родным, как только её вынут из его нижней челюсти. Он как раз наигрывал что-то весёлое, когда в неё угодила пуля.
А вечером наш командир батальона оберст-лейтенант Краузе вызвал меня к себе, доверительно протянул свою руку мне в глаз и сказал: «Отто, дружище, никогда и ничего не просите у чекистов – ни сдаться, ни предъявить документы, ни даже прикурить. А то они сами всё предложат и дадут. Вы сегодня в этом убедились».
Что тебе прислать из Львова, дорогая? Тут отличное сало и вышитые рубашки. Ничего другого, увы, здесь делать не умеют. Есть ещё майки со свастикой и кружки с изображением фюрера, но такого у нас и в Берлине полно.
Сейчас жду доукомплектования своей роты, а потом мы снова отправимся вперёд – нести русским варварам европейские ценности.
Твой Отто.
Здравствуй, дорогая Марта!
Наконец-то моя рота в полном составе. Четвёртый взвод полностью укомплектован аборигенами из двести шестого охранного батальона Украинского легиона СС. Все местные, все из одного села Верхние Рагули. Здоровые как лоси, рожи красные, хоть прикуривай и все недавно участвовали в погромах во Львове, прихватив с собой чай, кофе, ювелирные изделия и хорошее настроение.
Мне они сразу понравились. Такие лбы любое орудие на позицию притащат легко и без лошади. Наши ротные лошади, смотрю, тоже заметно повеселели.
Назначил в четвёртый взвод командира – обер-лейтенанта Нойманна. Прекрасный офицер, истинный ариец, беспощаден к врагам рейха, сентиментален, любит мать.
Приказал выдать им форму вермахта, а то в своих вышиванках и с гирляндами из чайных ситечек и обручальных колец на крепких шеях, они смотрелись как-то не по уставу.
А потом, Марта, случилось странное. На следующий день, на утреннем построении, четвёртый взвод опять стоял в вышиванках, включая уже и обер-лейтенанта Нойманна. На мой вопрос, что, чёрт возьми, случилось, обер-лейтенант Нойманн возмущённо рассказал, что вечером он лёг спать в расположении взвода, а когда проснулся – на вешалке, вместо его мундира с Железным крестом и Дубовыми листьями, висела вышиванка с бумажным цветком мака и надписью «Николи знову».
На все расспросы, куда делась новенькая форма, аборигены, покачиваясь и стараясь дышать в сторону, сумрачно отвечали, что форму украли русские шпигуны и диверсанты, за которыми они гонялись всю ночь, отчего устали и очень хотят пить.
Поскольку нам было пора выдвигаться, я махнул рукой и приказал выдать им ещё по одному комплекту формы.
Вот такие тут происходят чудеса, Марта. Русские диверсанты совсем обнаглели.
Но ничего. На днях мы возьмём Москву, и я привезу тебе такие московские подарки, что тётушка Грета лопнет от зависти.
Твой Отто.
Здравствуй, дорогая Марта!
Очень по тебе соскучился. Твоё последнее письмо получил. Очень огорчился, прочитав, что наш сантехник Вацлав пришёл чинить кран и случайно застал тебя в одном нижнем белье. Эти поляки совсем обнаглели. Надеюсь, он тебя не сильно напугал? Обязательно сообщи об этом в Гестапо. Пусть они научат его стучать в дверь, прежде чем входить в арийские дома.
А мы неуклонно продвигаемся вперёд. Тут начались проливные дожди и здешние автобаны сильно размыло. Ямы такие, что в одной утонул ефрейтор Вилли, наш ротный любимец, остряк и балагур. Он несколько минут барахтался и звал на помощь, но все смеялись и шли мимо, думая, что он опять шутит, так как никому и в голову не могло прийти, что в России можно реально утонуть посреди шоссе.
Лошади выбиваются из сил, а у моего опеля уже лопнули все рессоры и отвалился глушитель.
