19 августа 1932 года. Четверг.
Голландия. Амстердам. Вибаутстрат.
-…Я всю жизнь мечтала побывать в мастерской художника. Ведь это самая настоящая лаборатория волшебства!
-Я вообще — то, и не вполне художник. — сказал Нильс Болей, рассматривая с интересом прекрасную незнакомку, которую он впустил в свою мастерскую. — Я творю камины в свое собственное удовольствие.
-Да? Это тоже прекрасно. Одно дело — художник. Он берет кисти, холст и краски, работает несколько часов, а то и дней, и даже месяцев и лет, а потом, из под его руки выходит произведение искусства. Дай неумехе в руки краски, он только холст испортит и все. А художник с их помощью сотворит необыкновенную красоту. А вы…, вы творите то, что будет заметной деталью любой комнаты…
Нильс Болей бросил на нее мимолетный взгляд. Ее вид говорил о спокойных решительных манерах. Улыбка мелькнула — и погасла. Она была намного ниже Болея, ее каштановые, безукоризненно причесанные волосы, собранные в узел на затылке, подчеркивали скулы. Сшитое по моде темно — синее платье свидетельствовало не столько о чрезмерных затратах, сколько о хорошем вкусе. Синие кожаные туфли с Т — образным ремешком и кожаной пуговицей сбоку выглядели скромно, но стильно. Общий вид завершала изящная кожаная сумочка.
-Чем могу быть полезен? — осведомился Болей,
-Тем же, чем и всегда вы можете быть полезны представителю торгового отдела фирмы «Краузе». — произнесла незнакомка то, что должна была произнести в качестве пароля.
-Голландские камины ручной работы теперь не в ходу. Но что — нибудь я для вас постараюсь сделать. Если, разумеется, сойдемся в цене, — учтиво ответил, наклонив голову, Болей.
Они обменялись рукопожатием. Ладонь незнакомки была сухая и прохладная. Умные глаза блестели доброжелательным юмором.
-Как дела?
-Плохо, — пробурчал Болей.
-Неприятности? — спросила незнакомка, нахмурив брови.
-И да, и нет, — ответил Болей разочарованно. — У меня хандра.
-Мне говорили, что у вас всегда хандра, — язвительно заметила незнакомка.
-У меня жуткие предчувствия. Я не сплю по ночам.
-Обратитесь к врачу. В наши дни врачи умеют лечить депрессию. Купите себе модитен.
-Что это?
-Очень эффективный медикамент, действующий на центры высшей нервной деятельности. В Амстердаме такого нет. Но он есть в Берлине.
-За подсказку благодарю, — вздохнул Болей недоверчиво.
Вдруг она резко спросила:
-Есть что — нибудь интересное?
Он вынул из внутреннего кармана своего твидового пиджака — элегантного пиджака с росчерком лондонского портного на серо — черной нашивке, толстый коричневый конверт и быстро сунул его в руку незнакомке. В обмен та передала ему несколько сложенных вчетверо листков, которые голландец тотчас же сунул во внутренний карман.
-Урожай неплохой. Я заслужил комплимент, — сказал Болей, кивнув на коричневый конверт. — Среди бумаг есть черновик пояснительной записки к ценам на машинную часть контракта одной британской фирмы — производителя, действующей на германском и русском рынках, с указанием цен по позициям. И с небольшим разъяснением: для России ценовой коэффициент составляет два — вся сумма за поставляемое оборудование увеличивается в два раза. Получение этих сведений оказалось трудоемким и опасным.
-Не сомневаюсь.
-Надеюсь, вы располагаете средствами? — вкрадчиво спросил Болей.
-Естественно.
-Вы не думаете, что справедливость требует выплатить мне небольшую дополнительную премию? — поинтересовался каминный мастер. — В некотором роде за предполагаемый риск.
Незнакомка колебалась. Затем сказала с упреком и предостережением:
-Вы неблагоразумны, дорогой друг. Финансовый вопрос, как мне представлялось, был решен раз и навсегда. Могу ли я допустить, чтобы вы его стали пересматривать при каждой встрече? Договор есть договор. Тем не менее, за последние три месяца, как мне известно, вы уже в третий раз требуете маленькую премию. Однако раньше вы безоговорочно принимали наши условия.
-Я мог бы ограничиться выполнением контракта, — возразил Болей.
-Что вы хотите этим сказать?
-То, что сказал. Я мог бы передавать вам текущую информацию и сведения, попадающие мне под руку. И более ничего. Вы ни в чем не могли бы меня упрекнуть, и это избавило бы меня от риска, на который я иду.
-Я не спорю, — согласилась незнакомка, — Ваши сведения очень ценны. Но вы могли бы, по крайней мере, оставить за нами инициативу в начислении ваших гонораров. Я не против жеста, но я против, чтобы нас на него вынуждали.
И она добавила не без горечи:
-Я принимала вас за идеалиста, но теперь мне кажется, что вы человек корыстный.
Лицо Болея исказилось.
-Вы ошибаетесь, — сказал он изменившимся голосом. — Если бы я был корыстен, то давно бы уже занимался другим делом, более прибыльным.
-Каждый сам правит своей лодкой.
-Вы оскорбили меня, обвиняя в корысти.
-Поставьте себя на мое место, — ответила незнакомка.
-Я для себя, что ли прошу деньги? — сказал Болей. — Моя информационная сеть обходится мне теперь гораздо дороже.
-Хорошо, дорогой друг. Я попрошу пересмотреть вашу ставку. Через две недели я дам вам ответ. Не обещаю вам ежемесячную добавку, но…, если вы снабдите меня дополнительной информацией, которой мой шеф придает большое значение, то, может быть, и я добавлю от своих щедрот.
-Коли вы так настаиваете, я сделаю все, что будет в моих силах, — заверил Болей. — Однако пока не будем делить шкуру неубитого медведя, так?
-Так. Теперь вот, что…Вы слыхали, в городе Зволле местные активисты в поисках вдохновения для торжеств, посвященных очередной годовщине города, перерыли весь муниципальный архив, но ничего примечательного не обнаружили…
-А что они искали? Доказательства того, что Зволле — родина европейских слонов? Город посреди непроходимых болот. Скука.
-Кстати городу исполнилось семьсот тридцать лет. Вас, как голландца и патриота, это должно было бы заинтересовать…
-Даже и не вполне круглая дата. Что ж, мы лишний раз доказали, что являемся чрезвычайно скучным народом.
-Не скажите, господин Болей. Между прочим, фортуна может смилостивится над организаторами городского праздника, как смилостивилась когда — то и над судьбой самого Зволле.
-Каким же образом?
-Предположим, случайно на глаза одному историку, архивисту, попадется письмо, датированное, скажем, тысяча двести девяносто четвертым годом, в котором сообщалось бы, что Зволле был первым городом, признавшим Любек «столицей Ганзы»!
-Ганзы?
-Да. Ганза к тому времени существовала уже более сотни лет как аморфное объединение купеческих гильдий и торговых городов Германии. И лишь на рубеже тринадцатого и четырнадцатого веков возникли исторические предпосылки к созданию формального союза. На роль «предводителя» союза претендовал германский Любек.
-И что?
-Как что? Любек добровольно, и самое главное — за счет собственной казны финансировал корабли, которые защищали и охраняли торговые пути на Балтике от пиратов!
-Вы кто? — спросил Болей.
-Это не важно. — ответила незнакомка. — Мне вас рекомендовали. Я обратилась к вам. И прошу вас выполнить маленькое поручение, которое имеет для меня определенное коммерческое значение. Никакого криминала, никакого шпионажа, если вы этого опасаетесь. Вы поедете в Зволле и поможете найти там это письмо. У вас ведь есть знакомые, так или иначе связанные с историками? Знаю, что есть. Представляете? С вашей помощью найдется письмо, которое сможет послужить неожиданным поводом для превращения очередной некруглой даты местного праздника в событие поистине европейского масштаба! Зволле поддержал Любек!
-Зачем это вам?
-Ну, как зачем? Может быть, я испытываю соблазн представить возрождение давно усопшей и старомодной коммерческой структуры в Европе как игру капризного случая или очередную костюмированную фантазию. Только представьте себе, как это можно будет подать: «возрождение идей и духа европейского города на основе не признающих границ принципов Ганзейского союза». И все это, разумеется, на благо упрочения экономического и гражданского единства Европы! Мне будет о чем писать в обзорах для экономического еженедельника. Только коммерческая информация. И чуть — чуть политической. Я работаю на статистическое бюро. И по совместительству, так сказать, на экономический еженедельник господина Холманна. Он этим интересуется. Я хорошо вам заплачу.
Нильс Болей внутренне напрягся — старый знакомец и однокашник по университету, Корнелиус Холманн, когда — то служивший в голландской секретной службе. С подобной репутацией он мирился, саркастически улыбаясь. Болей время от времени помогал приятелю: подобная работа щекотала нервы и ему это нравилось. Собственно, такие люди, как Болей, есть у каждой секретной службы. «Штучный товар — довоенная работа»…С одной стороны, они работают кем угодно, иногда даже умудряются делать успешную карьеру. Они могут быть писателями, репортерами, преподавателями, врачами, архивистами, каминными мастерами. Но это всего лишь прикрытие, удобная ширма. Такие люди нужны для связи, для сбора информаций в других городах, или в других странах, куда они прибывают, не вызывая ненужных подозрений.
