Глава 25.
В конце 40-х годов комиссия, в состав которой вошли ведущие лингвисты, историки, непризнанные поэты и профессиональные писатели-сатирики, наконец-то завершила свою работу и представила на суд Англо-Американского Конгресса в Торонто целый ряд потенциальных названий для объединенного государства, в том числе:
Global United Anglo-Speaking Nation Organization — GUANO;
Pan-Atlantic-Pacific Republican Imperial Confederated Alliance — PAPRICA;
Republican Imperial Confederation of Anglo-Speaking Nations — RICAN;
Alliance of Middle Earth Republican Imperial Confederation of Anglo-Speaking Nations — AMERICAN;
Allied Federation of Republican Imperial Community of Anglo-Speaking Nations — AFRICAN;
Anglo-Speaking Republican Imperial Federation of Nations — ASRIFON;
Trans-Atlantic-Pacific Imperial Republics — TAPIR;
British-American-New Zealand-Australian Imperium — BANZAI;
Anglo-Speaking Sphere of International Republican Imperial America — ASSIRIA;
и еще много чего в подобном духе. Но здравый смысл возобладал, и абсолютное большинство голосов было отдано за следующий вариант:
Hegemonic United Republican, Royal and Imperial Confederation of Anglo-Speaking Nations of Earth — HURRICANE.
Поскольку ведущие лингвисты владели иностранными языками, они подготовили список рекомендованных аутентичных переводов. На русский язык, например, "Харрикейн" рекомендовалось переводить дословно — "Ураган", а расшифровывать как "Универсальное Республиканское Автократическое Государство Англоязычных Народов". Соответствующий документ был разослан во все возможные русскоязычные институты, организации и дипломатические представительства.
Над Землей в очередной раз поднялась заря новой эры.
* * * * *
Тогда же, в конце 40-х, окончательно сформированный УРАГАН предоставил независимость бывшей Британской Индии. После долгих и мучительных размышлений, сопровождаемых тайными переговорами и расовыми бунтами, уничтожившими сотни тысяч человек, на свет появились пять новых независимых государств:
1) Бангладеш, в состав которого вошла мусульманская восточная Бенгалия;
2) Нортвестан (Northwestan), в состав которого вошли преимущественно мусульманские провинции Северо-Западной Индии, примыкающие к Ирану и Афганистану. Аборигены, впрочем, быстро переименовали новую страну в "Нурвестан", что на урду-английском пиджине означало "Государство Светлого Запада";
3) Хайдерабад, в состав которого вошли владения низама Хайдерабадского — плата за лояльность, продемонстрированная низамом при обороне Индии от минтайского вторжения;
4) Тамил-Наду, в состав которого вошли тамильские земли юго-восточной Индии — еще одна плата за лояльность;
5) Хиндустан, в состав которого вошло все остальное.
Непал, Бутан и Сикким, уже бывшие независимыми государствами де-юре, перешли в статус независимых де-факто. Само собой, отдельным государством стала Бирма.
Ни одно из вышеперечисленных государств не пожелало войти в состав Урагана, хотя все они заключили с Ураганом военные союзы, пакты и так далее. Иногда даже направленные друг против друга. Так были заложены корни грядущего зла. Стоит ли говорить, что раздел, пусть даже бывший меньшим из зол, не устроил слишком многих, как в Индии, так и за ее пределами…
Глава 26.
По итогам войны, то есть целой серии войн, Португалия была разорена, города разрушены, и без того хилая промышленность уничтожена, сельское хозяйство пришло в упадок, социальные противоречия достигли своего пика, так что даже победа и объединение страны не смогли остановить неизбежный взрыв. Оставался вопрос, какие формы этот взрыв примет, но ответы были получены в самое ближайшее время.
Мир наблюдал за португальской революцией с легким изумлением. Вот уже свыше десяти лет прошло со дня гибели Спартаковской Австрии. Казалось, мировой коммунизм приказал долго жить — пусть даже он продолжал существовать в виде незначительных оппозиционных партий и эмигрантского правительства той же АССР, которое по-прежнему сидело где-то в Южной Америке и с которым в годы войны сотрудничали союзники. И уж точно никто не мог предсказать, что он (коммунизм) возродится в такой форме и в таком месте.
Жестокость революционеров вошла в легенды и мифы народов мира, португальскими повстанцами пугали родители непослушных детей. Уже на первом этапе — потому что самое страшное было еще впереди.
Правительственная армия разложилась в считанные недели, солдаты переходили на сторону коммунистов, офицеры-золотопогонники беспощадно истреблялись. Легенда гласит, что особенно свирепствовали тиморские и африканские комиссары, хотя собранные свидетельства этого не подтверждают. Напротив, пальму первенства на конкурсе ужасов революции прочно занимали природные португальцы, а ангольские части, набранные из наиболее лояльных жителей колонии, сохраняли преданность старому режиму почти до самого конца. Раньше всех рассыпался и вовсе бразильский экспедиционный корпус, успешно распропагандированный и перешедший в лагерь мятежников чуть ли не целиком. Разве что офицерам не позволили этого сделать — обычно их расстреливали на месте.
Не прошло и двух месяцев, как почти вся страна оказалась во власти мятежников. Теперь уже португальское правительство, с жалким остатком лояльных войск зацепившееся за небольшую деревушку на испано-португальской границе, просило помощи у Южной Испании. (Строго говоря, теперь это была Западная Испания, но ее называли Южной по старой привычке). Но теперь пришла очередь испанцев злорадствовать и не спешить на помощь. "Ничего страшного", — считали испанские вожди, — "пусть красные как следуют разорят страну, после чего начнутся внутренние распри, и революция пожрет своих детей. Вот тогда и придем мы, на белом коне, и сами все в белом". Наивные!
Как только вся Португалия оказалась в руках коммунистов, Португальская Красная Армия, спешно переименованная в Португало-Испанскую Красную Армию (ПИКА), немедленно перешла границу и принялась наступать на Мадрид четырьмя колоннами. Испанские лидеры дорого заплатили за свою надменность и самоуверенность — их армии терпели поражение одна за другой, а солдаты переходили на сторону противника — ибо Испания в описываемый период страдала теми же болезнями, что и Португалия. Низы не могли, верхи не хотели, так жить было нельзя, народ жаждал перемен — и они пришли, под красным флагом португальской революции.
Испанцы обратились было за помощью к традиционному союзнику и спасителю — Аутремеру, но в этот раз франко-алжирцы не поспешили на помощь. Во-первых, они в глубине души симпатизировали революции — потому что еще не понимали, что она из себя представляет. Возможно, все эти красные флаги вызывали у добрых французов ностальгические воспоминания про Девяносто Третий и другие годы. Во-вторых, они слегка устали. Хорошего понемножку. История сохранила апокрифический ответ, данный президентом Аутремера испанскому посланнику: "Научитесь уже воевать сами!" В-третьих, у Аутремера в этот самый момент возникли куда более серьезные проблемы на домашнем фронте.
