Д. В. Путята и его план модернизации корейской армии (1896-1898)

Данный материал выкладывается на сайт в продолжение темы японо-кинайской войны 1894-95 годов, поднятой в статьях «Броненосцы типа «Динъюань»».

А. Н. Хохлов
Институт востоковедения РАН, Москва

Как свидетельствуют архивные и опубликованные материалы, российское правительство при назначении дипломатов и военных атташе в Корею до 1910 г. чаще всего избирало для дипломатической и военной службы в этой стране лиц, ранее бывавших в соседнем цинском Китае, а после аннексии Японией Кореи в указанном году — из своих служащих, живших либо работавших в Стране восходящего солнца. Так случилось и с назначенным 26 октября 1886 г. военным агентом (атташе) в Пекине подполковником Д. В. Путятой, которому в 1896 г. было поручено руководство российскими офицерами-инструкторами, приглашенными в Корею для реорганизации и модернизации ее армии[1].

Как видно из послужного списка, составленного 30 апреля 1902 г., Дмитрий Васильевич Путята родился 24 февраля 1855 г. в семье потомственных дворян Смоленской губернии. Начальное военное образование он получил в Московской военной гимназии с последующим обучением в 3-м военном Александровском училище (с получением диплома выпускника I-го разряда). Дальнейшее столь же успешное обучение в Николаевской Академии Генерального Штаба (после участия в русско-турецкой войне 1877-1878 гг.) позволило ему выполнять обязанности помощника заведующего Азиатской частью Генштаба. Благодаря энергичному руководству экспедицией в Средней Азии на Памир он завоевал авторитет не только активного военного деятеля, но и отважного путешественника[2].

С назначением Д. В. Путяты российским военным агентом (атташе) в столицу цинского Китая военный министр Д. А. Милютин предложил ему предварительно посетить Японию, как сказано в письме директора Азиатского департамента МИД И. А. Зиновьева от 1 декабря 1886 г. к российскому послу в Токио Д. Е. Шевичу, «для пополнения там имеющихся у нас сведений о вооруженных силах Китая»[3]. Соответствующее письмо Д. Е. Шевичу в Японию было отправлено и начальником Главного Штаба России Н. Н. Обручевым, который в связи с этим писал:

«Зная, что японцы зорко следят за Китаем и за его армиею, военный министр по предварительному сношению с МИД разрешил нашему военному агенту в Пекине подполковнику Генштаба Путя-те отправиться к месту [своего] служения через Токио для пополнения в Японии имеющихся у нас сведений о вооруженных силах Китая. Собирание означенных сведений возможно лишь при просвещенном содействии Вашего Превосходительства, а потому, рекомендуя подполковника Путяту Вашему вниманию, покорнейше прошу не отказать ему в Ваших указаниях, которым он будет строго следовать»[4].

Об итогах поездки Д. В. Путяты в Японию отчасти позволяет судить приводимое ниже сообщение российского посла из Токио от 19 апреля /1 мая 1887 г.: «Подполковник Путята, наш военный агент в Пекине, прожив у меня три недели, на днях выехал к месту своего служения. Я сделал все от меня зависящее для того, чтобы облегчить гостю исполнение возложенного на него поручения, и благодаря отменной любезности японских военных властей ему удалось собрать обстоятельные сведения о положении военного дела в Японии, которые и сообщены им по начальству.

Что же касается до предполагавшегося сбора здесь сведений о вооруженных силах Китая, то подполковнику Путяте после некоторых попыток, сделанных в этом направлении, пришлось признать полную несостоятельность господствующего у нас мнения, будто бы в Японии можно получить такие сведения»[5].

Несмотря на внешне подчеркнутое гостеприимство со стороны японских официальных властей, о чем свидетельствует приглашение россиянина на местный столичный праздник, полученное от японского министра иностранных дел Инноуе 8/20 апреля, ничего нового от участия в этом мероприятии российский военный агент по интересующему его вопросу не узнал, и 17/29 мая 1887 г. он отправился из Нагасаки в Китай к месту своего нового служения[6].

Последующая работа Д. В. Путяты по рекогносцировке местности в окрестностях Пекина в 1887 г., а затем в Маньчжурии в следующему году была высоко оценена соответствующими правительственными органами России, благодаря чему его включили в свиту наследника российского престола вел. князя Николая Александровича (будущего Николая II) на время путешествия последнего по Китаю в марте-апреле 1891 г. (с посещением Гонконга, Кантона (Гуанчжоу), Усуна, Нанкина и Ханькоу)[7].

В том же 1891 г., в мае-сентябре, Д. В. Путяте довелось руководить русской экспедицией в северной части Маньчжурии, в районе Хинганского хребта. Проживая с семьей в Тяньцзине (на территории будущего российского сеттльмента, образовавшегося в период восстания ихэтуаней в 1901 г.), он в июле 1897 г. отправился в Корею, где занялся составлением плана реорганизации корейских войск, оказавшихся в тяжелом состоянии, несмотря на участие в их обучении японских и американских инструкторов.

Чтобы представить суть первоначального проекта модернизации корейской армии, достаточно ознакомиться с копией рапорта полковника Путяты от 20 ноября 1896 г. (№ 85), поданного начальнику Главного Штаба. В этом документе говорилось:

«Принимая 40 тыс. за норму численности корпуса [применительно к] военному времени, для создания его необходимо образовать кадр обученных войск примерно в 1/6 или 1/7 общей численности, т. е. 6 тыс. чел. Эта цифра, иногда фигурирующая в [служебных] списках и проектах корейского Военного Министерства, не должна бы вызвать возражений со стороны корейского правительства или послужить предлогом к политическим недоразумениям с Японией, тем более, что из общего числа часть [воинских формирований] может носить название местных войск, а не полевых.