-Я должен буду протелефонировать Холманну…
-Конечно. Звоните. Можете прямо сейчас. Или сделаете это чуть позже?
-Позже…
-Хорошо. Но вернемся к делу, вы не против?
-Но почему именно Зволле?
-Поддержка кандидатуры немецкого Любека будет выглядеть весомее, если будет исходить не от германского, а от голландского города, причем в тот период истории, когда Голландия уже безоговорочно определилась как торговый конкурент немецкого купечества.
-Вы немка? Почему бы вам самой…
-Это исключено, господин Болей. Могла бы сама, я тогда бы и не пришла к вам, в вашу мастерскую.
Незнакомка достала из маленькой сумочки конверт плотной бумаги.
-Вы можете, я знаю. И там же задаток. Часть вашего гонорара.
Болей взял из рук незнакомки конверт, вытащил несколько десятифунтовых банкнот.
-Да вы что, спятили? Платите фунтами за какую — то чепуху, а за настоящие информации скупердяйничаете положить хорошую цену! — ошарашенно воскликнул он.
-Как только у вас язык поворачивается говорить такое? Я вовсе не спятила. Вы можете спокойно взять деньги. У меня они не последние.
-Во мне растет смутное предчувствие. Я только не могу понять, откуда оно появилось.
-Не надо беспокоиться. Придет время, и вы поймете. Это статистика. Это кругозор. Это мировая экономика. Везде так заведено.
-А письмо? Оно действительно существует?
-Конечно! Разве стала бы я обращаться к вам с просьбой помочь отыскать подделку? Вы же специалист в подобного рода делах.
-И я помогу найти документ в муниципальном архиве Зволле?
-Да. Я просто подскажу, где его искать. Вы подскажете специалистам. А в остальном полная свобода.
-Бумагу с подсказкой я должен буду сжечь?
-Лучше съесть. Шутка.
-Это попахивает импровизацией, состряпанной кое — как на коленке. Такое меня не устраивает. Я слишком рискую.
-Ничем вы не рискуете. — поморщилась незнакомка.
-И к чему эта интрига? — спросил Болей.
-Никакой интриги. Я же объяснила вам, в чем смысл. Вы же не только каминный художник, но и коммерсант. Все просто: бросьте камень и пойдут круги по воде. Вы бросили камень, круги пошли. Я тоже брошу камень, напишу, увидят, услышат, прочитают и станут развивать идею дальше и выше. Возникнет интерес — к акциям, к ценным бумагам, к рынку. Начнется игра. А в этой увлекательной игре ставки растут, либо понижаются. Но те, кто играет, в любом случае остаются не внакладе.
-Ну, допустим…
-Бросьте камень, отыщите подлинное письмо, перекиньтесь несколькими умными фразами и все…
Она достала из сумочки записную книжку, черкнула в ней что — то. Затем вырвала страничку из своей записной книжки:
-Вот адрес маленького кафе в Зволле. Называется «Люмен». Он расположен в бывшем полицейском участке, построенном в 1614 году, и представляет собой идеальное сочетание исторического и современного. В наличии богатый выбор прекрасного вина и много видов сыра в меню. Там играют в го или как там еще называется эта игра. Пусть это, однако, вас не смущает. Меня вы можете застать там дней через шесть — семь. Каждый вечер. Отыщете письмо, загляните. Пароль и отзыв прежние. Я познакомлю вас с одним господином, моим коллегой. Он обожает камины ручной работы…
19 августа 1932 года. Четверг.
Москва. Никольская улица.
…Виктор Николаевич Мещерский являлся одним из самых авторитетных промышленников страны. Предприятия Мещерского входили в число самых современных в России и в Европе, производя многие виды технической продукции: паровозы, вагоны, пароходы и теплоходы, сельскохозяйственные машины. Мещерский занимал не менее восьми должностей в руководящих органах различных компаний с правлениями в Москве (был председателем правления Русского сельскохозяйственного товарищества «Работник», занимавшегося производством сельскохозяйственной техники; являлся директором — распорядителем Общества Коломенского машиностроительного завода, Общества железоделательных, сталелитейных и механических заводов «Сормово» и Общества «Шестерня — Цитроэн»; был членом правлений Общества механических заводов «Братья Бромлей», Общества Выксунских горных заводов, Пароходного Общества «Океан» и Русского судостроительного общества), а также входил в совет Международного коммерческого банка. К слову, продукция его заводов отмечалась многочисленными призами, в том числе и на международных выставках.
К нему — то и обратился Алексей Дмитриевич Покотилов. Обратился с предложением встретиться и переговорить…
Не вхожий в Кремль, несмотря на все свои богатства и положение в финансовом мире России, Покотилов позвонил Мещерскому рано утром, в четверг:
-Покотилов беспокоит. Приветствую, дорогой мой Виктор Николаевич.
-И я рад приветствовать вас. Хотя час и ранний.
-Поднакопилось дел, времени не хватает все разгрести, — натянуто хохотнул Покотилов, — Вы тоже службу служите? Не уделите мне несколько своего времени?
-Отчего же, уделю. Не боитесь? Я ведь в опале нынче…
-Когда вам удобно будет? Давайте, пообедаем вместе. Хотелось бы обмолвиться с вами парой — тройкой фраз.
-У вас в офисе пообедаем, что ли? — в голосе Мещерского явственно послышалась издевательская нотка.
-Ох, не люблю я этого американизма — офис, офиса, в офисе. — деланно рассмеялся в трубку Покотилов. — А что делать? Приходится шагать в ногу со временем, отказываться от приятных слуху доморощенных старомодных анахронизмов. Не так ли?
-Так ли, так ли.
-Так что насчет обеда, Виктор Николаевич? Часика в два вас устроит? Давайте в «Московском»?
-Вполне устроит, Алексей Дмитриевич.Тем паче, в России живем. Пусть в Европе встречи назначают на службе или же в кафе за стаканом сельтерской.
…Покотилов не стал вызывать к подъезду своего офиса на Дорогомиловском проспекте прекрасный, хотя и несколько старомодно смотревшийся семидесятипятисильный «ролльс — ройс», типа «Сильвер Гоуст ту» — «Серебряный Дух — 2», двумя неделями назад доставленный из Англии через Архангельск. Жаль, что нельзя отправляться на встречу с деловым партнером на «роллс-ройсе» — Мещерский из старинного русского дворянского рода, ведущего свое начало, по сказаниям древних родословцев, от татарина Кутлубуга, выехавшего в Московию в первой половине XIV столетия из Большой Орды, мог и не понять, вызывающая роскошь его не трогала, скорее раздражала. Жаль…Латунные ручки «ролльс — ройса», петли, рожки сигналов, маленькие фонарики у лобового стекла всегда так весело блестели, начищенные старательным шофером. Тончайшая замша подушек была готова принять в свое лоно седока. Мягкость сидений удачно сочеталась с двойными рессорами задней оси, создававшими поистине королевский комфорт. Алексей Дмитриевич потому и заказал себе такой автомобиль, что знал — британское королевское семейство пользуется только произведениями фабрики компаньонов Ролльса и Ройса. И он не прогадал. Авто было действительно чудом британской техники. Впрочем, и дороговизны. Одно только шасси стоило около тысячи восьмисот фунтов стерлингов — состояние. Кузов — седан, выполненный за особую цену лучшим каретником Манчестера Джозефом Кокшутом, работавшим на Ролльса и Ройса, настоящее произведение искусства.
Покотилов поскромничал, взял таксомотор, доехал до Арбатских ворот и дальше пошел пешком. Он решил прогуляться немного перед деловым обедом, хотя погода и не располагала к прогулке: было довольно прохладно. Алексей Дмитриевич неспеша миновал Воздвиженку ( ее открывал чудесный, будто бы из сказки, терем, здание Главного архива Министерства Иностранных Дел, «дедушка русских архивов» — с фигурными наличниками, крутой крышей, острыми башенками, и шатровой колокольней церкви, соединенной переходом с главным зданием; все это сказочное разнообразие было окружено ажурной каменной оградой со стройными башенками), ворота с прорезными бойницами проездной Кутафьи башни, белеющей, точно шатер без крыши, остановился у перил моста через Неглинку, засмотрелся на Кремлевский сад*, раскинувшийся между речушкой и кремлевскими стенами. Это позволило ему уйти от тревог сегодняшнего дня.
Тревог хватало. В России все как — то, в последние года три, стало тянуться дело, кредиту нет, денег нет, всякие сделки с ужасными проволочками. Да и вообще, был Покотилов в последнее время в брезгливо — раздражительном настроении. Эта Москва и сердила, и подавляла его, и совершенно раздражала его. Он остро чувствовал ее «русопятость», несмотря на отовсюду лезущую европейскость.
