Это отрывок из фантастической, альтернативной истории. Попытка смоделировать ответные действия «наших западных партнеры», если бы в начале ХХ века царское правительство, вместо того, чтобы жевать сопли, воровать и возлежать, продавать страну в оптом и в розницу иностранному капиталу, реально занялось бы модернизацией промышленности и флота. Вывод — однозначная агрессия везде, где только возможно. Отрывок описывает кусочек событий на Черном море. Выкладываю, потому что ну очень на злобу дня получилось. Вся книга «Стальная империя» (пятая в серии «Император из стали») — тут: https://author.today/u/seva/works .
Море было гладким, как стекло, и бурун от перископа русской подводной лодки, поджидавшей колонну британских кораблей на выходе из протраленного фарватера, был замечен почти мгновенно. Сразу три дестройера охранения ринулись в атаку, пытаясь протаранить подлую тварь. К сожалению, русский успел погрузиться, но его атака была сорвана и все семь броненосцев Королевского Флота смогли выйти на черноморский простор.
«Да, — подумал адмирал Фишер, злорадно улыбнувшись,- сегодня чудесный день!”
На этот раз сбоя не было: единственный броненосец «Двенадцать Апостолов», дежуривший у минной позиции в одиночестве, улепетывал на всех парах. Предусмотрительно конфискованные фелюги и пароходики под турецкими флагами беспрепятственно рассыпались по морю, собирая с воды уцелевших моряков с тральщиков и эсминцев, ставших платой за прорыв.
— У него осталось не больше двадцати снарядов на ствол, сэр, — усмехнулся командир флагманского «Коллингвуда». – Русские неплохо стреляли и пустили нам изрядно крови… Но теперь они почти беззащитны.
— Я считал, Гордон, — улыбка Фишера больше напоминала оскал. – Его погреба почти пусты. И он будет отходить к Кара-Денизу. Надеюсь, «Екатерины» тоже потратили снаряды, поддерживая очередной десант. Но давайте есть блюдо по кусочкам. Передайте первому отряду – начать преследование.
Более скоростные «Илластриес» и «Викториес», передвигаясь в середине колонны до прохождения минных банок, приняли вправо и прибавили скорость.
— Если у русских действительно осталось всего восемьдесят снарядов, и если они откроют огонь со своей обычной дистанции… Я ожидаю четыре или пять попаданий главным калибром, — пояснил адмирал. – В худшем случае мы потеряем один из «Маджестиков», тогда соотношение сил изменится на три к одному. «Екатеринам» придется либо оставить десант наедине с нашими орудиями, либо погибнуть… с тем же результатом. Эвакуировать свои войска они не успеют.
— Дымы на горизонте! – заголосили сигнальщики, — дымы на горизонте!
И почти сразу же:
– Летающая свинья! Свинья в воздухе!
— О, — снова оскалился Фишер, — они отреагировали быстрее, чем мы ожидали. По эскадре – зенитные плутонги к бою!
***
Листок радиограммы, подписанной проще простого – «Иванов», дрожал в руках адмирала Рожественского.
— У Вас есть какие-либо возражения, милостивый государь?
Адмирал промолчал, с тоской глядя на приближающиеся со стороны Кара-Дениза, увенчанные черными шапками дыма «Екатерину» и «Синоп», сопровождаемые «Алмазом» и «Ониксом». Жандарм с бледно-рыбьими глазами был совершенно спокоен, головорезы из его эскорта тоже не выказывали никаких эмоций, стояли себе, держа руки на рукоятках табельных «Браунингов».
— Передать на оба отряда – «Флагман передает командование адмиралу Фелькерзаму», — распорядился командир «Двенадцати Апостолов» Коландс, протянув еще один точно такой же приказ вахтенному офицеру.
— Прошу проследовать в адмиральский салон, господин Рожественский, — жандарм не соизволил обратиться к нему по званию «господин адмирал» и Зиновий Петрович понял, что все кончено.
***
Адмирал Рожественский был человеком сильной воли, мужественный, безусловный патриот и весь вопрос был только в том, что конкретно он мнил благом для Отечества и какие поступки считал патриотичными.
Морской кадетский корпус юный Рожественский окончил в числе лучших выпускников. После начала войны с Турцией был направлен на Черноморский флот в качестве флагманского артиллериста. Служил на пароходе «Веста», получившем общероссийскую известность в неравном бою с турецким броненосцем «Фетхи-Буленд». За проявленные отвагу и доблесть получил очередной чин и ордена Св.Владимира и Св.Георгия, делом доказав свой профессионализм и отвагу.
Большинство служивших с ним людей отмечали его необычайное трудолюбие, добросовестность и невероятную силу воли, в то же время, побаиваясь за крутой нрав и язвительные, временами даже грубые, выражения, которые он не стеснялся использовать в отношении подчиненных. Во флоте у Зиновия Петровича было прозвище «Тигр в аксельбантах».
Вот что писал о нем лейтенант Вырубов в своем письме к отцу.
