В нашей стране мнение о военачальниках периода Великой Отечественной войны сформировалось в основном на основе мемуарной литературы, увидевшей свет в 1960-е и последующие годы и в последующем (порой чуть ли не дословно) экранизированной в знаменитой киноэпопее Озерова.
При этом в отношении Г.К. Жукова можно сказать, что его образ в общественном сознании формировался не только с положительной точки зрения, выведенной в «Воспоминаниях и размышлениях» самого маршала. Памятуя о том, что «сам себя не похвалишь – ходишь как оплеванный», большинство «критически мыслящих» исследователей и просто любителей истории стремились обращаться к «независимому» описанию деятельности Г.К. Жукова в годы войны. И ключевую роль в предоставлении такого «взгляда со стороны» на заместителя Верховного главнокомандующего сыграли мемуары другого маршала – К.К. Рокоссовского.
Поскольку описание Жукова в «Солдатском долге» в силу естественных причин было лишено самовосхваления со стороны Георгия Константиновича, поэтому считалось (и считается по сей день), что оно носит не субъективный, а вполне объективный характер, и потому близко к истине. Тот факт, что «Солдатский долг» сам относится к жанру мемуарной литературы и потому представленная в нем точка зрения является субъективной, в расчет обычно не берется. А потому в «критически мыслящей» массе «истинный» образ Г.К. Жукова близок к тому, каким представил его в своих воспоминаниях К.К. Рокоссовский. Особую популярность среди «критически мыслящих» получила версия «Солдатского долга», опубликованная в перестроечные годы, в которую включены многие «острые» моменты, ранее запрещенные советской цензурой.
Дабы не занимать много места цитированием многочисленных описаний Г.К. Жукова на страницах «Солдатского долга», рискну представить его собирательный образ, сформировавшийся у меня по итогам прочтения мемуаров К.К. Рокоссовского: на не вылезающего с передовой Константина Константиновича по телефону из далекого теплого штаба матом орет Георгий Константинович, требуя, не взирая ни на что и, естественно, не считаясь с потерями, продолжать выполнять поставленную задачу – стоять насмерть в обороне или двигаться вперед в наступлении. Естественно, что у самого Рокоссовского есть предложения к вышестоящему командованию, как лучше решить поставленную задачу – и тактически более грамотно, и с меньшими потерями, но это самое вышестоящее командование в лице Жукова ничего не хочет слушать, требуя действовать по-старому – тактически безграмотно и с огромными потерями. И лишь иногда Рокоссовскому удается прекратить выполнение идиотских приказов Жукова, прибегая к обращению «через голову» начальника, т.е. прямо в Москву, сберегая тем самым массу солдатских жизней.
Думаю, подобное представление о Г.К. Жукове сформировалось и у других читателей «Солдатского долга», а также, будучи «истинным», легло в основу многих других произведений, ниспровергающих «незаслуженно присвоившего себе титул Маршала Победы». Именно так и пошли разговоры о «тупом унтере», «маршале-мяснике» и т.д. и т.п.
Однако после того, как стали доступны документы времен войны, внезапно выяснилось, что это как раз мемуары К.К. Рокоссовского надо читать с точностью до наоборот. Перефразируя высказывание одного из современных исследователей ЦА МО РФ, можно сказать, что если Константин Константинович написал, что в тот день лил проливной дождь, то значит, что на самом деле тогда ярко светило солнце.
Наиболее характерным примером в литературном творчестве К.К. Рокоссовского является история о «двух главных ударах», якобы неотступно отстаиваемым Константином Константиновичем перед всей Ставкой и лично Сталиным при планировании операции «Багратион». «Два главных удара» как замысел именно командования 1-го Белорусского фронта, противоречащий мнению Ставки и Генштаба вплоть до трехкратного выставления комфронта за дверь «на подумать», настолько прочно укрепились в массовом сознании, что даже сегодня редко какой «документальный» фильм об освобождении Белоруссии летом 1944 года обходится без пересказа версии событий, описанных в «Солдатском долге». Хотя документы, опубликованные еще четверть века назад, наглядно свидетельствуют о том, что события развивались прямо противоположным образом: командование 1-го Белорусского фронта неоднократно в течение достаточно длинного периода времени предлагало план операции, в котором из двух ударов один носил ярко выраженный главный характер, а второй – не менее ярко выраженный вспомогательный. Более того, даже без обращения к некогда секретным документам, а просто из опубликованных еще в советские времена карт Белорусской операции прекрасно видно, что ВСЕ участвующие в ней фронты наносили по «два главных удара».
