Приветствую, уважаемые коллеги. Выношу на ваш суд свой первый опыт в «нормальной» прозе. Это небольшой рассказ про попаданцев — но попаданцев не вполне типичных. Поскольку ошибок различного свойства в этом тексте наверняка хватает, прошу судить строго и военно-морских табуреток не жалеть. С уважением. Стволяр.
Помочь нашим
«Д-третий» [1] изрядно мотало крупной – практически на грани мореходности катера – волной, накатывающей с норда, и периодически накрывало полосами стелющегося над водой тумана [2]. Но сгрудившийся возле рубки экипаж, казалось, вовсе не замечал доставляемых погодой неудобств. Все внимание моряков было обращено к командиру «ТК-254» [3], вылезшему по пояс из рубочного люка и – впервые для человека со звездой Героя Советского Союза и кучей других наград рангом помельче, честно заслуженных за три года войны – выглядевшему слегка… Нет, не растерянным, пожалуй, но озадаченным – точно.
Впрочем, психологическое состояние командира катера в его речи никак не проявлялось. И фразы, звучавшие сейчас над палубой, резали воздух как всегда уверенно, проникая до самых потаенных глубин матросских душ. Хотя и были они весьма непривычны для людей, до сей поры числивших себя по разряду твердых материалистов, не склонных верить во всевозможную мистику:
— Итак, товарищи военные моряки, объясняю диспозицию. Вон те жирные дымы с зюйда, как говорит наш книгочей-радист, это ни много ни мало – Вторая Тихоокеанская эскадра Российского императорского флота. Да-да, вы не ослышались – не советского, а именно российского и именно царских времен. Поводов сомневаться в его словах я не вижу. А если кто не верит – прошу убедиться лично.
Быстро прошедшийся по рукам командирский бинокль – трофейный «Цейс» с отличной оптикой – живо убедил всех стоявших на палубе, что к ним экономическим ходом помаленьку подгребает ни что иное, как чернобокие пузатые многобашенные броненосцы с андреевскими флагами на стеньгах мачт. Приближающиеся корабли мягко покачивались на волнах и чадно плевались в свинцовое небо густым угольным дымом из своих желтых труб. На массовую галлюцинацию это видение определенно не тянуло.
— А если вы посмотрите направо, – головы моряков синхронно развернулись в указанном командиром направлении, – то малость подальше сможете увидеть еще одну группу дымов. А это – опять же, по словам нашего радиста – уже японский флот адмирала Того, который идет навстречу русской эскадре. Их покамест видно хуже, но кто там у нас самый глазастый после меня с радистом – ты, Семецкий? Вот ты точно разглядишь и то, что там такие же броненосцы на угольном ходу, и то, какими флагами они обозначены.
Семецкий, невысокий и широкоплечий почти до квадратности пулеметчик носовой спарки «кольт-браунингов», которому перебросили бинокль, после минутного рассмотрения дальних силуэтов слова командира подтвердил. А тот тем временем продолжал:
— Ну и есть еще морзянка в эфире, наша рация ее ловит лишь урывками, длина волны не совсем как у нас [4] – но то, что удалось из перехваченного разобрать, все вышесказанное подтверждает. Русские с японцами это, промеж собой периодически общаются.
— В смысле, друг с другом?! – обалдело спросил один из помощников моториста – двух родных братьев, пошедших служить вместе, не близнецов, но похожих до невозможности крепких русоволосых погодков родом из-под Калуги.
— Да нет, внутриэскадренно, – усмехнулся командир и тут же построжел лицом:
— В общем, товарищи, синеватое зарево, которое видели все, кто был наверху полчаса назад, это явно какой-то природный феномен, забросивший нас в прошлое. И не куда-нибудь, а к берегам Японии, в Цусимский пролив, причем в 1905 год. А про Цусимское сражение все слыхали? Когда оно было и чем закончилось?
Нестройные кивки членов команды катера показали, что данный вопрос нуждается в дополнительных пояснениях. Полностью осведомленным выглядел только радист – долговязый, чуть сутулый темноволосый парень лет 30, по слухам, ходившим среди катерников, родом из семьи бывшего царского чуть ли не адмирала, поддержавшего после революции советскую власть. Сам он на эту тему предпочитал не распространяться, но общая образованность, пристрастие к чтению в любую свободную минуту и неизменно интеллигентная речь все же выдавали в нем человека явно не крестьянских кровей. И отнюдь не с четырьмя классами церковно-приходской школы и фабричным училищем за плечами.
— В общем, битва при Цусиме, в которой японцы почти всухую разгромили Вторую Тихоокеанскую эскадру русских, случилась в мае 1905 года. Ну вот мы с вами в эту самую Цусиму и свалились – аккурат к ее началу. И в этой связи у меня лично возникает вопрос, товарищи военные моряки – что же нам в сложившейся ситуации делать?
— А вы огласите все варианты, товарищ командир, – чуть улыбнулся в усы наводчик «эрликона», рослый, степенный белорус, несмотря на флегматичность характера, отменно управлявшийся со своим орудием и не раз доказывавший это фрицам на тех посудинах, с которыми «ТК-254» доводилось схлестнуться во время боевых выходов.