Внизу темнели аллеи сада. Сбоку на горе уходил в небо бельведер Румянцевского музея с его стройными павильонами, точно повисший в воздухе над обрывом. Чуть слышно доносилась езда по оголяющейся мостовой…
Покотилов через Троицкий мост прошел в Верхний Кремлевский сад (с моста можно было спуститься в сад по чугунным лестницам) и пошел дальше. Справа, за кремлевской стеной, сухо и однообразно желтел корпус Арсенала, слева, за площадью, у Моисеевской церкви*, белели корпуса Московского военно — топографического училища*. Гул соборных колоколов разливался тонкою заунывною струей. Он скорыми шагами прошел сад, вышел за ограду, повернул вправо, миновал здание бывшего Земского приказа, ныне превращенное в исторический музеум, поднялся на Красную площадь.
Возле Иверской у Воскресенских ворот готовили справлять торжество — «Московский» трактир праздновал открытие своей новой залы. В самом начале Никольской улицы, на том месте, где еще три года назад доживало свой век длинное двухэтажное желтое здание старых присутственных мест, высилась теперь четырехэтажная, в американском стиле, тяжелая громадина кирпича стали и стекла, построенная для еды и попоек, бесконечного питья чаю, трескотни дансинга. Над третьим этажом левой половины дома блестела синяя вывеска с аршинными буквами: «Ресторан».
Покотилов уже успел побывать там двумя днями ранее, на «предварительном открытии», по частному приглашению хозяев ресторана, с коими время от времени проворачивал интересные «гешефты». Как не отнекивался, как не хотел идти в очередное купеческое бахвальство, а пришлось пойти. За владельцами — сплошь старомосковские купеческие фамилии, а за фамилиями — вековые традиции. Нельзя не «уважить». «Тит Титычи». Но Покотилов не любил «Московский», называл его «типичным купеческим ватерклозетиком»; старая зала трактира ничем не отличалась на вид от первого попавшегося заведения средней руки. Эдакий осколок старой Москвы со спертым влажным воздухом, запахом кипятка, половиков и пряностей, типично московскими купеческими обедами; с выписной рыбой «barbue», со щами, с гурьевской кашей, с расстегаями, с ботвиньей. Еще и шато — икем и «ерофеич». Длинный коридор с кабинетами, отделением под свадьбы и вечеринки, с нишей для музыкантов. Старая зала ресторана — это чугунная лестница, вешалки обширной швейцарской со служителями в сибирках и высоких сапогах. Покотилов сплюнул.
Площадь перед Воскресенскими воротами полна была дребезжания таксомоторов. «Таксеры», коих московская публика по — прежнему кликала извозчиками — лихачами, выстроились в ряд, поближе к трамвайным рельсам. Трамваи, редко в один вагон, больше в два, в три, то и дело ползли вверх, к собору Святой Троицы на Рву (к храму Василия Блаженного), вдоль Верхних торговых рядов, и вниз, к Тверской, к «Националю», грузно останавливаясь перед Иверской. На паперти в два ряда выстроились монахини с книжками. Две остроконечные башни Воскресенских ворот с гербами пускали яркую ноту в этот хор впечатлений глаза, уха и обоняния. Минареты и крыши Главной аптеки давали ощущение настоящего Востока. Справа была темно — красная кирпичная стена Кремля…А за стеной виднелись огромные золотые шишаки кремлевского храма Святая Святых и семиярусной колокольни «Ивана Святого», колокольня «Ивана Великого».
Покотилов бесшумно отворил дверь, неторопливо вошел в старую залу «Московского» и внимательно — цепким взглядом окинул ресторан. Зала ресторана уже начала пустеть. Это был час «китай — городских биржевых маклеров» и «зарядьевских зайцев» почище, час поздних завтраков для приезжих и ранних обедов для тех, кто любит проводить целые дни за трактирно — ресторанной скатертью. Американцев, англичан и немцев тотчас можно было признать по носам, цвету волос, коротким бакенбардам, конторской франтоватости, броской деловитости костюмов. Они вели за отдельными столами бойкие разговоры, пили не много, но угощали друг друга, посматривали на часы, охорашивались, рассказывали случаи из практики, часто хохотали разом. Тут же сидели мелкие шустрые маклаки из жидков, таинственного вида носатые греки…
Русских в зале было немного. Ближе к буфету, за столиком, на одной стороне выделялось четверо военных — и в старом ресторане обычно сиживали гвардейцы из первых полков…*: трое лейб — гвардии драгун из Гундертмаркова полка* и лейб — гусар в жупане из жёлтого сукна с серебряными нашивками на груди, с воротником персикового цвета. Они «тянули» портер и дымили бриннеровскими* сигарами. В одной из ниш два сибирских купца — лесопромышленника в корейских собачьих жилетках, крестились, усаживаясь за стол. Каждый дал лакею по медному пятаку. Они потребовали одну порцию селянки по-московски и едва усевшись, залпом, одну за одной, выпили по три рюмки травнику, молниеносно поданных расторопным буфетчиком.
За большим столом, около самого бассейна, поместилось только что, по — видимому, приехавшее из провинции семейство: дородный отец при солдатском Николае Чудотворце на сером пиджаке, с двойным подбородком, субтильного, болезненного вида мать, одетая в платье от «Джоан Кроуфорд» с расширенной юбкой, уравновешивающимися пышными многослойными воланами на рукавах, что зрительно сильно расширяло плечи, гувернантка, одетая по последней американской моде, в темное платье с белым воротничком, с широкого кроя плечами, и в туфлях на гуттаперчевой подошве, трое подростков, в стандартных костюмах с приталенными пиджаками и широкими плечами, родственница — девица, в женственном и невероятно стильном вечернем платье в стиле Чикаго, бойкая и сердитая, успевшая уже наговорить неприятностей суетливому лакею, тыча ему в нос «вы», к которому, видимо, не была привычна с прислугою. Семейство, с поезда, с утра, наверняка успевшее побывать в нескольких близлежащих модных магазинах (а таковых в Москве, на Кузнецком мосту, было великое множество: знаменитые русские модные дома «Поль Пуаре», «Джон Редферн», «Дреколль», «Катрин Парель», создательницей которого была графиня Тея — Екатерина Бобрикова, знаменитая манекенщица Дома «Ланвэн», «Мэгги Руфф», «Жак Дусе», «Мадам Шерюи», «Сестры Калло», а также «Мейнбохер», основанный американцем Мэйном Руссо Бохером, «Робер Пиге», «Аликс Бартон», «Эльза Скьяпарелли», «Жак Фат», «Жан Дэссе», «Кристобаль Баленсиага» — столица России по праву считалась законодателем моды в Европе) обедало с запасом, на целый день, отправляясь осматривать московские соборы, и до ужина попасть в Денисовский пассаж, где родственница должна непременно купить себе подвязки и пару ботинок и надеть их до театра. А билеты рассчитывали добыть у барышников.
Рядом с семейством восседали и плотно закусывали несколько молодцов в деловых костюмах. Они завистливо поглядывали время от времени то на иностранцев, то на лесопромышленников. «Московский трактир» доедал свои поздние завтраки и ранние обеды. Оставалось пять минут до двух часов.
Алексей Дмитриевич прямиком направился через ряд комнат, набитых мелким торговым людом, мимо «чистых кабинетов», отделанных березой, липой, сосной, известных тем, что там пьют чай и завтракают воротилы Гостиного двора. Покотилов расслышал голос Алексея Денисова, российского, а пожалуй и мирового, «льняного короля», владельца Денисовского пассажа: поплевывая и слегка шепелявя, он громко рассуждал о политических делах. Покотилов взглянул на половых, вытянувшихся, словно гвардейцы на параде: здесь служили иначе, чем в других залах ресторана; ходили едва слышно, к гостям обращались с почтительной сладостью, блюда подавали с ошеломляющей быстротой, приборы меняли молниеносно…Половые — с неподвижными и напряженными лицами слушали разговоры, от которых в воздухе пахло миллионами рублей.
Новая зала ресторана поражала приезжих из провинции, да и москвичей, кто в ней успел побывать, своим простором, светом сверху, движеньем, архитектурными подробностями. Чугунные выкрашенные столбы и помост для дефиле, выступающий посредине, крытый блекло — голубой ковровой дорожкой, с купидонами и завитушками, наполняли пустоту огромной махины, останавливали на себе глаз, щекотали по-своему смутное художественное чувство даже у заскорузлых обывателей. Идущий овалом ряд широких окон, с бюстами русских писателей в простенках, показывал изнутри драпировки, светло — голубые обои под изразцы, фигурные двери, просветы окон, лестниц. Бассейн, с аккуратным в модернистском стиле фонтанчиком, прибавлял к смягченному топоту ног по асфальту тонкое журчание струек воды. От них шла свежесть, которая говорила как будто о присутствии зелени или грота из мшистых камней. По стенам залы стояли пологие диваны темно-малинового трипа и массивные, вольтеровские кресла. Они успокаивали зрение и манили к себе за столы, покрытые свежим, глянцевито — выглаженным бельем. Столики поменьше, расставленные по обеим сторонам помоста и столбов, сгущали трактирно — ресторанную жизнь. Черный, с украшениями, буфет под часами, занимающий всю заднюю стену, покрытый сплошь закусками, смотрел столом богатой лаборатории, где расставлены разноцветные препараты. Справа и слева в передних стояли сумерки. Служители в голубых рубашках и казакинах с сборками на талье, молодцеватые и степенные, молча вешали верхнее платье. Из стеклянных дверей виднелся обширный, только недавно обустроенный, вход в ресторан, с огромным лифтом, с лестницей наверх, завешенной триповой веревкой с кистями, а в глубине мелькала езда Никольской улицы, блестели вывески и подъезды. Большими деньгами дышал и вся новая зала ресторана, отстроенная американцами, на русские деньги, на славу, немного уже затоптанный (за два — то дня!), но все — таки хлесткий, бросающийся в нос нью — йоркским комфортом и убранством.
