«Всем известно, что» (с) генералы готовятся к прошлой войне, советские генералы в 1941 году не предполагали возможности внезапного нападения Германии и ожидали длительного «подготовительного» периода наподобие начала Первой мировой войны, товарищ Иссерсон с его новыми формами ведения вооруженной борьбы был жестоко высмеян и предан анафеме, товарищ Сталин в принципе не верил в возможность нападения Германии и посылал разведку с её самыми достоверными донесениями в самые неприличные направления, а товарищ Жуков вообще был недалёким «унтером» и уже в послевоенных мемуарах задним числом приписывал себе беспокойство о неправильном расположении укрепленных районов в приграничных округах. Обо всём это сказано немало, да и написано тоже. Однако идущая у нас в стране «архивная революция» (с) порой преподносит весьма пикантные «вишенки на торт».
Например, в конце прошлой недели в ЖЖ jim-garrison.livejournal.com всплыл интересный документ. Собственно, сам документ уже давно «широко известен в узких кругах» благодаря тому, что ещё в далёком 1998 году группой авторов из международного фонда «Демократия» под председательством незабвенного борца с коммунизьмой А.Н. Яковлевым был включён в 2-томный сборник документов «1941» (на жаргоне интернет-любителей военной истории – «малиновка»). Документ называется «Записка начальника штаба КОВО по решению Военного совета Юго-Западного фронта по плану развёртывания на 1940 год», и много кто его за прошедшие годы цитировал в тех или иных целях из той самой «малиновки» (например, А.В. Исаев).
Начало записки начальника штаба КОВО
Однако 12 ноября с.г. узкие круги широкой общественности могли в очередной раз убедиться в странностях цитирования исходных документов силами обозначенной выше группы авторов. Дело в том, что по мере получения доступа к архивным документам простых смертных, стало выясняться, что документы в «малиновке» далеко не всегда приводятся полностью: иногда из них на усмотрение авторов из международного фонда «Демократия» исключались целые разделы, а ещё очень часто не отражаются внесённые на этапах редактирования и чтения исходных документов ответственными лицами довоенной эпохи правки и замечания.
На этот раз, например, выяснилось, что группа авторов «малиновки» настолько стремилась урезать документ, что в итоге даже сама не смогла определить дату его составления. Так, в сборнике документов «Записка…» датируется просто «[не позднее декабря 1940 г.]». Оказалось же, что документ имеет вполне определенную дату – 4 декабря 1940 года. А проблемы с датировкой у авторов «малиновки» возникли из-за того, что они не стали публиковать две страницы приложений к документу.
На этом завершается публикация документа в «малиновке»
А на этом месте заканчивается сам документ
Но куда более интересными являются замечания на полях документа, проставленные, предположительно, командующим войсками КОВО генералом армии Г.К. Жуковым (как видно из штампов на первом листе, до войны в Москве документ не регистрировался). Первая из них просто убийственна как для критиков советского предвоенного генералитета, так и для многочисленных авторов альтернатив про вселенцев-попаданцев: «Нет учета возможности начала войны внезапно, без об’явления».
Относится оно к разделу «Записки…», в котором рассматриваются возможные сроки сосредоточения войск противника.
Замечание про возможность внезапного нападения находится напротив этих строк
Остальные замечания выглядят так. «О реках, как рубежах. Наши реки имеют направление течения в основном с Севера на юг и поэтому их правые (западные) берега и господствуют над левыми. Из этого следует, что реки не могут служить надежными оборонительными рубежами, а будут являться лишь естественными преградами». В общем – да, тупой унтер и всё такое.
Далее те самые УРы, о которых Жуков якобы вспомнил только после войны: «А в каком состоянии наши УР’ы на старой границе, как они вооружены и поддерживаются?».