Для обучения упомянутого кадра потребуется не менее трех лет, если принять во внимание, что в нынешней корейской армии в сущности нет ни одного обученного солдата и ни одного офицера, не введено никаких [уставных] положений, и все придется начинать буквально с самого начала. По прошествии трех лет [обучения]… можно… в один или в два года довести численность войск до надлежащей нормы… Одновременно с развертыванием ограниченного контингента придется приступить к переводу нижних чинов с [действительной] службы в запас для образования резерва, к окончательному установлению правил, касающихся отбывания воинской повинности, к определению штатов войск, дислокации частей и изданию руководств по разным отраслям воинской службы»[8].

При ведении окончательных переговоров с корейским правительством следовало, по мысли Д. В. Путяты, принципиально договориться относительно следующих основных положений:

«1. Численность корейских войск в 6 тыс. чел. признается достаточной для обеспечения [общественного] спокойствия в столице и провинциях, но согласно требованиям современной организации [вооруженных сил] нынешний состав ядра будет изменен формированием в нем артиллерийских, кавалерийских и инженерных частей в установленной тактическими соображениями пропорции.

1. Независимо от сего надлежит иметь местные [военные] команды и жандармские части, которые совместно с полицией должны содействовать обеспечению порядка в главных населенных пунктах, на больших дорогах и водных путях [гражданского и военного назначения].

В дальнейшем будут приняты меры к обеспечению [надежной] обороны морского побережья корейского королевства.

1. Для наблюдения за ведением военных реформ и для направления [усилий] различных ведомств королевства к цели создания [своих] вооруженных сил при Его Величестве Короле будет находиться военный советник от российского правительства.

2. [Военные] инструкторы приглашаются на 5 лет, и если по истечении этого срока из доклада военного советника будет усмотрена необходимость их дальнейшего пребывания [в Корее], то контракт с ними может быть продолжен.

3. На инструкторов возлагаются задачи обучения войск, командование ими и ведение [военного] хозяйства, а также принятие мер к созданию корпуса [вполне] образованных офицеров, для чего им будет поручено сформировать кадетский корпус с 5-тилетним кур- ^ сом [учебы], а также учредить и военное училище с курсом обуче-1 ния в два-три года. Для удовлетворения ближайшей потребности » в замещении офицерских и унтер-офицерских вакансий инструктора должны [прежде всего] организовать школу для подготовки унтер-офицеров с двухлетним сроком обучения…

4. Инструкторам поручается расширить деятельность нынешнего арсенала и учредить артиллерийские склады соответственно [профилю и] потребностям войск в целях снабжения их артиллерийскими принадлежностями; учредить мастерские [по ремонту оружия] и организовать склады для снабжения войск обмундированием, различными предметами вещевого довольствия и амуницией; выработать положение о продовольствии применительно к правилам, существующим в европейских государствах, установить положение об отбывании воинской повинности и выработать правила прохождения службы; для оказания медицинской помощи войскам учредить военный госпиталь с подготовкой будущих фельдшеров.

5. Военное ведомство по указаниям военного советника от российского правительства будет реорганизовано соответственно положениям, принятым в европейских странах с учетом возникающих потребностей.

6. Для определения способов обороны морского побережья будут приглашены русские офицеры — специалисты по артиллерийским, инженерным и морским делам, служившие по ведомству Генерального Штаба. Им будет поручено произвести [необходимые] изыскания на местах и приступить к сооружению [военных] укреплений по мере отпуска [казенных] кредитов.

7. В войсках будут введены российские уставы и [определены] командные слова [на русском языке]. В помощь инструкторам будет назначено достаточное число переводчиков из местных жителей.

8. На военное дело [королевства] предполагается ежегодно рас-ходовать не менее */4 части доходов страны. Военный бюджет подлежит утверждению при участии военного советника от российского правительства, под наблюдением которого будут осуществляться расходы соответственно принятым сметам.

9. В Корее не будет инструкторов других наций, помимо россиян.

Вышеизложенное имею честь представить на усмотрение Вашего Высокопревосходительства»[9].

Для придания предложенному варианту большей убедительности Д. В. Путята снабдил его небольшими пояснениями, которые в сокращенном виде приводятся ниже для большей иллюстрации идеи модернизации корейской армии. В цитируемом выше документе далее говорилось:

«Предпринятый ныне опыт организации королевской охраны, выявив высокие качества русского солдата и офицера в совершенно исключительной обстановке, дает весьма ценные указания по вопросу не только необходимой численности инструкторов, но и условиях их службы и деятельности в Корее. Выяснилось, что один инструктор — унтер-офицер в крайнем случае в состоянии вести обучение 80 корейских солдат и что один переводчик может быть назначен для трех унтер-офицеров [совершенно] без ущерба делу [обучения]. Если же одному унтер-офицеру поручить 60 учеников, то такая норма [для обучаемых корейцев] будет вполне удовлетворительной. Так как главная масса корейских войск будет состоять из пехоты, то число пехотных унтер-офицеров войдет в общий состав инструкторов наибольшим процентом. Причем эти же офицеры могут без ущерба другим служебным обязанностям исполнять в [реформируемых] войсках все офицерские назначения вплоть до должности ротного командира включительно.