В Алжире случилось восстание местных арабов, относительно небольшое, но заставившее власти поволноваться. Арабы желали странного и требовали какие-то права, какое-то гражданство, "один человек — один голос"… о чем это они вообще?! Справедливости ради, кое-что в этом направлении делалось — руководители Аутремера были прагматики и не могли не понимать, что даже миллионы французских беженцев, хлынувшие в Африку после ВМВ, все равно уступают аборигенам по численности. Была разработана специальная программа культурной ассимиляции и поэтапного дарования гражданства для арабов, берберов и негров преклонных годов, выучивших язык, на котором разговаривал Людовик. Потом можно и выборах поговорить — а пока даже белые граждане не особенно участвовали в выборах. Правительство, бежавшее из Парижа еще во время войны, только и делало, что продлевало себе особые полномочия чрезвычайного периода. Поэтому с мятежниками не церемонились, и брошенные на подавление элитные дивизии черных чадских легионеров расправились с восстанием в два счета. Недовольные говорили, что Аутремер стремительно превращается в военную диктатуру, но их никто не слышал. Кругом враги! Не время для послаблений! За арабским мятежом вне всякого сомнения торчат длинные уши грифонской разведки…
Впрочем, принять участие в новом иберийском конфликте, пусть и косвенное, Аутремеру все-таки пришлось. Флот Красной Португалии после революции пришел в полное ничтожество. Новый режим хладнокровно рассудил, что колонии не удержать, и даровал им независимость. Ангольцы и мозамбикцы радостно высыпали на улицы, старая колониальная администрация откровенно не справлялась. Пришлось подавлять. Аутремер ударил с севера, южноафриканцы с юга, и вскоре все было кончено. Более-менее. В больших городах наступила относительная тишина, но в джунглях тут же завелись партизаны, за которыми торчали длинные грифонские уши… Гвинею тоже пришлось захватить аутремерцам, Мозамбик оккупировали южноафриканцы и войска ЗЗЗ, Гоа — индостанцы, Тимор — японцы. Так погибла Португальская колониальная империя.
Англо-американцы, в свою очередь, тоже не торопились открыто вступать в войну, потому что опасались, что грифонцы воспримут такой поворот, как нарушение конвенции. Ограничились традиционными военными советниками. Пришлось снова вербовать марокканцев. К марокканцам в те годы на Пиренейском полуострове уже относились как к природному явлению. К тому же их было практически невозможно распропагандировать. Марокканцы плохо понимали европейские языки, а их глубокое погружение в средневековое религиозное и феодальное мракобесие ставило в тупик самых опытных комиссаров Революции, среди которых были люди, прибывшие со всего мира, в том числе старые австрийские зубры.
Но марокканцев откровенно не хватало, и вскоре ПИКА дошла до испано-испанской границы, где явно не собиралась останавливаться. И тогда в бой снова вступили галлы. Галльские лидеры внимательно следили за испанскими событиями, поэтому успели подготовиться. В первый раз с начала войны ПИКА столкнулась с действительно серьезным противником, который не спешил бросать оружие или переходить на сторону народа. Но и ПИКА уже не была той вооруженной толпой, какой являлась в первые дни революции. Теперь это была опытная и профессиональная регулярная армия, закаленная в боях и походах. Противники были достойны друг друга, и никто не хотел уступать. Впрочем, галлам все-таки пришлось это сделать — но уже в долине древней Андорры они встали ледяной стеной, как их славные предки, железнорукие гиганты-австразийцы Карла Мартелла, которые нашли в гуще сражения короля сарацинов и сразили его! По своей кровопролитности Андоррское сражение сравнилось с величайшими битвами ВМВ, в том числе с жестокой резней Деканского фронта. Обе армии были обескровлены, а то Андорры осталось одно только название и местность, плохо пригодная для жизни. Немногочисленные уцелевшие жители спасалась бегством в Галлию.
Полководцы оценили свои потери, после чего встретились в том же самом Монако и заключили мир.
Мертвая Андорра была объявлена нейтральной зоной. Республика Северная Испания прекратила свое существование. Как и бывшая Южная Испания с Португалией. Теперь это была единая страна под красным флагом, которая получила гордое имя "Демократическая Иберия".
Балеарские острова, с согласия всех сторон, были взяты под защиту войсками Лиги Наций, которые были представлены нейтральными финнами и венесуэльцами.
Ах, да, на самом юге, в окрестностях Гибралтара, уцелел последний анклав старого южно-испанского режима, примерно в границах древнего Гранадского халифата в его последние годы. Католическая Гранада под марокканским протекторатом — такого позора Испания не знала со времен открытия Альтамирской художественной галереи (16500 год до н.э.), хотя в самой галерее, конечно, никакого позора не было.
Но теперь Альтамира оказалась в руках новых варваров.
Богатый на события 1952 год подошел к концу, и наступил Год Ноль.
Глава 27.
Под влиянием испанских событий — вряд ли это было совпадением, хотя участники событий всячески отрицали всякую связь — вспыхнула еще одна революция, на сей раз в Греции. Тоже под красными знаменами, но на этот раз куда более умеренная и менее радикальная. В повстанческую коалицию взяли даже социал-демократов, этих известных предателей рабочего класса. Церкви не разрушались, противники далеко не всегда расстреливались. Просто народу захотелось чуть больше еды и свободы — уж очень прогнил правящий режим так называемых Желтых Генералов (прозванных так за свои позолоченные мундиры).
Как это регулярно случается в тамошних краях, Гражданская война переросла в Балканскую (9-ю или 10-ю, все уже давно сбились со счета). Царская Болгария была склонна поддержать своих греческих союзников по классу, но требовала взамен хоть какую-то провинцию, а еще лучше — выход к Белому Морю (то бишь Эгейскому). Желтые Генералы на такое не соглашались, но пока шли переговоры, Народная Армия уже успела опасно приблизиться к текущей болгарской границе, после чего болгары вступили в войну уже без всякого разрешения. Дальше — больше. В войну вмешалась Албания, но тут у нее в тылу восстала Сербия, и поэтому пришлось воевать уже итальянцам и венграм. Албанская королевская армия (прогнившая) была разбита красными греками, после чего власть в Тиране захватили восставшие албанские коммунисты. Которые тут же рассорились с потенциальными греческими и сербскими союзниками, потому что гордо заявили, что "албанские коммунисты Родиной не торгуют!", поэтому Косово в Сербию не вернется, да и с Северным Эпиром все не так однозначно. В результате интервенты разбили все красные армии поодиночке — кроме греческой. Тем не менее, красным грекам пришлось отступить на юг. Но перед этим они уничтожили итальянскую танковую колонну в Фермопилах — они специально это сделали, для поднятия боевого духа. После чего скрылись по ту сторону Коринфского перешейка. Возникла патовая ситуация. В теории, соединенные силы Желтых Генералов, итальянцев, болгар и пр. могли чуть-чуть поднапрячься и покончить с восстанием, тем более что Пелопоннес был более чем доступен для морских и воздушных десантов. На практике Желтые Генералы мягко выдавили всех союзников из Греции, потому что больше не желали от них зависеть. Им и так пришлось дорого заплатить за уже оказанную помощь. Теперь у обеих сторон сил хватало только для успешной обороны своего куска разорванной страны, но не для наступления. Тем более что красные греки принялись получать помощь от Запада, через марионеточное правительство Свободного Крита (напоминаю, захваченного британцами еще в 1943-м, да так и оставшегося в зоне влияния ААИ). Грифонцы, со своей стороны, отделались поставками оружия и военных советников, да впрочем справились и без них. Если возникновение потенциального вражеского плацдарма на европейском берегу можно назвать "справились". Так или иначе, никто не пожелал прикладывать дополнительные усилия для захвата Красного Пелопоннеса. Балканские соседи Желтых Генералов даже решили, что существование этого мятежного района им выгодно — королевская Греция будет больше смотреть на юг, а не на север. Поэтому в начале 1954 года заинтересованные стороны собрались — нет, не в Монако, а в Коринфе, на самой линии фронта, и подписали соглашение о прекращении огня. Возникла единственная заминка — как называть новое государственное образование на территории Пелопоннеса. Битые Желтые Генералы пытались настаивать на разных оскорбительных терминах, типа "Бывшая Югославская Республика Македония", то есть "Постоянный Греческий Полуостров", но в конце концов поскучнели и заткнулись. В итоге на карте мира появилась банальная Спартанская Демократия, что было банально, но хотя бы прилично и пристойно. В конце концов, это же СПАААААААРТААААААА!