Тут, конечно, можно поддеть Георгия Константиновича, спросив, какой же из тебя командующий округом, если ты за почти полгода нахождения в должности не соизволил ознакомиться с подчиненными тебе частями и положением дел в них? Но тут следует помнить несколько вещей. Во-первых, у Жукова в 1940 году было не так уж и много свободного времени на ознакомительные поездки, тем более по «глубинным» объектам своего округа. Сразу после вступления в должность ему предстояло руководить операцией по присоединению Бессарабии и Северной Буковины, в августе и сентябре Жуков был занят формированием и проведением учений с механизированными корпусами (см., например, Е.Дриг «Механизированные корпуса РККА в бою», стр. 30 – 31), одновременно идет подготовка к сентябрьским итоговым учениям войск округа, на которых присутствовали Нарком обороны С.К. Тимошенко и начальник Генерального штаба К.А. Мерецков, в ноябре в округе стартует волна организационных мероприятий с формированием новых частей и соединений, одновременно идёт подготовка к выступлению на декабрьском совещании командного состава РККА. То есть дел у Жукова хватало и в войсках, и в штабе. Во-вторых, следует учесть, что как таковых воинских частей в укреплениях на линии старой границы, которые мог проинспектировать Жуков, не было: уровские части «Линии Сталина» были обращены на формирование уровских частей «Линии Молотова» ещё до назначения Жукова командующим войсками КОВО.
С.К. Тимошенко, К.А. Мерецков и Г.К. Жуков на итоговых учениях войск КОВО осенью 1940 г.
Но вернёмся к документу декабря 1940 года. Далее в нём следуют следующие замечания: «Насколько пр[отивни]ку известно расположение аэродромной сети. Характерно желание его знать что делается у нас (частые перелеты через границу, нарушение ее летчиками Германии)» и «А как с Турцией, с Босфором и Дарданеллами?».
Турцию стоит упомянуть отдельно, так как её, мягко говоря, неоднозначная позиция накануне и на начальном этапе Великой Отечественной войны попила немало крови советским военачальникам, которые были вынуждены считаться с возможностью её выступления против Советского Союза и были вынуждены отвлекать на южное направление часть сил, столь необходимых для борьбы с Германией на западном направлении. О чём, как правило, забывают современные любители «советовать» начальнику Генерального штаба как лучше было распоряжаться войсками накануне войны.
Завершить рассказ о приветах советчикам и прочим обличителям из будущего от Георгия Константиновича, мне бы хотелось ещё некоторыми документами, которые мне удалось найти за эти выходные благодаря «архивной революции» и наводке из ЖЖ.
Первый из них непосредственно относится к вопросу о предпринимаемых советским командованием мерах противодействия возможному внезапному нападению Германии. Это текст телеграммы за подписью Наркома обороны Тимошенко и начальника ГШ Жукова, отправленной в адрес Западного Особого военного округа 13 июня 1941 года. Первый абзац телеграммы гласил: «Для повышения боевой готовности войск округа, все глубинные стрелковые дивизии и управления стр. корпусов с корпусными частями вывести в лагерь в районы, предусмотренные для них планом прикрытия». Подчеркну – ВСЕ глубинные дивизии. Подчеркну – 13 июня. Так что – да, желающие рассказать о том, какой молодец был Павлов и как ему якобы мешали из Москвы, приглашаются привести свои аргументы, как говорится, в студию.
Ещё одним, заинтересовавшим меня документом стала карта «Схема развёртывания войск Северного, Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов», выложенная без сопроводительного текста и датированная маем 1941 года. В ней моё внимание обратила на себя советская оценка планов германских войск, в которой впервые воедино были связаны действия войск противника, находящихся севернее и южнее Полесья.
Карта, разработанная в ГШ во второй половине мая 1941 г.
До этого в течение длительного времени, ещё с тех пор, когда советский Генеральный штаб возглавлял Б.М. Шапошников, удар немецких войск, наносящийся из района Восточной Пруссии и считавшийся главным (знаменитое «Германия вероятнее всего развернет свои главные силу к северу от устья р.Сан, с тем чтобы из Восточной Пруссии через Литву нанести и развить главный удар в направлении на Ригу, на Ковно и далее на Двинск, Полоцк или на Ковно, Вильно и далее на Минск»), как бы «зависал в воздухе», ввиду того, не был обеспечен ни с правого, ни с левого флангов другими действиями немецких войск или крупными естественными преградами (как в случае, если бы, например, удар немецких войск из Восточной Пруссии через Минск был направлен далее на юг до рубежа Полесья, чем бы обеспечивалось окружение советских войск в западных районах Белоруссии). По мере проведения германской стороной контрразведывательных и дезинформационных мероприятий, у советской стороны стало формироваться мнение об Украине как главной, прежде всего экономической цели германского вторжения. При этом оценка действий немецких войск южнее Полесья была более или менее близка к истине и, главное, она была логически закончена – из районов южной Польши и Румынии наносились концентрические удары в общем направлении к среднему течению Днепра, чем достигалось окружение советских войск в западных и центральных районах УССР. Удар противника из Восточной Пруссии по-прежнему не снимался со счетов, так как, по оценке советского Генштаба, он был наиболее выгоден Германии с точки зрения минимизации сроков сосредоточения немецких войск благодаря высокой пропускной способности железных дорог в этом районе. Однако, по-прежнему, с оперативной точки зрения такой удар наносился «в никуда». Что видно на примере карты, прилагаемой к знаменитым «Соображениям по плану стратегического развёртывания вооружённых сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками» от 15 мая 1941 года.