Командир поморщился от брошенной ему в лицо особо зловредной набежавшей волной порции воды, уж больно ловко перелетевшей через борт, и обвел тяжелым взглядом сразу как-то подобравшийся экипаж:
— Варианты, говорите? Что ж, они есть. Вернуться назад, в наше время, видимо, уже не получится. То синее зарево погасло сразу, как мы сюда попали, а ничего другого похожего здесь что-то не видно. Собственно, поэтому вариант первый – самый простой. Сидим и не отсвечиваем. Камуфляж и волнение нас пока скрывают. Движки во время переноса вырубились, спасибо хоть, что не насовсем, мотористы говорят, они в порядке – значит, и звуком себя не выдаем. Увидим, что кто-то из местных опасно приближается – отползаем помалу туда, где поспокойнее. Ну а потом… Если горючки хватит, а потратили мы ее после выхода из базы всего ничего – теоретически можем дойти экономическим ходом почти до самого Владивостока [5]. А если нет – тогда хотя бы до северной оконечности Кореи, а потом по суше до русских земель. Дальше – пытаемся как-то влиться в местную жизнь. С нашими знаниями о будущем – думаю, не пропадем. Хотя и непросто нам тут будет, пока Россия вновь в СССР не превратится. Ну и да – катер при таком раскладе придется затопить, чтобы кто не надо чего не надо не узнал раньше времени.
— Ну, приховаться до поры, а после жить-поживать, революции ждать – оно понятно, – выразил с молчаливого согласия команды общее мнение боцман Приходько, непростой по характеру, но хозяйственный украинец из Николаева, в речи которого напрочь отсутствовал типичный говор тех мест. – Катер, конечно, жалко, но не капиталистам же всяким забугорным такую ляльку дарить?! А спрятать его так, чтобы потом забрать да советской стране вручить, думаю, не выйдет. Иль сгниет за эти годы, иль найдет кто. Но ты ведь, командир, явно не за этим здесь демократию развел заместо того, чтобы просто скомандовать – идем туда-то, и точка. Давай, выкладывай, чего еще удумал?
Командир катера пытливо глянул на боцмана, на остальную команду, явно отчего-то медля, стянул с головы фуражку, пригладил взмокшие волосы и, вновь водрузив головной убор на место, промолвил:
— Я так понимаю, насчет того, что катер иностранцам достаться не должен, разногласий нет. Ведь нет? – ответом ему стали дружные кивки головами и согласное бормотание всех собравшихся возле рубки. – Ну, раз нет, вот и хорошо. Вот и правильно. Тогда остается еще один вариант – но он вам, товарищи, может и не понравиться…
— Да говори уже, командир, не томи, чай, не девку уламываешь, – поморщился боцман. Остальной части команды, судя по ее виду, тоже не терпелось узнать, что же еще им предложат.
Командир не стал их разочаровывать:
— Вариант второй связан с тем, кто мы такие и где мы находимся. Там – рука командира указала на зюйд, – русская эскадра, которую к завтрашнему дню японцы раскатают в тонкий блин и почти без потерь для себя. А потом еще и пять кораблей в плен возьмут. Да, это не советские корабли, и те, кто ими управляет, в бой идут за царя, а не за товарища Сталина. Но это всё русские люди, многих из которых завтра не станет. Алексей, сколько там наших при Цусиме погибло? Цифру помнишь?
— Более пяти тысяч, – судорожно сглотнув, ответил застигнутый этим вопросом врасплох радист.
— Ага, больше пяти тысяч. И раненых с пленными еще сколько… И о флот наш потом кто только ноги не вытирал – как же, не смогли против каких-то узкоглазых! Так что есть у меня мысль следующего свойства… Вот имеемся мы с вами, товарищи военные моряки. И есть у нас вот этот катер, у которого две такие торпеды, что здешний броненосец им – плюнуть и растереть. Так, может, попробовать малость подправить счет в нашу пользу – и только потом сваливать? Кто что хочет сказать по этому поводу? Кают-компании у нас нет, не по чину, но давайте, начиная с младших по званию – кто за такой вариант?
Оговорки командира насчет «наших», «нашего» и «в нашу пользу» не ускользнули от внимания экипажа. Судя по всему, «первый после Бога» уже всё для себя решил – но здесь и сейчас, в данных конкретных обстоятельствах одного его решения было недостаточно. Слишком уж необычна была ситуация, в которой все они оказались. Слишком необычна, чтобы последнее слово оказалось только за одним человеком.
Но, наверное, прозвучавшая информация о пяти тысячах погибших в Цусимском сражении нашла своих адресатов. Или о поруганной истории флота. А, может, все было много проще… Может, тем, кто сам третий год подряд ходил под смертью, просто западло было отказываться, когда от них зависело, жить или умирать нынче морякам русской эскадры, уже вовсю готовившейся сцепиться с японцами на этом конкретном клочке водной глади.
Как бы там ни было, оба помощника моториста, переглянувшись, просто подняли руки, голосуя за предложенный командиром вариант номер два – и получили в ответ одобрительный кивок. Их начальник, простоватый, но честный пожилой дядька с поистине золотыми руками, тихо буркнул, комкая промасленную тряпку, которой до импровизированного собрания протирал свои ненаглядные моторы:
— Я как вы, товарищ командир.
— Это значит – помогаем? – командиру явно был нужен более определенный ответ.
— Да! – отрывисто, как будто сигая в воду с обрыва, кивнул моторист и сразу же умотал по трапу вниз к своему боевому посту.
Командир перевел взгляд на остальных. Семецкий спустя пару мгновений раздумий бросил короткое, но емкое:
— Согласен, командир, надо бы подмогнуть.
Белорус на «эрликоне» и его второй номер тоже проголосовали поднятием рук, сопроводив сие действо еще более лаконичной фразой:
— За второй вариант.