Но была еще одна причина, по которой грифонцы не вмешались в новую Балканскую войну — в тот год под их ногами едва не запылала вся Европа! В первую очередь Норвегия, все еще находившаяся под властью шведских оккупантов. Старая норвежская королева, которая так и не смирилась с поражением, в один прекрасный день 1953 года вернулась из Америки и высадилась на норвежском берегу с целым легионом преданных эмигрантов, канадских рейнджеров и американских наемников, нанятых на фамильные драгоценности через колонку объявлений в журнале "Guns & Weapons for Law Enforcement". Перед этим несколько дней подряд королева кутила на исландском курорте, дабы рассеять подозрения. Пила горькую в компании тех же эмигрантов и слала золотые червонцы в оркестр, который послушно играл "Ja, vi elsker dette landet" и другие норвежские патриотические песни.
К сожалению, через несколько часов после высадки королеву сразила наповал шальная пуля. Но это только воодушевило борцов. Королеву торжественно похоронили в море по обычаям древних викингов (пришлось поджечь десантный катер огнеметом), а командование приняла наследная принцесса Мария-Кристина-Эрика-Елизавета-Матильда, которую все назвали не иначе как Брунгильда. Норвежский народ повсюду присоединялся к восстанию, и земля горела под ногами шведских захватчиков.
Момент для вторжения был выбран не случайно — в Швеции как раз скончался старый король. Его наследник, молодой и глупый (как показали дальнейшие события), забыл, какой век на дворе, и пожелал лично возглавить подавление мятежа. Советникам и министрам не удалось его отговорить.
— Конечно, — говорил Его Величество, — вы правы, господа. Сейчас не средние века. Поэтому я не поскачу во главе армии на белом коне. Поеду на танке, — и заржал так громко, что напугал собственную лошадь. Придворные лизоблюды угодливо хихикали. Рядом стояли мрачные министры. Им было не до смеха. Как можно было догадаться, Швеция переживала не лучшие времена, особенно это касалось шведской экономики, и даже маленькая победоносная война почему-то не казалась хорошим выходом из положения.
Итак, молодой шведский король сел на танк, но далеко не уехал. Если Швеция еще кое-как годилась для танковых походов, то Норвегия годилась гораздо меньше. Где-то на границе королевский танк застрял вместе с целой колонной, и был сожжен американским гранатометчиком. И это все о нем.
Новая шведская королева, младшая сестра покойника, почему-то не пожелала продолжить войну. Да и на брата ей было как-то наплевать. Похоже, она так и не простила ему голову, оторванную у любимой куклы примерно за двадцать лет до описываемых событий. Две королевы, шведская и норвежская, встретились на нейтральной территории, во дворце финской королевы, где бросились друг дружке в объятия и расплакались. Это было очень трогательно. В конце дня Швеция признала независимость Норвегии и вывела войска. Так завершилась Норвежская война за независимость 1953 года.
Грифонцы и в эту войну не вмешались, хотя у них были такие планы. Даже на участие американских наемников закрыли глаза, хотя в любое другое время этот факт мог стать отличным казус белли — и пусть американцы на том свете доказывают, что наемники никак не были связаны с правительством или УРУГВАЙ (Ураганское Разведывательное Управление — Гражданское, Военное, Административное, Интернациональное). Дело в том, что в том же 1953 году одновременно восстали Польша и Чехия. Тут уж никаким совпадением не пахло, потому что документы, захваченные у повстанцев, прямо свидетельствовали о координации чешских и польских подпольщиков. На этот раз красных флагов не было, точнее, почти не было — чешские и польские коммунисты приняли участие, но они были в жалком меньшинстве на фоне обычных националистов, христианских демократов и иже с ними. Целью восстания было не освобождение рабочего класса, а всего лишь освобождения якобы независимой Польши от прусского протектората и Чехии (она же Богемия-и-Моравия) от власти Германского Союза. Но ничего у них не вышло. Варшава сопротивлялась около месяца, Прага сдалась еще раньше. Все, кому повезло попасть в плен, внезапно получили длинные тюремные сроки. Прямо скажем, ГРИФОН был уже не тот, совсем не тот. Кровожадные злодеи, мечтавшие о массовых расстрелах и мертвецах, стоящих в тишине вдоль дороги с косами, были жестоко разочарованы. Возможно, подобное милосердие было как-то связано с тем фактом, что триумвират, все еще правивший ГРИФОНом — прусский рейхспрезидент, голландский диктатор-пенсионарий и датский король-император — состоял из очень старых людей, которые задумались о вечном.
Но тут, в самый разгар процесса над польско-чешскими мятежниками, Коринфского соглашения, Хельсинкского мирного договора и Второго Этапа Иберийской Реконструкции произошло событие, затмившие все и вся, и заставившее мир, который никогда не будет прежним, содрогнуться от изумления.
11 февраля 1954 года с полигона на острове Тайвань стартовала ракета, которая успешно вывела на высокую орбиту первый искусственный спутник Земли.
Глава 28.
Разумеется, у западных держав тоже имелись ракетные программы, но, как внезапно оказалось, они безнадежно отставали от китайцев. Успешное применение самолетов-снарядов во время войны задало тренд на годы вперед. В атомном арсенале Грифона, например, до сих пор стояли на консервации пилотируемые винтовые бомболеты — аналоги тех, что упали на Британию. Уже после войны на вооружение были приняты реактивные бомбоносители с катапультами для пилотов — нужда в смертниках отпала, и только совсем недавно их сменили беспилотные аппараты. Ослепленные грифонскими успехами англо-американцы и аутремерцы пошли по аналогичному пути, избежав разве что стадию смертников. Ракетные программы финансировались по остаточному признаку, ракеты считали несерьезными игрушками. И только китайцы, применявшие ракеты еще против монголов Чингисхана, так не думали. Впрочем, у китайцев до сих пор не было атомной бомбы, поэтому их космический успех не был готов перерасти в серьезную военную угрозу. Пока не был готов.
* * * * *
В Иберии тем временем творились дела страшные и грандиозные.
Все религии были запрещены. То есть в первую очередь католичество, которое до войны безраздельно господствовало в трех из четырех стран Пиренейского полуострова. Все церкви и монастыри красные иберы сравняли с землей. Священнослужителей казнили на месте. Монашки отправились в военно-полевые бордели и другие подобные места. Женщины, кстати, при новом режиме были обобществлены.