«Приходится хлопотать, чтобы устроить себе на лето мало-мальски приличное существование, а то того и гляди, попадешь в артиллерийский отряд к свирепому адмиралу Рожественскому, где не только отпуска не получишь, но еще рискуешь быть проглоченным этим чудищем».
Однако службе такие характеристики не мешали. Грубиянов во флоте было много, а профессионалов — мало. Зиновий Петрович считался одним из лучших артиллеристов. Император Германии Вильгельм, сказал как-то после маневров русскому царю:
— Я был бы счастлив, если бы у меня во флоте были такие талантливые адмиралы, как ваш Рожественский.
Сам Зиновий Петрович всегда был примерным монархистом и ярым защитником существующих порядков. Вот что он писал своему другу барону М.Р. Энгельгардту:
«Не понравился мне твой немецкий критик (М. Гарден) за его жестокие, грубые слова на Государя нашего, на мученика, который лихорадочно ищет людей правды и совета и не находит их, который оклеветан перед народом своим, который остаётся заслонённым от этого народа мелкой интригой, корыстью и злобой, который изверился во всех, имеющих доступ к престолу его, и страдает больше, чем мог бы страдать заключённый в подземелье, лишённый света и воздуха».
Всё изменилось в 1891 году, когда Рожественский получил назначение морского агента в Лондоне. В течение трех лет Зиновий Петрович собирал информацию о Британском флоте, наблюдал за строительством кораблей, их отдельных узлов и с болью в сердце констатировал отставание России во всём, что касается промышленности и организации труда. Как человек неравнодушный, он мучительно искал причины технологической немощи Отечества и способы исправить ситуацию. Искал и не находил, пока по рекомендации графа Гейдена не попал на собрание Grand Lodge of All England и не услышал о простой, явной, лежащей на поверхности взаимосвязи методов и формы правления с темпами развития и ростом благосостояния государства. Тогда для Рожественского всё стало просто и понятно. Ну конечно же! Наличие парламента и публичная конкуренция политиков, как локомотив, тянет за собой технический прогресс! Наличие гражданских свобод выталкивает наверх наиболее достойных и умных! И пример — прямо перед глазами старейшая демократия Европы — Великобритания и наступающие ей на пятки Северо-Американские штаты…
В Россию Зиновий Петрович вернулся другим человеком. Он также скрупулезно выполнял свои обязанности, но таким образом, чтобы как можно быстрее исправить системные пороки самодержавия. Рожественский был полностью согласен с князем Львовым — существует тесная взаимосвязь между либерализацией политического режима в России и внешними неудачами. Яркий пример — поражение в Крымской войне, а следом — отмена крепостного права и ряд других либеральных послаблений… Но потом дело застопорилось, а победа в последней войне с османами вообще погрузила страну в тину самоуспокоенности. Значит что? Правильно! Для стимулирования преобразований требуется новое поражение!
Адмирал Рожественский, с присущими ему тщательностью и самоотдачей, ковал это поражение, как мог, как умел, прекрасно понимая — никакой благодарности за эту работу не предвидится. Просто он, искренне переживая за Отечество и найдя, как ему казалось, верное лекарство, добывал его, отметая все остальные обстоятельства, как несущественные. И вот когда до цели оставался всего один шаг… Как глупо и как бездарно! Жаль, очень жаль. Зиновий Петрович, покидая мостик, не чувствовал ни страха, ни угрызений совести, а только досаду за незавершенное дело…
-Ваше высокопревосходительство, разрешите? — прервал раздумья адмирала молодой задорный голос.
-Да, голубчик, чем могу служить? — не поворачиваясь к посетителю и не отрывая глаз от морского горизонта, маячившего в иллюминаторе адмиральского салона, неохотно отозвался Рожественский.
-По личному распоряжению полковника Шершова велено передать папку для ознакомления …
-Что там? — раздраженно бросил адмирал, не меняя позы.
-Копии документов Директории военной разведки Британии, начиная с 1890 года. Инструкции по вашей скрытой вербовке, отчеты членов ложи Великая Англия о проделанной работе, ваш психологический портрет, составленный специалистами Роял нэви и даже список тем, где ваши знания ограничены и, соответственно, имеется возможность вас дезинформировать… Отдельно — вознаграждения, полученные агентами за хорошо сделанную работу… Вас использовали втёмную, Зиновий Петрович, и только поэтому Вам предоставлен доступ к этим документам, стоившим жизни нашему агенту в Лондоне…
***
— С «Викториеса» передают: дистанция до «Екатерин» — сто пять, они отходят строем фронта! «Двенадцать Апостолов» идет впереди, до него сто десять!
— Сейчас они начнут обстрел, — кивнул Фишер.- Черт, русские, вероятно, почуяли неладное и отозвали свои броненосцы от места высадки, поэтому разбить их по частям не получится. Придется бить их вместе. Что со свиньей?
