«Глаголь» над Балтикой. Глава 16

Широченная, лопатообразная ладонь обрушилась на столешницу резного дуба, отчего та, нисколько не привыкшая к подобному обращению, возмущенно хрустнула. Рожденная богатырским шлепком волна басовитого грома окатила зал, оттенившись застенчивым звоном бокалов на подносе, который держала затянутая в нитяную перчатку рука.

Официант, хоть и был вышколен, но расслабился за годы работы в приличной ресторации. Здесь не принято было стучать кулаками по столу, вот и дал маху, вздрогнул. Николай, разумеется, оставался недвижим – что ему, привыкшему к реву тяжелых орудий, какие-то хлопки? Но хорошо, что, исключая кавторанга и его порывистого собеседника в заведении никого не было: конфузией официанта дело и ограничилось.

— Мы стреляем хуже. Мы ОПЯТЬ стреляем хуже! – произнес Всеволод. После того, как его ладонь чуть не сложила стол пополам, можно было бы ожидать грозного рева, но Русанов говорил полушепотом, хотя его глаза сверкали гневом.

— Как так? Николай, ну вот ты мне скажи – как так?! Ведь Цусима! Порт-Артур! Жизни-то научились, снарядов на подготовку не жалели, корабли в море – дома, а что в итоге?! Что такого придумал растреклятый хохзеефлот, что мы опять позади?!

— Ты уверен? В бою всегда кажется, что тебя засыпает снарядами, а противник невредим.

— Аааа…. – Вячеслав Александрович раздраженно махнул рукой.

— Абсолютно уверен. У меня отдельный человек высматривал попадания, и что думаешь? Когда посчитались – на два наших снаряда минимум три кайзеровских! Ладно, давай по маленькой, что живы остались, да за здоровье моей любезной сестрицы – вся извелась ведь, пока мы ходили. Встречала прямо с катера, лица на девке не было.

— Мы все тут только что на рею не лезли – только и ответил Николай.

— Да уж… понимаю. Когда сам идешь, это одно, а когда другие идут, а тебе сидеть и ждать у моря погоды… —  сочувственно крякнул Русанов

— Ты же в первый раз.

— Ага, в первый. И честно тебе скажу – играло ретивое! Ох, как играло! Азарт, конечно, но и страшно, не приведи Господь, а при подчиненных не покажешь. Уж не знаю, как вы, цусимцы, это в себе держали.  Мы-то через сутки в бой, а вам сколько месяцев до драки ждать пришлось…

— Да шут с ней, с Цусимой, что было, то быльем поросло – покривил душой Николай:

— Ты давай рассказывай, как все случилось.

— Да ладно, неужто отчетов не читал?

— Читал до наизусть. Но бумага – это одно, а когда свой брат-артиллерист скажет… сам понимаешь

Когда посыльный со «Славы» отбарабанил – «господин командир срочно требует офицеров на борт», Николай, хотя ему никаких сообщений и не было, отправился вместе с Всеволодом. Что-то явно затевалось, и ему хотелось бы встретить это самое «что-то» на борту своего дредноута. Конечно, шансов на то, что «Севастополь» поведут в бой невысоки, корабль все еще не считался «к походу и бою готовым», так как боевая подготовка все еще не завершена, но вдруг?

Не свезло. Четверка новейших линкоров осталась недвижима, когда броненосцы 2-ой бригады, в вечерней тиши, выбрали якоря и двинулись в море. Впереди, конечно, шел «Рюрик» под флагом комфлота. К тому времени как старые линкоры один за другим вступили ему в кильватер, новейшие нефтяные «Новики» уже растворились в медленно подползающих сумерках. Следом за ним пропал флагман, скрылись «Император Павел I» и «Андрей Первозванный» — флот исчез, и вскоре даже на местах стоянок кораблей уже ничего нельзя было различить. Что-то будет?

