Святослав Сахарнов. Выброшенный на мель катер «РК-12»

Святослав Сахарнов

ВЫБРОШЕННЫЙ НА МЕЛЬ КАТЕР «РК-12»

—

Специально для Aley — если читали Святослава Владимировича взрослые рассказы.

Который закончил службу как Кап-2.

Расследования инспектора Морского Регистра Белова Михаила Никодимовича.

—

Белов предпринял попытку перевезти во Владивосток из Тюбкендерли, что на восточном берегу Каспия, родителей своей жены.

Не зная, как распорядиться отпуском, и привлеченный возможностью рыбалки, я, оставив на месяц контору и газовые свои плиты, сопровождал его.

Двухмоторный самолет, подрагивая и завывая моторами, нес нас над голубой синевой моря. Белесое небо неподвижно стояло за мутным стеклом иллюминатора.

Тряхнуло. Самолет накренился, тупо обрезанная плоскость его крыла приблизилась к стеклу. Под ней оранжево вспыхнули мели. Белые ниточки волн лениво ползли внизу. Впереди расстилалась серая, лишенная примет земля.

В протоке между двумя песчаными косами чернело остроносое пятнышко.

— Катер? — крикнул я Белову.

Тот кивнул.

— Похоже — сидит на мели.

Мой товарищ приподнялся в кресле и стал всматриваться в картину, прихотливо вырезанную оконным стеклом.

Гул моторов усилился. Летчик подтягивал машину к аэродрому.

Серая с коричневыми разводами земля стремительно приблизилась. Мы перешли на бреющий полет. Машину тряхнуло, сухая белая трава промчалась мимо стекла. Моторы в последний раз взвыли и смолкли.

Отстегнув ремни и вытащив из багажного отделения чемоданы, мы с Беловым направились к двери, по трапу сошли на пыльную, покрытую редким крупным песком взлетную полосу.

Сухой горячий воздух ударил в лицо.

В самолет шумно, с облегчением забирались новые пассажиры.

Мы сошли с полосы и, увязая по щиколотку в песке, направились к домам, крыши которых виднелись за ближайшими барханами.

Там оказался поселок, маленький, в одну улочку, без единого деревца или кустика — горстка домов, прижавшихся к морю, да выброшенные на берег почерневшие остовы рыбацких сейнеров.

Мы шли по поселку, и из раскрытых настежь окон на нас смотрели лица стариков.

— Когда жена была девочкой, тут был большой рыбоколхоз, — сказал Белов. — Потом Каспий начал мелеть, фарватер стал несудоходным. Умирает Тюбкендерли!

— Ваш дом далеко?

— Последний…

Мы сидели под навесом около покосившегося домика, пили густой горячий чай и беседовали с беловскими родственниками.

Прожив здесь более полувека и удачно, как они считали, пристроив дочь, старики не собирались менять место. Они охотно слушали наши рассказы о Дальнем Востоке, но упорно замолкали, как только Белов заводил разговор о переезде.

Первые же сутки в этом раскаленном на солнце поселке повергли нас с Беловым в состояние отчаянной скуки.

Самолет прилетал раз в неделю, и даже решение уехать ничего не могло изменить. Мы слонялись около домика, стараясь не выйти за серый прямоугольник его тени, пытались что-то читать, молчали и с тоской слушали, как стучит ножом на кухне старуха.

Под вечер, когда жара спадала, мы отправлялись бродить.

Сразу же за поселком берег начинал петлять. Море выплескивало в степь узкие полные теплой стоячей воды заливы. Посредине их тянулись низкие поросшие голубой травой островки.

Над степью плыли зеленые облака.

Несколько раз мы с Беловым брали лодку и выходили рыбачить. Бросив якорь, мы ложились рядом на жестком лодочном борту и, опустив головы вниз, смотрели, как, подрагивая, уходят на дно белые шнуры. Под лодкой медленно бродили, роя прозрачными мордами песок, рыбы. Желтые дымки курились на дне, отмечая их путь.

Мы возвращались домой.

Старик включал потасканный приемник с круглой шкалой, ловил Иран, и мы вчетвером слушали тихую непонятную музыку.