Младших обер-офицеров, необходимых для надзора за обучением и для командования частями в составе одного батальона, можно назначить из расчета не более двух на 600 нижних чинов. Еще меньший процент в этом случае составят офицеры и нижние чины — инструкторы, предназначенные для формирования кадров специальных родов оружия, а также для постановки медицинской части, заведывания техническими и хозяйственными подразделениями и т. п.

Добавочное содержание, получаемое ныне инструкторами [дворцовой] охраны, следует признать слишком умеренным, но если за ими будет сохранено все положенное от казны довольствие и будут приняты меры к облегчению условий жизни в Корее, то с этим можно смириться»[10].

조선 황실 근위병 1898년 Joseon Dynasty Royal guard 1898

Для уточнения позиции внешнеполитического ведомства России в данном вопросе необходимо ознакомиться с копией весьма доверительного письма Управляющего МИД на имя Военного министра от 22 февраля 1897 г. (№ 39), где сказано:

«Секретным письмом от 4-го января с. г. за № 12 Ваше Высоко-превосходительство, сообщив мне Высочайшую Государя Императора резолюцию на телеграмме Генштаба полковника Путяты от 24 минувшего декабря о командировании наших инструкторов в Корею, просило поставить вас в известность о том, в какой последовательности может быть исполнено с нашей стороны выполнение мер по организации корейской армии, проектируемых названным офицером по соглашению с корейским правительством.

Вслед за тем при секретном письме от 30-го того же января за № 66 Вы доставили мне копию рапорта полковника Путяты и просили уведомить о моем заключении по содержанию оного…

Не подлежит, конечно, сомнению, что разрешение в положительном смысле вопроса о командировании наших инструкторов в Корею представляется весьма желательным как с точки зрения чисто военных интересов, так и особенно политических, являясь более верным средством упрочить наше влияние в [этой] стране и тем закрепить тяготение последней к России…

Я не могу не заметить, что настоящая минута по отношению к Корее и Японии мне представляется не вполне удобною для немедленного отправления в Сеул наших офицеров и что выполнение такой меры казалось бы осторожнее отложить, хотя бы на некоторое время.

Как Вашему Высокопревосходительству хорошо известно, политическое положение Кореи до последнего времени далеко не в достаточной степени разъяснилось и упрочилось, а внутренняя жизнь  страны не вошла еще в те нормальные рамки, кои, обеспечивая спокойное течение дел, давали бы возможность без опасений за успех, приступить к столь важной и требующей стольких затрат реформе, как предположенное нами преобразование корейской армии.

Лишь недавно стало заметно улучшение в [общем] положении вещей и, как следует заключить из сообщений нашего представителя в Сеуле, а равно и из содержания рапорта полковника Путяты, внутреннее успокоение идет мало по малу вперед. Затем надо надеяться, что прекращению всяких волнений в этой стране будет в известной мере способствовать состоявшийся 8-го сего февраля переезд корейского короля [Кочжона] в свой дворец, о чем только что стало известно от действ, стат. советника [Карла] Вебера. Событие это имеет немалое значение, как само по себе, так и в отношении к рассматриваемому вопросу о наших инструкторах: оно, как можно думать, поднимет престиж и авторитет корейского короля в его стране, отымет у враждебных ему элементов всякий повод упрекать его в подчинении иностранной опеке и даст ему хотя бы призрак той самостоятельности, которая должна быть присуща независимому главе государства. Но дабы эти обстоятельства выяснились в достаточной степени, необходимо несколько выждать дальнейшего развития ситуации, созданной переездом короля в свой дворец, и тогда решения, кои будут приняты им в отношении разных преобразований, на путь которых Корее необходимо нужно вступить, уже будут, хотя бы с внешней стороны, носить характер решений самостоятельных. Однако с этой стороны настоящее дело ближайшим образом соприкасается с вопросом о наших отношениях с Японией, вытекающих из опубликованных в номере “Правительственного вестника” от 12 сего февраля соглашений наших с последнею, содержание коих еще ранее было сообщено Вашему Высокопревосходительству. Эти соглашения, несомненно, обязывают нас к особой осторожности и осмотрительности и в каком-либо смысле их не истолковывать, такое серьезное дело как преобразование корейской армии при посредстве наших офицеров во всяком случае вызовет объяснения с японским правительством, которое, конечно, будет оспаривать наше право на исключительно [российское] обучение корейских войск. Не в наших интересах, понятно, вызывать эти объяснения в такую минуту, когда, по обстоятельствам времени, нам будет менее легко давать отпор Токийскому Кабинету.

По этому поводу нельзя не принять в соображение, что в ближайшем времени состоится отъезд в Токио вновь назначенного нашим чрезвычайным посланником и полномочным министром д.с.с. барона [Р. Р.] Розена. С приездом последнего к месту служения, стат. сов. [А. Н.] Шпейер, временно управляющий нашей миссией в Токио, отправится к своему [новому] посту в Сеул, и таким образом будет восстановлено наше [дипломатическое] представительство в двух пунктах [на Дальнем Востоке]. Со своей стороны, и японское правительство — с назначением барона Розена, не замедлит прислать сюда [в Сеул] своего посланника для замены находящегося ныне здесь своего Поверенного в Делах».