Как можно догадаться, столь же беспощадно истреблялась вся старая аристократия, "слуги прежнего режима", а также люди с высшим образованием, интеллигенция и просто очкарики (к целому ряду иберийских вождей, разумеется, эти суровые меры не относились, ибо вожди были выше закона — они сами были законом).
Дальше — больше. Все города предполагалось разрушить, все граждане должны были перебраться в сельскую местность и питаться плодами своего труда. Разрушение планировали растянуть на годы, но переселение началось через день после победы.
Все обитатели Пиренейского полуострова объявлялись единым народом — иберами. Больше не было никаких кастильцев, каталонцев, португальцев, и даже слова эти были под запретом под страхом смертной казни. Один из вождей, знаменитый лингвист и выпускник Сорбонны (там каждый второй был выпускником Сорбонны) разработал новый романский язык, "иберанто", понимаемый всеми обитателями полуострова. Теперь все газеты и листовки печатались исключительно на иберанто, постепенно на него перешли дикторы радио, не говоря уже о школах и воспитательных лагерях. Было объявлено, что чуть ли не единственный нероманоязычный народ Иберии — баски — вообще не народ, а деструктивная контрреволюционная секта, и потому подлежит полному искоренению. Баски, которые в прежние времена не раз давали отпор завоевателям и насильникам от власти, в этот раз просто сломались. Сотни тысяч бежали за границу, в первую очередь в Галлию, что тамошних обитателей совсем не обрадовало.
Промышленность, и без того убогая, была совсем уже уничтожена, кроме военной, которая кое-как поддерживалась на плаву. Впрочем, с некоторых пор патроны было приказано экономить, поэтому враги иберийского народа обычно истреблялись мотыгами и разводными ключами.
Конечно, от прелестей нового порядка из страны бежали не только баски, но и всевозможные испано-португальцы. Сухопутные границы — с Гранадой и Галлией — были перекрыты спешно возведенными аналогами Великой Китайской стены, поэтому оставался только один путь — море. Все побережье красные иберы были перекрыть не в состоянии, а от их флота к тому времени осталось только название. В море беженцев нередко подбирали военные корабли соседних держав — кто неохотно, а кто с энтузиазмом.
Аутремер, например, даже научился извлекать выгоду из испанской трагедии. Новые белые колонисты, тысячи потенциальных граждан, которые будут благодарны за спасение и станут работать за еду! Или что-то в этом роде. У аутремерцев был богатый опыт: если беженцев из Испании они принялись подбирать только сейчас, то беженцев из родной Франции — уже много лет назад.
Галлы, контролировавшие Бискайский залив, не были преисполнены подобного энтузиазма. Напротив, галльский президент был готов отправить в Иберию всю свою армию, дабы свергнуть обезумевших красных иберов, и прекратить потоки беженцев, которых не топили в море только из христианского сострадания. Но галльские вожди трезво оценивали свои силы, и понимали, что их может не хватить на завоевание всей Испании. Марионеточная галльская армия была сильно ограничена в средствах согласно приказам грифонского сюзерена. И сюзерен не давал добро на ее расширение, справедливо опасаясь, что усиленная галльская армия может отправиться в поход совсем по другому маршруту…
Глава 29. Ни года без войны.
После завершения Иберийского, Норвежского и Греческого конфликтов в Европе на некоторое время воцарился мир. Но зато немедленно началась война на другом конце планеты. И не одна.
Строго говоря, в тех краях всегда стреляли, но на мелкие пограничные инциденты или вылазки недобитых герильясов мировой войны никто не обращал внимания. Тогда как в 1954 году началась Война, заслуживающая если не звание Великой, то Большой.
Как это обычно водится, все началось с пресловутой пограничной перестрелки — бирманский патруль расстрелял сиамских контрабандистов, которые пользовались покровительством сиамских пограничников. Слово за слово, никто не хотел уступать, и вот уже через несколько дней в ход пошли артиллерия и авиация. Дальше — больше. Стороны обозначили Священные цели Справедливой Войны: преподать бирманским (сиамским) реваншистам справедливый урок и заставить их прекратить нарушения священной сиамской (бирманской) границы. И кто знает, как бы все повернулось, если бы дипломаты великих и малых держав срочно не слетелись на 100-ю с чем-то конференцию в Монако, где принялись гневно осуждать и возмущенно заявлять…
"Ибо не всякий миротворец есть палач и убийца, но только многие из них".
Почувствовав за спиной решительную поддержку Запада (Минтая), бирманцы (сиамцы) отбросили всякую скромность и объявили Городу и Миру, что их цель — свержение тиранического сиамского (бирманского) режима и освобождение лаосцев, кхмеров (каренов, шанов) и других народов, стонущих под невыносимым игом! Война до победного конца! Бангкок (Рангун) деленда ест! Никаких полумер и компромиссов! Не будет мира с Карфагеном!
Так в последние дни горячего лета 1954 года началась Великая (все-таки Великая) Азиатская Война.
Наступившее было потепление отношений Запада и Минтая как-то сразу отправилось коту под хвост. Нет, китайцы так и не столкнулись в открытой войне с англо-американскими армиями, но скучать не приходилось никому.
Почувствовав запах крови и свободы, среди прочих пробудились вьетнамские партизаны по ту сторону фронта, и индонезийские — по эту.
* * * * *
Почти одновременно с битвой на бирмано-сиамской границе вспыхнуло еще одно больше сражение против Нового Порядка — в Африке.
Бывшие итальянские колонии Эритрея (после ВМВ почти целиком попавшая под власть Эфиопской империи) и Сомали (разделенная пополам между Эфиопией и британским доминионом Виктория (Восточная Африка) почти одновременно подняли восстание. Как выяснилось очень быстро, за мятежом стояла некая легендарная личность, полковник итальянского генерального штаба, известный как Лоренцо Сомалийский. На самом деле никакого Лоренцо в природе не существовало, это был коллективный псевдоним пяти-шесть офицеров итальянской разведки и их агентурной сети в Восточной Африке. Цель их была проста и понятна — отомстить и развалить. Удар был нанесен в мягкое подбрюшье и самое слабое звено Западного Блока, каковой в настоящее время являлась Эфиопия. Послевоенная победная эйфория подошла к закономерному финалу, трофеи пропиты и проедены, страна погрузилась в коррупцию и средневековое мракобесие. Нет, даже не средневековое, а античное — безумный (в медицинском смысле этого слова) император провозгласил себя Живым Богом на Земле и Вторым Воплощением Иисуса Христа. Или что-то в этом роде. Всякий подданный, посмевший ему перечить, отправлялся в яму с голодными львами. Разумеется, когда говорят львы, индустриализация и модернизация молчат. Великое множество образованных и предприимчивых эфиопов поспешно покинули родину. Западные союзники старательно закрывали глаза, потому что эфиопский император был свой сукин сын. И теперь пришла пора пожинать горькие плоды преступного равнодушия. При этом итальянское правительство всячески отрицало свою связь с засланными диверсантами и партиями оружия, которые выгружались безлунными ночами на сомалийские пляжи неведомыми пиратами и контрабандистами…
Глава 30. Десять Тысяч Островов.