Однажды я упомянул о катере, который мы видели, подлетая к поселку.

— Месяц как лежит, — сказал старик. — Сам на мель взошел.

— Как это?

— А так. Никто его не звал. Не ждали его. Сам пришел, сам себе гибель причинил.

— В тумане?

— Какой у нас туман!

— Значит, мотор испортился.

— Тарахтел. Все слышали.

— Он мог иметь пробоину, — сказал Белов, — А может быть, у него вышло горючее?

— Срок капитану дадут, вот что! — сказал старик.

— На катере не капитан, а старшина.

— Старшине и дадут. Очень упорно он шел.

И старик сбивчиво рассказал, что видели редкие свидетели аварии, те, что оказались в тот день в степи за поселком.

Катер заметили утром. Сухой горячий ветер принес откуда-то дым. Синяя полоса, пахнущая травой и пожаром, вытянулась над морем.

Катер длинным рыжим пятнышком катился вдоль берега. Он то показывался в разрывах дыма, то пропадал. Затем пятнышко остановилось и стало увеличиваться — катер повернул к берегу.

После того как фарватер обмелел, суда несколько лет не подходили к поселку. Приближение катера не могло не вызвать интереса. Однако, когда пенные усы его забелели у самых мелей, любопытство сменилось тревогой. Люди на берегу стали махать руками. Катер шел, не обращая внимания на опасность. У кого-то оказалось с собой ружье. Грохнул выстрел. Но было уже поздно: попав между двумя песчаными мелями катер застопорил ход, пошел было кормой назад, остановился и накренился.

— Готов. На мели! — сказал человек, стрелявший из ружья, и побежал на аэродром дать радиограмму о случившемся.

В тот месяц погода стояла хорошая. Сутки спустя пришел пароход, стал далеко от берега, с парохода спустили шлюпку, и она забрала команду катера…

— Странная авария! — сказал я. Что вы думаете, Михаил Никодимович?

Белов пожал плечами.

— А расследовать аварию никто не приезжал? — спросил я.

— Кто его знает, может и приезжал. То нам неведомо. Не докладывают.

Как-то мы зашли с Беловым на аэродром узнать: не будет ли задержки с самолетом?

Парень в летной форме, исполнявший обязанности и начальника, и радиста, заверил нас, что самолет летом ходит точно по расписанию, и, охотно вступив в разговор, подтвердил рассказ старика.

— Я сам давал радиограмму. И доктора тоже я отправлял, — сказал он.

— Какого доктора?

— С катера. Доктор у них был. Везли его куда-то. Как на мель вылетели, матрос его на шлюпочке привез. В тот день самолет был. Очень доктор торопился. Поговорить не удалось: только они ко мне — тут машина. Я его без билета посадил — и всё.

Сообщение о докторе очень заинтересовало Белова:

— Значит, доктор улетел? А матрос?

— А матрос на шлюпочке ушел. Назад на катер. Пока я связь с воздухом держал, выхожу — его нет.

— Скажите, а больше по этому делу никто в поселке не появлялся?

— Как же! Целая комиссия. Прилетали спецрейсом. Тоже недолго были. Старшину под суд отдают. Шутка ли — катер погиб. Очень недовольна была комиссия. Говорят, у них этот год аварийный.

Мы ушли с аэродрома, перебрались через песчаную гряду, отделявшую его от моря, и побрели по твердому сырому песку вдоль воды.

— Интересно, зачем на катере был доктор? — спросил я.

Белов шел впереди. Отпечатки его башмаков вспыхивали на песке, темнели и наливались водой.

— Может быть, доктор был пассажиром и весь рейс был затеян ради него?

— Может быть, — согласился Белов.

— Тогда они старались высадить врача на берег. Он был нужен именно здесь!

— И поэтому тотчас улетел.

Я никогда не любил глупой манеры Белова шутить. Он не улыбался сам и не ждал смеха в ответ.

Мы вернулись к дому стариков.

Душная ночь, полная пылающих звезд, взошла над поселком. Небо поворачивалось, и догорающие звезды сыпались за горизонт. Я с трудом уснул и проснулся оттого, что кто-то трогал меня за плечо.