Немало интересного можно найти на страницах «Солдатского долга» и без обращения к архивным документам, а просто «с карандашиком» сравнивая написанное на разных страницах произведения. Впрочем, сегодня нас интересует не всё содержание «Солдатского долга», а лишь степень соответствия реальности выведенному автором образа Г.К. Жукова.
Но поскольку сегодняшняя статья всё-таки посвящена мемуарам другого человека, то разбор творчества К.К. Рокоссовского в части описания Жукова можно ограничить рассмотрением одного примера.
Итак, Константин Константинович на страницах «Солдатского долга» изображает Г.К. Жукова в хорошо узнаваемых тонах: «Неоднократные наши доклады командованию фронта о тяжелом состоянии армии в результате понесенных потерь, о несоответствии ее сил и задач, которые ставил фронт перед нами, не принимались во внимание. … Штаб фронта не скупился на директивы, наставления и инструкции, побуждавшие к активности и разъяснявшие, как нужно действовать и быстрее преодолевать в различных условиях сопротивление врага. Эти истины прекрасно были известны командирам и бойцам. Все мы, от рядового до генерала, сами стремились к изгнанию захватчика и победе над ним. Кроме того, находившиеся непосредственно в боевых порядках частей более глубоко и детально знали, в чем нуждаются войска и каковы причины медленного их продвижения. Не инструкции были нужны в то время, а пополнение соединений и частей личным составом, оружием минометами, орудиями, транспортом, танками, специальной инженерной техникой, минами и снарядами».
Однако на страницах сборника документов из серии «Русский архив», посвященного Битве за Москву, в непривычных для «Солдатского долга» тонах внезапно предстает уже сам Константин Константинович. Приказ командующего войсками Западного фронта «О совершенствовании организации боевых действий и управления соединениями и частями в наступлении» № 073/оп от 1 января 1942 г.:
«Содержание: Об организации боя.
Проверив в ряде армий организацию боя, я пришел к выводу, что в своей массе командармы и командиры соединений недопустимо плохо организуют бой. В результате плохой организации боя части топчутся на месте, не имеют успеха и несут большие потери. Наиболее ярким примером плохой организации боя является наступление 5-й армии в период с 22 по 25.12.41 г. и 16-й армии с 26 по 30.12.41 г.
Так, например:
- Штаб 5-й армии от направления главного удара находился в 18 км, а штаб 16-й армии – в 25 км. Из этих штабов осуществлялось все управление, КП не было.
- Несмотря на то, что обе армии имели перед собой плохо организованную оборону противника, рекогносцировок на главных направлениях наступления командармами с командирами соединений произведено не было.
- Командиры соединений, полков с командирами приданных средств усиления также рекогносцировок не проводили, ограничившись разговорами в штабах. В результате недопустимой халатности в организации боя командиры батальонов и даже полков не знали, где находятся артиллерийские наблюдательные пункты поддерживающей артиллерии, а командиры артиллерийских дивизионов не знали задач стрелковых батальонов и полков. Как правило, командиры стрелковых батальонов и полков не знают, какие танки им приданы или действуют в полосе их наступления (19 сд, 40 сбр, 20 тбр).
- В процессе боя командиры дивизий, бригад и полков не изучают обстановку и, как правило, не знают, что происходит непосредственно на поле боя. В результате командиры рот, батарей, эскадронов предоставлены сами себе. Так, например, в полосе наступления 16-й армии на участке 36, 40 сбр, 354 сд бойцы, наступавшие в первом эшелоне, часами лежали перед опорными пунктами противника, несли напрасные потери и только лишь потому, что командиры этих соединений не изучали обстановку в процессе боя, плохо руководили боем. Нужно было из наступающих организовать штурмовые и блокирующие группы и задача была бы решена.
Такая же картина наблюдалась в 108 и 19 сд 5-й армии.