Индонезии откровенно не повезло. Не успела она национально пробудиться в начале ХХ века, как случилась Первичная Мировая Война, и победители четвертовали единую голландскую колонию на три неравные половины. ВМВ и первые послевоенные годы довели кипение до предела, а потом у котла сорвало крышку. Индонезийцы принялись требовать свобод и независимостей совсем уже громко, иногда требования сопровождались выстрелами и взрывами.
Обитатели Французской Суматры разделились примерно на три партии:
1) Довольные положением вещей, провозглашением "Свободного Государства Суматра" в рамках единого Заморского Союза — Аутремера.
2) Решительно недовольные, требующие полной независимости и воссоединения с остальными частями Индонезии;
3) Ачехи Северной Суматры, наследники великого древнего царства (даже двух), которые требовали независимости для себя, а остальная Индонезия пусть идет в джунгли.
Вторых и третьих было больше, но аутремерцы слышали только первых, и решительно не понимали, чего хотя остальные. "Какая независимость?! Вы же ее уже получили!"
В англо-саксонской части все было гораздо сложнее. Положение осложнял тот факт, что с некоторых пор часть индонезийских территорий перешли под административный контроль американских Филиппин, Британской Малайи или Австралийской Новой Гвинеи. В общем и целом англосаксы были готовы отпустить на свободу всех, но перед этим провести границы и расставить правительства по своему усмотрению. Некоторые аборигены — например, папуасы единой Новой Гвинеи, калимантанские султаны или даяки, были в принципе согласны. Некоторые — яванцы — были вообще не согласны, а требовали, опять же, полную независимость, полную Индонезию и три корочки хлеба. А были яванцы самым многочисленным народом не только Британской, но вообще всей Индонезии. И голос их звучал громко.
В японской Восточной Индонезии, она же Вице-Королевство Южных Морей, ситуация была не менее сложной. Местные аборигены перед ПМВ являлись самыми христианизированными и лояльными голландской власти. Разумеется, японцы с ними не церемонились — и в первую очередь по второй причине. В годы ВМВ Восточная Индонезия ненадолго оказалась под англо-американской властью. Аборигены вздохнули было свободно — уж лучше белые, чем желтые дьяволы — но очень скоро японцы вернулись. Не совсем те японцы — старые чиновники, лояльные японо-корейскому императору, были репрессированы или в лучшем случае уволены. Новые, преданные сегунату Мицубиси, совершенно не разбирались в обстановке, начинали с нуля и наломали немало бамбука. Да, кстати, японцы были согласны предоставить независимость. Разумеется, в личной унии с новым императором и под мудрым покровительством Токио.
А был еще и Тимор — где половина острова по старой привычки говорила по-голландски, половина — по-португальски, чиновники — по-японски, где-то в джунглях бродили старые корейские лоялисты и даже два-три агента красных иберов…
Ко всему этому примешивалась обширная китайская община, королевство Саравак под властью английской династии Бруков, спящие и пробужденные минтайские агенты…
Грядущая война обещала быть нескучной.
Глава 31. Культур-мультур.
Европа тем временем вступила в эру, которую историки, жившие в более позднее времена, не сразу решили, как называть — "новым Ренессансом" или "очередным декадансом". После долгих и мучительных споров мейнстримные школы пришли к компромиссу, и 50-е годы в Грифоне и его окрестностях стали известны как "декоранс". Как можно легко заметить, в этом портмониальном термине смешались сразу несколько корней, и не последним была "декорация", за фасадом которой европейские вожди и властители дум пытались скрыть весь блеск и нищету своей цивилизации.
Архитектура переживала взлет монументального строительства в лучших традициях раннего модерна — стекло и бетон, помноженные на десятки этажей, устремленных в небо. Литературные новинки вряд ли заслужили право называться таковыми, ибо свелись к традиционным экспериментам с классическими формами и стандартным набором сюжетов. Особый интерес представляет разве что кинематограф. Пытаясь заполнить духовную пустоту в сердцах и душах людей, сценаристы и режиссеры ведущих грифонских кинофабрик обратились к далекому — очень далекому прошлому. На экраны континента, а следом и всего мира хлынул поток исторических, а потом и вовсе псевдоисторических фильмов. Если в ранних послевоенных работах грифонские кинематографисты рассказывали о приключениях древних — очень древних германских героев, то позднее они ушли в еще более ранние эпохи. Так, например, нашумевший в свое время фильм "Ярость топора" (режиссер Макс Гугенхайм, 1951 г.) поведал городу и миру о великом южном походе тевтонов и кимвров. Но уже в следующей своей работе ("Железный тигр", 1953 г.) Гугенхайм показал величественную картину взлета и упадка грандиозной германской цивилизации каменного века, обитающей на границе великого ледника и ведущей борьбу с неандертальцами и саблезубыми кошками. Его примеру последовали другие грифонские и европейские режиссеры. Экраны кинотеатров заполонили работы о подвигах древних германцев, римлян, кельтов и других европейских народов, обитающих во времена динозавров и трилобитов. Казалось, таким образом властители дум пытаются отвлечь народы Европы от проблем и обид недавнего прошлого, стереть границу между победителями и побежденными, вассалами и сюзеренами, и найти некий общий знаменатель, некоего мистического древнего врага, будь то звероящеры или австралопитеки; врага, перед которым померкнут все текущие распри и разногласия.
Удалось ли им это? К чему они пришли? Кто все эти люди и почему они не летают? В чем смысл жизни и есть ли она на Марсе? Что за фигню я только что написал? Поняли ли вы что-нибудь и есть ли вам что сказать по этому поводу? Если "да" — звоните к нам в студию по телефону 322-223-223-322, добавочный 555, и поспешите поведать об этом миру!
Глава 32. Азия в огне.
К концу 50-х годов положение на фронтах Восточной Азии изменилось заметно, хоть и не кардинально.
Бирманцы оказались чуть-чуть лучше сиамцев, и после нескольких приграничных сражений продвинулись далеко вглубь сиамской территории. Практически весь север Сиама оказался во власти бирманцев. Но это не пошло на пользу бирманцам — сиамцы немедленно перешли к партизанско-диверсионной тактике, и теперь бирманцы были вынуждены тратить значительные ресурсы на удержание захваченной территории, оставив при этом всякие мысли о дальнейшем наступлении.
Аутремерцы изо всех сил цеплялись за Суматру. Она была дорога им как память, один из последних осколков старой империи. Суматра как бы подтверждала тот факт, что Аутремер является полноценной колониальной великой державой, а не каким-то там бездомным правительством изгнании. Но силы были уже не те. Уже целое поколение европейских эмигрантов считало своим домом Африку, за которую они были готовы проливать кровь, но все меньше было тех, кто готов был проливать кровь за азиатские острова. Острова эти, быть может, красиво выглядели на карте, но производили они куда больше визга, чем шерсти. Поэтому Аутремер принялся постепенно сдавать свои позиции. И в этом "постепенно" заключалась большая ошибка. Первым получил независимость Ачех в северной части Суматры. Аутремерцы все еще надеялись обустроить по своему вкусу южную часть острова. Но независимый Ачех тут же превратился в оперативную базу и убежище для суматранских мятежников, бороться с которыми на территории независимого государства было гораздо сложнее. Были и хорошие новости — Аутремер успешно взорвал где-то в Сахаре свою первую атомную бомбу, и тем самым подтвердил свое великодержавие. Впрочем, от идеи сбросить бомбу на Ачех все-таки пришлось отказаться. Визгу больше, чем шерсти.