— Держится приблизительно на четырех тысячах футов, готовится корректировать огонь, — вытянулся офицер.
— Начинайте. Всеми противовоздушными плутонгами! Беглый огонь! Крейсерам приготовиться дать полный ход!
На всех семи кораблях эскадры затявкали трехфунтовые пушчонки, взгроможденные на кустарные станки для стрельбы в зенит, им безнадежно вторил «пом-пом» Максима с единственного уцелевшего тральщика. Изначально сорокасемимиллиметровые «Гочкисы» были снабжены только бронебойными снарядами, призванными останавливать вражеские миноноски, но Фишер в очередной раз совершил невозможное: даже немощная стамбульская промышленность была лучше, чем полное ее отсутствие. На каждый из сорока двух стволов удалось произвести не менее полутора сотен импровизированных осколочных гранат. Впрочем, помогало это плохо: стрельба по воздушным целям оказалась делом настолько новым, что расчеты противодирижабельных пушек даже и не надеялись попасть. В конце концов, даже всплесков, помогающих комендорам скорректировать ошибки, в небесах не было…
-Удача! Они все же попали!
Фишер приложил к уцелевшему глазу подзорную трубу, мысленно проклиная сходство с кровавым Горацио Нельсоном, и вгляделся в противника. Да! Руль дирижабля был развернут на правый борт и вражеский разведчик явно пытался отойти на более безопасную дистанцию.
— Мы его зацепили! Усилить огонь! Бейте наугад, бейте до последнего снаряда! Но почему же он не взрывается?
Тканевая обшивка русского корабля явно была прорвана в паре мест, так почему же… Почему эта чертова надутая водородом свинская сарделька не горит?
— Наши взрыватели не срабатывают, сэр, — вежливо пояснил ему один из офицеров штаба. – Видимо, преграды в виде прорезиненной материи недостаточно для накола!
— К тому же, горит не собственно водород, — мерзко-учительским тоном произнес за его спиной какой-то умник, — горит его смесь с кислородом, а она, очевидно еще не успела…
В этот момент все и произошло. Вероятно, один из снарядов зацепил внутренний каркас воздушного корабля и все-таки взорвался, или просто ударился об него и высек искру… Вспышка была еле заметной. Затем вокруг очередной бреши возникло пламя, пожиравшее ткань. Яростный огонь, такой белый, что глазу стало больно, охватил корму воздушного корабля. До мостика «Коллингвуда» докатился удар взрыва и переднюю часть сигары словно бы швырнуло вперед вместе с половиной гондолы. Горящие ошметки еще порхали в воздухе, когда кабина экипажа и один из моторов с замершим винтом с плеском ударились о водную поверхность.
— Джентльмены, — голос Фишера был сух и спокоен, — отметьте в журнале первую победу Флота Его Величества над воздушным противником. Крейсерам – набрать ход, лечь на параллельный курс с русскими и затормозить их, иначе мы не успеем нагнать мистера Рожественского до темноты. «Илластриес» и «Викториес» — форсировать машины, чтобы проскочить дистанцию с сотни до шестидесяти кабельтовых как можно быстрее. Полагаю, без корректировки русские откроют огонь с девяноста. Да, кстати… Поскольку их дальномеры лучше, в момент их первого выстрела внести поправки в показания наших приборов.
***
— Даруй, Господи, покой небесным воинам России, — перекрестился адмирал Фелькерзам.
Офицеры в рубке «Екатерины», ставшей флагманом, также сдернули фуражки и осенили себя крестом.
— Господа, мы остались без воздушной корректировки. На КДП передайте – работать вдумчиво, не торопясь, но и не слишком медля. От дальномерщиков теперь все зависит. Артиллеристам – целиться лучше. Темп стрельбы – умеренный, полтора выстрела в минуту. И начнём-ка мы, пожалуй, не с сотни кабельтовых, а с девяти миль…
Дмитрий Густавович фон Фелькерзам внешность имел самую что ни на есть комическую, голос – тонкий и несолидный, характер добродушный до крайности. И дослужился он до контр-адмиральских орлов только потому, что дело свое знал отменно. Да и подчиненными был он не только уважаем, но и любим.
— Девяносто два до головных! – отрапортовал спустя несколько минут артиллерийский офицер.
— Ага-с, артиллеристов противоминных плутонгов – под броню: от торпед нас истребители и «Алмазы», дай Бог, прикроют. Среднему калибру – приготовиться обстрелять британские крейсеры фугасами, как только они нам на траверз выйдут. А вы, Григорий Павлович, примите-ка вправо одновременно с «Синопом», чтобы открыть правые носовые барбеты. Вот сблизятся они на девяносто и начнем, помолясь. «Апостолам» лидировать отряд генеральным курсом на Кара-Дениз, но далеко не отрываться. Пусть у них погреба и пустоваты, но чует сердце, ох пригодятся нам эти остаточки по сусекам… Какую силищу-то англичане собрали по наши души, эдак-то, господа, и возгордиться недолго!
