Виталий Пенской. Мысленный эксперимент с крулем Петрусем. Часть 2 Об аккуратном цитировании
В продолжение мысленного эксперимента с крулем Петрусем.
Белинский, который неистовый Виссарион, конечно, не ракетчик и даже не филолог, а литературный критик (гм, Бердяев о нем писал, что неистовый Виссарион «был человеком исключительных дарований и исключительной восприимчивости к идеям, но уровень его образования был невысокий, он почти не знал иностранных языков и знакомился с идеями, которыми был увлечён, из вторых рук»), писал, что
«Могла ли Россия начинать с начала, когда перед ее глазами был уже конец? Неужели ей нужно было начать, например, военное искусство с той точки, с которой оно началось в Европе во времена феодализма, когда в нее стреляли из пушек и мортир, а нестройную толпу ее могли поражать стройные ряды, вооруженные штыками, повертывавшиеся по команде одного человека? Смешная мысль! Если же Россия должна была изучать военное искусство в том состоянии, в каком было оно в Европе XVII века, то должна была учиться и математике, и фортификации, и артиллерийскому, и инженерному искусству, и навигации; следственно, могла ли она приниматься за геометрию не прежде, как арифметика и алгебра уже укоренятся в ней и их изучение окажет полные и равные успехи во всех сословиях народа?»
Как будто бы подмечено точно, но только Федот вышел не тот, поскольку если, предположим, в науках и всяких философиях Россия допетровская и отставала от Европы (правда, тут еще тот вопрос, хорошо это или плохо), то с точки зрения практики, в особенности в том, что касается военного дела, вся 2-я половина XVII в. прошла под знаком непрерывного совершенствования и военных технологий, и военной практики. Впрочем, если уж вести речь и о том, и о другом, то в этой сфере Москва никогда, начина я со времен Ивана III, не была изолирована и замкнута в башне из слоновой кости, а все военные новинки достаточно быстро перенимались и приспосабливались к русскому военному обиходу. Это касалось в первую очередь огнестрельного оружия, причем русские мастера быстро перенимали опыт и технологии у европейских учителей и дальше работали успешно вполне самостоятельно.
Тактика? Так здесь все было вполне себе неплохо и в XVI в., и тем более в следующем столетии, в особенности во время 13-й летней войны и после нее, во время конфликтов с турками — об этом в последние годы написано более чем достаточно, чтобы с уверенностью сказать — сколько-нибудь серьезного отставания в этой сфере не было. Русские полки т.н. «нового строя» (для удобства так их назовем по традиции, хоть это и неправильно) вполне себе освоили все основные тактические приемы, характерные для европейских армий времен войн Короля-Солнце и успешно применяли их на практике и против поляков, и против шведов, и против татар и турок. Не думаю, кстати, что полки того же Белгородского разряда показали бы себя плохо по той же Веной в 1683 г. — ничуть не хуже, чем поляки, если бы до этого дошло дело.
Военная администрация? Так и здесь Россия шла если не впереди всех (во всяком случае, французы при Короле-Солнце могли оспорить это утверждение), то, во всяком случае, ничуть не уступала.
Логистика? Аналогично — собрать, снабдить всем необходимым и послать 100-тыс. армию через голую степь не проблема. Много кто из европейцев мог похвастать такими достижениями?
Военная теория — конечно. до хитромудрых трактатов у нас пока не доросли, но воеводские наказы были неплохой им альтернативой, тем более что они основывались на богатом практическом опыте.
Так как о каких таких нестройных толпах можно говорить в таком случае? И основы той же математики, фортификации и инженерного искусства вполне себе были ведомы русским, пусть и на уровне практики и жизненного опыта, а не теории (за исключением навигации и основ кораблестроения, но то такое — старая Россия была сугубо сухопутным государством). Так что осваивать все эти премудрости в Москве начали еще задолго до Петра и с конца, а не с самого начала.
P.S. Впрочем, справедливости ради, поскольку Виссарион как тот посол, чем его нагрузят, то он и несет, не виноват в столь скоропалительных и поспешных выводах — он основывался на том уровне знаний о допетровской России, который сложился к 30-м гг. XIX в.