«Я с особым удовольствием ознакомился с содержанием рапорта полковника Генштаба Путяты, представившего немало серьезных сведений и данных в рассматриваемом им вопросе. Признавая в общем правильность высказываемых им взглядов и соображений, я не могу, однако, согласиться с численною нормою того ядра корейских войск, которое полковник Путята думает создать как основной кадр, могущий быть затем развернутым в 40-тысячную армию. К такому заключению меня приводят главным образом соображения финансового свойства, и по этому поводу я не могу признать правильности приведенных в рапорте полковника Путяты указаний на то, что веским возражением против каких бы то ни было начинаний в устройстве Кореи вообще, а, следовательно, в военном деле, в частности, нельзя не учитывать недостатка денежных средств [в этой стране] и беспорядочности [ее] финансовой системы…

Ввиду всех изложенных выше оснований 1-й пункт выработанных полковником Путятою предположений должен быть соответствующим образом изменен. Что же касается остальных пунктов, то, за исключением 10 и 11, я не встречал бы препятствий к принятию их.

Относительно 10-го пункта я должен заметить, что при настоящем запутанном положении финансов в Корее и отсутствии правильного финансового хозяйства в этой стране, едва ли возможно столь положительным образом требовать от корейского королевства, чтобы оно ежегодно расходовало на военное дело не менее 1/4 части своих доходов… Казалось бы удобнее совершенно исключить первую часть 10-го пункта. Выполнение на практике второй части того же пункта будет, как мне кажется, в достаточной степени обеспечивать правильное исполнение военной сметы, в особенности, если принять во внимание предположенное командирование в Сеул советника по финансовой части.

Что же касается 11-го пункта, то ввиду наших соглашений с Японией едва ли представляется возможным добиваться от Кореи прямого и непосредственного обязательства не допускать [приёма] иных инструкторов, кроме русских… Во всяком случае вопрос этот, однако, не может быть включен в число основных положений, подлежащих обсуждению с корейским правительством официальным путем.

За всем тем я не встречал бы Препятствий к тому, чтобы полковник Путята, по соглашению и при участии нашего представителя, вошел в переговоры с корейским правительством об окончательном установлении выработанных им основных правил… Что же касается до запроектированных полковником Путятой положения о наших инструкторах и формы контрактов с корейским правительством, то они, казалось бы, вполне отвечают интересам дела.

Все изложенные выше соображения были доложены мною Его Величеству, и Государю Императору благоугодно было в 18-й день сего февраля в Царском селе Высочайше одобрить таковые»[11].

В конце вышеприведенного документа указана просьба уведомить об окончательном решении по настоящему делу, чтобы снабдить соответствующими указаниями бывшего российского посланника Карла Вебера, ожидающего ответа МИД России для передачи его корейскому королю.

Для большего понимания позиции российского внешнеполитического ведомства в обсуждаемом вопросе представляется интересной и более конкретной копия с письма управляющего МИД к Поверенному в делах в Сеуле Карлу Веберу от 27 марта 1897 г., где было сказано:

«Пункт 11-й в записке полковника Путяты изложен следующим образом: “В Корее не будет инструкторов других наций, кроме русских. Несомненно, что в данном случае под именем «других инструкторов» следует разуметь прежде всего учителей военного дела из японцев. Между тем существующее с последними московское соглашение обязывает нас к особой осторожности, и нам, конечно, не представляется возможным включить в число основных положений, подлежащих обсуждению официальным путем с корейским правительством, прямое и непосредственное обязательство  последнего не допускать иных инструкторов, помимо русских. Тем не менее разрешение этого вопроса представляется существенно важным для успеха предпринимаемого нами дела, и поэтому в интересах Кореи поставить последнее именно на указанную полковником Путятой почву… Мне кажется, что мы могли бы… привести короля и его министров к вполне искреннему сознанию необходимости всецело отдать в наши руки дело обучения корейской армии. Конечно, уже само обращение короля в этом деле к нашей помощи само по себе доказывает его желание иметь инструкторов из наших офицеров. Но также не подлежит сомнению, что при слабости и не: решительности в характере короля он под влиянием интриг японцев и других враждебных нам элементов, кои, конечно, усилятся теперь, когда король переехал в своей дворец, мог бы поколебаться в своем первоначальном решении и проявить к возможным японским притязаниям уступчивость, которая может быть несогласной с нашими! интересами.

Что же касается до искренности наших намерений в данном случае, то казалось бы, что после данных нами доказательств [нашего] доброжелательного отношения как к личности самого короля, так и к судьбам Кореи она не может подлежать сомнению”»[12].

О ходе переговоров К. Вебера с корейским королем при участии автора проекта — Д. В. Путяты позволяет судить копия секретного донесения российского дипломата от 3 мая 1897 г. (за № 56), приводимая ниже:

«20 марта с.г. я имел честь получить телеграмму Вашего Сиятельства от 19 числа того же месяца о том, что [наше] императорское правительство в принципе решило оказать Корее содействие в организации ее [регулярной] армии и что поэтому я могу теперь же заверить короля в нашей готовности взяться за это дело и продолжать переговоры по этому вопросу. Во исполнение этой инструкции я уверил Его Величество Короля в нашем содействии и старался с полковником Генштаба Путятой окончить возможно скорее переговоры по инструкторскому делу со здешним Военным Министерством, вполне сознавая возможность (как я и позволил себе высказать в своей телеграмме от 4 февраля), что японцы, извращая смысл и текст нашего московского протокола, постараются оспаривать право исключительного обучения нашими инструкторами корейского войска.

