Содержание:
Траншеи восточнее Реймса содрогались от залпов. Изрытая воронками нейтральная полоса, колья с остатками колючей проволоки, залитые грязью окопы… Этот пейзаж, при всем драматизме происходящих событий, для восточной Франции был совершенно банальным. Небанальным был только состав участников события. Люди, скорчившиеся в окопах в ожидании сигнала к атаке, были русскими. В течение нескольких месяцев на Западном фронте воевал полноценный экспедиционный корпус, побывавший в некоторых из самых страшных мясорубок окопной войны на Западном фронте.
Ограниченный опыт
Кампания 1914 года далась союзникам на Западном фронте чрезвычайно тяжело. После того, как установился и окостенел позиционный фронт, война превратилась в лобовое бесплодное кровопускание. Сражения раз за разом оказывались жестокими, кровавыми и безрезультатными. «Битвы за избушку лесника», в ходе которых гибли сотни тысяч людей ради овладения линией разрушенных траншей и продвижения на несколько километров, стали символом и даже жупелом Западного фронта. Война затягивалась, списки погибших быстро росли, и конец этому кровопусканию даже не был виден. Вдобавок, в тылу перестало хватать рабочих рук, и французам пришлось демобилизовать часть солдат ради нужд промышленности.
На этом безрадостном фоне англичане и французы начали искать способы облегчить себе бремя позиционной войны. Первым кандидатом на роль спасителя стала Россия. На Западе имели очень специфические представления о состоянии людских ресурсов Российской Империи. Предполагалось, что человеческие резервы, имеющиеся в распоряжении Петрограда, практически бесконечны. В реальности это было очень далёкое от истины предположение. Однако союзники, особенно французы, начали прощупывать почву на предмет отправки русских частей на Западный фронт. Отметим, что население Франции было вчетверо меньше русского, и потери крайне тяжело воспринимались обществом. Правда, русская кровь тоже была не водой, но лидерам Антанты казалось, что для Российской Империи не будет большой проблемой предоставить даже очень многочисленные контингенты. Однако в летнюю кампанию 1915 года, когда этот вопрос стал актуальным, русские восприняли бы такие планы в штыки: на фронте шло Великое отступление, армии откатывались из Польши и Галиции, русские сами находились в тяжелейшем положении и объективно не могли вывести ни одного батальона с поля боя. Тем более, что как раз на западе обстановка стала намного спокойнее, чем в 1914 году.
В начале зимы 1915 года, когда ситуация в русском театре боевых действий более-менее выправилась, и фронт остановился, в Россию приехал французский сенатор Поль Думер. Хотя сам Думер был политиком, а не генералом, для него мировая война была не чужим делом: один его сын, лейтенант артиллерии, уже погиб на фронте, троих других эта участь ещё ожидала. Думер прибыл с проектом соглашения. Франция нуждается в людях, а в России недостаёт оружия и боеприпасов, следовательно, стоит произвести «обмен»: русский контингент на полях Франции в обмен на поставки военных материалов.
В России предложения Думера восприняли кисло. Просьба о посылке 300–400 тысяч солдат вызвала нехорошее изумление. Николай осторожно заметил, что ему придётся, по крайней мере, проконсультироваться с начальником штаба главнокомандующего, генералом Алексеевым. Алексеев, как легко догадаться, также не пришел в восторг. Россия переживала очевидные трудности, к тому же, немецкое наступление выбило польский промышленный район, один из крупнейших в империи. Наконец, войска понесли чрезвычайно тяжёлые потери в кампании 1915 года, так что люди требовались и на фронте, и в тылу, и чем больше, тем лучше. Это не говоря о моральном аспекте дела: сама идея об обмене людей на оружие никого не вдохновляла. Разговоры о четырёхсоттысячной армии не были отвергнуты сходу, но посылать такую огромную армию на Запад никто изначально не собирался. Однако не оказывать совсем никакой помощи, русские тоже не хотели бы, и от поставок вооружения Россия действительно зависела. Ситуация возникла двойственная, но в конечном счёте, Алексеев предложил пойти на компромисс. За закрытыми дверями Алексеев заявил, что
«желал бы, чтобы этот опыт, если он неизбежен, был ограничен».