Почти двое суток экипажи и все население Гельсингфорса давила неизвестность. Командир «Севастополя», Бестужев-Рюмин вел себя как ни в чем не бывало. На все вопросы кают-кампании Анатолий Иванович только чуть кривил аристократические губы и молча смотрел так, что всякое желание чем-либо интересоваться мгновенно исчезало. Увольнительные были отменены, да и кому в голову могло прийти покинуть линкор – а вдруг надо будет идти на выручку, в бой? Лейтенанты-командиры башен главного калибра и противоминных плутонгов даже не задавали вопросов, только тяжело вздыхали и смотрели на Николая печальными глазами. Может и стоило держаться с ними подобно командиру корабля, но Николай, махнув рукой, собрал своих, да и бухнул, что о 2-ой бригаде ничего не знает. А если узнает, то в тайну заколоченного чердака играть не будет и все что можно будет рассказать – сообщит незамедлительно. Лейтенанты слегка приободрились и перестали изображать барышень на выданье, но, конечно, напряжения — это снять не могло.

— Идут! Идут, вашсковородь! – влетел в каюту ординарец Кузяков с лихорадочно блестящими глазами

Кавторанг, не переспрашивая, пулей выскочил на палубу, благо был полностью одет, но в гавани никого не было

— Какого…

— Так что радисты сообщили с «Прыткого», он в дозоре

Теперь каждая минута тянулась вечностью, но вот показался «Рюрик»… «Андрей Первозванный»… «Слава»…

— «Цесаревич» вон… «Андрей»… Все здесь! – радостно гомонили матросы.

Медленно вползали на рейд тяжелые туши линкоров 2-ой бригады, и даже невооруженным глазом были видны темные подпалины, оставленные вражескими снарядами. Флагманский «Рюрик» потерял половину мачты, вторая труба «Первозванного» держалась на честном слове, а «Слава» заметно сидела носом. Видно было, что бригада воевала всерьез, однако же ни один ее корабль тонуть не собирался, и даже не выглядел чрезмерно побитым. Все сопровождавшие бригаду эсминцы один за другим бросали якоря на своих местах – и ни одно место не пустовало.

— Ну, прелюдию я опущу – сам знаешь, что 4-ю эскадру его кайзеровского величества мы благополучно про… ну давай повторим, что ли, на сухое такое дело не расскажешь.

Николай согласно кивнул. В сущности, все было ясно. После крайне неудачной попытки устроить диверсию в Финском заливе, в ходе которой немцы потеряли на камнях «Магдебург», а затем еще и «Амазон» с «Пантерой», неугомонный фон Эссен решил ковать железо, пока горячо. Командующий отправил в рейд 3-ю бригаду крейсеров, с заданием навести шороху в центральной части Балтики, а затем слегка пострелять по Данцигу — что и было исполнено в точности. Очевидно, что немцы от такого совсем озверели и просто обязаны были каким-то образом одернуть русских…

Много позже стало известно, что принц Генрих, командовавший германскими ВМС на Балтике, решил преподать фон Эссену запоминающийся урок, показав, кто хозяин Балтийского моря. С этой целью он попросил на время операции передать ему 4-ю эскадру, включающую в себя пять линкоров-броненосцев типа «Кайзер Фридрих III». Адмирал Тирпиц поддержал своего подчиненного, но счел запрашиваемые им силы недостаточными и даже предложил отправить в дело дредноуты хохзеефлотте. Однако осторожность командующего Флотом Открытого Моря взяла верх: немцы все еще опасались атаки англичан и, в ожидании Армагеддона, не рискнули переводить хотя бы несколько новейших линкоров на Балтику.  В итоге принцу Генриху, в дополнение к имевшимся у него легким силам, достались пять броненосцев, броненосный крейсер «Блюхер» и легкий крейсер «Страсбург» в сопровождении двух флотилий эсминцев. Эту эскадру германское командование отправило в северную часть Балтики с заданием потопить как можно больше русских и навсегда отбить у них охоту куда-то вылезать из-за минных заграждений Финского залива.

План операции был, как все гениальное, прост, что должно было гарантировать ему успех. Принц Генрих собирался поделить эскадру надвое, завлечь русских в ловушку и раздавить их ударом с двух сторон. Во исполнение этого плана утром 6-го сентября 1914 года германская эскадра разделилась на два мощных отряда: линкоры «Эльзас», «Брауншвейг», вместе с «Блюхером», «Страсбургом» и 2-ой флотилией эсминцев пришли к шведскому маяку Гренскар, в то время как остальные корабли расположились восточнее острова Готска Санден. Оттуда «Аугсбург» выдвинулся к Финскому заливу, с тем чтобы выманить на себя русских: погнавшись за быстроходным германским крейсером они неминуемо угодили бы между двумя сильными немецкими отрядами…

— В общем, летуны наши моонзундские себя никак не оправдали – противник у нас под носом, а они его так и не видели. Стоило ли вообще с аэропланами заморачиваться? Не знаю, на то пускай у начальства голова болит, а немцев углядел твой старый знакомый, князь….

