Корень первый
Западная Сибирь. Август 1585 года.
“Татары!!!”- истошно закричал дозорный Ванька Хлебов и захлебнувшись кровью из пронзенного стрелой горла, ломая ветви накренившейся над рекой сосны, без всплеска ушел в черные воды Иртыша. Свист стрел, хрипы пронзенных ими русичей и звон амуниции сплелись в голос войны.
Войны идущей которое столетия, плещущей в стороны кровью, горем и огнем сожженных селений. Татарских и русских. Просто теперь война вернулась в то место откуда проистекала веками, в Казанское ханство.
Засада организованная отрядом хана Кучума готовилась впопыхах, но тем не менее оказалась весьма успешной. Практически весь отряд русичей, что готовился к переправе был вырезан за исключением парочки счастливцев бросившихся в холодные воды Иртыша. Их головы еще мелькали среди волн, впрочем надежд на их спасение было ничтожно мало.
К противоположному берегу выплыл один. Бородатый, разбойного вида здоровяк неполных 30 лет. Он, исполнявший в отряде обязанности попа, не носил кольчуги и именно это не позволило сомкнуться волнам над его буйной головой. Буйна она была по причине разбойной юности нынешнего священника состоявшего в так называемом “войске” Ермака. По сути армией войско Ермака и назвать было нельзя. Хорошо мотивированная и умеющая воевать банда. Впрочем как и другие воспетые поэтами иррегулярные подразделения тех времен, вроде ландскнехтов, шаек Писсарро и прочих искателей удачи.
Итак, разбойник, он же священник, он же ныне единственный спасшийся после уничтожения головного отряда самого Ермака Федор, бежал по бескрайней тайге. Куда ? Подальше от до сих пор звучавших в ушах посвистов татарских стрел, жестоких законов творивших в государстве Российском беззаконие и своего прошлого.
В середине следующего лета, отощавшего, обросшего, одетого в вонючие шкуры мужика, валявшегося без сознания на берегу Енисея, подобрали тунгусы и и за пару дневных переходов волоком дотащили до своего стойбища. Очнувшийся Федор обнаружил себя в чуме местной шаманши, которая за месяц выходила травами и тягучими песнями мнимого покойника. Прижившийся у шаманши Федор вскоре дал ей потомство, здоровое, со свежей кровью и неистребимым желанием жить.
Забайкалье. Гражданская война.
“Красные!!” — заливисто пронеслось вдоль мелкого сибирского села с единственной улочкой и вскоре по ней простучали копыта небольшого отряда. Бойцы радостно скалились знакомым и родственникам, рахзводили руками встречаясь взглядами с теми сыновья которых служили у белых и тщательно готовились провести вечер в отдыхе развлечениях и кругу семьи. Село хоть и малое, с началом гражданской поделено на равные половины , часть воевала за белых, часть за красных. И власть в этих краях переходила туда и обратно зачастую стремительно, по сему чинить беспредел в отношении односельчан не хотели ни те ни другие. Вход в село символизировал временное окончание боевых действий, что приветствовалось сельчанами, “На кой хрен тут стрельба и и убиенные?” Все ведь свои.
-Мишка! Гони в Сидорохе, тащи ее самогонки, это ей а тебе вот , и свесившийся с седла красноармеец одаривал моего деда, мелкого сорванца, конфеткой, точно так же как это делал вчера боец Колчаковской армии.
От коня и оружия бойца веяло неумолимой силой. Неумолимой, жестокой, и величественной. Чем то напоминавшая ощущение когда Мишка будучи еще совсем мальцом наблюдал с печки как Отец, намахавшийся за день, укладываясь спать издавал ноту “До” и стоявшая в углу дома пятистенки керосиновая лампа тухла от мощи его баса.
Корень второй. Украина-Сибирь.
Революцию 1905 года мой третий пращур, отучившийся в Киевском железно-дорожном техникуме и имевший по тем временам статус очень образованного человека встретил в Одессе. Так получилось, что за пару лет до этого он влюбился в ослепительной красоты девушку евреечку и зачал ребенка. А заодно весьма поспособствовал этой самой революции.
Потом были еврейские погромы, сутолока, резня, неустроенность жизни и прямая угроза жизни новой семьи и ребенка. В следствии чего, его вместе с семьей сердобольные родственники сунули в в запечатанный почтовый вагон отправили через всю Империю в Иркутск, где он не имея документов так и закончил свои годы в должности дворника при ЖД станции, не рискуя высветить кто же он на самом деле.