Чем более эти переговоры об основных пунктах для реорганизации корейской армии и о количестве потребных для того русских инструкторов приближались к концу, тем настойчивее стали распространяться по Сеулу слухи о захвате будто бы Россией всего королевства и предстоящей Корее опасности со стороны Японии в случае подписания нами инструкторского соглашения.

С министром финансов Сим Санг хуном, исправляющим должность военного министра после отъезда посланника Мин Юнгхуана, и с министром иностранных дел И-Вань-ионг я имел случай несколько раз беседовать о необходимости для Кореи постепенного к сформирования хорошо обученного войска приблизительно в 6 тыс. чел., включая в это число одну тысячу чел. королевской охраны. Войско это [как подчеркивал я] необходимо для усиления власти самого короля, в настоящее время далеко не самодержавного, для энергичного введения в стране реформ и борьбы со старою консервативною партиею и для подавления неизбежно предстоящих смут, когда находящиеся теперь у кормила правления и всей администрации люди убедятся, что реформы имеют целью положить конец их своеволию, взяточничеству, притеснениям и безотчетной власти над простым народом. Войска нужны правительству для охраны [территории] северной границы, откуда китайские хунхузы нередко делают [разбойничьи] набеги, грабя и убивая бедных жителей. Но они будут нужны ему и против японцев, которые, проникая из Фусана, внутрь страны, всячески обижают тщедушных [простых] корейцев.

Имея более надежное войско, корейское правительство будет несколько гарантировано от повторения coups d’etat [дворцовых переворотов] вроде устроенных японцами в июле 1894 г. и в сентябре 1895 г. Принимая за максимум [численность] новых корейских войск в 6 тыс. чел., следует приступить к [постепенному] обучению их, прибавляя к уже имеющейся тысяче чел. охраны еще тысячу или тысячу пятьсот чел.

Такой образ действий [по формированию нового контингента] также необходим ввиду скудных финансов страны и по другим соображениям международного характера.

Вышеизложенные взгляды я имел возможность также изложить Его Величеству Королю. Так, например, вечером 14 апреля, когда ему угодно было пригласить меня частным образом во дворец, [через] час после аудиенции, которую он дал японскому представителю Като по его просьбе и на которой последний, по словам короля, всячески старался отговорить его от приглашения наших инструкторов.

Неоднократные попытки г-на Като и других японцев застращать корейцев всеми возможными мерами… даже после обращения ко мне военного министра с просьбою о приглашении наших инструкторов и унтер-офицеров имели, мне кажется, целью вынудить у них неосторожный ответ, что собственно не они нас просят, а мы им навязываем таковых. Получив подобный ответ, японцы могли бы, разумеется, скорее обвинить нас в нарушении московского протокола.

18 апреля вечером в Государственном Совете обсуждался внесенный военным министром проект, заключавшийся в перечне имеющих быть приглашенными офицеров и унтер-офицеров для образования всей армии и в указании следуемого им жалования. Совет не пришел ни какому положительному заключению, так как некоторые члены его дали уклончивый ответ, а другие предложили удоволь-ствоваться приглашением гораздо меньшего числа инструкторов… один министр иностранных дел, принадлежащий к либеральной или так наз. американской партии, но противник японцев, подал особое мнение (представляемое при сем в копии). В общем он признает полезность приглашения большого количества инструкторов, но по финансовым и другим причинам советует пригласить только несколько офицеров. Редакция же его записки не совсем ясна, и на мой запрос через близкого с ним губернатора Сеула он мне ответил, что ничего не имеет против значительного числа унтер-офицеров, но об них в своей записке не упоминает.

На заключение Государственного Совета последовала резолюция короля, поручившая исполнявшему обязанности военного министра обсудить этот вопрос, чтобы определить число приглашаемых русских инструкторов, и вслед за этим 23 апреля я получил от [упомянутого] министра представляемое при сем в переводе его официальное письмо, в котором он на основании королевского ука-за о приглашении русских инструкторов и ввиду обсуждения этого вопроса в правительственном совете просит пригласить для обучения корейского войска 14 инструкторов, т. е. 3 офицеров, 10 унтер- офицеров и одного преподавателя [для] кадетов и, кроме того, еще одного техника для арсенала, одного капельмейстера, трех музыкантов и двух фельдшеров (итого 21 чел.). Такое количество указанных людей было признано нами, т. е. военным министром, полковником Путятою и мною вполне достаточным для продолжения начатого нами инструкторского дела, считая, ввиду тревожного положения и запугивания корейцев японцами, нашею главною задачею не настаивать на более или менее значительном числе приглашаемых инструкторов, но стараться о том, чтобы обучение корейских солдат оставалось в наших руках».

Последнее желание гарантировалось двумя другими, скрепленными казенной печатью, документами, переданными российскому дипломату с письмом военного министра. Об их содержании позволяет судить приложение № 3 к донесению К. Вебера от 3 мая 1897 г., заключавшееся в первом письме (в русском переводе), где были определены условия, касающиеся статуса инструкторов в виде следующих 7 пунктов:

«1. Инструкторы приглашаются корейским правительством на службу в Корею на три года. Каждый из них пользуется в течение этого времени правом отпуска на шесть месяцев (один раз с сохранением содержания). По истечении трех лет срок этого условия может быть продолжен.

1. Инструкторы получают содержание от корейского правительства в течение последней четверти каждого месяца по корейскому (новому) стилю соответственно окладам, определенным в приложенном расписании.

2. Инструкторы, назначаемые на службу в провинцию, получают полуторный оклад содержания.