В этот раз «Баян» Алексея Петровича патрулировал в паре с однотипным ему «Палладой», на них-то «Аугсбург» и наскочил. Естественно, два русских крейсера немедленно сделали «стойку» и, подобно двум борзым, ринулись за германцем. Тот, разумеется, отступил. Еникеев гнал свои крейсера вперед и принц Генрих, державший свой флаг на «Блюхере» принял решение не ждать тихоходные «Фридрихи», а атаковать в одиночку.

В такой тактике было много смысла. То, что «Блюхеру» пришлось бы воевать одному против «Паллады» с «Баяном» Генриха совершенно не смущало – размерами его флагман почти не уступал обоим русским крейсерам даже вместе взятым, а вооружением – серьезно превосходил. Кроме того, «Блюхер» был быстроходнее, так что корабли Еникеева не могли от него бежать. «Блюхер» вполне мог и должен был одержать победу, хотя, конечно, пострадает в бою и сам, ну так что же с того?  Пытаться вывести русские крейсера на броненосцы бессмысленна: даже если «Баян» и «Паллада» и попадут ненадолго под их огонь, то быстро отступят, разорвав дистанцию, потому что воевать с броненосцами им совершенно не с руки. Но радиостанции у русских весьма хороши и фон Эссен скоро узнает, что немцы прибыли «в силах тяжких», а принц Генрих вовсе не хотел, чтобы русские заметили его броненосцы раньше времени. Тогда они еще, чего доброго, не покажут носа из-за своих минных заграждений, и вся операция пойдет прахом. В то же время, сражаясь с одним «Блюхером», русские будут видеть перед собой пусть и большой, но всего лишь крейсер: не приходится сомневаться, что «Баяну» и «Палладе» будут направлены подкрепления на выручку. И вот их-то и встретит с 4-ая эскадра… Если же «Блюхер» не преуспеет и два крейсера ускользнут – что ж, так тому и быть, но все, что они смогут доложить своему командующему, это присутствие германского крейсера.

Что бы там не говорил покойный Хельмут фон Мольтке о том, что никакой план не выдерживает первого столкновения с противником, сперва как будто шло по задуманному: обнаружив «Блюхер», русские не стали геройствовать, а легли на обратный курс, приняв бой на отходе. Флагман принца пытался отрезать «Баян» и «Палладу» от Финского и атаковал. Вот тут-то и начались первые сложности: дистанция была большой, а видимость – не очень, так что если русских и удавалось поцарапать, то не слишком сильно. Кроме того, похоже было, что несущиеся по волнам и ощетинившиеся дюжиной тяжелых пушек шестнадцать тысяч тонн первоклассной германской стали волшебным образом придали сил русским кочегарам, так что они смогли разорвать дистанцию и отступить. Победа не задалась, но такой вариант Генрих предвидел: хотя бы и слегка разочарованный, германский главнокомандующий вернулся к своим броненосцам в ночи, ожидая на утро увидеть крупный крейсерский отряд российского флота…

…чего он совершенно не ожидал – так это того, что фон Эссен, по получении радиограммы, выведет в море практически все свои боеспособные корабли.

— Мы и всю ночь прокрутились у центральной минно-артиллерийской. Вроде и опасно, рядом с минами-то, но ты же сам знаешь, что после наших тренировок там любой штурман, будь он хоть вусмерть пьяным, не то, что заграждение, а каждую отдельную мину с завязанными глазами пальцем покажет…

Еще ночью 1-ая бригада крейсеров и три новейших нефтяных эсминца вышли в море на поиски неприятеля, а с восходом солнца за ними последовали главные силы. Линкоры второй бригады во главе с «Рюриком» выдвинулись за линии минных заграждений в рассветной дымке, с тем чтобы по обнаружении немцев тут же нанести удар, не тратя время на прохождение фарватеров.