А вот пулеметчик кормовой спарки – веселый и бесшабашный рыжеватый парень, от которого буквально млели все санитарки в береговых госпиталях и прочий женский военный персонал (впрочем, не только военный), – улыбнувшись до ушей, разудало брякнул:
— А что, давайте попужаем самураев!
На очереди был боцман Приходько – но он всё медлил, что-то явно прикидывая для себя. И наконец, подняв глаза на замершего в нетерпении командира, размеренно и веско произнес:
— Оно, конечно, ты верно сказал, старшой, там на мостиках все сплошь золотопогонники и почти все – царские сатрапы… Но и сдриснуть отсюда, поджав хвост, нам, таким красивым и нарядным по тутошним меркам, как-то неправильно будет. Особливо когда знаешь, что пять тыщ расейских матросских душ сегодня рыбам на корм пойдут ни за хрен собачий. Поэтому давай так. Для плюрализма мнений в нашей партийной ячейке – боцман, когда надо было, не чурался умных слов, – давай считать, что я воздержался. Но все, что прикажешь делать, исполню в точности.
Командир, не сводя с Приходько глаз, благодарно кивнул. Пожалуй, большего из известного своим упрямством боцмана было не выжать не то что ему, а самому командующему флотом, вздумай он вдруг появиться здесь.
— Алексей?
— Я за то, чтобы помочь, – ну, с этой стороны командир точно не ждал каких-то подвохов. Как, впрочем, и иного мнения, насколько он умел разбираться в людях.
— Подытоживая – я сам за второй вариант. Итого – девять «за» и один «воздержался». Большинством голосов вариант номер два принимается. Значит, идем гадить японцам и помогать нашим. А теперь, товарищи военные моряки, давайте вместе обмозгуем, как именно мы с вами это утворим…
***
Рожественский в боевой рубке «Князя Суворова» весь извелся, видя, как скучились первый и второй броненосные отряды – но ничего не мог с этим поделать. Чины штаба и прочие присутствовавшие в рубке старалась в этот момент даже не дышать лишний раз в сторону адмирала, дабы не попасть под очередную его полную яда сентенцию.
Однако как раз тогда, когда различимые в бинокли, зрительные трубы боевых указателей и оптику дальномеров головные броненосцы Того уже почти прошли точку поворота на боевой курс, а русский командующий готовился дать приказ открыть огонь, случилось нечто, чему потом так и не смогли найти объяснения ни в официальной историографии Российского императорского флота, ни в японской версии описания тех же событий.
— Смотрите! Смотрите!
Рожественский не сразу понял, на что указывал Клапье де Колонг, а поняв, не сообразил, что же такое он все-таки видит. Какая-то мошка – миноносец, не миноносец, черт подери, да что же это в самом деле?! – кабельтовых в двадцати пяти перед носом «Суворова» буквально летела курсом на вест-норд-вест, как раз тому к месту, где ворочали японцы. Как ее до того не заметили сигнальщики, было непонятно. Или как раз понятно – дымовых труб мошка не имела. Но при этом перла вперед так, что даже у видавших виды рулевых русского флагмана глаза полезли на лоб от этой скорости. По самым скромным прикидкам она выдавала узлов 35. Давшие было по ней несколько выстрелов – все мимо – трехдюймовки левого борта в носовом каземате броненосца почти сразу задробили стрельбу, просто не поспевая за шустрой целью.
А потом на воде в кильватере этой мошки стали вырастать дымы – густые, жирные, исходящие будто из каких-то бочонков, которых прилипшие ко всем оптическим приборам моряки в рубке «Суворова» насчитали восемь штук [6]. И эти дымы наличествовавшим сильным зюйд-вестовым ветром разматывало над водной поверхностью, скрывая до поры и две эскадры друг от друга, и ту самую мошку, которая поставила оную дымовую завесу. В свете этого приказ на открытие огня так и не прозвучал – но Рожественский все равно облегченно выдохнул. Негаданная передышка на несколько минут, пока не рассеется дым, позволила русским броненосным отрядам наконец-таки завершить перестроение в одну кильватерную колонну. Причем без стрельбы со стороны противника по временно неподвижным мишеням вроде совсем застопорившегося «Осляби».
Но дальше стало еще интереснее. С той стороны, где за дымом вели свой курс японцы, вдруг раздались заполошные выстрелы – непонятно, зачем и в кого. Потом дважды громыхнуло – первый раз очень сильно, даже с видимым сквозь дымную пелену просверком пламени, второй уже слабее. Спустя еще три-четыре минуты раздалось еще то ли пять, то ли шесть совсем уж слабых взрывов. А еще через семь минут из боевой рубки «Суворова», отклонившегося по приказу командующего вместе со всей эскадрой чуть больше к осту, дабы обойти задымленную зону, наконец-то вновь узрели японцев. И вся нервозность, что царила среди ответственных чинов на русском флагмане до сей поры, была вознаграждена по самой высокой ставке.
Видимая примерно в 45 кабельтовых японская боевая линия за то время, пока она не наблюдалась из-за дыма, стала короче на четверть!
Во-первых, нигде не было видно «Микасы» – и отойти куда-то так, чтобы вообще не попасться на глаза русским, он за прошедшее время просто не мог. Да и с чего бы Того было это делать?! Посему предполагать стоило явно что-то наиприятнейшее для русских – а именно гибель главной японской лоханки от того самого первого сильного взрыва.
Во-вторых, еще один из японских броненосцев – судя по трехтрубному силуэту, «Сикисима» – медленно двигался кормой вперед слева от своей колонны. Насколько можно было разглядеть, этот корабль лишился части носовой оконечности – на плавающие мины они там наткнулись, что ли?! – и имел явный крен на правый борт.