Тут ещё выяснилось, что наши лошади радовалась тогда зря. Аборигены из четвёртого взвода выглядели здоровяками только на первый взгляд. А на второй взгляд оказалось, что все они очень больные люди – они не могут долго ходить, не могут поднимать тяжёлое, плохо слышат приказы и совершенно не переносят отсутствие пищи из-за своих больных желудков. Эти Советы совершенно не заботились о здоровье своих граждан, варвары.
Мы выгрузили из повозок ротное имущество и боеприпасы, распределили всё на три взвода, а в повозки посадили четвёртый взвод. Самое тревожное, что заболел и обер-лейтенант Нойманн. Он теперь тоже стал быстро уставать, много есть и мало ходить. Всё основное время он лежит в повозке, задумчиво смотрит в небо, курит и напевает: «Чому я не сокил, чому не литаю». В переводе на немецкий, это что-то вроде: «Таких не берут в «мессершмитты».
Нойманн уже начинает меня тревожить. Геройский парень, прошёл Париж, Ниццу и Карловы Вары, а тут совсем расклеился.
Вот такие новости, Марта. Но ничего, скоро всё закончится, и я привезу тебе из России меховое пальто.
Твой Отто.
Здравствуй, дорогая Марта!
Получил твоё письмо. Расстроился, когда прочитал, что гестаповцы, которых ты вызвала для Вацлава, ввалились в дом без стука и застали тебя в одном нижнем белье. Надеюсь, они тебя не сильно напугали? И ты зря разрешила им принять душ, ведь у них на Принц-Альбрехтштрассе 8 должен быть свой. Они думают, что на них нет управы? Я напишу лично Гиммлеру и пожалуюсь на этих гестаповцев. Он правая рука фюрера, а я не собираюсь платить за чужие водные процедуры – я обычный гауптман, а не рейхсмаршал Геринг. Кстати, Вацлав прочистил, наконец, сток в душе?
А у нас по ночам уже заморозки. У моего опеля сломалась печка и ещё он перестал заводиться. Толкаем его каждое утро, стараясь ругаться потише, чтобы не разбудить четвёртый взвод. Хотя, в принципе, его и из пушки не разбудишь, если только не шепнуть рядом с ними слово «сало», быстро отскочив, чтоб не сбили с ног.
Наши шинели совсем не греют. Все три моих взвода мёрзнут, а четвёртый нет – у них у всех тёплые ватники. Где они их взяли непонятно, но хоть какая-то прибыль в хозяйстве после того, как из роты пропало семь ручных пулемётов, двадцать автоматов, два миномёта и одна лошадь с повозкой.
Вечером получил шифровку из штаба. Просили быть осторожнее, так как у местных партизан появились ручные пулемёты, автоматы и тачанка со спаренными миномётами. Интересно, откуда они всё это взяли?
Наши обозы, из-за введённого местным партизанским командиром Платоном убийственного транспортного налога на грузоперевозки, не успевают за наступлением передовых частей. Неделями сидим на сухпайках. Портсигары, часы и обручальные кольца, на которые мы выменивали еду у четвёртого взвода, у всех давно закончились. Очень хочется курить, но мой наградной парабеллум в обмен на три папиросы «Гетьман» с ментолом – это уже слишком.
Остальной личный состав роты начинает роптать, и уже даже слышны призывы провести ротный референдум с вопросами: «Вы за глубокую ассоциацию четвёртого взвода с ближайшим русским болотом или за его вступление на первое же минное поле?»
Стараюсь пресекать такие разговоры. Дисциплина для нас, немцев, прежде всего.
На этом, Марта, заканчиваю своё письмо, а то пальцы сильно мёрзнут.
Здравствуй дорогая Марта!
Прочитал твоё письмо. Хорошо, что СС оперативно отреагировали на мою жалобу на гестаповцев и приехали, но плохо, что они тоже застали тебя в одном нижнем белье и вдобавок выпили все мои запасы айсвайна. Буду писать жалобу лично фюреру, а ты уж найди в себе силы несколько дней походить по дому хотя бы в халате.
А у нас вчера был тяжёлый бой. На мою роту внезапно вылетел русский танк, и я приказал занять оборону. Первый и второй взвод залегли по фронту, а третий и четвёртый я поставил прикрывать фланги.