Аналогичные проблемы, возведенные в квадрат, терзали японцев. Восточная Индонезия была последним осколком их империи — если не считать всякую мелочь в Тихом океане. Самым последним. Аутремерцы могли похвастаться обширными владениями в Африке и даже Америке, у японцев после потери Тайваня, Кореи и других владений на материке не осталось вообще ничего. Поэтому они столь же упорно цеплялись за Восточную Индонезию и не желали выпускать ее.
Англо-американцы, в свою очередь, уже давно перестали испытывать комплексы по поводу красиво выглядевших карт. Американцы, похоже, не испытывали их никогда — материковые США и так неплохо выглядели. Британские эмигранты считали, что глупо цепляться за Индонезию, когда потерян сам Лондон. И принялись постепенно распускать империю. Ява, получившая полную и окончательную независимость, отправилась в свободное плавание. Малакка и Калимантан, разделенные на несколько более-менее обустроенных государств, добровольно остались в зоне влияния УРАГАНа, ибо справедливо опасались имперских амбиций Явы, а также Сиама и Минтая. В том, что касается Явы, опасения оправдались немедленно. Свободная Ява немедленно поспешила на поклон к Европе и Минтаю, и была встречена с распростертыми объятиями. Остров незамедлительно наводнили грифонские и минтайские военные советники, самолеты, корабли, деньги и дальше по списку. Среди военных советников особенно выделялись старые голландские генералы, которые всего лишь вернулись на родину — некоторые из них был уроженцами Голландской Ост-Индии, потерянной в 1918 году.
Повторилась ачехская история — теперь мятежников и диверсантов, укрывающихся на суверенной яванской территории, было не так легко достать и покарать. Особенно недовольны роспуском англосаксонской империи были японцы и аутремерцы — Ява доставила им немало хлопот.
Западных союзников немного утешал тот факт, что по другую сторону фронта положение вещей было столь же непростым и даже тяжелым. Вьетнамское восстание против минтайского владычества даже не собиралось утихать, несмотря на самые свирепые и жестокие карательные меры. На каком-то этапе минтайцы дошли до того, что принялись бомбить мятежный Вьетнам баллистическими ракетами с тайваньского космодрома. Эти чрезвычайные меры вызвали у мятежников разве что иронические усмешки — точность ракетного обстрела составляла плюс-минус несколько километров, при этом атомным оружием минтайцы так и не обзавелись. Стреляли чуть ли не болванками. Несмотря на все размеры и могущество минтайской империи, складывалось впечатление, что Минтай не справляется, а тем более не справляется его экономика. Грифон, внимательно следивший за конфликтом, решил поддержать своего старого союзника времен ВМВ — сперва деньгами и оружием, а потом и людьми. И люди эти представляли особый интерес.
Никогда Британия не падала так низко, потому что не было у Грифона более преданного, лояльного и надежного союзника, чем государства Британской Конфедерации. Причины этого феномена лежат в глубоких плоскостях и в настоящее время остаются за рамками нашего исследования. Мы будем рассматривать лишь факты, которые остаются фактами.
Среди новых британских армий особенно выделялся Нотумбрийский Королевский Легион, созданный и выдрессированный под присмотром и руководством прусских офицеров. Нортумбрийская армия была великолепна, что неохотно признавали даже заморские британские специалисты. У НКЛ был один-единственный недостаток — он не был проверен на поле боя. Теперь пришло время его исправить. Уже в 1958-м году первые три дивизии нортумбрийской морской пехоты высадились в Северном Вьетнаме и вступили в бой с повстанцами. За ними последовали контингенты оранжистов-англичан, валлийцев и шотландцев. Некоторые из них ворчали — кто беззлобно, а кто недовольно — "империя вроде бы умерла, но мы по-прежнему сражаемся в далеких экзотических странах!" Минтайцы следили за успехами своих европейских союзников со странной смесью благодарности, зависти и недоверия. Им было нелегко смотреть как европейские тысячи справляются там, где потерпели неудачу минтайские миллионы. Хотя, конечно, "миллионы" всегда были художественным преувеличением. Весь 750-миллионный Минтай поддерживал 4-миллионную регулярную армию, занятую поддержанием порядка и охраной границ от Кореи до Тибета, и от Монголии до Индокитая. Из них на вьетнамском фронте единовременно были задействованы не более 900 тысяч. С бОльшим количеством солдат минтайская экономика не справлялась.
Таково было состояние дел в Восточной Азии, когда в 1959-м году пришли хорошие новости из Европы. Кровавый режим красных иберов пал в результате народного восстания!
Глава 33.
По известному закону подлости, почти все высокопоставленные вожди красных иберов, кроме совсем уже мелких, успешно скрылись за границу, а некоторые даже получили политическое убежище в далеких экзотических странах. Но с ними можно было разобраться как-нибудь в другой раз; главная новость заключалась в том, что страна была свободна и поднималась из пепла.
Даже теперь, когда границы снова были открыты, и на территорию Иберии смогли проникнуть иностранные дипломаты, журналисты и представители благотворительных организаций, масштаб геноцида и разрушений был ясен не до конца. Речь шла о миллионах убитых; почти все крупные города лежали в руинах. С этим надо было что-то делать, и для начала — организовать ответственное правительство.
Конгресс, посвященный Иберийскому урегулированию, собрался в том же Монако, благо ехать было недалеко. По итогам было принято решение сохранить единую страну, и не разделять ее обратно на Испанию и Португалию. Как говорили почти все Властители Дум и Приглашенные Эксперты, именно в разделении скрывался изначальный источник зла, приведший к столь ужасным последствиям. "Конечно, красные иберы совершили немало преступлений, но они оставили нам единую страну и единый язык, — говорил один из Уважаемых Лидеров Народного Восстания, а теперь ведущий кандидат в президенты. — Так сделаем все, чтобы исправить их ошибки и приумножить их достижения!" Далеко не все с этим согласились, особенно всякие баски и каталонцы, но их уговорили потерпеть с сепаратизмом до лучших времен. Сперва надо страну восстановить, накормить народ, а потом какой-нибудь плебисцит проведем или референдум, на котором окончательно все урегулируем. Так и порешили.
Впрочем, от запятнавшего себя термина "Иберия" поспешили отказаться. Поскольку ничего лучшего придумать не смогли, страна получила временное, до лучших времен, имя SPARTA — Spanish-Portugal-Andorrian Republican Transitional Administration. Да, Андорру тоже присоединили — чего уж там. Галлы сперва возражали и предлагали вернуться к старым добрым временам совместного франко-урхельского протектората, но потом отступили. Андорру предстояло восстанавливать даже не с нуля, а с отрицательной плоскости. Андорра как часть нейтральной Спарты могла получить куда больше американских кредитов. Заодно освобожденным спартанцам вернули Балеары, Канары, Азоры и Мадейру, бывшие до тех пор под контролем Лиги Наций или западных держав.