В новой зале в одиночестве, возле бассейна, сидел старик. Он был похож на высохшего отставного французского генерала с нафиксатуаренными усами с карикатуры времен начала века: продолговатое восково — желтое лицо, лысая голова — видать, большой барин. Он ел медленно и брезгливо, вино пил с водой и, потребовав себе полосканье, вымыл руки из графина.
…Мещерский расположился в углу, заняв, как и подобает, лучшее место. Он видел одновременно всю залу, буфет, стеклянные двери входа и лестницу. В поле его зрения попадало все, что происходило в зале. С левой стороны министра прикрывала стена. Он был одет в строгий «сэлфриджский» костюм. В таком костюме мужчина сразу приобретал прямую «английскую» осанку и солидный внешний вид. Мещерский поднялся, протянул Покотилову обе руки и пожал свободную правую руку Алексея Дмитриевича. Во всех этих движениях проскользнула искательность; но улыбающееся благообразное лицо сохраняло достоинство.
-Пожалуйте, пожалуйте, Алексей Дмитриевич. Я уж распорядился закуской!
-Только имя ваше назвал, так меня сейчас же провели в залу.
-Я приказал заранее. — сказал Мещерский.
-Приказали? — Покотилов рассмеялся задыхающимся смехом. Мещерский, тонко пошутивший, ему вторил.
«Московский трактир» был своеобразной вотчиной «китай — городских». Покотилов не принадлежал к выходцам из старинных купеческих фамилий «Китай — города», московским миллионщикам. Он также не принадлежал и к выходцам из «Зарядья», где верх держали представители еврейской финансовой и торговой верхушки — так, в пику Уолл — стриту, именовали себя центры московских заводчиков и фабрикантов. Китай — городом называлась в Москве ее торговая, центральная часть, состоящая из трех главных улиц — Никольской (центр книжной торговли, здесь был самый известный и крупный книжный магазин Сытина), Ильинки (МИД и иностранные посольства) и Варварки (банки, биржа, торговые конторы), и еще так называемого Зарядья. В Зарядье находилось Глебовское подворье — единственное место в Москве, где предпочитали останавливаться в Москве еврейские купцы. Все это соединялось переулками и различными проездами. Поехать в «город», пойти в «город», значит отправиться в эту часть города. Вся территория от Никольской до Варварки представляла собой некий московский Сити, а дальше — на отрезке между Солянкой и набережной — был уникальный квартал еврейской застройки. О нем не писали в путеводителях, но упоминали во многих мемуарах: возник почти что московский Житомир, настоящая новая торговая слобода. Здесь скапливалась вся торговая сила, здесь сосредоточены были огромные капиталы, здесь, так сказать, была самая сердцевина всероссийского торгового мира. Район сделался уже настоящим деловым центром Москвы. Зарядье не было еврейским гетто в его европейском понимании. Вообще-то, со времен Средневековья, это был довольно престижный район. Зарядье — это один из древнейших посадов города, возникший возле главной Речной пристани на Москва — реке. В XVI — XVII веке этот район был довольно плотно застроен богатыми двух — и трёхэтажными каменными зданиями, владельцами которых были известные богачи. В нижних этажах находились лавки и склады, а верхние были жилыми. «Китай — городские» «мерковали»* против «зарядьевских» — половчее старались прижать иудейских конкурентов, равно как и польских, и армяно — татарских, и включить их в себя, подчинить своим интересам. «Зарядьевские», за которыми стояли интересы заграничного капитала, упорно сопротивлялись. Торгово — финансовые войны сотрясали московский Сити. Сталкивались интересы доморощенной московской заводско — банковской группы и европейски ориентированных фабрично — банкирских еврейских кругов.
Покотилов же, как и Мещерский, представлял третью силу русского Уолл — стрита — потомственное дворянство. Интенсивное развитие сферы коммерции, происходившее в России, заставило представителей многих традиционных сословных групп, ранее не связанных с ней или даже относившихся к предпринимательской деятельности с явным предубеждением, обратить на нее внимание. Выходцы из дворян приобрели существенное представительство в среде «торгово — промышленного сословия». Немало дворян к этому периоду входило в состав деловой элиты страны, то есть слоя крупнейших и влиятельнейших коммерсантов. «Третья сила» русского Уолл — Стрита играла по своим правилам…
-Помнится, был я в одном старокупеческом банке. — смешливо сказал Мещерский. — При мне выдали какому -то мужику в тулупе двадцать тысяч рублей с устным условием возврата денег через полгода. Мои справедливые опасения в вероятном обмане, высказанные мною, как человеком, безусловно разумным, были отвергнуты со смехом. Мне сказали, что такого не может произойти, поскольку все не только хорошо знакомы, но и дорожат взаимными отношениями. К тому же о делах друг друга каждый неплохо осведомлен, и обмануть удастся только один раз. После чего и глаз не показывай и не живи на свете. Да, вот такое оно, русское маклерство. Доверие и кредит, с участием сердца и опыта.
-Русское купечество отвергает напрочь и безусловно финансово — денежные операции и очень подчеркнуто избегает банковско — кредитной сферы.
-Все меняется в этом мире. — вздохнул Мещерский. — Уж давным — давно век двадцатый наступил. Исконные предписания морали блюсти невозможно.
Мещерский и Покотилов сели за стол. Тотчас же подошли двое официантов, по старинке именуемые половыми. Стол в минуту был уставлен бутылками с пятью сортами водки. Балык, провесная белорыбица, икра, сыр и всякая другая закусочная еда заиграла в лучах искусственного солнца своим жиром и янтарем. Не забыты были и ранее затребованные Никольским соленые хрящи. Покотилов ко всему этому столовому изобилию, заказал еще паровую севрюжку и котлеты из пулярды с трюфелями. Указано было и красное вино.
-Какой номер — с? — спросил лакей.
-Да все тот же. Я другого не пью.
И Покотилов ткнул пальцем в большую карту вин.
-Груши разварные с рисом не желаете ли — с?
-Нет.
Кушанья поданы были скоро и старательно. Подано было и шампанское.
-Давайте к делу, Алексей Дмитриевич, или перекусим сначала? — спросил Мещерский. — Время выкроил для вас, но оно поджимает…
-А ведь на ловца зверь. Я хочу с вами союз заключить.
-В каком смысле? — спросил Мещерский.
-Да в том, что вам надо быть моим доверенным лицом в одном, думается мне, весьма перспективном и грандиознейшем проэкте. Сей проэкт нуждается, как бы сказать — выразиться? Ну, скажем, в некотором обеспечении именно по вашей линии…
-Агентом? — переспросил Мещерский, переставив ударение.
-Именно! Ха, ха! Не удивляйтесь, мой разлюбезный. Я ж не в сыщики вас беру. Не в соглядатаи. В компаньоны. Я предлагаю соединиться. На перспективу. Ну не пойдете же вы ко мне в конторщики или нарядчики? Предлагать подобное одному из богатейших людей России — нонсенс! А вот компаньоном — у вас капитала предостаточно…
Покотилов помолчал, сказал резко, деловито:
-Пай предложу вам с удовольствием. Хотя, что вам пай? Вы можете быть весьма и весьма полезны нашим операциям и теперь и после…И наоборот. У меня в голове много прожектов. Я целые дни занят, разрываюсь, как каторжный, и страшно от этого теряю…Тут надо человека отыскать, туда заехать, там понюхать, тут словечко замолвить. Вот и необходим компаньон! Но какой? Вы не обижайтесь…такой, чтобы стоил компаньона.
-Понимаю, понимаю. — тихо повторил Мещерский.
-Дык, не вы ко мне пришли. Я к вам.
-Вы, я слышал, теряете верных вкладчиков…
-Есть такое.
-Акционерный капитал вашей компании слишком распылен. Нет единого лидера. Группа ослаблена.
-В этом моя слабость.
-Увы, не единственная.
-Что вы этим хотите сказать?
-Я тут посмотрел…В середине мая было куплено около полутора тысяч акций. В начале июня — уже четыре тысячи, в конце того же месяца — шесть. В июле — семь тысяч. На минувшей неделе — одиннадцать тысяч акций.
-Немного? — Покотилов закурил и с любопытством посмотрел на Мещерского.