Ограниченный опыт он видел следующим образом: на Западный фронт отправятся небольшие по меркам мировой войны подразделения, которые пройдут обкатку, выявят конкретные трудности такой коалиционной войны и продемонстрируют возможности русского контингента в непривычных условиях. Русское военное ведомство рассчитывало, что дело тем и ограничится. Думер надеялся, что первые контингенты станут только первой ласточкой многочисленных корпусов и армий, но расстраивать его и сообщать обидную правду не стали. Сошлись на том, что для начала отправятся по очереди две бригады двухполкового состава. Командование и вообще офицеры – русские, бригады находятся в оперативном подчинении французскому командованию, кроме того, некоторое количество французских солдат и офицеров прикомандировывается для взаимодействия. Перевозка на Западный фронт, артиллерия, инженерные части, снабжение и вооружение – на счёт Франции. Дивизию, тем более корпус русские считали слишком значительным формированием, чтобы использовать его на чужом фронте, с другой стороны, по мнению русских, полк был бы слишком незначительной для мировой войны частью, которой командование могло бы легко помыкать. Требовалось компактное, но полноценное формирование с генералом во главе.
Решение приняли довольно быстро, и в январе 1916 года началось формирование 1-й Особой бригады, которая в свою очередь стала частью Русского экспедиционного корпуса. В том, что касается комплектования людьми, она не представляла собой ничего нестандартного: 1-ю Особую составили из людей, взятых в запасных батальонах, обученных, но в большинстве своём не имевших боевого опыта. Правда, в числе солдат были и обстрелянные бойцы, оказавшиеся в запасных частях после ранений. Например, среди прочих во Францию ехал пулемётчик Родион Малиновский. На войну он убежал в 1914 году всего 15 лет от роду, приписав себе годы. На фронте Малиновский быстро освоил пулемёт, получил «Георгия» и в придачу – три осколка в ногу и спину. Так он оказался в запасном полку, а затем – в 1-й Особой бригаде. Много лет спустя Малиновский станет маршалом уже другой Мировой войны, покорителем Будапешта и Вены. Сейчас он был просто испытанным в боях молодым пулемётчиком.
Впрочем, начальники запасных частей отнеслись к задаче дать людей для бригады по-разному. Кто-то радостно избавлялся от негодящих солдат, другие, наоборот, решили блеснуть и послали во Францию самых бравых и рослых.
Серьёзным кадровым усилением выглядели командиры. Бригадой командовал Николай Александрович Лохвицкий. Он уже был довольно известным человеком, причём не только в военных кругах: это был брат знаменитой писательницы Тэффи и поэтессы Мирры Лохвицкой. На ратном поприще Лохвицкий был не хуже, чем его сёстры – на ниве служения музам. Он окончил Константиновское училище и Николаевскую академию Генерального штаба, воевал с японцами, а в Первую мировую не вылезал с фронта. Лохвицкий командовал полком, позднее бригадой и уже был награждён «Георгием» за удачную фланговую контратаку и вообще имел репутацию командира умелого, храброго и инициативного. Полковники, поехавшие во Францию вместе с ним, также имели хороший опыт и репутацию на фронтах. Владимир Марушевский, командир 3-й бригады (отправилась во Францию после 1-й), имел сходный послужной список: училище, академия, Японская война, награды за командование полком и штабную работу в Первую мировую. Словом, хотя русские хотели бы ограничить масштабы своего участия в боях на чужой территории, руководить экспедиционными частями отправились далеко не случайные люди. Всего в бригаду вошло около 8900 человек, из которых менее 300 – французские офицеры и солдаты, остальные русские. Французы в бригаде были необходимы в первую очередь в качестве переводчиков, особенно важным было четкое взаимопонимание, когда дело шло об артиллерийской поддержке. Русскоговорящих французов было не так много, поэтому французские вооружённые силы «сами себя обыскали» в поисках способных к коммуникации людей и получили пёстрый набор – от сына богатого буржуа, имевшего фирму в Москве, до тихого еврея-картузника.
Путь через Архангельск по зимнему времени был закрыт, поэтому бригада поехала во Францию кружным путём. Солдаты погрузились в поезда, оттуда добрались до Китая, погрузились на корабли и морем двинулись в Марсель через Гонконг, Сингапур и Джибути. Так что процесс занял довольно много времени, и во Францию бригада Лохвицкого попала только в апреле 1916 года. Там она некоторое время проходила дообучение: французская экипировка была для солдат новой, а об особенностях театра боевых действий солдаты вообще мало что знали.