"А как же оригинальная, греческая Спарта?" -, спросят внимательные читатели. Она ведь совсем недавно стала независимым государством… Уже нет. Желтые Генералы в Северной Греции потеряли власть после нового военного переворота, к власти пришло умеренное правительство, которому удалось договориться с красной Южной Грецией и заново объединить страну. После этого Единая Греция объявила новую кораблестроительную программу, дабы вернуть себе исконный Крит, родной Кипр и половину Малой Азии. Так или иначе, Спартанская Демократия исчезла с карты мира, и никто не путал ее с новой иберийской Спартой.
Новая спартанская власть объявила режим наибольшего экономического благоприятствования, и в страну немедленно устремились иностранные деньги и бизнесы — работы было невпроворот, новый рынок и строительный полигон сулили невиданные перспективы. Исключений не делалось ни для кого — в Испании равно приветствовали американцев, африканцев, азиатов и европейцев. Таково было условие конвенции.
Таким образом, Европа одним махом избавилась сразу от двух очагов напряженности. Зато еще один Фронт Глобального Противостояния в 1960-м году был открыт в Азии, на сей раз — в Южной.
Индия провела первые и не только первые послевоенные годы под флагом реваншизма. Со временем реваншисты все чаще и чаще одерживали победы на выборах. Огромная, но бедная страна тратила огромные средства на вооружение и оснащение многомиллионной армии, что никак не улучшало ситуацию. Маленькая победоносная война была не за горами, и она не заставила себя ждать.
С другой стороны, "так называемые искусственные образования западных империалистов" — Нурвестан, Бангладеш и Хайдерабад — не сидели сложа руки. Уже давно три братские мусульманские страны заключили пакт о совместной самообороне и, в свою, очередь, тратили немалые средства на вооружение и перевооружение. Иногда — совсем чужие средства. Если хайдерабадский султан, самый богатый человек в бывшей Британской Империи, в бесконечной мудрости своей мог открыть собственную кубышку, то Нурвистан и Бангладеш (особенно Бангладеш, нищий как мышь из мечети) охотно тратили минтайские и грифонские миллионы. Так не могло продолжаться бесконечно, и в один прекрасный день прозвучали первые залпы. Но совсем не там, где их следовало ожидать.
Тамильская республика, демонстративно дистанцировавшаяся от стремительно надвигавшегося индо-мусульманского конфликта, ухитрилась ввязаться в свою собственную войну. Тамилнадский режим не мог остаться в стороне, когда на соседнем Цейлоне, только что получившем независимость, началась взаимная резня тамилов и сингалов. Тамильская морская пехота пересекла пролив и вступила в битву. Немедленно со стороны Дели раздался вопль "Не смейте маленьких обижать!" — и Хиндустан вступил в войну на стороне сингалов, атаковав Тамилнаду с севера. Именно такого подходящего момента и ждал Тройственный Мусульманский Альянс. Обвинив Хиндустан во всех смертных грехах, неспровоцированной агрессии и предательстве вечного мира на индийском субконтиненте, Нурвестан, Бангладеш и Хайдерабад объявили войну. Армии перешли границу. Между прочим, нурвестанской армией командовал генерал-нортумбриец, хайдерабадской — оранжист-англичанин, а бенгальской — и вовсе голландец. А чего тут стесняться? Свои люди, сочтемся — на том свете, угольками!
Глава 33. В жаркой желтой Африке…
Арабские государства, получившие важный урок миролюбия по итогам ВМВ, к 60-м годам успели его прочно позабыть. Но детерминизм не прошел, и цели они себе выбрали не самые стандартные. Северо-Арабская Республика сцепилась с Западно-Арабской Республикой, Восточно-Арабская Республика — с Другой Арабской Республикой, а Арабский Имамат — с Арабским Эмиратом. Но о них не будет речи в нашей саге.
Тогда как Египет и Центральная Аравия напали на Эфиопию. Нет, вовсе не потому, что эфиопская тирания угнетала суданских и сомалийских мусульман или оккупировала священные земли ислама. А потому что им за это заплатили — в первую очередь итальянцы, как наличными, так и оружием.
Эфиопы к тому времени взяли себя в руки, заперли безумного императора в дальних комнатах дворца (но народу об этом не сказали, пусть и дальше поклоняется живому богу на земле) и назначили на ключевые посты молодых талантливых генералов (то есть участников последнего военного переворота), после чего повели решительное наступление на всех фронтах и одержали некоторые победы. Кроме эфиопов взяли в себя руки викторианцы, которым срочно требовалась маленькая победоносная война над внешним врагом — в противном случае наспех слепленная страна грозила погрузиться во внутренние смуты, чего кенийской элите, захватившей ключевые посты, совсем не хотелось.
Аутремер переживал не лучшие времена. С Суматры пришлось все-таки уйти, с Мадагаскара тоже, после чего под ногами французских колонистов запылала уже африканская земля. Пылание, впрочем, было достаточно умеренным. Как ни странно, негры сохраняли лояльность и успешно использовались в борьбе против вечно недовольных арабов, подогреваемых не только итальянцами, но и предателями-галлами. Но пока древняя стратегия "разделяй и властвуй" работала и ее никто не собирался ремонтировать.
К сожалению, ответные удары — вернее, попытки таковых — в сердце Европы не приносили никаких плодов. Недовольных на европейском материке хватало, но уж очень тщательно поработали спецслужбы и каратели Грифона и его союзников. Некому было сбрасывать оружие с парашютов, некого было поднимать на борьбу. Даже на Балканах, даже в Альпах, даже в Карпатах. Такова была суровая реальность. Тут вам не Сахара, здесь климат иной.
Тем временем в Азии наступил очередной перелом. Как уже было сказано выше, аутремерцы наконец-то покинули Суматру. Но спешно провозглашенная Суматранская республика просуществовала всего несколько дней и объединилась с Явой в Славное Государство Нусантара. Непонятно, на что они рассчитывали, с таким-то названием, но первым делом Нусантара попыталась аннексировать Ачех. Попытка не удалась, и началась правильная война с окопами, танками и пушками. Теперь уже западные союзники принялись поддерживать Ачех, еще недавно бывший их врагом и союзником Явы и Минтая. Таковы превратности судьбы!
Что же касается Минтая, то последним и самым ярким его триумфом стал полет космического корабля с человеком на борту в феврале 1962 года. Ко всеобщему удивлению (больше всех удивились сами китайцы), герой вернулся на Землю, живой и невредимый. Его спасательная капсула благополучно приземлилась в Австралии. Найденный австралийскими фермерами, он был передан властям и торжественно возвращен на родину в рамках международного сотрудничества и мира во всем мире.
Как ни странно, на другие великие державы этот полет не произвел особого впечатления. Впрочем, ничего странного в этом нет, потому что с разницей в буквально несколько дней космическое пространство посетили грифонский астронавт на ракетоплане и американский стелланавт на адском атомном бомболете из преисподней. После этого в социальных сетях и газетах разгорелся Спор о том, кто из героев забрался выше всех, кто действительно побывал в космосе, кто всего лишь прохлаждался в экзосфере, а кто и вовсе совершил свой подвиг на киностудии "Грифон-фильм" под руководством великого Макса Гугенхайма.