За окном едва заметно серело. Надо мной стоял одетый Белов.

Он поманил меня пальцем. Мы вышли на улицу.

— Не спится, — сказал Белов, поеживаясь. — Что, если мы сходим посмотрим катер? А? У старика есть резиновая лодка.

— Давайте.

Захватив с собой лодку, в мешке флягу воды, хлеб и банку рыбных консервов, мы отправились в путь.

На пустынном, выутюженном ветрами берегу не было ни души. Я шел вслед за Беловым, ступая в легкие отпечатки его ног. За спиной в мешке колотились друг о друга фляга и банка.

Пройдя аэродром, мы свернули в степь.

Оранжевое сдавленное с боков солнце медленно вставало над землей. Разливалась жара. На тропинке нам попалась черепаха. Серая, горбатая, неподвижная, как камень. Она даже не втянула при нашем приближении голову под панцирь. Белов носком башмака откатил ее в сторону, и мы, не оглядываясь, пошли дальше.

Дорога оказалась длиннее, чем я думал. Около полудня мы снова вышли к морю, присев у воды, вспороли ножом консервную банку, а потом по очереди сосали из нее кисловатую жижу, жевали хлеб, запивая его теплой жидкостью из фляги. Потом путь нам перегородил залив. Узким стоячим озером он уходил в степь, к горизонту. На поверхности воды рыжими островками плавали водоросли.

— Он должен быть мелким, — сказал Белов и стал стаскивать ботинки.

Мы разделись и побрели к тому берегу. Ноги по щиколотку уходили в вязкое дно. Скользкие водоросли путались между пальцами.

Когда вода подошла к горлу, Белов взял в сторону. Кружа и выбирая путь по одному ему ведомым приметам, он добрался до середины залива. Здесь дно стало тверже, пальцы ощутили песок. Начался подъем.

Мы вышли на берег и вскарабкались на высокий, закрывающий горизонт бугор.

Перед нами лежал новый залив…

К тому месту, где потерпел аварию катер, мы добрались только к вечеру.

На покатом склоне холма стояла новенькая буровая. Решетчатая вышка, незапятнанная нефтью, узкая и стремительная, возвышалась над степью. Белов подошел к ее основанию, потрогал маслянистые, плотно сообщенные между собой балки, заглянул в запертую на блестящий замок сторожку и побрел к морю.

Он шел, переступая через свежие автомобильные колеи, только что пробитые в траве.

Дымное приплюснутое с боков солнце опустилось за горизонт.

Мы нашли плоский покрытый густою, спутанной травой бугор, легли бок о бок. Я закинул за голову руки, удивленно подумал: «Для чего это все?» — и уснул.

Утром, надув лодку, мы отправились к катеру.

Я греб, неторопливо раздвигая веслом воду, и следил, как впереди раскачивается спина Белова.

Неподвижное море лежало до самого горизонта.

Вода раскололась, и из нее высунулась усатая морда. Тюлень повел коричневым глазом, фыркнул и без всплеска ушел под воду. Лодка мягко ударилась о песчаное дно. Плечи Белова перестали раскачиваться. Я сполз за борт. Преодолевая течение, мы побрели вперед. Черный борт катера с белой надписью «РК-12» и малиновой полосой у ватерлинии двигался навстречу.

Толкая перед собой лодку, мы добрались до него, привязали к корме лодку, взобрались на палубу.

На катере было тихо. Бормотала вода. Мы принялись осматривать помещения.

В ходовой рубке все приборы были сняты. Их срывали наспех. По стейкам змеились оборванные провода. Белов подошел к нактоузу — компас вынут. В том месте, где на столе стояла радиостанция, чернели резиновые амортизаторы.

Мы спустились в машинное отделение. Посредине его возвышался похожий на свернувшегося медведя дизель. Приборная доска смотрела вниз пустыми дырами-глазницами.

Матросский кубрик. Здесь на полу валялись стоптанные башмаки, газеты — все изданные в Нефтегорске, — две книги с оторванными переплетами. Недоумевающие тараканы бродили среди газетных страниц.