3. Инструкторам отводится казенное помещение в районе мест их служения: штаб-офицеру 4 комнаты, обер-офицеру — 2 комнаты, нижним чинам — одна комната на трех инструкторов. Во всех случаях со службами и на внутреннюю обстановку выдается деньгами: штаб-офицеру 150 иен, обер-офицеру — 75, нижнему чину — 15 иен единовременно. Отопление и освещение помещений будут производиться корейским правительством натурою или по желанию [инструкторов] на этот предмет будут выдаваемы деньги в размере действительной потребности.

4. Инструкторы получают, если положено, казенных лошадей или на приобретение их 30 иен единовременно. На содержание лошади отпускается по 5 иен в месяц фуражных денег.

5. В случае командировок по провинциям и при исполнении особых поручений инструкторы получают суточные деньги: штаб- офицеры по 5 иен, обер-офицеры — по 3 иены и низшие офицеры — по одной иене в сутки.

6.  На сборы в путь перед отъездом из России инструкторы получают от корейского правительства единовременно: штаб-офицеры 400 иен, унтер-офицеры 250 иен, унтер-офицеры 150 иен»[13].

Ко времени приезда Д. В. Путяты из С.-Петербурга в Корею политическая обстановка в этой стране с точки зрения русско-корейских отношений была вполне благоприятной, если обратиться к публикации, появившейся в газете «Свет» в ноябре 1896 г. под названием «Об отношениях Кореи к России», где было сказано:

«Корейский король [Кочжон] всё еще находится в российской [дипломатической] миссии, для охраны которой имеется десант нашей судовой команды. Король почувствовал отвращение к своему дворцу после убийства [японскими наймитами] королевы и думает построить небольшое здание возле русской миссии. В настоящее время он вместе с наследником занимает три комнаты в нашем посольстве, содержит небольшой штат прислуги и много занимается делами… За всё время своего пребывания в нашем посольстве он только раз и то по настоянию нашего посланника [К. И. Вебера] вышел за ворота миссии.

К России и ко всему русскому не только король, но, кажется, и его народ искренне расположены (здесь и далее курсив мой. — А. X.).

В настоящее время флотские офицеры обучают корейских офицеров приемам нашей военной службы, так как здесь раньше все делалось по японскому образцу. Немногочисленное корейское войско (около 3 тыс. чел.) производит приятное впечатление своим внешним видом и своею выправкою. Все они вооружены русскими берданками. В данное время приводятся в порядок оружейный и патронный заводы, сильно пострадавшие от японского погрома.

К сожалению, финансы здесь сильно расстроены, главным образом от постоянного казнокрадства, и поэтому затруднения встречаются при каждом новом деле»[14].

Дополнительным штрихом для оценки тогдашней ситуации в Сеуле может служить письмо Ивана Ястребова из Чемульпо от 25 декабря 1896 г. к П. А. Дмитревскому, содержавшее такую информацию:

«Что Вам сообщить о Корее? Здесь всё по-старому. Король пока пребывает в [российской дипломатической] миссии и чувствует себя, как у Христа за пазухой. В миссии, как у нас [порой] водится, все [общаются] друг с другом не очень любезно и живут порознь, поэтому туда не очень тянет, и я [почти] безвыходно [нахожусь] на [канонерской] лодке… Теперь здесь [на рейде крейсер] “Память Азова”, с которого десант в 80 чел. живет в Сеуле, а для чего мы стоим здесь — не знаю. Ни одного человека от нас туда не послали, кроме командира (и то по [какой-то] необходимости)»[15].

Предварительное знакомство с состоянием корейских войск позволило Д. В. Путяте выявить серьезные недостатки в обеспечении их жильем, обмундированием и питанием. В этом полностью убеждает его краткая записка, приложенная к его упомянутому выше рапорту от 20 ноября 1896 г. на имя начальника российского Генштаба. В этом документе, литографированном для обсуждения среди компетентных лиц, в частности, указано:

«В приложении № 3 приведен списочный состав корейских войск. Кроме центральных учреждений в столице и провинциях положено иметь следующее число пехотных батальонов: 1. В Сеуле 5 батальонов — по 800 чел. рядовых в каждом [т. е.] 4 тыс. чел.; 2. В Пинъяне — 1 батальон (400 чел.); 3. В Чэнчжю — 1 батальон (400 чел.). Всего рядовых — 6600 чел.

Из всего состава этих войск сформированы и получили кое-какую [современную] организацию 5 батальонов столичных войск и 3 батальона в Пинъяне и Чэнчжю. Военные одеты в мундиры японского покроя. На головах имеют картонные каски, оклеенные сукном. [Они] носят узкие штаны и поверх их полотняные гетры. Обувью служат кожаные штиблеты. Каждый нижний чин при сформировании своей части получил суконную шинель с пришитым башлыком, а также красное байковое одеяло. Все предметы обмундирования были заказаны [за границей], и теперь их продолжают заказывать в Японии, причем средняя плата за одежду для нижнего чина определена в 25 иен 8 центов (в год). Предметы амуниции также заказываются в Японии. Войска эти не имеют второй смены платья и солдаты [уже] порядком обносились, хотя надевают форменную одежду лишь на время учений или при исполнении служебных обязанностей.