Минтайцы, впрочем, не сомневались в своем приоритете и по такому случаю устроили торжественный прием и парад на тайваньском ракетодроме, куда космический путешественник прибыл спецрейсом из Австралии. На трибуне собрались почти все вожди Минтайского Содружества, спешившие разделить с героем свою славу. Наученные горьким опытом своих предшественников (которых они и отправили на тот свет), лорд-протектор и его сподвижники окружили себя тройным кольцом охраны. Так что на этот раз никому бы не удалось приблизиться к минтайским властелинам с динамитными палочками под мундиром. Но никто и не собирался этого делать. Динамитные палочки? Пластиковая взрывчатка? А смысл? Всего в тридцати метрах от трибуны возвышалась очередная ракета, украшенная минтайскими эмблемами и гордо устремленная в небо. Как только герой-космонавт взобрался на трибуну за своим орденом, кто-то в соседнем бункере запустил двигатели, до отказа залитые первоклассным ваньгуптилом. Когда погасло пламя и рассеялся дым, ракета куда-то исчезла, а вместе с ней и несколько сотен человек в радиусе сотни с лишним метров. Скорей всего, они улетели в космос.
Глава 34.
Начиная с 40-х годов у китайцев сложилась добрая традиция отправлять в отставку правительство, ведущее непопулярную и неудачную войну. Вьетнамская герилья съедала миллионы фунтов и тысячи солдат, а конца ей так и не предвиделось, несмотря на европейскую помощь. Немалые средства уходили на помощь индийским и индонезийским союзникам, а между тем народ во внутренних провинциях Китая уже работал по 19 часов в сутки за чашку риса. Так жить было нельзя, и кое-кому пришлось умереть.
Но на сей раз что-то пошло не так. Бескровного переворота не получилось. Кое-где на местах сторонники прежнего режима оказали сопротивление, и страна скатилась в полноценную гражданскую войну и очередную эпоху сражающихся царств.
Вьетнам был потерян почти сразу. Минтайские солдаты дружно отправились на север, чтобы примкнуть к той или иной фракции. Кроме тех, что остались на месте и перебежали к вьетнамцам. На какое-то время единственной силой, противостоявшей вьетнамским мятежникам, оставался БЭККА (Британский экспедиционный конфедеративный корпус в Азии), но в самые кратчайшие сроки британцы поняли, что прорванную плотину не спасти и отступили, кто куда. Несколько дивизий отправились в Индию, на помощь Тройственному Альянсу. Целые банды нортумбрийских дезертиров обосновались в Золотом Треугольнике, где еще долгие годы наводили ужас, апокалипсис сейчас и торговали наркотиками. Еще несколько легионов отправились на север, дабы поддержать законное минтайское правительство. Но поскольку правительств теперь было несколько, и законность их не была очевидно, легионеры БЭККА решили начать с создания удобной базы для дальнейших операций, снабжения и пополнения. И захватили Гонконг.
Это была великая победа, смывшая годы позора. Британцы даже не постеснялись поднять над Гонконгом не шотландские или нортумбрийские флаги, а полузапрещенный Юнион Джек и торжественно спеть "никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом". Скупые слезы стремительным потоком стекали по их мужественным небритым щекам. Минтайцы скрипели зубами, но ничего поделать не могли. Слишком были заняты.
В первые дни гражданской войны всевозможные партии, освободительные армии и династии росли как пресловутые грибы, но потом положение устаканилось и определились три самые могущественные фракции, к которым примкнули остальные. Примкнули или погибли, третьего не было дано.
1)
2)
Армия Любви Господней, опиравшаяся на Пекин в частности и северо-восток в целом. Злые языки, пропагандисты из враждебных лагерей, недобросовестные фолькхисторики и падкие на сенсации журналисты распространяли про нее всякие небылицы. Что будто бы АЛГ — еще одна "астрономическая" партия, только эти поклоняются Верховному Существу на Венере, а не на Марсе или Юпитере, как прежние режимы. Что будто бы солдаты АЛГ действительно любят военнопленных до смерти. Что якобы китайцев в этой армии кот наплакал, а состоит она на 99 процентов из монголов, маньчжуров, корейцев и других нацменов Северо-востока.
На самом деле все было гораздо проще, а кое-где и страшнее. Нет, планету Венеру АЛГ на свои знамена не поднимала. Нет, китайцы-ханьцы составляли в АЛГ подавляющее большинство.
АЛГ начинала как еще одна китайская псевдохристианская секта, вроде тайпинов, но очень скоро превратилась в грозную силу. Возможно, это как-то было связано с духовной пустотой, образовавшейся в сердцах китайцев после падения старой власти и харизмой вождей АЛГ. "Бог есть любовь", — говорили они, — "возлюби Господа как самого себя, и его любовь вернется к тебе". Нет, АЛГ не делала сексуальное насилие частью своей идеологии. Своих противников они обычно сжигали на кострах, в лучших традициях средневековой инквизиции. Народу нравилось, подобные зрелища собирали тысячи зрителей и вербовали в ряды тысячи новых борцов.
3)
Last but not least, Небесная Империя Солнечной Системы. Таково было официальное название государства. В реальности оно представляло из себя остров Тайвань с космодромом и его (острова) окрестности. Остров охранялся элитными отрядами Минтайских Космических Войск, преданных гросс-маршалу Космических Войск, который и провозгласил себя императором. На острове было все необходимое — оружейные заводы, склады запчастей и еды, зенитные батареи, ракетостроительные заводы, солдатские семьи, и ничего лишнего — например, местных беспокойных аборигенов частично депортировали на материк, частично перебили при старом режиме. Появление Галактической Империи было немного предсказуемо. Первым указом император аннексировал все планеты, спутники, кометы и другие небесные тела Солнечной Системы, а остров Тайвань объявил своим посольством на жалкой Земле. И пусть не смеют жалкие земляшки на него покушаться, ибо их настигнет суровый ракетный удар яростного возмездия. Да, атомных бомб у новой Империи все еще не было, зато был хороший запас ваньгуптила и другой химии.
Жалкие земляшки пришли от такой наглости в неописуемый восторг, и Небесная Империя была немедленно признана целым рядом иностранных держав и правительств. В первую очередь японцами, которые завязали с "тайваньским посольством" взаимовыгодную торговлю полезными ископаемыми, награбленными на Сулавеси.
* * * * *
Вьетнамцы, наконец-то завоевавшие свободу, уже через несколько минут превратились в образцовых империалистов — как оно обычно и бывает. "Камбоджа какая-то, Лаос… что это? Нет таких государств! Не позволим развалить нашу единую индокитайскую родину!" И не позволили. После скоропостижной аннексии Лаоса и Камбоджи, вьеты обрушились на Сиам, и ему пришлось нелегко. Казалось, древней тайской монархии суждено пасть, будучи расплющенной между двумя монстрами — Бирмой и Дайвьетнамом. Но бирманцы внезапно проявили несвойственное милосердие. Возможно, они не пожелали оставаться наедине с непомерно раздутой империей вьетов. В пресловутом Монако был подписан очередной мирный договор, Вьетнам был признан суверенной державой в текущих границах, а Сиам лишился нескольких провинций на востоке и западе, но уцелел как буфер между Бирмой и Вьетнамом. Вьеты перевели дыхание и двинули войска на север, спеша откусить как можно больше исконных провинций у Китая, пока он так удачно погружается в эпическую внутреннюю смуту…
Источник — http://fai.org.ru/forum/topic/40521-dietsland-dietsland-boven-alles/