-Да. Немного. Всего около тридцати тысяч акций. Но тенденция к увеличению скупаемых акций наблюдается ежемесячно. И в чьи именно руки перешли эти акции? И почему они перешли?
-Почему, объяснить как раз не сложно, так?
-Не знаю. Это было бы здорово знать, но у меня складывается ощущение того, что некие игроки, обладая кое — какой информацией, хотят заполучить в обозримом будущем блокирующее меньшинство. Чтобы потом делать погоду в предприятии. Возможно, это делается с целью извлечения прибыли, будущей, перспективной. Тогда это один коленкор, как говорят среди извозчиков — таксеров. Возможно, это делается с целью серьезно осложнить дела ваши, помешать вам. Тогда уже другой коленкор. Но вот, что интересно: кто — то из европейских финансовых воротил начал организовывать прессу. В газетах появились статьи о предстоящем крахе тех компаний, которые вложили свои сбережения в акции русских транспортных фирм. Они были сконцентрированы в основном вокруг будто бы высоких политических рисков в России. Оттого и определенное волнение на биржах — падают котировки русских ценных бумаг. Ваших — тоже. Вложения были поначалу чисто портфельными — бумаги скупали в момент падения их котировок. Но теперь они могут превратиться в стратегические, особливо ежели воспоследуют падения резкие и глубокие.
-Понятия не имею. Кто воротила? Известно?
-Нет. Затаился, замер. Он ждет. Его биржевые «зайцы» ждут.
-Ждут? Чего?
-Некоего события. Или событий. Едва что — то произойдет, «зайцы» начнут стремительно скупать подешевевшие акции на открытом рынке, скупать тотально, заручившись пакетом блокирующего меньшинства и подбираясь к контрольному пакету акций. Потом пойдет взвинчивание цены на акции. Прибыль, чистый барыш составит баснословную сумму.
-Есть наметки, кому могла быть выгодна подобная комбинация?
-Имеются некоторые предварительные материалы. Я набросал список фамилий…Несколько европейских брокеров, способных провернуть подобную операцию. Они достаточно крепкие. Но это все лишь наметки, так сказать…
-Как вы глубоко прониклись в дела моей группы. — сказал Покотилов, — Так по рукам?
-Смотря, какое дело. Не криминал же, в самом деле?
-Нет, упаси вас Господь! Идея и дело хороши! Если выгорит — весь мир в карман положить сумеем.
-Прямо так и весь?
-Согласен. Не весь. Всю мировую морскую торговлю и, пожалуй, все транспортные железнодорожные перевозки. Мало?
-Немало. — сказал Мещерский.
-Я тоже полагаю, что в самый раз будет. Да и государственный резон есть. Как — никак, русские мы, должны и о государстве Российском радеть. И тянуть нечего. Проволочка всякому делу — капут!.. А положение простое — процент. Вам наверное сказывали, что я умею платить и делиться?
-Сказывали. Я такой же.
-Так вот. Я вам вкратце изложу идейку, а вы, как человек стратегического ума, ее оцените. А после прикиньте будущие перспективы.
-Хорошо.
-С полгода — год тому назад, не важно, послал я своего старшенького, Вадима, в Америку благословенную. Образовался хороший подряд на поставку виргинского хлопка и шерсти. М-да, хороший подряд, хотя схема и выглядела несколько замысловатой. Ну да ничего не поделаешь, тому виной Великая Американская Депрессия — разучились американцы по — деловому работать, былую хватку в дансингах профукали…Словом, по контракту хлопок и шерсть доставляться должны были в порт Хобокен, это в Нью — Джерси. За доставку отвечала одна автотранспортная компания. А оттуда, нашими пароходами, перевозилось в Ригу. Судам приходилось подолгу ждать очереди на погрузку в порту. Погрузка производилась крайне медленно — грузчики с машин переваливали тюки с грузом по одному, цепляя их к стропам. Тоже — и в Риге, в порту, с трюмов в вагоны…В — общем, имели место некоторые финансовые потери. Старшенький-то у меня хват, дока в финансовых хитросплетениях, Оксфорд в свое время окончил блестяще. Его предпринимательская изобретательность позволила нащупать принципиально новый подход к морской перевозке грузов.
-Вот как?
-Да, у него зародилась идея, как более эффективно использовать морские суда при перевозке грузов и избавиться от проблем, связанных с весовым ограничением, ремонтом шин и затрат на топливо и работу водителей. Он понял, что можно использовать при погрузке только сам трейлер, никаких колес. И не один трейлер, не два, не пять, а сотни — на одном судне. Сотни контейнеров.
-Подобные идеи уже появлялись раньше у американских бизнесменов. — как бы между делом заметил Мещерский.
-Но, к сожалению, они не смогли выдержать противостояния с крупными железнодорожными компаниями. Однако Вадим подошел к делу грузоперевозок комплексно, он долго и много работал над оптимизацией процесса транспортировки грузов, искал способ сократить время погрузо — разгрузочных работ, и снизить затраты. Весной Вадим побывал на детройтском автосалоне и сделал заказ незатейливого жесткого прицепа, который впоследствии американцы окрестили «крытым вагоном Шермана». В этом прицепе он в свое время совершил несколько длительных переездов по Америке. И этот же прицеп сподвиг Вадима на мысль о том, чтобы грузы лишь один раз были загружены в контейнер в точке отправки, и выгружены в точке назначения, а на всем пути следования погрузкам и разгрузкам подвергалась только тара целиком, вместе со всем своим содержимым. А для этого нужно выполнить несколько требований, вытекающих одно из другого: во — первых, необходима стандартизация контейнера под автоприцеп и под стандартную железнодорожную платформу. Предполагается, что это будет стандарт в двадцать футов.
-Лучше шестнадцать футов. Вполне вписывается в наши железнодорожные реалии и возможности. — быстро сказал Мещерский, доставая из внутреннего кармана несколько тонких листов писчей бумаги и карандаш. — Вы ведь знаете, я в прошлом по железнодорожному ведомству…
-Как же — с, помню…
-И что же?
-Соображения имеете? Я весь во внимании…
-Вы предполагаете стандарт контейнера для перевозок в двадцать футов.
-Для повагонных отправок более целесообразны крупнотоннажные контейнеры. При перевозках грузов мелкими отправками будут использоваться универсальные контейнеры массой брутто до пяти тонн. И в три тонны, и в десять.
-Вы же замахнулись на всю мировую торговлю, значит и перевозки будут крупнотоннажные? — спросил Мещерский, делая быстрые пометки на листках бумаги. — По большей части?
-Да.
-Стандартная длина, показатель которой в переводе на английскую меру и равен двадцати футам. Несложно подсчитать, я, правда, воспользовался международной метрической системой, что такой контейнер будет иметь следующие размеры: длина — шесть метров и шесть сантиметров, ширина — два метра сорок сантиметров, высота — два метра шестьдесят сантиметров. Внутренние размеры тары: длина — пять метров девять сантиметров, ширина — два метра тридцать пять сантиметров, высота — два метра тридцать четыре сантиметра. При этом вместимость такой тары достигнет двадцати двух тонн. Без малого полторы тысячи пудов. Двухосная платформа грузоподъемностью в двадцать тонн может не выдержать. Понадобятся четырехосные платформы грузоподъемностью пятьдесят тонн. От платформы грузоподъемностью в двадцать тонн четырехосная будет выгодно отличаться меньшим коэффициентом тары, большей нагрузкой от оси колесной пары на рельсы и большей погонной нагрузкой. Однако удельная площадь пола, существенно влияющая на использование грузоподъемности вагона, у четырехосной платформы будет меньше. Ладно, предположим горизонтальные и вертикальные балки вы выполните из прокатных двутавров… — быстро сказал Мещерский не отрываясь от листков бумаги с пометками. — Грузоподъемность четырехосной платформы с продольными балками из прокатных профилей возрастет с пятидесяти до шестидесяти тонн, а тара — с восемнадцати с половиной до двадцати одной — двадцати двух тонн. Предположим, что перевозки будут осуществляться на универсальных платформах длиной тринадцать с половиной метров, а может быть и на специализированных, длиной восемнадцать с половиной метров, шириной два метра восемьдесят семь сантиметров…
-К чему вы все это?
-К тому, чтобы вы были готовы — возможны ограничения по максимальному весу, который может принять порт, а также весовые ограничения по перевозке внутри России. Вы сможете, я допускаю это, отправлять контейнер с весом груза двадцать шесть — двадцать семь тонн в контейнере. Для двадцатифутового контейнера у морских линий должны будут существовать различные ставки фрахта для легких и тяжелых контейнеров. При перевозке внутри страны учитывайте также вес самого контейнера.
-Максимальный вес товара в контейнере будет оговариваться с перевозчиком…
-То есть с вами? Вы ведь владеете судоходной компанией?
-Да.