В-третьих, замерший у пройденной прочими кораблями противника точки поворота «Асахи» не имел видимых повреждений – но тоже основательно кренился, правда, уже на левый борт.
Но, что самое приятное, перестроения японцев еще не закончились. Прямо на глаза у русских остатки первого боевого отряда японцев – «Фудзи» и два броненосных крейсера итальянской постройки – заложили левый поворот, явно направляясь в сторону хвоста японской колонны. Как стало известно позже, такой шаг имел причиной японскую схему размещения командующих отрядами – при выбитых из первого отряда трех лучших броненосцах и гибели Того в строю остался только Мису на концевом «Ниссине». В этих условиях Камимура решил сам возглавить японскую эскадру – и заодно увести подальше от русских броненосцев типа «Бородино» три оставшихся корабля первого отряда с их не самой мощной защитой. Поворот «все вдруг» он не стал применять из-за боязни потерять уже выигранное положение над головой русской колонны – смазанное, впрочем, доворотом Рожественского к осту во время пребывания за дымовой завесой. Прикрывая начавшийся маневр, борта крейсеров Камимуры наконец окрасились огнем орудийных залпов.
Те, кто видел в эти мгновения Рожественского, позже говорили, что адмирал тихонько шептал какую-то молитву – но глаза его при этом лучились отнюдь не библейским смирением. А за полминуты до первых выстрелов со стороны японцев им был отдан приказ:
— Первому отряду – бить по головному! Второму и третьему отрядам – бить по концевому!
Используя подобное распределение огня, русские в этой фазе боя сполна воспользовались неприятностями, постигшими врага. До ставшего головным «Идзумо» как раз дотягивались все четыре броненосца первого отряда. А вновь загибающийся хвост японской колонны и точка его поворота сначала были под обстрелом «Осляби» и «Сисоя», а потом и прочих подходящих на дистанцию эффективной стрельбы кораблей второго и третьего отрядов. Причем часть перелетов до завершения второго поворота японцев досталась и кораблям, еще не успевшим встать в кильватер крейсерам Камимуры.
Впрочем, то была еще только завязка боя – и враг, пусть и лишенный части сил, отнюдь не собирался пропускать русских просто так…
***
Радист Алексей и правда немало знал о Цусимском сражении. Частью из книг, и не только из художественных, вроде «Цусимы» Новикова-Прибоя. Частью от отца, не адмирала, как считали сослуживцы, а бывшего капитана первого ранга Российского императорского флота, прошедшего через эту самую Цусиму еще в чине лейтенанта.
На его знаниях, собственно, и базировался тот план, который выработали на экстренном военном совете и приняли к исполнению.
План по сути был и прост, и сложен одновременно – нужно было пройти между двумя враждующими эскадрами и прикрыть русских от противника дымами как раз в тот опасный момент, когда ее второй броненосный отряд состворился с первым и тем самым подарил врагу возможность для стрельбы почти в полигонных условиях. А потом уже попробовать достать торпедами одну или две – как пойдет – главные японские лайбы в процессе их поворота на боевой курс.
Для этого, чтобы не менять привычную по книгам диспозицию сил, от которой и плясал данный план, решено было даже не пытаться связаться с русской эскадрой по радио. Пусть все идет, как и шло бы без их появления. Да и что катерники могли отстучать на «Суворов» морзянкой за стремительно убегавшее время до начала сражения? Здравствуйте, мы ваши потомки, ваш курс ведет к опасности? А то они сами не видят, имея броненосцы Того на носовых румбах! Да и кто бы в такое враз поверил – а даже поверив, успел что-то разумное предпринять?!
Место, куда неведомая сила забросила «двести пятьдесят четвертый», для реализации задуманного было практически идеальным – впереди и справа от надвигающейся российской эскадры. Тем не менее, в свете множащихся глаз наблюдателей по мере стягивания сил обеих сторон к месту будущего сражения над палубой катера, где могли, растянули брезент, маскируя до поры ломаные очертания надстроек и корпуса.
По боевой части боцман и командир лично проверили и перепроверили работоспособность торпедных аппаратов и самих торпед, восьмерки закрепленных на корме дымовых шашек и дымовой аппаратуры. С учетом более-менее известной по книгам скорости японцев и приблизительного рубежа пуска торпед – их ставили на максимальную скорость – предварительно прикинули и параметры торпедного треугольника. Пулеметчики и расчет «эрликона» подтащили поближе к своим огневым позициям и закрепили как могли дополнительные коробки с лентами и магазины для пушки.
Боцман Приходько, кстати, подсказал и еще один полуавантюрный ход, который имел шансы на успех, но требовал максимальной слаженности действий палубной команды и командира катера на руле. Требовавшиеся для него шесть глубинных бомб установили на наименьшую допустимую глубину взрыва – 10 метров [7]. Две их оставшихся товарки снесли в моторный отсек – в случае возможного повреждения катера и угрозы его захвата кто-то из команды должен был взорвать примотанные к ним проволокой ручные гранаты «Ф-1», инициируя тем самым подрыв бомб.
Мотористам разрешили запустить на малых оборотах моторы – и волнение уже не так донимало экипаж вновь обретшего ход и возможность маневрировать катера. Однако все тот же многоопытный Приходько, глядя на состояние моря, обмолвился:
— Оно, конечно, хорошо, что у нас «Паккарды» [8] – но по такой погоде больше сорока узлов хрен выдадим, как до дела дойдет. А скорость для нас сейчас – главный козырь.