Карта, разработанная в ГШ в середине мая 1941 г.
Как видим, во второй половине мая 1941 года, у советского командования сформировалась не только идея о том, что германские войска собираются окружить соединения и части Красной Армии в Белоруссии, и как немцы планируют это сделать, но ещё и возросла оценка глубины ударов противника – теперь ожидается выход немецких войск на рубеж Орша, Гомель, Киев.
Правда, следует заметить, что определенные подвижки в переосмыслении возможной глубины ударов противника произошли в советском Генштабе ещё на этапе составления «Соображений…» от 15 мая 1941 года. Там в тест, написанный А.М. Василевским чернилами, карандашом сделана приписка о том, что удар из Восточной Пруссии может наноситься не до Вильно, а до Витебска. Увы, это как раз одна из тех правок в исходных документах, которую составители «малиновки» то ли просто не заметили, то ли не сочли нужным доносить до общественности.
В тест, написанный Василевским, после «Вильно» добавлено «Витебск»
Но если в целом текстуальная часть «Соображения…» от 15 мая 1941 года, благодаря той же «малиновке», за прошедшие годы стала широко известна в исторических, околоисторических, а порой и откровенно псевдоисторических кругах, то карты к майским «Соображениям…» стали доступны только благодаря «архивной революции». И эти карты, как оказалось, тоже несут немало нового в традиционные споры о начальном периоде войны. Так, если карта под названием «Схема стратегического развёртывания вооружённых сил СССР на случай войны с Германией и её союзниками» представляет собой классический набор «красных стрелочек», хорошо известный ещё со времён публикаций работ М.И. Мельтюхова, то карта под названием «Схема прикрытия государственной границы на Западе» может поставить точку в одном очень популярном на различных исторических площадках споре.
Общий вид карты со схемой развёртывания от 15 мая 1941 г.
Дело в том, что и текстовая часть «Соображений…», и карта со схемой развёртывания рисуют нам очень популярный у «одного английского публициста» (с) наступательный характер действий Юго-Западного фронта. При этом для обеспечения возможности Юго-Западному фронту проводить наступательную операцию советский Генштаб решил дополнительно усилить его войсками 20-й Армии из Орловского военного округа и 21-й Армии из Приволжского военного округа. Причем дивизии из внутренних округов, несмотря на длительность их перевозки, включались не в резерв Юго-Западного фронта, а непосредственно в состав войск «первой линии»: войска 20-й Армии – в стыке между войсками 5-й и 6-й Армий Киевского военного округа, а войска 21-й Армии – в стыке между войсками 26-й и 12-й Армий Киевского военного округа.
Состав войск ЮЗФ в схеме развёртывания от 15 мая 1941 г.
Этот факт дал повод некоторым исследователям (например, Олегу Козинкину) утверждать, что тяжелейшие поражения, которые понесла Красная Армия летом 1941 года, были вызваны именно этим ошибочным решением советского Генштаба, который в условиях угрозы внезапного удара со стороны Германии заложил в планы действий Красной Армии непомерно долгие перевозки войск, да и вообще не уделил должного внимания обороне севернее Полесья (ведь еще Б.М. Шапошников в 1940 году предупреждал, что Германии выгодно нанести удар именно там), а самонадеянно увлёкся наступлением южнее Полесья. Имеющиеся же свидетельства о реальных районах выгрузки войск 20-й и 21-й Армии подобные критики традиционно относят на тот счёт, что это уже начавшаяся война заставила вносить коррективы в советские планы и изменять ранее назначенный районы выгрузки. Таким образом, советский Генштаб якобы проделал двойную работу, сначала спланировав одни районы выгрузки, а затем, импровизируя на ходу, менял их и перенаправлял войска, теряя драгоценное время и внося дополнительную сумятицу в и без того наполненное неразберихой время.