Дочка бывшего железно-дорожного инженера выросла писанной красоткой, имела успех у господ Чешских офицеров в редкие мирные периоды гражданской войны, вышла замуж за Иркутского олигарха, который прочувствовав момент удрал с остатками белых в Маньчжурию, где и прожил остаток жизни.
Потом была встреча моей бабки с дедом, тем который из Корня первого и два первых Корня спелись в ствол дерева. Вскоре появился мой отец. Вроде бы история заканчивается прелестно, но..
В 39-м году деду работавшему тогда мастером участка на одном из заводов пришлось выбирать. Поставить подпись на документе объявлявшем врагом народа главного инженера завода, или принять удар системы на себя.
“Не подписал? Тогда придется тебе самому” — подытожил “опер” и лихо перечеркнул судьбу моего деда. 25 лет.
Колыма. 1953 год.
Прииски. Журчит вокруг промерзших колен зеков студеная водичка одной и мелких Колымских речушек, моется золотой песок, шуршат сита, редкие окрики конвойных и.. густой Шаляпинский бас, разносящийся над тайгой. на свое счастье деду от его отца достался ГОЛОС. Мощный, Красивый, Берущий за душу. именно он и не дал сгинуть деду в Колымских пучинах. Пока ЗК мыли песок, дед сидел на обрыве и пел. Все подряд. Бродкастов, и Wi-Fi не было, радио туда не протянули и единственным развлечением было Дед. Однажды он “допелся”, выведя из себя конвоира и тот недолго думая рубанул в хребет деда прикладом. Тот скатился с крутого склона оврага и угодил прямиком на больничные нары, где не угомонился, а продолжил исполнять весь его немалый репертуар, за чем его и застукал начальник колонии. Результат понятен? Стал дед в угол помещения где проводились регулярные попойки руководства колонии, вместо заигранного патефона. Лицом к стене. Ибо не следует ЗК видеть тот беспредел, что творился за его спиной. За то что пел он исправно, не трепал языком, вызвал его в 53-м году начальник и предложил сделку.
-Тебе по твоей 58-й статье врага народа сидеть еще 10 лет, однако тут образовалась амнистия и я могу поправить статью на уголовную. Им амнистия. А тебе вместо «десятки», пять ссылки на Сахалине? Идет?
Ударили по рукам ( кому охота загнуться за эти лишние десять лет ) и дед поехал изыскивать и копать такие нужные стране ископаемые еще дальше, на Сахалин. Поставили его мастером участка. На должность в которой нужен был СПЕЦ. А кто он по образованию?
Повезло. Заприметил он одного профессорского вида ЗК оказавшегося настоящим профессором геологии из Ленинграда. Пообщавшись, сошлись на том что тот учит мудростям геологии деда, а дед его берет своим ординарцем. Не в руднике кайлом махать.
И пошло, профессор прекрасно сек “куда копать куда не стоит, там завалит, тут жила, там обойти плывун, тут копаем глубже”, а дед держал его при себе, давая возможность выжить в том аду. Через какое то время стали расти показатели у участка возглавляемого дедом и ему разрешили вызвать семью к себе.
-Я помню глухие удары волн о железо бортов нашей баржи на которой семья плелась через море к Сахалину, влага, холод и давно пропавший отец (мой дед Михаил ) в конце пути.
* из детских воспоминаний моего отца.
Корень третий. Начало 40-х. Узбекистан.
В этот же период на другом краю необъятной страны в пустынях, гонялся за басмачами мой второй дед Валий (по матери), мелкий и юркий, лысый бабник и забияка. Потомок одного из тех самых казанских татар, что кончили Ермака на Иртыше и едва не убили моего пращур. Парень был любвеобилен и не считая массы залетов на стороне умудрился настругать пятерых детей в те трудные для всех времена.
Выжили три девочки. Одна из которых и встретила моего отца в сибирской тайге во времена Гагарина и всеобщего энтузиазма.
Потом, были многочисленные перезды по всей стране, события свидетелем которых я стал, ее развал, становление новых государств, комендантский час в Баку, майданы, потери друзей и лихоманка последних лет.
Вот так, свирепыми узлами плелся ствол нашего рода. И пока мы, те кого он породил живы, история пишется, а дерево растет. Возможно где-то там на небесах на одном из облаков, сидят обнявшись мои пращуры, визирь Казанской царицы Суламифь и разбойник, священник и странник Федор, а вокруг во множестве расселись те кто строил Наше родовое дерево. Шаманы, бурлаки, революционеры, чекисты, бывшие политкаторжане, прабабки и их матери. Сидят и смотрят на меня. Внимательно.
И надеются, что то что я делаю, не посрамит их прожитой не зря жизни.