***
— Предсказуемо, — усмехнулся Фишер, когда оба отходящих строем фронта русских броненосца выплюнули снопы огня и дыма. – Но заметьте – они даже с такого ракурса могут вести огонь из четырех орудий!
— Похоже, их надстройкам от продольного огня носовых орудий в корму не слишком хорошо, — отметил командир «Коллингвуда».
— Вряд ли это их заботит именно сейчас. Сколько времени нужно нашему авангарду для выхода на дистанцию огня?
— Обе «Екатерины» отклонились от генерального курса на два с половиной румба. На всех русских броненосцах котлы заменены еще весной. Если их скорость четырнадцать, – забубнил тот самый умник, — и если они будут менять галсы, то проекция скорости — приблизительно двенадцать узлов… Значит, тридцать минут, сэр!
— Шестьдесят залпов, — кивнул Фишер, – если не сменят курс. Пятьдесят, если пойдут галсами. Надо сократить время сближения всеми средствами. Авангарду – форсировать машины. Крейсерам – атака! Сбить им ход!
***
— Голубчик, — обратился к радиотелеграфисту «Екатерины» адмирал Фелькерзам, утирая лоб батистовым платочком, — передайте-ка Митрофану Николаевичу, чтобы его «Апостолы» нас от этих бандитов коордонатом влево прикрыли-с. Пусть сбавит ход, даст машинам отдохнуть, да и кочегарам тоже. Может даже потратить по десять снарядов на орудие главного калибра, если будет уверен в определении дистанции.
***
— Головной смещается влево, идет на пересечение с «Кресси» и «Пауэрфуллом»! Ведет огонь главным калибром, близкий недолет!
— Попадание в «Викториес», с «Синопа»! Пробита бронепалуба, внутренний взрыв!
— Нам надо будет озаботиться усилением горизонтальной защиты новых кораблей, — отстраненным тоном заметил Фишер. – Если бои и дальше будут идти на такой дистанции, то поражение палубы становится все более и более вероятным. Как оцениваете ее крен, юноша? – обратился он к лейтенанту, прилипшему к биноклю.
— Не более трех градусов, сэр, и скорость пока не снижается.
— Прекрасно. Продолжаем преследование. Восемь минут до выхода на дистанцию открытия огня.
— Попадание главным калибром в «Кресси!»
***
— Еще три залпа!
— Но адмирал приказал не более…
— Отставить «Но!» Иначе пойдем на дно с полупустыми погребами, вот позору-то будет! Сам Дмитрий Густавович нам тогда на том свете и попеняет!
Пушки рявкнули еще раз.
— Есть попадание! Двумя сразу! «Кресси» парит, садится носом!
— Переносите огонь на второго! Бить до полного опустошения погребов! Контроль дистанции!
— Так точно, перевести огонь, бить до…
Артиллеристы крейсера «Пауэрфул» регулярно выигрывали призы на флотских соревнованиях по стрельбе. Не подвели они и на этот раз: снаряд главного калибра весом в добрых сто семьдесят килограммов попал в рубку ровно на уровне смотровых щелей, и форс осколков прошил всех находившихся внутри, включая рыбоглазого жандарма.
***
— Ну и достаётся «Апостолам» нашим… Еще пару залпов по авангарду Фишеровому стоило бы дать, но… Главному калибру задробить стрельбу, к повороту шестьдесят градусов влево, правым носовым барбетам дробь, левым – товсь. По окончании поворота произвести пристрелку по новой-с. Средний калибр, как выйдем на дистанцию сорок пять до «Пауэрфула» – постарайтесь достать супостата, да поочередно с интервалом секунд в десять стреляйте, чтобы не путать залпы, уж будьте так любезны, господа!
***
Адмирал Рожественский ворвался в рубку и чуть не поскользнулся на крови, пропитавшей доски настила.
Броненосец рыскал на курсе и горел, обе шестидюймовки левого борта были выбиты огнем «Пауэрфула», который слегка зарылся носом, горел, но шел параллельным курсом не более чем в двадцати кабельтовых и вколачивал в старый броненосец снаряд за снарядом.
«Кресси» уже торчал почти вертикально, обнажив замершие винты, крен едва плетущегося далеко позади «Викториеса» достиг пятнадцати градусов. Третий после поворота залп девятидюймовок «Синопа» дал еще одно попадание, и стало ясно, что один из двух броненосцев британского авангарда уже не жилец. Второй, «Илластриес», горел в нескольких местах, но отчаянно пёр вперед. Устаревшие «Адмиралы» отставали, но стоит русским еще немного сбавить ход – и они тоже присоединятся к кровавому веселью.
***
Зиновий Петрович торопливо протёр залитые кровью линзы лежащего на палубе бинокля и направил его на английский корабль. Что ж, по крайней мере, рескрипт о лишении звания ему не зачитали, зато сам он несколько раз прочитал свою характеристику, данную британскими джентльменами: “Рожественский туп, прямолинеен, узко-образован, политически и экономически безграмотен, на фоне комплекса славянской неполноценности и при умеренной лести — внушаем и податлив…”
“ Вот сейчас и посмотрим, как я податлив!”.