— У них здесь и по тридцать не всякий миноносец выдает, так что нормально, – не поддержал его сомнения командир. – Все одно местные к таким скоростям непривычные, а зенитных автоматов тут и близко нет. А из всяких своих противоминных пукалок по типу нашей сорокапятки на «мошках» [9] пусть еще попробуют попасть.
— Ага, автоматов нет, а пулеметы есть, пусть и винтовочного калибра. Можно и огрести, если подставимся.
— Значит, надо не подставляться. По возможности, конечно.
На том и порешили. Заодно еще раз проинструктировали весь экипаж на предмет различных ситуаций, могущих возникнуть в бою. И когда пришла пора действовать, сантиментов никто не разводил – все в команде «ТК-254» четко знали, каковы их задачи и что стоит на кону. Мандраж, конечно, присутствовал, как без него. Типа, вдруг японцы все же изрядными ловкачами окажутся и влепят 152 мэмэ в корпус, пока ты еще на дистанцию пуска торпед не вышел. Но и от фрицевского сторожевика получить нечто подобное для катерника всегда ожидаемо, пусть и калибром помельче – так что то были привычные опасения. И делать дело они не мешали, скорее даже наоборот – держали в тонусе, заставляя не зевать на боевом посту.
Наконец, командир, нахохлившийся в рубке над последними расчетами, вскинул голову и проорал, перекрывая порывы ветра:
— Ну, начинаем!
И ответом ему стал громкий рев трех американских моторов, выходящих на полную мощность, пока пулеметчики и расчет «эрликона» спешно сдергивали с надстроек ненужный уже брезент. А потом все они, кроме Семецкого, хватаясь за все что можно, чтобы не сверзиться с кренящегося от приходящих в правый борт катера волн, ринулись на корму – уже находившемуся там боцману требовалась помощь с дымовыми шашками.
Мимо русской эскадры пролетели быстро, а прозвучавшие вдогонку выстрелы с «Суворова» встретили веселым матросским матом:
— Вот гады царские! Вы в кого лупите?! Мы ж за вас, блин, впрягаемся! – ну и так далее с использованием всего обильного запаса «специфических военно-морских терминов».
Дымовые шашки сделали свое дело, надежно разделив противоборствующие стороны – и теперь наступало время для торпед. Боцман и кормовой пулеметчик замерли у аппаратов, ожидая команды на пуск.
Японцы, в отличие от своих, по ним пока не стреляли – возможно, их ввели в заблуждение как раз те несколько выстрелов с «Суворова». В общем, кто знает, за кого там на кораблях Того их приняли – но это дало возможность подойти на 10 кабельтовых, которые командир счел удачным рубежом для удара по уже легшим на боевой курс «Микасе» и «Сикисиме». Лучше было бы, конечно, ближе – но там их даже со здешними не самыми совершенными орудиями могли просто порвать.
— Правая торпеда – пошла!
Бугели откинулись, выпуская в море толстую, лоснящуюся сигару с более чем тремя сотнями килограммов тротила на носу [10].
Доворот корпуса в сторону «Сикисимы», мгновенная сверка с заранее сделанными расчетами, еще подработка рулями – и команда «Левая торпеда – пошла!» добавила к уже буравящей воду рукотворной рыбине ее сестру-близнеца.
Вот теперь японцы засуетились, двинулись в их сторону стволы пушек, нестройно плюясь огнем – но скорость их пока спасала, снаряды вздымали дымные столбы падений за кормой «двести пятьдесят четвертого». Катер продолжал нестись наискосок мимо «Фудзи» к точке поворота, которую как раз готовился пересечь «Асахи». А боцман и кормовой пулеметчик тем временем считали секунды с момента пуска торпед. И полторы минуты, требовавшиеся идущим почти с 45-узловой скоростью «53-38», чтобы достичь целей, длились по субъективным меркам экипажа катера целую вечность.
«Микаса» и «Сикисима» все же попытались отвернуть вправо, уменьшая проекцию для попаданий – уйти влево, подставляя корму, они, увы, не могли, там были крейсера Камимуры. Но воинская удача сегодня была отнюдь не на их стороне.
Почти сдвоившийся рёв взрывов за спиной и восторженные вопли всех находившихся на палубе катера заставили командира обернуться буквально на пару мгновений – все его внимание требовалось сейчас в переднем секторе – и радостно ощериться при виде открывшейся взгляду картины.
«Микасе» торпеда угодила не под фок-мачту, как планировалось, а под кормовую башню – но так вышло тоже очень неплохо. Против торпед образца сороковых годов двадцатого века корабли, отставшие на два поколения, в принципе имели мало шансов – а если еще в кормовых погребах главного и среднего калибра детонируют снаряды… В общем, главная посудина японцев сейчас представляла собой две отдельно плавающие, а, точнее, стремительно скрывающиеся под водой части. Причем носовая уходила на дно практически стоймя, добавляя зрелищу величественности. И драматизма – было видно, как с воздетых в небо надстроек срывались вниз люди, падая по пути на шлюпбалки, вентиляторные раструбы, прочее многочисленное корабельное хозяйство… Лишь некоторым удавалось избежать встречи с калечившим их товарищей железом. Но, как выяснилось уже японцами после вылавливания «Тацутой» всех выживших, адмирал Того в число таковых счастливчиков не попал – его тело в принципе не смогли обнаружить.
«Сикисима» отделался куда легче – предназначенная ему торпеда ударила в нос практически у самого форштевня. Развороченная носовая оконечность выглядела впечатляюще, но тонуть этот корабль явно не собирался. Впрочем, и бойцом подобно боксеру, заработавшему солидное рассечение, он уже не был.