Удача улыбнулась «Новику» — именно он в предрассветной дымке обнаружил отряд принца Генриха. Однако радировать о своем успехе не стал, а отступил к главным силам. Немцы также обнаружили одинокого русского, но как трактовать его появление, было неясно.  Успел ли заметить некрупный русский кораблик немецкие броненосцы, а если успел, то почему не дал радиограммы? Отправленные в погоню миноносцы вернулись ни с чем, и германский адмирал, у которого потихоньку стало зарождаться нехорошее предчувствие, распорядился передать второму отряду, чтобы тот шел с ним на соединение.

Все еще могло закончится хорошо, если бы принц Генрих повел свои корабли навстречу. Но он решил остаться в районе, где переждал ночь, в надежде на то, что русские все же выйдут в море, угодив в германские клещи: они и угодили, вызвав нешуточное ликование офицеров на мостике «Блюхера». Но краткий миг энтузиазма сменился легким шоком и мрачной решимостью «не посрамить», когда выяснилось, что «Эльзасу и «Брауншвейгу» придется иметь дело с четырьмя русскими броненосцами, а «Блюхер» не сможет поддержать своих, поскольку прямо на флагмана принца Генриха на всех парах накатывался ни в чем не уступающий ему «Рюрик».

Каменное лицо главнокомандующего, конечно, ничем не выдавало лихорадочную карусель ледяной ярости и жгущих душу сожалений. Будь здесь три броненосца второго германского отряда, принц Генрих не задумываясь сразился бы с фон Эссеном, но сейчас? Когда русские имеют, почитай, едва ли не двойное превосходство в силах?

Увы, все богатство тактических возможностей сводилось к дилемме – бежать, либо вступать в бой, в надежде продержаться до подхода второго отряда. Тогда силы эскадр уравняются… если, к тому времени, русские не разорвут первый отряд в клочья. Весь план Генриха сводился к тому, что русские не рискнут отправить в море свою единственную боеспособную линейную бригаду в полном составе, а со всем остальным немцы могли разобраться, но фон Эссен рискнул, и выиграл.

Отступать? Возможно, Генрих и смог бы оторваться от русской эскадры, но что тогда помешает фон Эссену атаковать второй отряд и уничтожить его? Нет, бегство — не выход. Остается сражаться, уповая на то, что подмога придет вовремя.

Приказав «Лотрингену», «Пронесену» и «Гессену» полным ходом идти на соединение, принц Генрих развернул свои броненосцы в линию баталии. Медленно развернулись к неприятелю башни, вздымая орудия на максимальное возвышение, и замерли в преддверии первого выстрела. Германский главнокомандующий приготовился к худшему.

— Ну, давай еще по маленькой… Скажу тебе, Николай – толковый был у немцев командир.  Встретил нас всем бортом, на предельной дальности. Не страшно, конечно, но нервы пощекотал, да и как не страшно? Пока мы с ним сближались до 60 кабельтов, умудрился-таки дважды залепить «Первозванному». Это на сходящихся-то курсах, на скорости 15, а то и все 16 узлов что у него, что у нас! Ну, потом мы легли на параллельный, и началась полька-бабочка…

К тому времени, как русские, с легкостью парировав попытку выйти им в голову на «кроссинг Т», легли на параллельный курс, принцу Генриху оставалось продержаться всего каких-то полчаса, хотя он об этом еще не знал. Во всяком случае, до подхода подкреплений его задачей было не нанести русским кораблям решительные повреждения, а самому избежать таковых.

— Вертелся, гад, как уж на сковородке! Хотя, конечно, я такого непотребства, как змеюка богомерзкая на достойнейшей кухонной утвари не видел никогда, но думаю, что похоже.  Только пристреляешься – он коордонат влево, в сторону от нашего строя, да тут же меняет курс и вся пристрелка ни к черту. Сам палил из всех стволов интенсивно, получается, пугал больше, чем пытался нас зацепить, ведь его маневры не только нам наводку сбивали, но и его комендорам тоже. Мы, конечно, нет-нет да и попадали, я, пожалуй, пару раз влепил их концевому. Но свои корабли тевтоны ладят крепко, так что подбить не получилось, а затем появился их второй отряд и дело пошло всерьез.