Однако, Георгию Константиновичу, как оказалось, удалось передать пламенный привет и подобным деятелям исторической науки, приложив к майским «Соображениям…» ещё и карту со схемой прикрытия госграницы.
Общий вид карты со схемой прикрытия госграницы от 15 мая 1941 г.
В соответствии с этой схемой войска 20-й и 21-й Армий должны были выдвигаться как раз туда, где они, какая неожиданность, реально и выгружались в июне 1941 года: войска 20-й Армии сосредотачивались в районе Смоленск, Орша, Могилев, а войска 21-й Армии – в районе Гомель, Чернигов, Конотоп. Как видим, никакой «импровизации на ходу» с потерей времени и недооценки необходимости построения обороны севернее Полесья не было.
20-я Армия на схеме прикрытия от 15 мая 1941 г.
21-я Армия на схеме прикрытия от 15 мая 1941 г.
В заключение, очевидно, стоит попытаться ответить на естественный вопрос: почему, если всё так хорошо [с советским Генштабом накануне войны], то всё так плохо [с реальным ходом боёв в начале войны]?
Конечно, можно долго рассказывать про упреждение в мобилизации и развёртывании, про меньшую пропускную способность железных дорог, но мне бы хотелось обратить ваше внимание на то, а что собственно мешало «нажать красную кнопку» раньше, чем это было сделано в реальности. В моём представлении ключевую роль в слишком позднем «нажатии кнопки» сыграла взаимосвязь двух причин. Во-первых, это, конечно же, неспособность советской разведки точно и своевременно вскрывать истинный состав сосредотачиваемых у нашей границы войск противника. Как бы ни был прочен, силён и мил сердцу некоторых хрущёвско-перестроечный миф о том, что «разведка доложила точно, а глупый Сталин не верил», и как бы не пестрили доклады советских разведывательных органов сведениями о новых дивизиях противника у наших границ, беспристрастное сопоставление советских разведывательных сообщений и немецких документов о сосредоточении и развёртывании войск для проведения «Барбароссы», увы, говорит о том, что у советского руководства и близко не было объективной информации о происходящем по ту сторону границы. Я не хочу никого обвинять – люди делали всё возможное и при этом в прямом смысле рисковали жизнью, а многие из них и поплатились жизнью, но их героизм никак не может отменить того факта, что слишком часто они получали не то, что хотели узнать о противнике, а то, что противник хотел, чтобы узнали о нём.
Вторым негативным фактором стало упомянутое в тексте статьи ожидание главного удара немецких войск из района Восточной Пруссии. Не буду гадать, что именно являлось основой столь великой веры в это у всех лиц, занимавших пост начальника Генерального штаба Красной Армии в предвоенный период – то ли высокий авторитет маршала Б.М. Шапошникова, то ли собственный опыт большой зависимости от железнодорожных перевозок, но в любом случае факт остаётся фактом, что и Шапошников, и Мерецков, и Жуков ждали главного удара из Восточной Пруссии. Казалось бы, что в этом плохого? Ведь в реальности именно на стыке советских Северо-Западного и Западного фронтов противник нанёс удар сразу двумя танковыми группами из четырёх имевшихся у него на Восточном фронте! Плохое же заключалось в том, что советское высшее военное руководство, в общем-то, правильно ожидая главного удара из Восточной Пруссии, опиралось на данные разведки, которая, мягко говоря, немного грешила, ибо естественно была не всемогуща.