Но – и снова увы для японцев – к приведению «Сикисимы» в окончательно негодное для боя состояние приложил руку, а, точнее, шпирон следовавший за ним «Фудзи». Предшествовавшие торпедным попаданиям эволюции японской эскадры в целом, а также конкретно «Микасы» и «Сикисимы» привели к тому, что «Фудзи» не успел вовремя разминуться с последним. И хотя неимоверными усилиями рулевых удар удалось перевести в скользящий, в подводной части «Сикисимы» с правого борта теперь красовалась сорокаметровая борозда в центре корпуса, через которую стремительно заполнялись водой близлежащие отсеки.
Но на «ТК-254» об этом уже не узнали – для его экипажа как раз наступала самая ответственная часть плана и все внимание было уделено ей.
Проскочив за кормой «Фудзи», катер рванулся к легшему в поворот «Асахи», метя пройти вдоль его левого борта, внутри закрученной в петлю японской колонны, хотя бы частично прикрываясь корпусами образующих ее кораблей от волнения и блокируя возможность стрельбы по себе. На корме «Д-третьего» моряки уже суетились возле бомбосбрасывателя – и, чуть снизив скорость для точности позиционирования, командир по пересечении линии форштевня четвертого в строю японского броненосца, прокричал:
— Бомбы – пошли!
Больше он ни на что не отвлекался, ведя катер впритирку к «Асахи» – так, чтобы едва не цеплять заклепки на бортах противника своим корпусом. Команда на корме могла – черт, да просто обязана была справиться самостоятельно!
И у них снова получилось – хотя в такую удачу уже почти не верилось. Падавшие в воду на тридцати узлах через двадцатиметровые промежутки глубинные бомбы взрывчатки имели не так чтобы много – по двадцать пять кило, да и взрывы их происходили без прямого контакта с корпусом корабля. Но даже на расстоянии пары-тройки метров при радиусе поражения в пять проходившая в плохо сжимаемой воде взрывная волна рвала обшивку, расшатывала соединения, ломала элементы водоотливной системы броненосца… Можно было сказать, что «Асахи» получил одновременно пять близких подрывов возле борта (первая бомба легла слишком далеко от носовой оконечности, чтобы причинить ей существенный вред), эквивалентных по силе двенадцатидюймовому артиллерийскому снаряду – весьма неприятно даже для корабля его размеров. Причем взрыв последней бомбы повредил еще и винт с его валом, из-за чего левую машину пришлось остановить. В общем, все, что сейчас должно было занимать команду японского броненосца – это как ловчее добраться по верфи, которая сможет устранить причиненные ему повреждения.
А катер, вынырнув между «Асахи» и «Касугой» и вновь набрав скорость, тем временем уходил от раздраконенной им японской эскадры, рисуя на воде зигзаги, сбивавшие наводку снова взявшимся за него японским артиллеристам.
К командиру, который наконец передал управление боцману, и сейчас любовался в бинокль на дело рук своих, не забывая контролировать обстановку и предупреждать Приходько о наиболее близких падениях японских залпов, присоединился вылезший из радиорубки Алексей. До сей поры все его участие в бою свелось по сути к составлению плана атаки да к попыткам выловить из эфира еще что-то полезное экипажу катера. Всю конкретно боевую работу сделали другие – и это давило радиста грузом какой-то неправильности. Командир косо мазнул взглядом по насупленному парню, но распекать за оставление поста во время боя – японцы и не думали прекращать огонь по катеру – не стал. Вместо этого сунул ему в руки бинокль и тихо сказал, так чтобы слышали лишь они двое:
— Что, Алексей, жалеешь, что не сам в японца торпедой пулял? Ну а чем бы ты хлопцам на палубе помог – только под ногами бы мешался, они свое дело и без тебя знают. А голова твоя светлая да начитанная нам в этом мире еще пригодится, нам в нем еще жить. И лишние дырки в ней от японских осколков точно без надобности. Так что налюбуешься на всю эту маринистику – командир махнул рукой в направлении оставшейся за кормой японской эскадры, – и давай вниз, к себе. Зато вон как с твоей подачи все провернули – любо-дорого посмотреть, одного гада наглухо и еще двоих крепко покоцали! Кому рассказать – не поверят… Так, что, глядишь, и сдюжат наши там, на эскадре при таком раскладе против японской военщины. И, может, не продырявят в этот раз твоего батяню, не придется человеку по госпиталям валяться.
Алексей вскинулся было от этих слов, но крепкая рука командира остановила его порыв:
— Да, знаю я, и кто твой отец, и где, и когда он служил. Парням говорить не стану – сам расскажешь, если захочешь. Может, и лучше будет, если проведают, что не каким-то абстрактным русским морякам помогали, а родителю их боевого товарища, – о том, что в результате изменения известной им истории папа Алексея по капризу судьбы может и не дожить до конца сражения, командир как опытный человек тактично умолчал. – Давай, в общем, не засиживайся тут.
Однако разговору по душам с сослуживцами состояться было не суждено. Спустя два часа, когда, как все уже думали, японцы остались далеко позади, а катер, сбавив ход до экономического, направлялся, насколько позволило определить навигационное оснащение, куда-то в сторону Владивостока, периодически попадая в туман, с носа и кормы раздались практически синхронные крики Семецкого и Приходько:
— Японские миноносцы! Окружают!
Командир, в это время решавший очередную навигационную задачу со множеством неизвестных, быстро высунулся из рубки, огляделся по сторонам, убеждаясь, что дело обстоит именно так, как он услышал, и пробормотал:
— Твою мать, всё-таки вляпались…
После чего уже во весь голос крикнул:
— Экипаж, по местам! К бою!