-А потянете? Максимальный объем товара, который можно загрузить в предполагаемый контейнер, а мы считаем его, умножая геометрические размеры ящиков, длину — ширину — высоту, на количество ящиков в заказе, зависит от ассортимента товаров заказе. Например, если в контейнере все ящики одного размера, их можно уложить более плотно. Таким образом, например, в двадцатифутовый контейнер, при погрузке без деревянных настилов — паллет, входит до тридцати кубических метров товара. Если ассортимент большой, удастся загрузить двадцать семь, ну двадцать восемь кубических метров, тут конечно, нужно прикидывать тщательнее…При этом вместимость такой тары достигает двадцати двух тонн. Ну, или около того. Средние габариты двадцатифутового контейнера предназначены для транспортировки небольших или штучных грузов. Сколько будет весить морской контейнер? Вес пустого составит, думаю, эдак около или больше двух тонн. При подборе контейнера необходимо будет учесть важный параметр, сколько кубов составляет его объем? Масса груза должна, быть немного меньше внутренней площади тары…
-К чему мне все эти цифры? Есть люди, они занимаются всеми расчетами и проектированием…
-Люди — это хорошо. Но я это к тому со всеми своими цифрами, что мало одного только вашего желания заграбастать мировую торговлю. Нужна подготовка. Качественная. А не кавалерийский наскок.
-Да? Что ж, обсуждаемо, хотя мы подсчитывали и так и эдак, и сошлись все же на двадцатифутовом стандарте.
-Это во — первых? — уточнил Мещерский.
-Да. Это во — первых. Во — вторых, нужна продуманная, универсальная, простая система крепления тары, то есть контейнера, и в — третьих, наконец, нужны суда для перевозки этих самых контейнеров.
-И не менее важно было бы обеспечить возможность портов и крупных железнодорожных узлов проводить погрузку и разгрузку стандартизированной тары. — негромко сказал Мещерский.
-Я наполняюсь уважением к вам все в большей и большей степени, Виктор Николаевич. — удовлетворенно произнес Покотилов. — Теперь, когда вы примерно представляете масштабы и цели задачи…
-Вот кстати! — чересчур резко перебил Мещерский, так, что Покотилов поморщился. — О масштабах, коих еще не вполне себе представляю. Цена вопроса?
-Ну, представьте себе. Ежели размещение тонны обычного груза на судне среднего размера, скажем на моем судне, обходится в пять рубликов восемьдесят три копейки, то аналогичная операция с контейнерами обойдется…,обойдется…всего в шестнадцать копеек за тонну. Это предварительные цифирьки, конечно же…
-Ого! — уважительно и шумно вздохнул Мещерский.
-Дух захватывает? Как говорят американские шалопаи от бизнеса — оцените дивиденды! — рассмеялся Покотилов.
-Да, дух захватывает. — поцокал языком Мещерский. — Не оттого ли и суета вокруг ваших акций?
-Мой Вадим подсчитал: на загрузку и разгрузку одного моего парохода виргинским хлопком потребовалось сто двадцать шесть рабочих, которые управились за восемьдесят четыре часа. А это большие деньги, выбрасываемые на американский ветер. Да при копеечном интересе. Накладно.
-Да уж. — улыбнулся Мещерский. — Разорение…
-Вам ли не знать, Виктор Николаевич, бывает, что крах с копейки зачинается. — назидательным тоном произнес Покотилов. — Ну, да ладно. Потом о деньгах. Сперва дело!
-От меня что требуется, Алексей Дмитриевич?
-Не требуются, а просятся совсем уж сущие пустяки. Необходимо заинтересовать проектом кого — нибудь в правительстве. Государя. Но конфиденциально. Не стоит сообщать о предстоящих работах, кои я намерен развернуть в литовском Мемеле.
-Почему там?
-Верфи, мастерские, судоремонт. Незамерзающий порт близко к Европе. Относительная периферия, которая не привлечет пристального внимания акул мирового капитала к кое — каким работам, способным в обозримом времени произвести мировую транспортную революцию и отобрать лавры первой мировой торговой державы у надменных бриттов и американских шалопаев.
-Алексей Дмитриевич, превалирующими в экономике остаются все — таки торговые войны и протекционизм. Да и потом, нельзя забывать о других рисках. Что вы погрузите в свою тару? Основная часть груза, как я полагаю, будет составлена из импортных товаров. Потребительских. Они оперативно реагируют на изменение таких показателей как уровень доходов населения, потребительский спрос. Предположим, вам удалось наладить всю транспортную структуру. Но вдруг — торговая война? Дороги и железнодорожные пути, протянутые к портам, могут опустеть, суда останутся в гаванях, грузооборот упадет. Убытки? Убытки, да еще какие!
-Непростые вопросы…
-Конечно, для вас удобнее было бы переваливать грузы через собственные порты…
-Моя разработка понравится деловым людям. Перевозки грузов, это касается крупных поставок в первую очередь, можно будет осуществлять по четкому графику…
-Не сомневаюсь, Алексей Дмитриевич. Немцам очень понравится. Они на своем орднунге буквально помешались.
-Я предлагаю не только новую идею перевозки, но и транспорт для нее. Нужно время. Для окончательной «доводки» проэкта до ума, до предварительных моделей и опытных образцов, для испытаний в конце концов! За этот период я отберу и подготовлю опытнейших юристов для оформления патента европейского уровня, подготовлю также промышленные мощности для того, чтобы сразу, с размахом, начать изготовление стандартной тары, судов и прочего. А то, чего доброго, англичане или американцы опередят. Скорее всего, американцы, шалопаи, да палец в рот им не клади. Работают широко, с ориентиром сразу на общемировые потребности.
-Вам также понадобятся соглашения с железнодорожными компаниями, вам понадобятся железнодорожные платформы, заводы, где их будут изготавливать, понадобятся новые тарифы, вам понадобится разработать заново среднюю техническую норму загрузки двухосного вагона по фактическому соотношению прямых и перегрузочных вагонов. — задумчиво сказал Мещерский. — И много чего еще понадобится.
-Не думайте, что все вами названное упускается из вида… — ворчливо, совсем по — стариковски, сказал Покотилов. — Мы настроены произвести мировую транспортную революцию и отобрать лавры первой мировой торговой державы у надменных бриттов и американских шалопаев. Для этого нужно время.
-И правительство вам окажет необходимую поддержку? — усмехнулся Мещерский. — Пролоббирует, скажем, ваши железнодорожные интересы? Но, вопрос даже не в этом.
-А в чем вопрос?
-Вопросов на самом деле много. Морские перевозки особенно уязвимы перед Англией, которая сохраняет доминирующие позиции на морских просторах и обладает огромными возможностями обеспечить проблемы вашему проекту. С учетом непростых отношений между Россией и Англией вы, как вероятный перевозчик, рискуете попасть под тяжелую руку Лондона. Причем шанс на подобное развитие событий тем более велик из — за того, что ваша активность вызовет крайнее раздражение, если не сказать жестче — Англии, поскольку может быть воспринята как угроза положению главенствующей в мировом океане силы. Это, так сказать, политическое…
-Политические угрозы?
-Они самые. Многое определяет фактор политической стабильности. Я речь веду о взаимоотношениях России с великими державами. Один неосторожный шаг и можно попасть в жернова международной политики с неизвестным результатом. Теперь другое…Алексей Дмитриевич, как вы думаете, сколько в России заводов потенциально смогут обеспечить проект железнодорожными платформами? Я вам скажу. Восемь. Хорошо, девять, Воткинский казенный я и в расчет не беру. А фактически потянут шесть: мои Коломенский и Сормовский, Русско — Балтийский в Риге, Гартманское «Русское общество машиностроительных заводов» в Луганске, Мытищинский Егорова и Брянский братьев Джангировых. Клепают они нынче тысячу нужных вам вагонов в год. Значит, нужно будет разворачивать дополнительные производственные мощности, возможно даже, обращаться за границу с заказами. К кому? К немцам? К Круппу? А как с кораблями? Тоже нужны. Верфей может не хватить. Возникает вопрос — где взять деньги?
-Об этом и речь. Один не потяну.
-Да. Вряд ли.
-Кто потянет? Или лучше так — с кем потяну? Мне вот давеча одна банковская группа, проявившая заинтересованность в русском рынке, предложила переговоры по вопросу создания коммерческого банка, целью которого стало бы финансирование будущих операций. Но они европейцы, они не хотят пользоваться моим банком. Им нужен такой банк, где они могли бы контролировать все предложения, проходящие через банк. Что, если ваш банк предложить?
Покотилов замолчал, внимательно глядя на Мещерского.
-Помилуйте, я с вами откровенен. — сказал Покотилов, с легкой возмущенностью в голосе. — Открылся весь. Нараспашку.
-Но не до конца, Алексей Дмитриевич. — улыбнулся Мещерский. — Давайте без экивоков и недомолвок — кто еще участвует в деле?
-Вот вы от меня откровенности требуете. Но вы же понимаете, что есть причины для соблюдения конфиденциальных условий проэкта?
-Вполне. — кивнул Мещерский. — Не хотите пока назвать своих контрагентов — не называйте. Сделаете это потом. Теперь вот, что…Предположим, я соглашусь и мой банк будет финансировать все необходимые операции. Предположим, создадим общество с уставным капиталом. Предположим, я мог бы заинтересовать кое — кого в правительстве Его Величества вашим прожектом…
-Нашим прожектом, Виктор Николаевич. — улыбнулся Покотилов.