— Вице-адмирал Рожественский принял командование! Машина, – гаркнул он в раструб переговорной трубы, — доложить обстановку!
— Слава богу, хоть Вы, Вашпрство, живы! — донеслось из железных недр, — ход имеем, но наблюдается фильтрация воды в первую кочегарку! Минут через десять будем вынуждены вывести из дела половину котлов!
— Держать ход, пока возможно, — распорядился адмирал, вытаскивая пробку из второго амбушюра, — КДП! КДП, матерь вашу через три якоря!
— КДП разбит, — услышал он хриплый голос прямо за спиной, — дальномерщики погибли все. Погреба главного калибра пусты, по левому борту действует одна трехдюймовка, оба шестидюймовых каземата разбиты,- доложил минный офицер Колпакиди.
— Минные аппараты? – деловито уточнил адмирал, сдержав гримасу недовольства. По очередному совершенно безумному распоряжению тирана год назад Черноморский флот просто-таки запрудили наскоро выученные выходцы из торгашей, рыбаков и контрабандистов.
— Левый «Аз» разбит безвозвратно, «Буки» – требует ремонта в пять-десять минут. Носовой, кормовой и оба правого борта в порядке, готовы к стрельбе, Ваше превосходительство!
— Без чинов, мичман, — усмехнулся Рожественский. – Все одно. Там, на дне, крабы не особо в погонах разбираются. Ступайте вниз, готовьтесь бить правым бортом по «Пауэрфулу».
— Правым, господин адмирал?
— Десяти минут нам не дадут. А последнюю кочегарку затопит и всё, попадем под сосредоточенный огонь и пикнуть не успеем. Поэтому через минуту делаем полный разворот, заодно и поближе к англичанину подойдем.
— Слушаюсь, Вашпрство! – моряк выскочил из рубки и Рожественский услышал, как тот кричит на бегу: “Костров! Костров, твою мать! Шестидюймовки правого борта к бою, сейчас адмирал тебя ими на британца развернет!”
-Ну, хоть от этого толк будет. Если выживет. Машина! — крикнул в переговорную трубу оставшийся в одиночестве адмирал, — приготовиться к развороту влево на шестнадцать румбов. Сразу после разворота – выводите носовую кочегарку из дела, лишних людей — наверх.
— Готовы, Вашпрство!
— Лево на борт! Левая машина полный назад, правая – полный вперед! Разворот!
***
— Что же он делает? – охнул кто-то из офицеров.
— Атакует «Пауэрфул», помоги ему Господь, — вздохнул Фелькерзам. – Среднему калибру — дробь, не зацепить бы своих… Сосредотачиваемся на «Илластриесе». Стреляем поочередно, с интервалом в двадцать секунд, с Божьей помощью и его достанем.
— Дистанция шестьдесят восемь! Противник открыл огонь! Недолет пять!
***
— Русский пустил мины, сэр! Две торпеды, с дистанции двенадцать!
— Право на борт! Пропустим торпеды слева и вернемся на прежний курс. Скорость держать в шестнадцать узлов: сейчас он продолжит поворот и мы накроем его продольным огнем на попытке отхода. Думаю, много ему не надо!
Два пенных, хорошо видимых следа прошли вдоль левого борта «Пауэрфула», но когда крейсер открыл огонь, еще одна торпеда, третья, выпущенная из кормового аппарата, ударила его под мидель. Черноморская вода хлынула сразу в две расположенные одна за другой кочегарки. А когда «Апостолы» описали полную циркуляцию, почти неподвижный крейсер подбросила еще одна мина, выпущенная в подходящий момент мичманом Колпакиди из только что починенного аппарата левого борта.
***
— Григорий Павлович, а давайте-ка мы с «Синопом» ход сбросим до восьми узлов. «Пауэрфул» тонет вполне благополучно, «Илластриесу» нашему немного осталось. Вон как он носом просел. Лучше будет, если мы мистеру Фишеру пряничком перед носом помашем, сделаем вид, что конвоируем «Апостолов». Они сейчас не более девяти дадут. Пусть господа британцы думают, что у них получилось нас хотя бы затормозить! А то ведь расстроятся и уйдут… Что потом с ними делать?
— «Илластриес» кренится! – закричал сигнальщик, — перевернется вот-вот!
— Сколько мы, Григорий Павлович, в него всадили-то?
— Наших снарядов выпущено пятьдесят два полных четырехорудийных залпа, из них пять попаданий коммонами в палубу и надстройки, и четыре фугасных. Плюс близкие разрывы, но их, прошу прощения, не сочли-с. И «Синоп» дал с дюжину залпов, все фугасами, и тоже пару-тройку раз попал, когда покончил с “Викториесом”.
— Что у нас со снарядами? Довольно ли?