Когда «Изумруд» сообщил о приближении еще трех немецких броненосцев, фон Эссен отлично понял, что время, отведенное его преимуществу стремительно, истекает. Тогда он попытался пойти ва-банк, резко сократив дистанцию до отряда принца Генриха.

— Мы дали «самый полный», четыре румба влево «все вдруг» и атаковали их, но на время сближения, наши кормовые башни не могли стрелять, и немцы этим воспользовались в полной мере.

Немецкий командующий медленно, сквозь зубы выдохнул. Лишь предательская капелька пота, совсем собравшаяся было скатиться по его виску, могла выдать то напряжение, в котором принц Генрих находился почти весь последний час – с того самого момента, как стал ясен состав русской эскадры. Он поднял руку, якобы желая поправить фуражку и незаметно промокнул это несвоевременное свидетельство слабости.

Как бы то ни было, самое страшное позади, а теперь все могло устроиться к лучшему. Адмиралу только что доложили: «Лотринген», «Пронесен» и «Гессен» показались на горизонте и идут наперерез русским. Если сейчас прекратить «вихляние» и удержаться на курсе, то второй отряд очень скоро не просто поставит фон Эссена в два огня, но имеет все шансы на «кроссинг», а в этом случае разгром будет гарантирован. И даже если нет, все равно русские окажутся биссектрисой угла, образованного двумя изрыгающими пламя колоннами, и «Пантер», «Амазон» и «Магдебург» наконец-то будут отомщены сторицей… Да что там, разгром основных сил русского флота создаст предпосылки для прорыва минных заграждений – пока не вошли в строй новейшие их дредноуты, так что… перспективы открывались в высшей степени замечательные. А значит, надежда затащить русских в ловушку стоила риска короткого, но ожесточенного боя на малой дистанции с их почти вдвое превосходящими силами. И, если Посейдон будет милостив, то сегодня, сейчас, будет решен исход морской войны на Балтике, а это все же кое-чего стоит в противостоянии великих Империй…

Командир «Блюхера» смотрел на адмирала вопросительно, ожидая приказа в очередной раз изменить курс. Но его не последовало – принц Генрих принял бой и не собирался отступать, хотя русские вышли на какие-то четыре с половиной мили.

— И вот понимаешь, Николай, ну ладно, до этого момента у нас еще были какие-то оправдания – они крутили хвостом, да и расстояния немаленькие… Но вот мы сблизились мы на 45 кабельтов – и что? Как перед Господом тебе говорю – три их корабля вбивали в нас не меньше, чем наши пять — в них!

Вал русского огня обрушился на «Блюхер», «Эльзас» и «Брауншвейг», но германский командующий видел, что и кораблям фон Эссена приходится несладко. Неожиданно грохнуло прямо под мостиком, в ноздри адмиралу ударил характерный запах жженого чеснока. «Тротил», поморщился про себя принц Генрих – он еще питал какие-то надежды на то, что противостоящие ему броненосцы будут стрелять старыми снарядами, чья начинка состояла из пороха или, на худой конец, пироксилина, но нет…  А если еще вспомнить, что русский 305-мм снаряд почти на 100 кг тяжелее, чем 280-мм снаряды главного калибра его броненосцев, то становилось совсем уныло. Но все же немецкий строй держался твердо, отвечая на русские залпы разъяренным ревом крупповских пушек. И пока еще в их грохоте принцу Генриху слышалась не агония, а безудержная жажда и ярость боя, а ведь помощь была совсем близка…

— В общем, Николай, немцы продержались. Перепало им неплохо, но они это смогли вытерпеть, а затем по нам ударили три их броненосца второго отряда. Дед держался до последнего, надеясь прибить хоть одного, но они уже почти выставили нам «палочку над Т» так что пришлось Эссену поднимать «поворот все вдруг» и выходить из огненного мешка, в который мы уже почти угодили. Тут досталось и «Первозванному» и «Рюрику», но немцы нас преследовать не рискнули, а мы…  В общем, разлетелись мы с немцами в разные стороны, что два твоих бильярдных шара, друг о дружку стукнувшиеся со всей дури. Дистанцию разорвали, не знаю, как далеко, но вроде миль на девять- десять разошлись точно. Затем дед развернулся и снова нас вперед повел, только немцы боя не приняли и отступили. Мы их примерно час догоняли, а потом… Эххх…