Из маленькой, не более, двух квадратных метров, каюты старшины катера было унесено все. Только на переборке остались фотографии: пожилая женщина в темном платке, молодой матрос с выпуклым чистым лбом и кто-то третий, чья карточка была торопливо оторвана. На уцелевшем уголке глянцевого картона тонкие девичьи пальцы сжимали ручку недорогой сумки.

Мы вернулись на палубу и сели на рундук, в котором матросы хранят швабры и тряпки.

— Катер шел из Нефтегорска, — сказал Белов. — Во всяком случае, он был там приписан.

— Газеты?

— Да.

— Куда они везли врача? — спросил я. — Миль сто пятьдесят вокруг ни одного поселка. Я смотрел карту. Может быть, они шли сюда, потому что здесь аэродром?

— Из Нефтегорска лететь проще… Старшина катера молод и неопытен, — сказал Белов. — И еще — у него неважные отношения с командой.

— Почему?

— Во-первых, он молод. — Помните фотографии в каюте? Пожилая женщина — его мать. Фотографию девушки он оторвал и взял с собой.

— Неопытен. Только из-за молодости?

— Об этом свидетельствует вся авария.

— А отношения с командой?

— Корабельные работы. Они выполнялись кое-как. Катер недавно покрасили, но подготовили к покраске небрежно: из-под краски уже пробивается ржавчина.

Шелестела вода. Сильные струи течения огибали корму и, вытягиваясь, исчезали. Сквозь зеленоватую воду смутно желтело дно.

Белов сидел вполоборота и внимательно рассматривал берег. Два плоских холма и новая буровая вышка нарушали монотонность степи.

— Они шли прямо на берег, — сказал Белов, — Старшина держал на распадок между холмами. Значит, вышка оставалась чуть-чуть левее. Потом он дал стоп, и катер сразу подхватило течением…

Мы забрались снова в резиновую лодку и пустились в обратный путь.

В полночь мы были дома.

Прошло несколько дней.

— А что, если нам уйти отсюда морем? — неожиданно предложил Белов. День отлета был уже намечен. — Скоро подойдет теплоход, привезет груз для магазина.

Я мечтал улететь. Мне мучительно не хотелось оставаться в поселке. И я не отверг мысль товарища, только потому что почувствовал скрытую связь между ней и нашим походом к катеру.

Мы стали ждать.

Время остановилось. Дважды прилетал самолет. С завистью провожал я глазами черную стрекозу, уносившуюся над степью. Слова «день отъезда» не употреблялись в наших разговорах.

И тем не менее этот день настал. Неправдоподобно ярким утром мы увидели в море за песчаными косами белый теплоход. Он стоял неподвижно, а между ним и берегом сновали лодки.

Последней ходкой, как сказал рыбак, нас с Беловым отправили на судно.

Мы простились со стариками. Лодка, размашисто качаясь и тарахтя подвесным мотором, прошмыгнула между косами, разбивая носом стеклянную воду, направилась к судну.

По узкому опущенному с подветренного борта трапу мы взобрались на палубу.

Раздался гудок. Застучал дизель. Якорь глухо ударился о борт. Маленькое судно повернуло и пошло на юг.

Мы с Беловым остались на палубе. Однообразный серый и желтый берег плыл мимо нас. Ветер разбивал о теплоходный нос короткие злые волны. Ломкие брызги летели на палубу.

Белов, вытирая лицо платком и прикрывая ладонью записную книжку, рисовал берега.

Я оставил его на палубе, в тесной переполненной вещами каюте нашел незанятую койку, улегся на нее и под мерный стук машины задремал.

Прошло не меньше часа. В каюте послышались вкрадчивые шаги. Маленький инспектор пробирался между койками. Около меня он остановился.

— Мне кажется, я знаю, куда шел катер, — сказал он шепотом. — В бухту Бековича. Мы только что прошли ее. Это в десяти милях от поселка.

На нас зашикали. Белов бесшумно юркнул в постель.