Приказываю:
- Командирам [имеются в виду командармы – прим. адм. бенбоу] лично организовать бой на направлении главного удара, для чего лично производить с командирами соединений, действующих на этом направлении, с целью организовать взаимодействия родов войск.
- Командирам всех степеней помнить, что отдача приказа – это только начало организации боя. Необходимо непрерывно изучать обстановку в динамике боя и немедленно при необходимости на нее реагировать. Как правило, командирам стрелковых батальонов и командирам артиллерийских дивизионов размещаться на одном КП.
- При наступлении иметь КП штаба армии не далее 10 – 12 км, КП сд и бригад – не далее 3 – 4 км.
ЖУКОВ СОКОЛОВСКИЙ ХОХЛОВ».
Согласитесь, что на страницах «Солдатского долга» вы никогда не найдете примеров недопустимо плохой организации боя подчиненных Рокоссовскому войск, в результате которой «части топчутся на месте, не имеют успеха и несут большие потери». Из текста, подписанного «по горячим следам» Жуковым, хорошо видно, что с истинами военной науки, которые согласно мемуарам Рокоссовского якобы «прекрасно были известны командирам и бойцам», на самом деле в 16-й Армии дела обстояли весьма печально: бойцы «часами лежали перед опорными пунктами противника, несли напрасные потери». Да и пафосное «Я считал и считаю, что командующий должен быть там, где сражаются его войска», изложенное в «Солдатском долге», при проверке оказывается весьма далёким от действительности. «Почему-то» представляемый в мемуарах «матерящийся по телефону из далекого штаба» Жуков оказывается непосредственно в войсках, а «находящийся всё время в войсках» Рокоссовский сидит в далеком штабе и не принимает участие в руководстве наступлением подчиненных ему войск…
Но кто «эти ваши» документы будет читать? А потому давайте посмотрим на Г.К. Жукова не субъективным текстом «Воспоминаний и размышлений», а объективным «взглядом со стороны», изложенным на страницах мемуаров другого военачальника. Итак, откроем ЖЖ того автора, кто несколько лет назад стал известен обнаружением карты Ржевско-Вяземской линии обороны, датированной маем 1941 года: https://gistory.livejournal.com/302836.html
Еще один «улов» из журнала «Звезда» 1986 №12. Воспоминания Генерала Армии А.П. Белобородова. Частично эти же факты, можно найти в его мемуарах «Всегда в бою», которые вышли годом позже. В начале в журнале идет кусок из Жукова, чтобы было понятно о каких событиях идет речь. Отмечу, что после Жукова в дивизию приехал Александр Бек, в результате чего написал «Один день командира дивизии» (в первоначальном варианте «8 декабря»).
В своих мемуарах маршал Г. К. Жуков среди воинских соединений, особо отличившихся в Московской битве, наряду с 112-й танковой дивизией А. Л. Гетмана (награждена орденом Боевого Красного Знамени) отмечает и другую кадровую дальневосточную дивизию, которая сражалась на Волоколамском шоссе, — 78-ю стрелковую А. П. Белобородова (ей было тогда присвоено звание 9-й гвардейской).
Вот что он пишет:
«К Верховному Главнокомандующему каким-то образом поступили сведения, что наши войска оставили город Дедовск, северо-западнее Нахабина. Это было уже совсем близко от Москвы.
И. В. Сталин, естественно, был сильно обеспокоен таким сообщением: ведь еще 28 й 29 ноября 9-я гвардейская стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор А. П. Белобородов, не без успеха отражала неоднократные и яростные атаки противника в районе Истры. Но прошли сутки, и, оказывается, Дедовск в руках у гитлеровцев…
И. В. Сталин вызвал меня к телефону:
– Вам известно, что занят Дедовск?
– Нет, товарищ Сталин, неизвестно.
Верховный не замедлил раздраженно высказаться по этому поводу: «Командующий должен знать, что у него делается на фронте». И приказал немедленно выехать на место, с тем чтобы лично организовать контратаку и вернуть Дедовск.
Я попытался возразить, что покидать штаб фронта в такой напряженной обстановке вряд ли осмотрительно.