— Да чего вздыхаешь –то? С «Брауншвейгами» один на один бригада могла бы справиться, но с дредноутами…

— А были ли они, дредноуты эти? Ну да, наши балерины поднебесные чего-то там высмотрели и устроили истерику: «Нассау» и «Позен» им, понимаешь, примерещились, не иначе как после третьей чарки «для сугрева в воздухе».

— А если не примерещились?

— Да как же не примерещились? Со слов соколов наших, клювы бы им в хвосты позаворачивать, линкоры хохзеефлотте нам как раз в тыл выходили, от родных пенатов отрезая. Конечно, Старик развернулся домой и почти все наличные крейсера с миноносцами отправил на разведку – и где же эти дредноуты?

— Ну, может и так…

— Да точно тебе говорю, лайбу какую-нибудь за хохзеефлот приняли, только и всего! Да и знаешь, Николай, если уж по правде сказать, хорохорюсь я зря. В самом конце баталии чертов немец так удачно нам залепил, что «Слава» носом села и в скорости узла два потеряла точно.  С таким ходом нам за немцами было уже не угнаться до темноты, а может и совсем уже не угнаться. Час мы их гнали, показали, кто в море хозяин, да и ладно.

— Так чего ж ты мрачный такой, Всеволод?

— А если б мы их догнали, а они нам вломили?

— Тьфу….

— Николай, точно тебе говорю, что-то сгнило в датском королевстве. Мы ведь стреляем как? Или по буксируемому щиту, или по лайбе, но щит волокут от силы на десяти узлах как по струночке, а лайба с зарифленным парусом хоть и плывет по воле ветров, но еще тихоходнее.  А в бою все не так, мы маневрируем на шестнадцати узлах, на героические учебные бои со щитами это ну вот нисколько не похоже. А немцы… они, такое ощущение, всю жизнь только по таким целям и тренировались!

— Так что делать-то? О чем ты говоришь, мне понятно, сам голову ломал, где быстроходную цель для учений взять, но как? Щит быстро не потащишь, и в любом случае тянуть его можно только по прямой, а что еще?

— Вот то-то и оно…

— Ууу, да ты совсем расклеился. Давай ка еще по одной.

— А давай!

После того, как русские повернули «все вдруг», принц Генрих первым делом приступил к выяснению обстоятельств своих кораблей. «Блюхер» был в хорошем состоянии – попадали в него много, но на удивление удачно для немцев, русские снаряды не зацепили ничего серьезного, так что крейсер мог продолжать бой. Увы, «Эльзасу» и «Брауншвейгу» досталось куда значительней. «Брауншвейг» потерял кормовую башню и обе 170-мм башни правого борта, основательно сел кормой и сильно горел, но все же с него сообщали, что броненосец способен к продолжению банкета, а его механик божился, что выжмет не менее 15 узлов. А вот с «Эльзасом» дела обстояли совсем ни к черту. Два русских тяжелых снаряда буквально испарили пару 100-мм бронеплит, прикрывающих носовую оконечность, море хлынуло в обширнейшую пробоину и по трюмам корабля гуляла вода. От средней трубы остался только прокопченый огрызок. Батарейная палуба, где располагались 170-мм орудия представляла собой мартеновскую печь, откуда с грозным воем вырывались протуберанцы ярчайшего пламени. Но самое плохое пришло напоследок: когда эскадры расходились, один из последних русских 305-мм «приветов» угодил аккурат в четырехсантиметровую бронепалубу. Случись это ранее, можно был рассчитывать на рикошет, но с такой дистанции он попросту проломил ее и взорвался, круша все вокруг осколками своего корпуса и палубной брони. Как назло, попал он прямо над переборкой между котельным и машинными, так что досталось и кочегарке и машинам, а поверх всего этого бушевало пламя… Имея два увечных корабля, принц Генрих вовсе не жаждал возобновления боя и приказал отступать, выстроившись в кильватерную колонну, сам же занял почетное концевое место, откуда, кстати будь сказано, открывался превосходный вид на догоняющие его русские броненосцы.