По дороге произошел почти курьёзный эпизод. Офицеры 1-й бригады решили, что за рубежом их часть будет выполнять не только военную, но и символическую функцию, а раз так – нужен, собственно, символ. Талисманом бригады стал медвежонок, которого поручики Трачек и Черняк купили у цыган на базаре в Екатеринбурге. Забавно, но зверь, вошедший в историю Особых бригад как Мишка, оказался девочкой. От солдат медведица получила кличку Землячка. Она легко социализировалась, причём различала русскую униформу и подпускала к себе только своих. Зверя неплохо выдрессировали и использовали на фронте в качестве… караульной собаки. Забегая вперёд, скажем, что война для неё прошла благополучно, она пережила ожоги и отравление хлором. Впоследствии, по окончании боевых действий, командир одного из батальонов Георгий Готуа подарил животное зоосаду. Медведица в тишине и покое жила в парижском зоопарке до 30-х годов. Однако вернёмся к людям.
Встреча была обставлена торжественно. Солдат Павел Карев описывал приём в Марселе:
«В большом городском саду “Мирабо” был разбит лагерь для русских. От порта до сада – километров семь – восемь, и люди, отвыкшие от ходьбы, пришли в лагерь усталые.
Только мы успели составить ружья в козлы, как у палаток появились французские солдаты, которые стали раздавать нам продукты и виноградное вино. Каждый получил по сотне хороших крепких сигарет. Всё полученное уничтожалось с большим аппетитом, за исключением сыра, который, несмотря на его хорошее качество, многим не нравился, и его не ели. Огромная толпа французов, преимущественно женщин, сопровождала нас от порта до сада. Окружив лагерь, люди стали бросать нам через каменную стену разные подарки: коробки сигар и сигарет, шоколадные плитки, апельсины, бутылки с вином. Среди французов нашлись хорошо говорившие по-русски. Мы беседовали с ними. Французы и француженки протягивали руки, предлагая помочь выбраться из сада в город. Но мы, предупреждённые, что отлучаться никуда нельзя ввиду предстоящего смотра, отказывались от заманчивого предложения. Согласился на это только один Петрыкин, который, перебравшись с помощью французов через стену, ушёл в город, и больше мы его не видели. На другой день нас накормили хорошим завтраком и напоили вкусным кофе. В восемь часов утра полк двинулся на главную площадь Марселя. От лагеря до площади было километров десять, и на этот раз нас сопровождала огромная толпа марсельцев, всячески выражавших нам свои симпатии. Преподнесёнными цветами многие солдаты украсили винтовки. Можно было наблюдать, как женщины брали солдат под руку, а ружья несли сами, держа на плече прикладом вверх.
Флагами и гирляндами цветов были убраны улицы города. Мостовая, по которой мы проходили, тоже пестрела цветами. В окнах щелкали фотоаппараты. Киносъёмщики вереницей ехали за полком на автомобилях, беспрестанно накручивая ручки аппаратов…»
Здесь же бригада получила вооружение и экипировку. Обмундирование было русским, но шлемы использовались специфические – французского образца, зато с двуглавым орлом. Русские произвели на французов очень хорошее впечатление. Правда, не обошлось без некоторых недоразумений. Сначала французов смутила практика телесных наказаний (которые Лохвицкий, впрочем, быстро воспретил), а затем один из полковых священников был застукан пляшущим в борделе. Впрочем, батюшку-гедониста не стали наказывать: в свободное от посещения весёлых домов время он проявлял выдержку под огнём и был скорее симпатичен солдатам.
Но теперь предстояло найти им участок, где бригада могла получить необходимый опыт и при этом не сгореть мгновенно. Некоторые офицеры получили «практику» под Верденом, однако основную массу бригады всё равно составляли солдаты, ранее не бывавшие в огне. После двухмесячного пребывания в полевом лагере 1-я бригада отправилась на фронт и заняла назначенные позиции 7 июля.
«Все штыки были красными»: позиционный фронт под Реймсом
В этот период на Западном фронте бушевало два крупных сражения. С одной стороны, союзники отбивали наступление германцев под Верденом, с другой – вели собственное наступление на реке Сомме. Русскую бригаду поставили на относительно спокойный участок между этими полями сражений, здесь они сменили французов, отправлявшихся в районы, на которых шли отчаянные бои.
На этом этапе русские избежали отправки в самые горячие места, однако лёгкой жизни никто не обещал. Это была классическая позиционная война с ежедневными перестрелками, разведывательными рейдами и стычками. Вдобавок, немецкие позиции находились выше, так что тылы русских и их французских соседей просматривались и простреливались. Значительное время русские посвятили земляным работам: полевая фортификация усиливалась, укрытия достраивались и перестраивались. Параллельно солдат, не занятых на фронте, дообучали разнообразным хитростям позиционной войны. Многие проходили специальные курсы: снайперское дело, обращение с миномётами, огнемётами, траншейными пушками. Вообще, военные неплохо обустроили быт и организовали службу: даже рядовые отмечали, что чётко знали свой манёвр и понимали, что и как делать в случае атаки или обстрела. Глубокие блиндажи давали неплохую защиту и даже позволяли некоторые удобства.