— В кормовых погребах резерв в сорок бронебойных и двадцать шесть фугасов, коммоны кончились все. В носовых – восемьдесят бронебойных, коммонов шестьдесят штук… ЕСТЬ!
— Сохрани, Господи, души моряков английских. Может, и спасется кто… Дистанция до вражеской кордебаталии?
— Сто двадцать, и сокращается довольно быстро.
— Давайте-ка дадим «Апостолам» нас догнать и посмотрим, кто у британцев в колонне первым идет… Не «Кампердаун» ли?
— Не могу точно сказать, Дмитрий Густавович, не разбирают сигнальные! Орудий в носовом барбете — два, значит, не «Бенбоу», и вымпела адмиральского не замечено, стало быть, и не «Коллингвуд».
— А вот это хорошо, просто замечательно! Ни «Коллингвуда», ни «Бенбоу» нам пока лучше не трогать, а «Кампердаун», «Хау» или «Родней» — в самый раз… Вот что, Григорий Павлович, голубчик, пока британцы на семьдесят не подошли, прикажите-ка перекинуть из носовых погребов в кормовые пару десятков коммонов: на дальностях свыше шестидесяти кабельтовых они просто изумительно пробивают британские палубы… А уж потом на фугасные перейдем. И на “Синоп” то же самое передайте.
— Слушаюсь, — капитан Беляев быстро отдал указания. – А с чего бы «Коллингвуда» с «Бенбоу» не трогать, господин адмирал?
— На «Коленьке» сам Фишер идет, — пояснил Фелькерзам. – А он, сказывают, безумен после конфуза Персиянского, аки капитан Ахав. Не отступит, будет нас преследовать до последнего, особенно если мы сделаем вид, что ход держать не можем. Топить его будем только при удобном случае-с. А «Бенбоу»… Его шестнадцатидюймовки, Григорий Павлович, дуры, конечно, здоровые, только вот стреляют они раз в час, да и разрывает их внезапно и непредсказуемо.
— Понятно, — кивнул Беляев. – Догонять нас со ста двадцати до семидесяти они не меньше часа будут. Аккурат по пятнадцать коммонов на ствол матросики наши перебросить успеют: проводили мы таковые учения и даже тележки снарядные усовершенствовали.
***
— Разворачиваемся строем фронта, господа. «Кампердаун», «Родней» и «Хау» — с шестидесяти кабельтовых огонь по «Двенадцати Апостолам» из носовых орудий. Кормовые барбеты не открывать, иначе потеряем преимущество в скорости. Стрелять поочередно, с интервалом между залпами в сорок секунд. Мы пока не добьем, а «Бенбоу» лучше не стрелять без крайней необходимости. «Санс Парейль» с такими же пушками на десятом выстреле трещину заработал, прибережем ресурс орудий на случай, если русские на нас ринутся.
***
— Британцы разворачиваются строем фронта!
— Вот и замечательно. Минут десять лишних они будут в безответной зоне из-за этого перестроения, а нам того только и надо! Поворот вправо на тридцать, открыть правые носовые барбеты, скорость поднять до двенадцати узлов: тогда отходить по генеральному курсу на Кара-Дениз будем одинаково с Коландсом…
— Дистанция семьдесят!
Орудия «Екатерины» ахнули, отправляя в полет четыре полубронебойных снаряда, а еще через сорок секунд, почти одновременно с влетевшими перед британским строем бело-оранжевыми фонтанами, отстрелялись девятидюймовки «Синопа».
***
— «Кампердаун» горит, сэр! Шестидюймовая батарея правого борта уничтожена! Кэптэн Онслоу передает: пробита бронепалуба, подводная пробоина в носовой оконечности, помпы пока справляются, но надолго их не хватит! Просит разрешение снизить скорость!
— Дистанция до «Апостолов»?
— Шестьдесят один, сэр! До «Екатерин» — шестьдесят пять!
— Пусть Герберт стреляет первым и готовит второй залп. После второго разрешаю оттянуться назад.
— Слушаюсь, сэр!
— Поднять сигнал: «Англия будет разочарована, если мы вернемся без победы!»
Лейтенант сглотнул. В победу, несмотря на численный перевес, он уже не верил, а значит… А значит, они просто не вернутся. Такое случается.
***
— Взрыв у борта «Апостолов!» Коландс теряет ход! Сигналит «Не могу управляться!» Видимо последнюю кочегарку у них заливает…
— Остаток по снарядам, Георгий Павлович?
— Коммоны расстреляны все. В кормовой установке – по двадцать бронебойных и по одиннадцать фугасов неприкосновенного запаса на орудие. В носовых – чуть меньше половины боекомплекта.
— Значит, фугасов нам еще на семь минут отхода… Поднять сигнал «Следую своим курсом». Эх, помоги им, Господи… Так, «Кампердауну» довольно пока, не уйдет он уже. Орудиям дробь. Поворот все вдруг влево, на шестьдесят, открываем левые носовые. После поворота наводиться по «Роднею». Отрепетуйте на «Синоп» — ведем бой на отходе до исчерпания фугасов в кормовых барбетах, а затем устроим господам британцам знатный кегельбан-с. Чай не забыли, голубчик, для чего у нас в нос сразу четыре пушки смотрят?