На отлов зловредного «быстроходного миноносца» русских – в его национальной принадлежности никто из японцев после всего случившегося не сомневался – вступивший в командование Камимура бросил аж половину всех минных сил японского флота. Удача улыбнулась экипажам 3-го, 4-го и 5-го отрядов истребителей.
Впрочем, шансы уйти у «ТК-254» были, и хорошие – пусть даже ценой сокращения требуемых на очередной отрыв от погони на полных ходах запасов драгоценной горючки. Но кто-то из вдоволь повоевавших под Порт-Артуром комендоров японских миноносцев, когда катер уже почти выскользнул из сжимавшегося кольца, сумел уложить один из снарядов кормовой трехдюймовки так, что тот своими осколками напрочь вывел из строя левый двигатель катера. И как ни бились над ним мотористы, оживить движок не удавалось.
Упавшая по такой погоде из-за попорченного японцами мотора до тридцати узлов максимальная скорость катера позволила имевшим такой же ход преследователям подтянуться к нему. А дальше начали работать уже баллистика со статистикой…
Через сорок минут для экипажа «ТК-254» все было кончено, хотя эта победа далась японцам нелегко – спарки «кольт-браунингов» и «эрликон» взяли с противника свою цену. Алексей еще успел подсказать пулеметчикам бить по бортам в районе котельных отделений японских истребителей – и до поры это даже помогало, сразу пять японских «минарей» отползали с поля боя, вовсю паря продырявленными котлами. Но потом подходившие все новые корабли противника вынуждали стрелять уже куда придется – лишь бы успеть выпустить боезапас, пока не попали в тебя. И даже чудо, сотворенное белорусом на «эрликоне» – попадание в торпедный аппарат «Кагеро», от взрыва содержимого которого миноносец переломило пополам – уже не могло спасти положение. А потом очередной снаряд японской трехдюймовки растерзал и саму пушку, и кормовую пулеметную спарку, и всех находившихся при них людей. Его же осколки прошлись и по рубке, убив радиста и тяжело ранив командира.
Вставший за руль Приходько командовал недолго – подобравшиеся вплотную к катеру, имевшему в действии уже только правый мотор, миноносцы врага пустили в ход пулеметы, превращая рубку и корпус в дуршлаг. Видевший, как обвис в рубочном люке боцман, спину которого перечеркнуло пулеметной строчкой, Семецкий последними патронами в лентах носовой спарки отогнал наиболее настырных японцев и бросился в моторный отсек – про недопустимость захвата катера врагом он помнил накрепко.
Протискиваясь между фундаментами двигателей и мертвыми телами моториста и его помощников, пулеметчик под аккомпанемент бьющих по корпусу пуль и осколков уже почти было дотянулся до чеки «лимонки», прикрученной к предназначавшимся для подрыва корабля двум БМ-1 – но тут за него все сделал противник. Прошедший сквозь деревянную обшивку и тело Семецкого 57-мм снаряд ткнулся прямо во взрыватель одной из глубинных бомб и вызвал их детонацию. Пятьдесят килограммов тротила разорвали изрешеченный катер пополам, а его обломки продержались на воде не более пары минут.
Взрыв убил и единственного остававшегося в живых члена экипажа – командира, согласно давней морской традиции ушедшего с корабля последним. И сумевшего сделать это правильно – до того, как раствориться в огненной вспышке, он, даже будучи раненым, смог вытащить из развороченной рубки «ППШ» и опустошал с палубы диск автомата по окружившим катер вражеским миноносцам.
В итоге единственной добычей японцев стал только выловленный из воды спасательный круг с надписью ТК-254. У них самих, помимо погибшего «Кагеро», те или иные повреждения имели еще восемь из задействованных в бою с торпедным катером истребителей, причем половина из них в ночных атаках на Вторую Тихоокеанскую эскадру участвовать уже не смогла. А счет убитым и раненым в экипажах всех трех миноносных отрядов приближался к четверти их списочного состава.
***
Экипаж геройски погибшего «ТК-254» так никогда и не узнал, чего смог добиться всеми своими действиями.
Они так и не узнали, что Второй Тихоокеанской эскадре в дневной артиллерийской дуэли удалось выбить еще два корабля японцев – флагман Камимуры «Идзумо», на котором взорвались загруженные в носовую башню восьмидюймовые снаряды, и «Фудзи», которому уже в кормовую башню досталось два старых, но надежных снаряда от двенадцатидюймовок «Императора Николая I». Вражеский броненосец, правда, не затонул, но из-за полученных весьма обширных повреждений после Цусимского сражения уже не восстанавливался. Японцы смогли ответить на это только потоплением «Осляби», бывшего для них очень уж крупной и удобной мишенью. А вот броненосцы первого отряда русских выдержали удар, хотя «Суворов» и «Александр» к концу дня превратились просто в почерневшие закопченные глыбы металла, на которых действовала от силы треть всей артиллерии.
Они так и не узнали, что отправленные сопровождать поврежденные «Асахи» и «Сикисиму» корабли Катаоки и «Чиода» с «Идзуми» из отряда Того-младшего не сумели довести до ближайших портов ни одного из своих подопечных. «Асахи» до того, как убраться подальше от русской эскадры, являясь большой малоподвижной целью, успел в дополнение к повреждениям от глубинных бомб получить еще не меньше десятка только крупнокалиберных снарядов от броненосцев третьего отряда, причем три – очень кучно в подводную часть в корме по правому борту. Подобного обращения изделие английских корабелов уже не вынесло, затонув от множащихся затоплений на полпути к Мозампо. «Сикисима» продержался дольше, но и на нем в конце концов залило котельные отделения и отсеки динамо-машин, что лишило энергии основные водоотливные средства. Вдвойне обидным для японцев было то, что до тихой гавани «Сикисиме» не хватило буквально десятка миль.