Вопрос о казарменном помещении решен довольно просто. Вокруг батальонного двора вытянуты покоем в одну линию низенькие деревянные постройки под черепичной крышей, разделенные до- счатыми перегородками на небольшие отделения, или каны. Обыкновенно кан имеет 3 аршина 12 вершков длины, 3 аршина 12 вершков ширины и 3 аршина 3,5 вершков в высоту. При объеме в 1,25 куб. сажени воздуха он составляет жилище для 8-ми чел. Люди спят на полу, который оклеен корейской бумагой и вместо подушки кладут под голову обрубок дерева. Мебели нет никакой. Двери и окна образуются решетками, заклеенными бумагой. Отопление кана производится под полом.

Теснота размещения солдат и система топки служат причиной почти повальной трахомы, признаки которой более или менее резко выражены у большинства [нижних] чинов…

Основную часть ежедневного рациона питания [среди нижних чинов] составляет рис, причем в количестве около одного фунта] в сутки на каждого служащего (в сухом виде). Затем следуют овощи,Ч главным образом редька и туземная капуста —“кимчи”, приготовляемая с красным перцем, черемшой, чесноком и другими “забористыми” приправами. Мясо получают не чаще двух, трех раз в месяц и то в количестве не более 1/8, 1/4 части нашего фунта»[16].

Любопытные сведения о начальном этапе обучения корейских войск 15/27 февраля 1897 г. привела газета «С.-Петербургские ведомости», где появилась такая информация:

«В издающейся в Сеуле газете “Independent” мы находим нижеследующие сведения о вновь образованном батальоне королевской гвардии, обучаемом под руководством полковника Генштаба Путяты двумя русскими офицерами и 10 унтер-офицерами: “Батальон » состоит из 800 чел., выбранных из различных частей местных войск и предварительно осмотренных полковым врачом Червинским. Учение производится ежедневно с 9 час. утра до полудня и с 2 час. дня до 5 час. в казармах батальона. Вооружение солдат состоит из берданок, а команда производится на русском языке. При этом газета выражает удивление [по поводу того], как быстро корейские солдаты научились понимать русскую команду. Впоследствии этому батальону предназначено занимать внутренние и внешние караулы в королевском дворце.

Кроме этого батальона, который должен будет со временем выделять кадры для будущих европейски обученных корейских войск, на попечении русских [инструкторов] сейчас находятся 30 молодых людей (из хороших фамилий) — кадеты, обучавшиеся ранее под руководством лейтенанта Хмелева, ныне же обучающиеся под руководством лейтенанта Афанасьева. Свои строевые занятия они ежедневно проводят на солдатском плацу, куда ходят из школы, находящейся почти рядом с русской имп. [дип] миссией»[17].

Некоторые подробности об обучении упомянутого батальона королевской гвардии сообщает 16 марта 1897 г. и газета «Владивосток». Ссылаясь на ту же газету «Индепендент», она сообщает о том, что «команда на русском языке» усваивается корейцами легко и обучение продвигается быстрыми шагами. Эта же газета «Владивосток» сообщает о том, что корейские курсанты-кадеты из школы в казармы и обратно проходят под своим знаменем, с музыкой и барабанщиками, что придает им действительно боевой вид[18].

Отмечая увеличение числа солдат, обучаемых в Сеуле русскими офицерами, на 260 чел., эта газета 6 апреля называла общую численность корейских обучаемых солдат в 1070 чел.[19]

Довольно ценные и подробные сведения об участии русских инструкторов в реорганизации корейских войск путем обучения их правилам военной подготовки, принятым в большинстве стран Европы и России, даны С. Н. Сыромятниковым в корреспонденции из Сеула от 13 сентября, появившейся на страницах «Нового времени» 13/25 ноября 1897 г. Вот что он писал:

«По желанию короля были приглашены русские офицеры для об-разования батальона королевской охраны. 10 октября прошлого года на [военном судне] “Гремящий” вместе с Мин Юн-хуаном, возвращавшимся с коронации [Николая II], в Чемульпо прибыли полк[овник] Д. В. Путята, а также офицеры восточно-сибирских стрелковых [полков] и [одного] линейного батальона: Л. В. Афанасьев, [А. В.] Сикстель, И. Д. Кузьмин, д-р Б. К. Червинский и 10 унтер офицеров. Первое время [корейские] солдаты сильно страдали от непривычных [гимнастических] упражнений и даже уходили из [специально сформированного] батальона, несмотря на хорошее жалование и содержание.

Корейский солдат [тот, что] служит по найму, получает 5 долларов 40 центов в месяц, впрочем, 50 центов ему не выдают, удерживая их якобы для пенсионного капитала, а на самом деле на шампанское для [военного] министра. Получив в свое заведывание раздачу жалованья, русские [инструкторы] стали выдавать его полностью, чем произвели [сильное] смятение среди начальства других батальонов. Они же [русские] вывели воровство в приготовлении [для солдат] пищи, и теперь еда в их батальоне даже лучше, чем в русских войсках. [Инструкторы] стараются вывести воровство и в снабжении амунициею, но это им еще не совсем удалось. Инспирируемый японцами военный министр [ранее] то заставлял солдат надевать выкрашенные какой-то ядовитой краской шапки, отчего их лица покрывались прыщами и распухали, то выписывал из Японии негодные [для ношения] мундиры и т. п.

Я дважды осматривал батальон [императорской] охраны, и меня поразила разница не только между солдатами, обученными русскими, и солдатами, не обученными, но и между этими солдатами и общим типом [цивильного] корейца. Это — здоровые и рослые люди, бодрые и ловкие — с упоением занимающиеся учебой, с восторгом делающие гимнастику и марширующие с такою точностью, какую найдешь разве что у немцев. Офицеры, одетые в форму вроде австрийской, тоже совсем другие люди. У них появилась какая-то бравость: они [уверенно] командуют, рапортуют по-русски и молодцевато руководят обучением. Они очень привязались к русским офицерам и обещают уйти со службы, если русские [инструкторы] уйдут».