-Пока еще вашим прожектом.
-Было время, когда правительство весьма ценило такие компании, как моя… — сказал Покотилов задумчиво и спохватился, — Но, я отвлекся! Заинтересовать надо подо что — то. Голого экономического размаха маловато для помазанника Божьего. Тем паче, государь наш не имеет возможности полностью контролировать правительственную деятельность или направлять ее самостоятельно, согласно нуждам державы. А ежели царь получит действительный государственный интерес, ежели его заинтересует всерьез, то, может статься, он бесчисленные щупальца правительственной бюрократии поотрывает.
-Стало быть, нужно достойное политическое обрамление вашей задумки?
-Вы очень хорошо уловили суть. Его Величеству нужен политический проект. Он — истинный патриот, он одинаково дорожит охранением отечества и его преуспеянием.
-А под преуспеяние — ваша идея?
-Наша идея.
-Пока еще ваша. Коммерческая идея. А под нее нужна идея политическая.
-Я не могу рассчитывать, что вкупе с вами могу определять, для вящей пользы государства, политику. Не правда ли? Но я могу просить вас способствовать этому.
-Что вы сейчас и делаете — просите.
-Вот потому и прекрасно было бы, ежели вы государю предложите что — то охватное. Государственное. Соответственное. Ежели от вас придет.
-Тут надо крепко подумать, Алексей Дмитриевич. Трудновато определить, когда можно доверять людям, а когда нет. Вы мне не совсем доверяете. Ну да ладно, ведь живем мы с вами по другим законам, коммерческим. Не так ли? Во всяком случае, должны бы. Я это понимаю. Ваши сомнения. И не осуждаю.
-Даже так?
-В конце концов, у нас общие цели, даже если методы немного различаются.
-Думайте, Виктор Николаевич. К чему там в сферах склоняются, о чем сферы мыслят, вам — то лучше моего известно. Вы вхожи, не я…
-Я не вхож… — заметил Мещерский.
-Да, полноте…Узок круг вхожих и страшно далеки они от нас, финансистов. Но я пришел к вам.
-Я ценю это, Алексей Дмитриевич.
-Поверьте, у меня есть возможности обратиться с идеей к кому — то еще, близкому к царю. Поверьте, рычагов хватает и я могу пустить их в ход в любой момент. Однако я выбрал вас.
-Почему?
-Вы в значительной мере мозговой трест и источник вдохновения для кое — кого в правительстве. И для государя. И хоть государь ныне фигура больше декоративная, но не как в Англии, да и народ, уверовавший в высокое призвание царя, благоговейно чтит и все знаки его величия. А значит, примет все то, что исходить будет от царя.
-Один ретивый журналист из «Биржевых ведомостей» прозвал меня «карманным богачом». — усмехнулся Мещерский.
-Пусть его… — засмеялся Покотилов.
-Вы в игры своекорыстные не играете, как мне кажется. От идеи русской государственности, насколько знаю, себя не отделяете, а сие нынче не то, чтобы не в почете, но в загоне. Сейчас норовят протащить на европейский лад просвещенное, гуманистическое. Но, как говорится, не все в коня корм.
-Виктор Николаевич, я слушаю вас, и все больше мне кажется, что вы меня в какие — то дремучие реакционеры записываете. А ведь это не так.
-Помилуйте! В какие реакционеры?! — изумился Мещерский. — Истинная консервативная приверженность по отношению к созидающим основам государственности не исключает благоговейного отношения к заветам прошлого, к деятельной заботе о политическом, экономическом и культурном росте родной земли. Родной, заметьте. Наша держава — великая империя. Я думаю, что таковой она и должна остаться.
-Держава наша в трудном положении, Виктор Николаевич.
-Но, пожалуйста, не думайте, что вы единственный патриот.
-Ну, хорошо, не буду. — согласился Покотилов. — Но у каждого из нас позиция своя, заслуживающая уважения. Так возьметесь?
-Надо думать. — ответил Мещерский. — Много думать. Проект требует крайне осторожного подхода и тщательной всесторонней проверки, ввиду наличия в нем ряда слабых пунктов. И что же дальше?
-Дальше? — переспросил Покотилов. — А дальше мировое господство в области торговли. Устраивает?
-Надо подумать. — повторил Мещерский. — Наметки имеются? А то знаете…У нас в последнее время промышленность строится в пустое пространство…
-Дык, я вам только что, как на духу…Но мне необходима поддержка на высшем уровне. Ваша поддержка.
-Не скромничайте, Алексей Дмитриевич. Поддержка у вас наверняка есть. И за рубежом, полагаю, имеется…
-А как же — с?
-Но вам еще и страховка нужна. На всякий случай…Дайте подумать…Голландцы? — быстро спросил Мещерский. — Голландская группа, которой принадлежат восемнадцать процентов акций. Внешние хищники… Голландцы — прагматики, относятся к числу финансистов так называемой «новой волны», которые полагают разумным развитие связей с Восточной Европой и с Россией. По их мнению, это угодно европейской тенденции. Разумеется, связи должны быть под европейским контролем.
Покотилов пожал плечами.
-Немцы? Кажется, ваша пароходная компания является агентом северо — германского Ллойда. Но там слишком велико влияние американского капитала У немцев двадцать два процента акций. Совсем чуть — чуть не хватает до контрольного блокирующего пакета. Или те же американцы со своей технологической активностью? Может быть, другие европейцы, англичане, скандинавы?
-Отношения европейцев к русским капиталам все больше напоминают военные действия. Главная цель — не допустить наших к себе. Боятся, что наши российские купцы просто скупят оставшуюся часть старушки — Европы.
-Слишком много денег скопилось у наших.
-Так решили, Виктор Николаевич?
-Чем черт не шутит, может мышь и родит гору?
=======================================
Кремлевский сад* — сад, протянувшийся вдоль стен Московского Кремля от Воскресенского моста через Неглинную реку до Кремлевской набережной. Сад разбит на две неравные части: Верхний Кремлевский (от Воскресенского моста до Троицкой башни и одноименного моста) и Нижний (от Троицкого моста до впадения реки Неглинная в Москва — реку, у Кремлевской набережной).
у Моисеевской церкви* — церковь на месте бывш.Моисеевского мужского монастыря, на одноименной Моисеевской площади.
белели корпуса Московского военно — топографического училища* — старейшее в России военное училище.
обычно сиживали гвардейцы из первых полков…* — «Первыми полками» называли старейшие гвардейские части: Лейб — гвардии Конно — гренадерский Государев полк, Лейб — гвардии гренадерский Московский, Лейб — гвардии гренадерский Бутырский, Лейб — гвардии Новгородский государевой огнестрельной пехоты, Лейб — гвардии Егерский и Лейб — гвардии гренадерский Измайловский полки.
Гвардия как отборная часть войск возникла в глубокой древности. Она выступала, преимущественно как личная охрана глав государств и опора их власти. В средние века, в новое и новейшее время в большинстве стран Западной Европы это были небольшие отряды, постоянно сопровождавшие монархов и выступавшие на театр боевых действий только в случае прибытия туда государя. Эти отряды нередко формировались из наемников-иностранцев, представлявшихся более надежными. Серьезной боевой роли такая гвардия играть не могла.
В России с XVI века при царе состояла почетная охрана — рында, набираемая из отпрысков знатных семейств. Но численность ее была незначительной и никакой боевой роли она не играла. Собственно же русская гвардия возникает в XVII веке, в связи с преобразованиями Федора II, и сразу получает характер отборных боевых частей, сформированных из русских людей.
В период царствования Бориса Федоровича было создано особое подразделение иностранных наемников, состоявшее из трех сотен солдат, несших службу по охране внутренних покоев царского дворца. Общее руководство дворцовой стражей было сосредоточено в руках боярина Басманова, одновременно возглавлявшего Стрелецкий и Панский (Иноземский) приказы. В ведении панского приказа находились наемные сотни, командование которыми осуществляли иностранцы, находившиеся на русской службе ( Розен, Яков Маржарет, Матвей Кнутсон и Альбрехт Лантон).
С момента учреждения Иваном Грозным в Москве в 1550 г. первых отрядов выборных стрельцов из пищалей московские стрелецкие приказы составляли ядро постоянного военного гарнизона царской столицы. К началу XVII в. сложилась самобытная структура организации службы московских стрельцов, основанная на принципе внутренней иерархии, которая предполагала наличие определенного статуса у каждого подразделения. «А на Москве безотступно живут пять приказов стрелцов, а в приказе по пяти сот человек; а у них головы стрелетцкие, сотники, пятидесятники, десятники. А один приказ болшой, всегды с Государем, куды Государь пойдет». Остальные приказы в зависимости от текущей ситуации распределялись по воеводским полкам или отправлялись на «осадную» службу в приграничные города.