На другой день мы снова стояли на палубе и следили, как мимо один за другим медленно проплывают конические буи, обозначающие повороты фарватера.

Теплоход приближался к Нефтегорску.

Порт встретил нас шумом и грохотом стройки. Вдоль причалов, волоча за собой белые хвосты пыли, двигались бесконечной чередой самосвалы. Ожидая погрузки, стояли, вытянув журавлиные шеи, автокраны. Среди пыли и камня желтым сияющим чудом высились смолистые штабели бревен.

Прямо с причала Белов повел меня в управление порта, там, оставив в просторной комнате диспетчера, куда-то исчез.

Диспетчерская была перегорожена стеклянной стеной. За нею, в окружении телефонов и таблиц, сидел моряк в расстегнутой у ворота рубахе с погончиками. Он держал в каждой руке по телефонной трубке и что-то выговаривал своему помощнику, суетившемуся около разложенной на столе карты.

Белов вернулся нескоро.

— Катер действительно шел в бухту Бековича, — сказал он, подходя ко мне и вытирая тыльной стороной ладони потный лоб… — Там работает геологическая партия. Заболел человек. Катер вез доктора.

На карте, висевшей на стене диспетчерской, мы нашли бухту Бековича. Она была действительно всего в десяти милях южнее Тюбкендерли.

— Как вы догадались, что он шел туда?

Белов сунул руку в карман, вытащил записную книжку и протянул ее мне.

Легкий карандашный рисунок повторял знакомые очертания берега: два пологих холма, распадок, буровая вышка на левом склоне.

— Тюбкендерли? — сказал я.

Белов покачал головой.

— Бухта Бековича. Как только я увидел ее вчера, сразу понял.

— Поразительное сходство!

Белов подошел к стеклянной перегородке, о чем-то попросил помощника диспетчера и вернулся, держа в руках красный томик лоции.

— «Бухта Бековича, — прочитал он, раскрыв книгу, — неглубоко вдающаяся в берег бухта с глубинами до семи метров. Подход к берегу возможен для судов с осадкой не более полутора метров.

Вход в бухту со стороны моря затруднен благодаря наличию нескольких песчаных кос — остатков бара реки, пересыхающей в летнее время.

При подходе следует соблюдать осторожность: берег имеет сходство с берегом в районе Тюбкендерли, но может быть легко отличен по приметному знаку — буровой вышке, установленной на склоне одного из холмов, распадок между которыми отмечает вход в бухту».

— Вот оно что! — сказал я. — И тут буровая вышка.

— Вышку у Тюбкендерли поставили несколько недель назад. Старшина катера мог о ней и не знать. Достаточно проверить — есть или нет его роспись на извещении мореплавателям.

— А извещение издали?

— Да.

— Врач не опоздал?

— Его доставили самолетом. Посадочной площадки там нет — летчик сажал машину на береговой песок. У больного был острый приступ аппендицита.

— Старшина утверждает, что ошибся в определении берега?

— Конечно. Но ему не верят. Он не раз бывал в бухте Бековича и хорошо знает подходы. Сейчас он придет сюда сам. Через час нас примут начальник порта и аварийный инспектор. — добавил Белов. — Я думаю, старшина говорит правду.

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул из-за перегородки диспетчер.

Дверь приоткрылась, и в комнату протиснулся широкоплечий парень в синей форменной куртке с желтыми пуговицами. Он сгреб с головы фуражку и, задевая, стулья, направился к окошку в стеклянной перегородке. В парне нетрудно было узнать матроса с фотографии — старшину катера.

— Вы вызывали меня? — спросил парень.

Диспетчер кивнул в сторону Белова и закрыл стеклянное окошечко.

— Нам нужно кое о чем с вами поговорить, — произнес Белов и привстал. — К сожалению, здесь, только два стула.

— Ничего, я постою, — сказал парень и приготовился слушать.

Он стоял чуть согнувшись, большие руки теребили фуражку. На куртке двигались и поблескивали латунные, старательно начищенные пуговицы.

— Я постою, — повторил старшина, морща упрямый круглый юношеский лоб.

Источник — http://lib.rin.ru/doc/i/230046p29.html