Капитан Беляев хищно улыбнулся.
***
Адмирал Рожественский приник к прицелу носового минного аппарата, заряженного последней дальноходной торпедой. Надо признать, оное устройство было достаточно простым даже для адмирала, которому по службе достаточно уметь расписаться там, где укажет толковый адъютант.
Избитый и потерявший ход броненосец развернуло поперек курса отхода, матросы под руководством контуженного, но остающегося на ногах мичмана Колпакиди, бросали в воду койки и прыгали сами. Единственный относительно целый баркас был уже забит ранеными. Рожественский решил остаться. Да, он погибнет, но, во-первых, он погибнет с толком, а во-вторых, именно такой вот смертью он покажет отличную военно-морскую дулю и смертельно оскорбившим его британцам, и тирану, вознамерившемуся его опозорить.
Ни ареста, ни суда, ни тем более покаяния от него, героя русско-турецкой войны, сатрап, развязавший бойню с первой морской нацией мира, не дождется. Хотя два броненосца и два крейсера этой первейшей нации уже на дне, еще два горят, а еще один… Еще один как раз сейчас наползал на нужную марку прицела.
Что ж, лихим минным офицером он свою карьеру начинал, лихим минным офицером он ее и закончит.
***
— Пустите по нему мину, — приказал Фишер, — или лучше две, чтобы не отвлекаться в дальнейшем. И перенацеливайте орудия на «Екатерин» — до них, если я правильно оцениваю дистанцию, сорок восемь кабельтовых.
— Есть минная атака!
— Самодвижущаяся мина в воде по левому борту! – раздался заполошный крик сигнальщика и находившиеся в рубке не сразу поняли, что речь идет вовсе не об их снаряде.
Еще полсекунды ушло у командира броненосца Уильяма Риса на колебания: адмирал прямо-таки излучал нечеловеческую ярость от того, что его планы мести русским варварам вот-вот снова будут сорваны, но долг Мастера и Коммандора, Первого После Бога, перевесил:
— Право на борт! Правая машина полный назад! Левая полный вперед!
***
— «Коллингвуд» ворочает вправо, на «Хау»! Взрыв у кормы «Коллингвуда»! – закричал сигнальщик. – «Коля» ведет огонь по «Апостолам» кормовой установкой!
— Красиво «Апостолы» уходят, царствие им небесное. Это их мина была. Шапки долой, господа! – адмирал Фелькерзам перекрестился. – Пожалуй, пора. Орудиям дробь, поворот влево все вдруг, прямо на англичан. На сближении бьем фугасами, а с двадцати кабельтовых – бронебойными. «Алмазу» и «Ониксу» с эсминцами идти по флангам, атаковать торпедами с десяти до ближайшего, вперекрест, когда их фронт друг друга перекрывать будет: трехдюймовок дополнительных мистеру Фишеру не досталось, все на Балтику ушли, а шестифунтовки британские на милю уже так себе пляшут. С десяти кабельтовых и на встречных курсах наши торпеды должны и до середины строя дойти. Как есть должны! Но какая у супостата, не побоюсь этого слова, образовалась превосходная куча!
«Двенадцать Апостолов» уходил в воду на ровном киле, кормовая барбетная установка «Коллингвуда» всаживала в обреченный корабль снаряд за снарядом. Русские моряки пытались отгрести от гибнущего броненосца подальше, но разъяренный английский чугун нет-нет, да собирал новые жертвы.
«Екатерина» и «Синоп» уже завершили разворот и, вздымая таранами белопенные буруны, шли прямо на британский отряд. Барбеты, расположенные по два на носу корабля, в каждом по два орудия, вели огонь с максимально возможным темпом. Собственно, для этой цели, для встречного боя с британскими кораблями они и создавались, на такую ситуацию натаскивались их комендоры – только должно было это произойти не на бескрайней морской глади с едва видимым к зюйду турецким берегом, а в узостях Босфора и Дарданелл. Впрочем, британцам было не до маневров: строй броненосцев смешался, а идущие параллельно отряду дестройеры, попытавшиеся было атаковать последние русские черноморские броненосцы, были перехвачены русскими истребителями и минными крейсерами.
«Оникс» на левом фланге и «Алмаз» — на правом, каждый в сопровождении своего дивизиона, заставили легкие силы британцев отступить, причем часть дестройеров до времени выпустила мины, не особенно надеясь попасть, а три нашпигованные стопятимиллиметровыми снарядами из орудий, закупленных в Германии, дрейфовали без хода или тонули.
Однако, английская эскадра тоже успела собраться и шла строем пеленга, открыв все орудийные установки главного калибра.