Обустроившись, русские тотчас начали беспокоить неприятеля. Ночная разведка и вылазки за языками были типичным занятием. Первую группу «охотников» скомплектовали в первые же сутки, и результат она дала немедленно: разведчики приволокли двоих немецких наблюдателей вместе с их винтовками и гранатами. Ночные разведывательные рейды с рукопашными вообще на ближайшие недели стали «коронкой» русских. Начало было положено. Бои вспыхивали постоянно. 16 июля немцы устроили локальную атаку и попытались захватить первые линии окопов. Их выбили контрударом – с болезненными потерями у обеих сторон. Вскоре русские нанесли ответный визит вежливости. Ночью небольшая штурмовая группа вскрыла проволочные заграждения, без стрельбы проникла к немецким окопам, закидала гранатами блиндажи, взяла пленных и удалилась. Правда, это была ещё сравнительно удачная и малокровная разведка. Иногда банальный поход за контрольными пленными сам собой превращался в крупную операцию, в которой участвовало множество людей и артиллерия, эпизодически даже авиация.
Атаки и контратаки сменяли одна другую. В сентябре немцы учинили яростный штурм русских позиций у форта Помпель (около 8 км на юго-восток от Реймса) и дважды врывались в траншеи, но оба раза были выбиты штыками и в итоге отступили с тяжелыми потерями, причём французская артиллерия оказывала очень действенную поддержку. Батальоны медленно стачивались, теряя людей почти каждый день. В это время на фронт прибыла 3-я особая бригада Марушевского, которая должна была сменить подуставшую и уже несколько потрёпанную 1-ю бригаду. Именно на 3-ю пришёлся один из драматичных эпизодов истории Русского экспедиционного корпуса – массированная газовая атака.
Немцы очень удачно подгадали время её начала. 31 января 1917 года пустили хлор на позиции французских и русских батальонов. Дул мягкий восточный ветер, тащивший облако газа в окопы. Русские (как и французы) уже знали, что это такое, и имели достаточно масок. Однако маски были несовершенны, и при глубоком вдохе пропускали газ, к тому же сильно пострадали люди, вынужденные активно двигаться – связисты, санитары и т.п. Конкретно на русских позициях 306 человек отравились, 22 умерло. Правда, последовавшая немецкая атака была легко отбита. Все эти проблемы создавались и для них, к тому же немцам пришлось в масках быстро преодолевать нейтральную полосу. На русских же позициях паники не случилось, никто не бросил позиции, так что никакого значимого полезного для немцев эффекта эта атака не произвела. Как в очередной раз было доказано, стойкая пехота, имеющая средства защиты и знающая, что делать при газовой атаке, едва ли может быть поколеблена ядовитым туманом. Газ вообще был ненадёжным оружием: за время стояния под Реймсом немцы успели не менее эффектно залить хлором собственные позиции, а затем от «дружественного» газа пострадали как раз русско-французские химики, пытавшиеся отравить немцев. В обоих случаях причиной неудачи стал переменившийся ветер. К счастью, на русских позициях на сей раз обошлось без умерших; о жертвах немецкой стороны ничего не известно. Куда лучше русским удавались их любимые внезапные атаки: во время визита в немецкие траншеи 9 марта 3-я бригада захватила первую линию траншей, а отчёт о действиях бригады гласил:
«Все штыки были красными от крови».
Жизнь продолжалась. Окопный быт несколько скрашивали письма. На фронте распространился любопытный обычай – «крёстные» из числа француженок, которые с помощью переводчиков поддерживали переписку с конкретными солдатами и подбрасывали гостинцы: от сигарет до шоколада и тёплого белья. Иногда эпистолярные упражнения переходили в роман, но чаще всего речь все же шла о сугубо платонических отношениях. Вдобавок, в ближнем тылу находился городок Мурмелон – там, несмотря на военное время, шла вполне человеческая жизнь, так что солдаты, выведенные с передовых в резерв, чувствовали себя недурно: работали даже кафе. В куда худшем состоянии находился Реймс, изувеченный огнём. Среди русских даже ходила фронтовая легенда: дескать, немцы не обстреливают маленькие города из-за тамошних винных запасов, намереваясь самим наслаждаться ими после победы.
Однако, конечно, даже такое весьма относительное спокойствие не могло быть вечным. После нескольких месяцев стояния русские бригады ожидало участие в одном из самых жестоких сражений Первой мировой войны.