Дело в том, что длительное время – как минимум с конца апреля 1941 года и до самого начала войны советская разведка не отмечала существенных изменений в составе той самой, по Шапошникову главной, группировки войск противника, находящихся севернее устья реки Сан. Например, в Восточной Пруссии по состоянию на 25 апреля 1941 г. советская разведка отмечала 21 – 22 немецкие дивизии, далее по состоянию на 5 мая, 15 мая и 1 июня 1941 года – неизменно 23 – 24 дивизии, по состоянию на 20 июня – 27 – 29 дивизий. Группировка немецких войск в районе Варшавы, нацеленная, по мнению советской стороны, против войск Западного Особого военного округа, по состоянию на 25 апреля 1941 года оценивалась в 28 дивизий, по состоянию на 5 мая – в 29 дивизий, по состоянию на 15 мая и 1 июня – 30 дивизий, а по состоянию на 20 июня 1941 года – всё те же 30 дивизий, что и в середине мая (не спрашивайте меня, почему группа авторов «малиновки», выложив разведывательные данные за 25 апреля, 5 мая, 15 мая и 1 июня, пожалела места для публикации данных за 20 июня – наиболее близкую к войне дату). В то же время группировка немецких войск, расположенная в южных районах Польши и нацеленная, по мнению советской стороны, против войск Киевского Особого военного округа, за этот период увеличивалась более активно: по состоянию на 25 апреля 1941 года она оценивалась в 29 – 32 немецкие дивизии, по состоянию на 5 мая – в 31 – 34 дивизии, по состоянию на 15 мая – в 33 – 36 дивизий, по состоянию на 1 июня – в 35 – 36 дивизий, а по состоянию на 20 июня – уже в 37 – 38 дивизий.
Что характерно, основными ударными видами соединений – танковыми и моторизованными дивизиями в этот период усиливалось именно южное крыло немецких войск. Так, если севернее устья р. Сан по данным советской разведки после 25 апреля добавилась только одна танковая дивизия (в районе Восточной Пруссии), то в южной Польше против КОВО появилось две новые танковые и две новые моторизованные дивизии, и, кроме, того против Одесского военного округа только в мае – две новые танковые и четыре моторизированные дивизии. В общем, с учётом такой информации от разведки, нет ничего удивительного в том, что в последние предвоенные недели механизированные корпуса и противотанковые артиллерийские бригады Киевского особого военного округа имели приоритет в части поставок вооружения и техники в сравнении со своими коллегами, дислоцированными в Белоруссии.
А вот сведения о распределении танковых дивизий противника севернее устья реки Сан, которыми располагало советское командование, имело более печальные последствия. Основная группа подвижных соединений, по данным советской разведки, располагалась в районе Варшавы – четыре танковые дивизии и одна моторизованная. Что 25 апреля, что 5 мая, что 15 мая, что 1 июня, что 20 июня. А вот в районе Восточной Пруссии – месте откуда, по оценке советского ГШ, должен был наноситься главный удар – советская разведка не менее упорно отмечала откровенный минимум танковых дивизий: одну по состоянию на 25 мая, а затем начиная с 5 мая и до самого 20 июня – всего две танковые дивизии (правда, за три недели июня число моторизованных дивизий в Восточной Пруссии возросло с трех до пяти). Таким образом, известное советскому руководству от своей разведки распределение танковых дивизий между оперативными направлениями говорило о том, что даже по состоянию на 20 июня главная ударная группировка противника в Восточной Пруссии ещё не сосредоточена и, следовательно, у нас ещё есть время…
Распределение германских войск по данным советской разведки на 20 июня 1941 г.
Более того, уверенность в том, что главный удар будет наноситься из района Восточной Пруссии при наличии там всего двух танковых дивизий против четырех танковых дивизий в районе Варшавы (при шести танковых дивизиях, нацеленных на КОВО), не позволяла в последние предвоенные недели правильно оценить замысел противника против войск Западного Особого военного округа. Вероятно, предполагалось, что танковые дивизии из района Варшавы просто переедут в район Восточной Пруссии и уже оттуда нанесут свой «шапошниковский» удар. В результате со стороны Варшавы действия противника рассматривались исключительно как относительно небольшие вклинения силами преимущественно пехотных соединений – против войск ЗапОВО ожидались лишь концентрические удары из Сувалкского выступа и из района северо-западнее Бреста в общем направлении на Волковыск. Удара сразу нескольких танковых корпусов через Брест и Барановичи на Минск и Бобруйск никто не ожидал. Вера в главный удар из Восточной Пруссии и сведения о числе танковых дивизий противника, полученные от советской разведки, просто не оставляли нашему Генштабу для этого «свободных» дивизий…
Группировка войск противника севернее устья р. Сан по данным советской разведки на 20 июня 1941 г.