Но несмотря на то, что немцам с трудом удавалось держать 13 узлов, эскадра фон Эссена догоняла их крайне медленно, а меньше чем через час и они вовсе отказалась от погони и повернули назад. Единственной причиной столь неожиданной ретирады, как представлялось гросс-адмиралу, могли быть только серьезные повреждения кораблей фон Эссена. Мысль о том, что русские тоже претерпели от германского огня, хоть как-то согревала душу после неудачно проведенной операции. «По крайней мере, и в отличие от предыдущего рейда, мы хотя бы возвращаемся домой тем же составом что и уходили» — подумал было принц Генрих, но в это время «Эльзас» вывалился из строя с сигналом «Не могу управляться» …

Наполовину выгоревший корабль с большим трудом, но все же дотащили до дома на буксире, предварительно высадив на него аварийные партии «Лотрингена». После этого «Эльзас» встал на прикол, и никогда уже более не выходил в море – не то, чтобы его нельзя было починить, но овчинка совсем не стоила выделки. Средства, которые требовалось вложить в устаревший уже корабль явно превышали его боевую полезность, к тому же Германия ощущала нехватку квалифицированных моряков. Чрева новейших гигантов моря, линкоров-дредноутов и линейных крейсеров поглощали лощеных офицеров, юных фенрихов, умудренных жизнью боцманов и исполнительных матросов, словно стая оголодавших китов, дорвавшихся до богатого планктоном участка океана. В преддверии войны германские судостроители набрали такой разбег, что превзошли немецких преподавателей, Германия просто не успевала готовить морских солдат в требующихся флоту количествах. Для того, чтобы укомплектовать дредноуты Флота открытого моря, пришлось забирать экипажи с более старых, хотя бы и крепких, и способных еще послужить кораблей, не говоря уже о небоеспособных: так что ремонт «Эльзаса» на повестке дня не стоял. Привели в родной порт, не дав записать русским на свой счет гибель броненосца – и то ладно, к тому же часть орудий и оборудования «каннибализировались» на ремонт «Брауншвейга».

— Как Елена?

— Да ты меня уже в третий раз о ней спрашиваешь.

— Так уж и в третий, — чуть смутился Николай.

— Да ладно, говорю же – вернется на следующей неделе. Она, как меня встретила, сперва разохалась, конечно, но это дело женское, а потом – пришла телеграмма от тетушки и убыла моя сестрица в Питер. Предварительно вручив мне записку такой размерности, что «Война и мир» тихо стонут от зависти. И заставила меня трижды поклясться кровью на клинке что передам тебе лично в руки, и по возможности незамедлительно…

Вскоре Николай и Всеволод распрощались – могучего артиллериста «Славы» ждали какие-то хозяйственные дела, а Николая… в связи с отъездом госпожи Русановой, никакие дела не ждали. Броненосец его друга ушел чиниться, и артиллерийскому офицеру делать на нем было пока особо нечего. Потому-то Всеволод испросил себе небольшой отпуск, однако же на днях собирался ехать в Питер «на воссоединение» с кораблем. Кавторанг отлично его понимал – как ни крути, а корабль офицеру если и не жена, с коей надо делить и горе и радости, то очень к тому близко и «бросать» броненосец на время ремонта никак не следовало – мало ли, чего там накрутит рабочий люд? Не то, чтобы мастеровые были бестолковы, но все же им на этом корабле в бой не идти.

Однако теперь какое-то время гостить Николаю было негде – князь безвылазно сидел на своем «Баяне» в Моонзунде, забегая иногда в Ревель и туда же на время перебралась его жена Ольга, чтобы хоть изредка видеть своего благоверного. Елена Александровна уехала, а когда вернется, Всеволод будет уже в Питере – в его отсутствие наносить визиты одинокой молодой женщине не будет прилично. Строго говоря, даже послание Елены уже против правил – девушке не полагается писать мужчине, если только он ей не муж.