– Ничего, мы как-нибудь тут справимся, а за себя оставьте Соколовского на это время.
Положив трубку, я сразу же связался с К. К. Рокоссовским и потребовал объяснить, почему в штабе фронта ничего не известно об оставлении Дедовска. И тут сразу же выяснилось, что город Дедовск противником не занят, речь может идти о деревне Дедово. В районе Хованское – Дедово – Снегири и южнее 9-я гвардейская стрелковая дивизия ведет тяжелый бой, не допуская прорыва противника вдоль Волоколамского шоссе на Дедовск, Нахабино.
Ясно, произошла ошибка. Решили позвонить в Ставку, объяснить, что все это недоразумение. Но тут уж, как говорится, нашла коса на камень. Верховный окончательно рассердился. Он потребовал немедленно выехать к К. К. Рокоссовскому и сделать так, чтобы злополучный населенный пункт непременно был отобран у противника…
Мы заехали к Рокоссовскому и вместе с ним тут же отправились в дивизию к А. П. Белобородову. Вряд ли командир дивизии обрадовался нашему появлению в расположении своих частей. У него в то время было забот по горло, а тут пришлось еще давать объяснения по поводу занятых противником нескольких домов деревни Дедово, расположенных на другой стороне оврага.
Афанасий Павлантьевич, докладывая обстановку, довольно убедительно объяснил, что возвращать эти дома нецелесообразно, исходя из тактических соображений. К сожалению, я не мог сказать ему, что в данном случае мне приходится руководствоваться отнюдь не соображениями тактики. Поэтому приказал А. П. Белобородову послать стрелковую роту с двумя танками и выбить взвод засевших в домах немцев. Это и было сделано, кажется, на рассвете 1 декабря».
А.П. Белобородов
ГЕНЕРАЛ АРМИИ А. П. БЕЛОБОРОДОВ
Описывая этот случай, Георгий Константинович ничего не сказал о том, как он помог нашей 9-й гвардейской и лично мне как ее командиру в эту памятную ночь на 1 декабря 1941 года. С маршалом Г. К. Жуковым мне довелось встречаться на фронте несколько раз, сперва под Москвой, затем под Великими Луками. Я сибиряк и впечатлительностью не страдаю. Но влияние на окружающих этой недюжинной – и как командира, и как просто человека – личности было столь сильным, что и сегодня, сорок пять лет спустя, я отчетливо помню не только суть каждого с ним разговора, но и его лаконичные фразы. Многому он меня научил. Он, например, никогда не опекал подчиненных по мелочам, однако бывало и так, что он, командующий Западным фронтом, вдруг приказывал направить туда-то стрелковый полк или батальон. И каждый такой приказ, как потом выяснялось, попадал в самую точку.
Был случай под городом Истра. С фронта нас атаковала моторизованная дивизия СС «Рейх», с севера пыталась обойти 10-я танковая дивизия. А на южном и наиболее слабом нашем фланге было более или менее спокойно. Получаю через штаб 16-й армии личный приказ командующего фронтом: выдвинуть на высоты, что за южным флангом, батальон с артиллерией. Обстановка труднейшая, эсэсовцы и танковая дивизия атакуют непрерывно, мне дорог там каждый взвод и каждое орудие, а тут снимай целый батальон и перебрасывай на «тихий» южный фланг. Но приказ есть приказ. Ночью перебросили батальон капитана Романова с артиллерией, а на рассвете он уже отбивал сильные атаки обходившей нас с юга 252-й немецкой пехотной дивизии с танками. И если бы не этот своевременный приказ Г. К. Жукова, основанный, видимо, на данных разведки, наша дивизия очутилась бы в критической ситуации.
Еще раньше был похожий случай на реке Озерне. Мы только что прибыли эшелонами с Дальнего Востока, выгрузились в Истре, и вот личный приказ командующего фронтом: выдвинуть на передовую один стрелковый полк с артиллерией, а большую часть дивизии оставить в резерве фронта. Так и вступил я в бой одним полком на реке Озерне. Тяжко было, но выстояли. Уже после войны маршал сам вспомнил этот случай.
Помнишь, – говорит, – что было у тебя на Озерне, за левым флангом?
Такое не забудешь, – ответили.