Они так и не узнали, что русские крейсера, в поддержку которым от главных сил эскадры Рожественский еще успел отправить «Адмирал Нахимов», сумели отбиться от десятка японских бронепалубников – и защитить транспорты. Единственной жертвой в этом противостоянии стал «Урал», который после первых же повреждений бросила проявившая малодушие команда.
Они так и не узнали, что погибшего в рубке «Суворова» уже под занавес сражения Рожественского во главе русской броненосной колонны сменил Небогатов на «Николае», который сумел сохранить строй эскадры и провести ее через ночные атаки японских миноносцев с минимальными потерями. Добычей легких сил врага стали только «Наварин», «Владимир Мономах», буксирный пароход «Русь» и миноносцы «Буйный» и «Блестящий».
Они так и не узнали, что на утро ставший за главного над остатками японского флота вице-адмирал Дева в свете всех понесенных потерь так и не решился на второй раунд артиллерийского боя с сохранившими основные силы эскадры русскими, ограничившись охотой на поврежденные и отставшие корабли. Эта тактика, правда, принесла некоторые плоды – отколовшийся в темноте от своих сильно поврежденный броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» потопили броненосные крейсера противника, а прочие охотники записали на счет еще два русских миноносца – «Бедовый» и «Быстрый».
Они так и не узнали, что Небогатову удалось к исходу дня шестнадцатого мая довести эскадру до Владивостока, благополучно миновав с помощью тамошних сил имевшиеся на пути японские мины.
Они так и не узнали, что отец радиста Алексея в этот раз вместо проникающих ранений отделался только легкой контузией – а сын в его семье появился на пару лет раньше.
Они так и не узнали… Они, в общем, много чего так и не узнали, обычные парни, волей случая прошедшие сквозь время и пространство с одной войны на другую – и просто сделавшие на совесть то, чему их учили и что они умели лучше всего. Но, думается, сумей они узнать – они были бы довольны тем, что именно они смогли совершить. Тем, что они всё же смогли помочь нашим.
Минск, сентябрь 2020 г.
Примечания:
1. Имеется в виду торпедный катер типа «Д-3». В данной конкретной истории это катер второй серии, с двигателями «Паккард» мощностью по 1200 лошадиных сил каждый и артиллерийско-пулеметным вооружением, полученным по ленд-лизу (20-мм автоматическая пушка «Эрликон» и два спаренных пулемета «Кольт-Браунинг» калибра 12,7 мм).
2. Погодные условия в Цусимском проливе, куда занесло катер, статья в Википедии, посвященная Цусимскому сражению, определяет следующим образом:
«Утром 14 мая погода была мглистая, видимость 5-7 миль, ветер 3-4 балла, зыбь с севера.».
Также известно следующее описание за авторством Паркса:
«Цусимский бой произошел … в туманную погоду с сильным ветром SW, который поднимал такое волнение, что вода заливала палубы кораблей через башенные и казематные порты, сбивала с ног моряков, и от постоянной влаги на стеклах объективов в телескопических прицелах ухудшалась видимость при наведении орудий на цель.».
3. «ТК-254» в этом рассказе – вымышленное обозначение. В реальности же такой номер носил один из балтийских торпедных катеров типа А-1 «Воспер».
4. Катера типа «Д-3» оснащались радиостанцией «Штиль-К», которая имела мощность 10-20 Вт и работала в диапазоне 75-300 метров. Что же касается радиостанций времен русско-японской войны, то, например, аппараты «Слаби-Арко» имели три катушки, одна из которых соответствовала длине волны 140-280 метров, вторая – 280-580 метров, а третья – 350-1120 метров.
5. Дальность хода катера типа «Д-3» на экономических 8 узлах – 550 миль. В принципе, от тех координат, в которых состоялось Цусимское сражение, катеру этого могло хватить, чтобы добраться до Владивостока – но скорее все же при более благоприятных, чем реально имевшие место 14 мая 1905 года, погодных условиях.
6. Известные автору описания обычно не упоминают дымовые шашки в составе вооружения катеров типа «Д-3». Однако на некоторых чертежах, относящихся как раз к катерам второй серии, можно разглядеть на корме восемь шашек. Здесь принято, что дымовые шашки на «ТК-254» все-таки имелись.
7. На катерах типа «Д-3» в состав вооружения штатно входили 8 малых глубинных бомб БМ-1 советского производства. Общая масса такой бомбы – 41 кг, масса взрывчатого вещества – 25 кг, глубина подрыва со взрывателем типа К-3 – от 10 до 210 метров, радиус поражения – 3,5-5 метров.
8. В отличие от «Паккардов», менее мощные советские моторы на катерах типа «Д-3» первой серии (ГАМ-34 по 750 л.с., ГАМ-34ВС по 850 л.с. или ГАМ-34Ф по 1050 л.с.) позволяли этим катерам развивать ход только до 32-37 узлов – в отличие от 48 узлов с американскими двигателями.
9. Имеется в виду 45-мм полуавтоматическая универсальная пушка 21-К, ставившаяся в том числе на малые охотники типа «МО-4» (в просторечии – «мошки»).
10. Точная масса заряда торпед «53-38», имевшихся в этой истории на «ТК-254» – 318 кг.