По указу царя Федора II осенью 1612 года, после окончания успешного Азовского похода, отличившемуся при взятии Азова 1 — му Московскому стрелецкому приказу Степана Караулова, даны были особые «царские» сотенные знамёна и знамёна голов, и велено было впредь именоваться Первым Московским выборным (то есть отборным) приказом (ныне — Лейб — гвардии гренадерский Московский полк). В 1614 году царским окольничим Артемием Измайловым и царским стольником, юным двадцатитрехлетним князем Михаилом Скопин — Шуйским отобраны были лучшие пищальники из московских стрелецких приказов. Принятым на русскую службу голландским офицером Букведеном было начато интенсивное обучение «начальных людей» из дворян и детей боярских для новых приказов «конного и пешего строя» по голландским военным уставам. В 1615 году Измайлов и Скопин — Шуйский сформировали два «выборных» приказа «нового солдатского строя» из обученных «голландскому уставу» московских слобожан, лучших стрельцов московских стрелецких приказов, новобранцев, «даточных людей» и стрелецких детей — Второй Московский выборный приказ нового солдатского строя (ныне — Лейб — гвардии гренадерский Азовский полк) и Третий Московский выборный приказ нового солдатского строя (ныне — Лейб — гвардии гренадерский Бутырский полк). Особенностью было то, что даже начальные люди (начальники) в эти два приказа, организованные по образцу армий западноевропейских государств, назначались отличившиеся в сражениях русские ( в числе которых: сотник Андрей Подбельский, сотник Андрей Клеусов, сотник Андрей Ртищев, принимавшие участие в обороне Новгород — Северского, Михайло Козецкий, Казарин Бегичев, одним из первых взошедший на стены крепости Азов, Федор Брянченинов, сотник Алексей Микулин и др.). Иностранцев — единицы. Второй Московский выборный приказ нового солдатского строя первоначально возглавил Посник (Кирилл) Огарев. Третий Московский выборный приказ нового солдатского строя принял князь Михаил Петрович Барятинский, а после его смерти в 1618 году — шотландец Александр (Авраам) Лесли, состоявший с 1613 года на русской службе. Приказ Огарева первоначально размещался в Арбатской стрелецкой слободе, а приказ князя Барятинского расположился в Бутырской слободе.
В 1618 году обрусевший швед Лоренц Биугге и еще один швед, офицер Монс Мортенсон, поступивший на русскую службу, сформировали в Новгороде «иноземный регимент», в который входили, кроме природных шведов и финнов, шотландцы, англичане, французы, датчане, голландцы, немцы (ныне Лейб — гвардии государевой огнестрельной пехоты Новгородский полк). Позднее, в этот приказ, ставший Четвертым выборным приказом нового солдатского строя, были направлены ратники из северных уездов Российского государства (с Вологды, Белозерья, Каргополя, Устюжны Железнопольской, Поморья, Устюга Великого, Ваги, Северной Двины, Вычегды и других северных городов и земель). Командовать приказом был назначен воевода Семен Кузьмич Игумнов. В помощь ему был дан шведский военачальник голландского происхождения Христофор (Кристофер) Сомме, бывший комендант Нарвы, состоявший с 1608 года на русской военной службе.
В 1619 году Конрад Буссов, по указу царя, сформировал Пятый «выборный» приказ «нового солдатского строя», составленный из выделенных несколькими московскими стрелецкими приказами стрельцов и принятых на службу «охочих людей» (ныне — Лейб — гвардии Егерский полк), в обязанности которого входило выставление караулов при дворцах (потешных сёлах), сопровождение государя и его свиты во время путешествий. В 1622 году Артемием Измайловым был сформирован Шестой «выборный» приказ «нового солдатского строя» (ныне — Лейб — гвардии гренадерский Измайловский полк). Позднее, в 1623 году были сформированы Рейтарский «регимент» «иноземного строя» из отборных дворян и детей боярских (ныне — Лейб — гвардии Гусарский Его Величества полк) под командованием Франца Пецнера, «Регимент латных рейтар» под командованием французского наемника Шарля д’Эберта (ныне Лейб — гвардии Кирасирский Его Величества полк) и приказ «Тульского драгунского строя» (ныне — 4-й драгунский Тульский полк) из «шкотских немцев» (шотландцев) и «ирлянских немцев» (ирландцев). В январе 1626 года шотландец Александр Лесли (старший полковник и рыцарь Александр Ульянович Лесли, командир Первого Московского выборного приказа) был отправлен в Швецию нанимать «охочих солдат пеших». Он заключил договоры с четырьмя полковниками — двумя англичанами и двумя немцами, которые обязались доставить в Россию четыре «регимента» (полка) общей численностью около пяти тысяч солдат. Один из четырех «региментов», полк Сандерсона, был полностью набран в Англии и состоял целиком из англичан и шотландцев. В Полоцком походе во время русско — польской войны 1623 — 1626 г.г. приказы нового солдатского строя и «регименты иноземного строя», отличились, наряду со старыми стрелецкими приказами.
В 1628 году иноземный «регимент» Сандерсона возглавил шотландец на русской службе Яков Краферт. В 1634 году «регимент» Краферта стал основой для формирования новых солдатских полков русской армии, однако ядро командного состава было сохранено. Позднее ( после 1640 года) «регимент» Краферта стал именоваться 1 — м Солдатским полком иноземного строя (ныне Лейб — гвардии государевой огнестрельной пехоты Смоленский полк). Тремя другими «региментами» также командовали иностранные офицеры, принятые на русскую службу. В 1637 эти «регименты» были частью распущены, а частью пошли на укомплектование московских стрелецких приказов и 2 — го Солдатского полка иноземного строя (ныне Лейб — гвардии гренадерский Ростовский полк).
Кроме того, по царскому указу было создано несколько охочеконных компанейских «хоругвей» или полков. Эти «хоругви» формировались из добровольцев иррегулярных конных частей. В их числе находился охочеконный полк, составленный из людей «Литовского списка» и литовских татар. Под «казаками литовского списка» подразумевали выходцев из Великого Княжества Литовского, вне зависимости от их национальности (поляк, литовец или белорус). В 1617 году, преимущественно из литовских и касимовских татар, был сформирован конный полк Государевой Передней стражи (ныне — Лейб — гвардии Уланский Литовский Его Величества полк). В 1621 году, в предверии войны с Польшей, из касимовских, городецких и темниковских служилых татар были сформированы два конных полка Государевой Передней Стражи — Царев (Шигалеев) и Сеитов ( ныне — Лейб — гвардии Конно — Егерский Его Величества полк).
В 1629 году царь Федор II повелел набрать «ратных людей» в костромских вотчинах Годуновых и в подмосковных селах, числившихся за дворцовым ведомством, и сформировать из них выборные полки «нового солдатского строя» — Подольский (ныне 1 — й гренадерский Подольский полк), Волынский (ныне — 2-й гренадерский Волынский полк), Угличский (ныне 3 — й гренадерский Углицкий полк), Воздвиженский (ныне 11 — й гренадерский Фанагорийский полк), Вяземский (ныне 5 — й гренадерский Полоцкий полк) и Алексеевский (ныне 4 — й гренадерский Несвижский полк), а также рейтарские и драгунские полки.
В 1633 г. правительство Федора II приступило к военной реформе. Царём было принято решение о расформировании стрелецкого войска как рода оружия. Четырнадцать существовавших на тот период московских стрелецких приказов (полков) и приказ Патриарших стрельцов были переименованы в полки «государевой надворной (т. е. придворной) пехоты», а составлявшие их сотни «старых служб служилых людей» — в роты. Также расформированы были городовые и жилецкие «служилых людей» приказы в других городах и острогах. По окончании реформы в 1640 году, из четырнадцати московских полков «государевой надворной пехоты» составлены были семь выборных полков (ныне сведенные в Лейб — гвардии Государевой Надворной Пехоты Севский, Преображенский и Владимирский полки) и три полка «нового солдатского строя» (позднее сведенные в 6 — й гренадерский Апшеронский, 7 — й гренадерский Самогитский и Лейб — гвардии гренадерский Астраханский Его Величества полки).
трое лейб — гвардии драгун из Гундертмаркова полка* — В 1650 году датчанин Иоганн Гундертмарк, представитель незнатного дворянского рода из Дании, прибыл в Москву вместе с четырьмя другими офицерами и рекомендациями от датского короля, с прошением принять их на русскую службу. Они были приняты, получили денежное и земельное жалование. В августе 1652 года Гундертмарк, принявший православие, сформировал драгунский полк. После 1660 года полком этим командовал его сын — стрелецкий полковник Тихон Гундертмарк.
С 1672 года полк неофициально именовался Драгунским Гундертмарка полком. Традиционно в его рядах служат потомки Иоганна Гундертмарка. Позднее этот полк стал Лейб — Гвардии Драгунским Его Величества полком.
дымили бриннеровскими* сигарами — сигары из второсортного табака островов Ява и Борнео, изготовлявшиеся табачными предприятиями владивостокского купца Бриннера. Имели чрезвычайно широкое распространение среди населения Дальнего Востока.
«мерковали»* — от мерковать, то есть обдумать, порассуждать.