Когда между эскадрами оставалось не более двадцати кабельтовых, Фелькерзам приказал перейти на бронебойные, а отряды «Оникса» и «Алмаза» рванулись вперед. По полторы дюжины торпедных следов скрестились между разрывами пенных столбов. Остававшийся до того невредимым, броненосец «Хау», не успевший отвернуть сразу от двух самоходных мин, погружался кормой. Над разрушенным носовым барбетом «Бенбоу» поднималось грибовидное облако, а пораженный шестнадцати-с-четвертью-дюймовым снарядом из удачно выстрелившей кормовой пушки «Оникс» переломился пополам, погружаясь рядом со своим медленно тонущим убийцей.
***
Командир «Коллингвуда» Рис и вахтенный офицер переглянулись. Джеки Фишер был грамотным, волевым и харизматичным адмиралом, но… Он был еще и невезучим. Сначала Персидский залив, сейчас этот прорыв, оказавшийся, в конце концов, ловушкой… Сомнений быть не могло.
Нет, разумеется, они никогда не скажут об этом ему в лицо и не сообщат по команде. Если бы не шальной снаряд с одного из русских малых крейсеров, они, несомненно, попытались бы пойти за своим адмиралом и вырвать победу из пасти поражения, но…
Но «Синоп», несмотря на принятую через подводную пробоину воду, уже заканчивал избиение «Роднея», а глубоко севшая носом «Екатерина» с дистанции меньше мили всаживала снаряд за снарядом в пояс горящего и тоже еле плетущегося «Кампердауна», стволы которого беспомощно замерли на бессмысленных углах возвышения. А значит, оба избитых, но все еще боеспособных русских броненосца вскоре обратят внимание на флагман…
— Отходим, — принял решение кэптэн Рис. – Русские расстреляли все торпеды, а их броненосцы вряд ли дадут больше десяти узлов, тогда как наши все еще на двенадцати. Находясь на дне, мы не сможем помочь ни туркам, ни Персидской эскадре.
Будь адмирал Фишер в строю, командир «Коллингвуда» не решился бы противостоять его харизме, но Джеки, получивший по затылку вырванным при взрыве куском палубного настила, находился в корабельном госпитале, а значит он, Уильям Стоукс Рис, имел право действовать по своему усмотрению.
***
— Броненосец, — прищурился командир «Миноги», злой и расстроенный из-за неудавшейся утром атаки. — Британец. Типа «Адмирал». Один. Видимо, что-то у него не так. Боевая тревога! Срочное погружение!
— К проходу пойдет, Павел Петрович? – поинтересовался минный офицер. — К протраленному?
— А куда ж ему еще? Там-то мы его и подождем. Дестройеров я при нем не вижу. Никуда он от нас не денется. Всеми четырьмя будем его бить, чтобы наверняка!..
***
— Шлюпки на воду! Машинную команду и всех прочих – наверх! – распоряжался капитан Рис. – Адмирала – в катер!
Наглая русская лодка, всадившая в «Коллингвуд» целых две торпеды, в дополнение к полученной от «Двенадцати Апостолов», всплыла достаточно благоразумным образом – в полутора милях от последнего броненосца британской Черноморской Эскадры. Один из подводников вытащил на палубу здоровенный фотоаппарат на складной треноге и сделал несколько снимков.
Уже потом, когда «Коллингвуд» лег на бок и, соответственно, не мог вести огонь даже из трехфунтовок, русские приблизились и сбросили пару складных шлюпок, после чего удалились в направлении Севастополя. Две эти шлюпки, два катера, полубаркас, ялик и четыре вельбота были единственными британскими судами, вернувшимися обратно в Босфор. Два уцелевших в бою дестройера разной степени повреждённости, преследуемые «Алмазом», выбросились на берег в Кефкене. Третий почти прорвался, но подорвался на мине на входе в пролив, еще один интернировался в болгарском Бургасе и последний – в Констанце. Слухи распространялись быстро, и волнения команд на турецких броненосцах «Гамадие» и «Мессудие» удалось подавить с большим трудом.
В самой Британии с некоторой озабоченностью, не переходящей грань пристойности, вспоминали времена Непобедимой Армады и Трафальгара. Впервые за столетие море было не защитой берегов Альбиона, а дорогой, по которой на Острова могли прийти безжалостные захватчики…
***
Адмирал Фелькерзам так и не ступил с триумфом на берег: сердечный приступ настиг его в тот момент, когда он осознал, что помимо уходящего «Коллингвуда» и улепетывающих миноносцев, врагов у него не осталось. Русская эскадра с полностью расстрелянными погребами, израненная, обожжённая пожарами, залитая потом и кровью ополовиненных экипажей, сидящая по клюзы в воде, но всё ещё живая и грозная, возвращалась в Севастополь с победой, потеряв в бою всех адмиралов. Узнав об этом Император Всероссийский Николай Второй непроизвольно сломал в кулаке мундштук своей любимой трубки.
Источник: https://cont.ws/@sevariga/2024538