Вот именно! – сказал он. – Пустота была. Десять километров оперативной пустоты. У тебя слева, у Чернышева справа, у Панфилова с обоих флангов. А прикрыть нечем. Двинуть туда последний резерв? Лишить оборону глубины? Дилемма! – И, подумав, сказал: – На войне расчет с просчетом по соседним тропинкам ходят.
Но вернусь в 1 декабря, к пресловутой деревне Дедово. Разговор о ней занял минуты две – три, не более. Главное внимание командующий уделил правому флангу нашей 9-й гвардейской дивизии. Меня поразило, что генерал Жуков знает обстановку до деталей. Будто не я, но он сам обошел-облазал наш передний край. Когда я стал объяснять, что фронт дивизии образовал прямой угол, что сильный удар немецких танков по северной стороне угла может вывести их на Волоколамское шоссе, к Красногорску, он сказал, что приехал ко мне не ревизором и передает в мое подчинение две танковые бригады и батальон пехоты.
Это подкрепление помогло нам удержать фронт в ожесточеннейших боях 1 — 5 декабря. Выбили десятки вражеских танков. Ударная сила немецких 10-танковой и моторизованной эсэсовской дивизий была сломлена, и мы совместно с другими соединениями Западного фронта без паузы перешли от обороны к наступлению и погнали врага на запад.
В ноябре 1942 – феврале 1943 года наша 3-я ударная армия провела Великолукскую операцию. В ходе операции Г. К. Жуков – уже как представитель Ставки – трижды побывал в нашей армии, а в частности и в 5-м гвардейском корпусе, которым я командовал.
19 ноября в штабе армии обсуждался план прорыва и окружения города Великие Луки. Мой корпус наносил главный удар, поэтому вслед за командармом К. Н. Галицким пришлось докладывать мне. Перед нами, перед фронтом корпуса, протекала река Ловать. На том берегу держали оборону незначительные силы противника, а далее в глубину, на высотах, была его главная оборонительная позиция с опорными пунктами. Подавить надежно огневые точки противника во время артиллерийской подготовки наши орудия не могли – далеко. Это главное звено в цепочке всех трудностей сразу отметил генерал Г. К. Жуков. Сказал мне:
– Передний край корпуса в нескольких километрах от переднего края противника. Как проведете артподготовку? Думали?
Мы, разумеется, думали. Я уже докладывал командарму Галицкому, что артподготовка с места будет неэффективной, что хорошо бы сперва занять нейтральную полосу и передвинуть артиллерию на новые позиции, вперед. Генерал Галицкий подтвердил Г. К. Жукову, что такой разговор был. Но занять заранее «нейтралку» – значит насторожить немцев.
– Резонно! – подтвердил Жуков. – Однако внезапность позволит вам, положим, форсировать Ловать и продвинуться на два-три километра. А дальше главная оборонительная позиция противника. Артиллерия его не подавлена, пулеметы тоже, огонь остановит вашу пехоту.
Г. К. Жуков обратил внимание и на то, что слишком широка полоса, назначенная для прорыва 5-го гвардейского корпуса. Надо ее сузить, чтобы ударить сжатым кулаком.
…Участок прорыва был сужен, мы провели разведку боем и вышли к главной оборонительной позиции противника. Он принял это за начало наступления, открыл сильный огонь, что позволило выявить его огневые точки. Мы нанесли удар, прорвались в глубину и окружили Великие Луки. Но фашистское командование быстро перебросило против нас, на внешний фронт окружения, крупные силы. Постепенно эта группировка, созданная с тем, чтобы деблокировать Великие Луки, выросла до пяти дивизий плюс десяток отдельных полков и батальонов. С середины декабря 1942 года и до середины января мы вели напряженнейшие бои с деблокирующей вражеской группировкой. Вот в эту горячую боевую страду – помнится, в декабре представитель Ставки генерал армии Г. К. Жуков побывал у нас на переднем крае.