Ну так и что же с того? В последнее время старые приличия соблюдаются уже не так ревностно, как раньше, и вообще в них много надуманного. Но как хорош был озорной блеск в глазах Елены, когда та с милой непосредственностью говорила или делала нечто такое, что не укладывалось в рамки приличий, но все равно было очаровательно и остроумно. Госпожа Русанова обладала удивительным даром нарушать приличия до ужаса прилично!

Чуть обалдев от такого количества приличий в своих мыслях, Николай ощутил давно не приходившее к нему чувство рифмы, позволявшее время от времени придумывать хайку, искусству составления которых он учился в Японии. В этот раз, правда, ничего не сложилось, зато на ум пришел стих японского мастера Мацуо Басё:

Отсечь слова.

Ненужное отбросить.

Радостно вздохнуть.

Понятно, что на японском это звучало совсем не так и рифма, отсутствующая в русском переводе, в оригинале соответствовала канону. По-другому и быть не могло, все же именно Басё дал начало этому национальному японскому искусству: но сейчас слова давно ушедшего в нирвану мастера как нельзя лучше отражали чувства капитана второго ранга.

Брать извозчика не хотелось, возвращаться на «Севастополь» было еще рано, так что Николай медленно прогуливался по Гельсинки. В голове чуть-чуть шумел коньяк, для которого было, пожалуй, рановато, но когда еще им с Русановым удалось бы посидеть и поговорить обо всяком? Погода стояла удивительно теплая и ясная, и маленькая открытка-конвертик в несколько строк, писанных каллиграфически-воздушным почерком и лежащая сейчас во внутреннем кармане кителя, добавляла тепла на душе. Хотелось радоваться жизни, которая, конечно, шла вокруг своим чередом.

Николай вышел на торговую площадь: хоть день и не был базарным, лотошники не оставляли надежд расторговаться и вроде как не напрасно: какие-то покупатели все же ходили, рассматривая товар. Хоть у финнов и не было принято зазывать к себе клиента, повсюду слышались разговоры, сливавшиеся в мерный гул, прерываемый лишь возгласами мальчишки-газетчика, которому финский обычай, очевидно, был не писан. Вот городовой в мундире темно-зеленого сукна облокотился на стенку своей будки. Детина, косая сажень в плечах, с лопатообразной бородой и дарованными природой пудовыми кулаками способными угомонить не то, что нарушителя порядка, а и средних размеров носорога, сейчас был расслаблен и благостно щурился в лучах солнца. На другой стороне площади стояли в ожидании клиентуры экипажи и подводы извозчиков. К ним-то Николай и двинулся, решив, наконец, прервать свой моцион: пройдя по тротуару вдоль площади он вышел к симпатичному трехэтажному зданию с монументальным подъездом в центре – двустворчатые двери доброго дерева и круглое стеклянное окно над ними укрывались под большим навесом, поддерживаемым колоннами вполне монументального вида. Другие двери были скромнее – Маштаков прошел мимо входа в столовую, чистенькую и опрятную, что было видно из окон, а запах чего-то вкусного приятно пощекотал ноздри. Впрочем, кавторанг был сыт, да и умирай он от голода, вход в подобное заведение был ему заказан. Офицерам российского императорского флота полагалось неплохое жалование, но много из этих денег уходило на поддержание репутации – к примеру, офицер мог столоваться только в первоклассных заведениях, к каковым столовая, невзирая на всю ее опрятность и манящие запахи ничуть не относилась.

Около парадного подъезда стояла тройка, а чуть дальше ее – небольшая невзрачная телега, с парой бидонов молока. Из распахнутых в конце дома дверей к ней устремился мужичок с двумя корзинками яиц в каждой руке. Очевидно, там была купеческая лавка, а мужичок, вероятно, развозил товар, но был явно неловок – уделив все внимание своей хрупкой ноше он едва ли не толкнул пожилую, скромно одетую женщину, почти уже бабушку, идущую навстречу Маштакову. Она лишь каким-то чудом сумела избежать столкновения и почему-то виновато улыбнулась кавторангу. Николай хотел было ответить вежливой улыбкой, но в этот момент стекло из окна второго этажа с мелодичным звоном раскололось, вылетело из рамы и осыпалось на тротуар прямо перед ошеломленным моряком.

Продолжение — ровно через неделю, а ссылки на предыдущие главы — тут