А через три минуты русский танк очутился у нас в тылу. Это было страшно, Марта. Русские размазали первый и второй взвод гусеницами, а третий расстреляли прямой наводкой. Мне будет не хватать командира первого взвода, обер-лейтенанта Шульца, этого эрудита и тонкого собеседника. Говорят, его последними словами под гусеницей танка было: «Оказывается, нас, фашистских оккупантов, тут сразу банят».
Я потом обязательно пришлю родным Шульца его каску, как только найду подходящий конверт.
На фланге с которого прорвался танк, останков четвёртого взвода я не нашёл и подумал было, что голодные русские забрали тела, чтобы их съесть, но тут заметил дымок из уцелевшей избы на пригорке. Побрёл туда, вытирая слёзы.
Весь четвёртый взвод сидел в избе, дружно пел: «Ленту за лентой на бой подавай, украинский повстанец в бою не отступай!», пил самогон и жарил поросёнка. Жарил поросёнка, Марта!
Я не сдержался и в ярости крикнул «Швайне!», на что мне ответили, что я угадал, что это именно он, и что за это мне полагается призовая стопка горилки.
Еле сдерживая себя я потребовал от обер-лейтенанта Нойманна рапорт в письменном виде. И через десять минут он мне его принёс, Марта.
Я прочитал и понял, что настало время удивительных рапортов.
Как тебе, например, такое: «Мой взвод уничтожил пятьдесят русских танков, расстреляв их в упор из автоматов. Когда экипажи танков, состоявшие из бурятов «СМЕРШ» НКО СССР, стали выпрыгивать и убегать, фельдфебель Мирослав Галушко погнался за ними и закусал всех до смерти, так как у него закончились патроны».
Или вот это: «Ребята уже прощаться стали, но тут старый оберефрейтор Тарас выстрелил из своего Mauser 98k в смотровую щель танка и тот свалился в окоп и загудел как ненормальный, оттого, что мехвод с дыркой во лбу упал прямо на клаксон руля».
А это уже вообще за гранью: «Я вскочил на фугас, чтобы осколками не порубило других ребят, у которых над головами были как бы светящиеся таблички: «Они же дети». Взрыв, и я взлетел на фугасе. Очнулся – гипс и усталые хлопцы рядом жарят порося. Обер-лейтенант, сотник Нойманюк».
Мне больно это писать, но, кажется, мы теряем Нойманна.
Надеюсь, что ты сможешь прочесть мои каракули, лучше написать не могу, так как отморозил себе пальцы. Тут под Москвой довольно прохладно.
Твой Отто.
Здравствуй, Марта.
Прости, что долго не отвечал, хотя твоё письмо получил уже давно.
Рад, что фюрер, несмотря на свою страшную занятость, приехал по жалобе лично. Ты могла бы уже и не писать, в чём он тебя застал, я бы и сам догадался.
А теперь о главном.
Как я и думал – мы потеряли нашего Нойманна и весь его четвёртый взвод, этих <вырезано военной цензурой>.
Я лично привёл к той избе русскую разведгруппу и ещё и посторожил снаружи с пулемётом, чтобы русским никто не помешал. А когда вопли: «А нас-то за шо?!» стихли, я бросил пулемёт на землю, сел рядом и светло улыбнулся, как не улыбался уже много лет. Сразу вспомнилась травка, цветы-незабудки, мама печёт пирожки…
Сейчас я занят – восстанавливаю вместе с такими же немецкими идиотами Сталинград, этот красивый город на Волге. Когда мы закончим, я обязательно вернусь в Берлин. Очень надеюсь, что к тому времени я стану уверенным пользователем ППШ и смогу навестить и твоего <вырезано военной цензурой> фюрера, и твоих <вырезано военной цензурой> гестаповцев, и твоих <вырезано военной цензурой> эсэсовцев, и конечно тебя, верная ты моя Пенелопа.
Но больше всего я мечтаю навестить село Верхние Рагули, чтобы посмотреть, откуда на свет берутся такие <вырезано военной цензурой>.
Бывший твой, бывший гауптман, а теперь – убеждённый москаль, ватник и антифашист, Отто Шульц.