Мне позвонил командующий Калининским фронтом генерал М. А. Пуркаев, сказал, что к нам выехал Г. К. Жуков и чтобы я его «не пускал» на передний край. А мой наблюдательный пункт – рядом с передним краем, в зоне пулеметного огня фашистов. Куда же мне его не пускать? Приехал он с командующим артиллерией фронта генералом Н. М. Хлебниковым. Я доложил обстановку. Георгия Константиновича особо заинтересовала высота Воробецкая – место самых ожесточенных боев и самое напряженное место всего фронта окружения Великих Лук, тонкая такая прокладка, что ли, в которой дивизия Александра Львовича Корника получала вражеский огонь и с фронта, со стороны деблокирующих фашистских сил, и с тыла — от гарнизона Великих Лук. А генерал Жуков приказал дать машину и пару автоматчиков и, вопреки моим попыткам остановить его, уехал к Кронику. Звоню Кронику, тот всполошился. Оказывается, в двадцатые годы был старшиной в эскадроне Жукова. Несколько часов пробыл он у Кроника, на высоте Воробецкой, а когда вернулся и сели пить чай в блиндаже, я сказал, что повидать Кроника можно было, вызвав его к нам. Он рассмеялся от души и сказал:
– Эх, Белобородов! Решил, что я поехал навестить Кроника?
И пояснил, что рад был повидать старого товарища, но высота Воробецкая нужна ему была для дела: время ли вводить в прорыв механизированный корпус? И с какого направления? И как увязать это с действиями наших стрелковых соединений, которые штурмуют Великие Луки, наступают на внешнем фронте окружения и одновременно же вынуждены отбивать контрудар деблокирующих войск противника?
– Сегодня я обязан доложить решение Верховному Главнокомандующему, — заключил он.
Это был его командирский стиль. Если обстановка сложна и запутанно, он сам выходил вперед, в гущу боевых событий. Первый раз я стал тому свидетелем еще под Москвой, когда они с командармом К. К. Рокоссовским приезжали в 9-ю гвардейскую дивизию. Тогда поздней ночью Жукову позвонили из штаба нашей 16-й армии и доложили, что на правом фланге армии, на Ленинградском шоссе, фашисты прорвались в Крюково. Жуков тотчас встал, застегнул шинель, сказал Рокоссовскому: «Едем, Константин Константинович!» – «Куда?» – «Туда. Отбивать Крюково». Потом Константин Константинович рассказывал мне, что уже близ Крюкова их «эмка» и сопровождавшая машина с охраной влетели в расположение противника, пришлось отстреливаться.
А наш главный артиллерист генерал Н. М. Хлебников рассказал об их бдениях под огнем на высоте Воробецкой. Больше всего Николая Михайловича удивило не то, что член Ставки Верховного Главнокомандования вышел в окопы переднего края, а вывод, который Г. К. Жуков сделал, наблюдая бой, увидев немецкую пехоту, залегшую в трехстах шагах на западных скатах высоты. Отряхивая с шинели пыль и гарь, Жуков сказал: «Выдохся немец. Все!»
Конечно, вывод этот был сделан не только и не столько на основе его наблюдений с высоты Воробецкой. Георгий Константинович знал еще многое, чего не знали мы с Хлебниковым…
Г.К. Жуков в 107-й стрелковой дивизии, 1941 год
Позже, весной, он опять к нам приехал. Один комдив, докладывали ему, попытался обойтись общими фразами. Жуков задал вопрос, другой. Выяснил, что комдив не знает возможностей приданной ему артиллерии. И так его отчитал, что и меня оторопь взяла от жестких и справедливых слов. Спустя лет пятнадцать после войны я спросил Георгия Константиновича, почему в книге «Воспоминания и размышления» он редко пишет о причинах, по которым в войну снимал с должностей тех и иных командиров.
– Думал, когда писал, – сказал он. – Помнишь Н. Н.? С корпусом управиться не мог, с дивизией не мог. Дважды понизили в должности, а в тяжелый час поднял свой полк в атаку и принял честную смерть. Другой прошел войну до конца, да весь изрешечен – места живого нет. Ну и так далее. А что не каждый храбрый комбат может руководить крупным соединением, а его выдвигают и требуют: руководи! – так это не его вина, но тех, кто выдвинул. Ты сам-то думаешь писать воспоминания?
– Думаю.
– Мой тебе совет, – сказал он, – будешь писать, не своди старые счеты.