«Каждый день, — продолжал свой рассказ российский журналист, — одна рота батальона занимает караулами [императорский] дворец, где живут русские офицеры и находятся русские фельдфебели, так что до сих пор корейский король фактически находится под русской охраной. Из дворца в батальон проведен телефон, и король во всякое время может вызвать к себе солдат. Он очень любит русских офицеров, часто зовет их к себе, посылает им яблоки, орехи, рыбу, уток и пр.».

Критически описывая служебные помещения, в которых находились солдаты императорской охраны, С. Н. Сыромятников обвинял в недобросовестном ремонте казарм иностранцев. «Казармы батальона охраны, — констатировал он, — очень плохи, хотя и недавно ремонтированы американским авантюристом Кинстетом, который произвел себя в полковники корейских войск и считается советником военного министра. [Ранее] он был писцом… на военном американском судне, и его “определил” в Корею какой-то китаец-повар.

Здесь [же] он устраивал разные делишки и поставки, нажил [немало] деньжонок и каждый год производит себя в какой-нибудь чин и шьет себе новые мундиры»[20].

Касаясь прежнего участия японских инструкторов в обучении корейских войск, российский журналист, основываясь на личных наблюдениях, довольно резко, но справедливо отзывался о целях и результатах «реформаторской» роли Японии в Корее. Он подчеркивал: «Японские реформы — вымысел и болтовня, посредством которых японцы хотели втереть очки глупым европейцам. Японцы взялись обучать корейские войска, но из этого ничего [путного] не вышло, так как они намеренно не желали, чтобы у корейцев было [сильное] войско, и прошлой весной на параде с ужасом смотрели, как маршировал обученный русскими батальон королевской гвардии»[21].

Сведения, сообщаемые С. Н. Сыромятниковым об обучении русскими инструкторами корейских солдат и офицеров, вполне согласуются с тем, что писал российский дипломат К. И. Вебер Приамурскому генерал-губернатору Н. И. Гродекову в период пребывания корреспондента «Нового времени» в корейской столице. В письме от 1 сентября 1897 г. Вебер сообщал:

«Хотя я не имел удовольствия быть лично с Вами знакомым, но оставляя навсегда Дальний Восток, где прослужил более 30 лет, разумеется, лучшее время [моей] жизни, я не могу не проститься с теми, с кем состоял в переписке, хотя и только в официальной. Я позволяю выразить свою благодарность в особенности за поддержку, оказанную Вами нашему инструкторскому делу. Прибывшие сюда в конце прошлого года офицеры успели заявить о себе примерной исполнительностью, большим знанием и любовью к своему делу. Точно так же показали себя и унтер-офицеры. Обучение корейских солдат идет отлично. Последние демонстрируют большое старание, и между ними и нашими инструкторами никогда не было никакого недоразумения.

К великому огорчению наших недоброжелателей, которых у нас здесь немало, месяца три тому назад поручик Кузьмин принялся за введение в батальоне королевской охраны внутреннего хозяйства, упорядочением которого урезываются нелегальные доходы и взятки чинов Военного министерства и командира батальона. Поэтому поручику Кузьмину приходилось энергично бороться со своекорыстными препирательствами корейцев, отстаивающих интересы своего кармана. Но благодаря спокойному и положительному характеру Кузьмина победа осталась за ним. [Корейские] солдаты и офицеры крайне рады такому успешному исходу… Старая консервативная партия чует, что введение порядка и реформ положит конец их своеволию и грабительству»[22].

Особенно поражают результаты обучения корейцев стрельбе, которые приводят российские инструкторы Грудзинский и Афанасьев в совместной статье «Записки русских инструкторов в Корее», опубликованной 31 марта 1898 г. в газете «Приамурские ведомости». В качестве иллюстрации приведем из нее ниже лишь один пассаж: «Для стрельбы получили мишени, сделанные по нашему образцу, холостые патроны (работы корейского патронного завода) и боевые [в количестве] 46 тыс. Патроны хранились в беседке у пруда (в казарменном расположении)…

С 15 февраля ежедневно солдаты двух рот ходят… до стрельбища (3,5 версты от города). Дорогой — ученье, а на месте стрельбища после отдыха… — подготовительные работы. Обратно идут с песнями; кроме корейских поют русские. Сигнальщики и два барабанщика уже привыкли [к русской музыке] и порядочно играют русские марши…

5 мая полковник Путята в присутствии французских офицеров произвел смотр стрелков в [одновременной] залповой стрельбе на 200 шагов для одной роты, а для другой — на [расстоянии] 500 шагов под командою корейского ротного командира. Стрельба дала результат, которого и не ожидали [присутствовавшие]: (на расстоянии 200 шагов — 47 % попаданий в цель, а залповая стрельба на 500 шагов — 32 %), [причем] залпы были настолько хороши, что французы пришли в восторг»[23].

Замечательный пример преодоления языкового барьера во время обучения новых корейских войск с помощью русских инструкторов продемонстрировал штабс-капитан Кузьмин. Это видно из приводимого ниже сообщения, появившегося 10 декабря 1900 г. в «Приамурских ведомостях»:

«В числе русских инструкторов, командированных начальством Приамурского военного округа в 1896 г. в Корею… был штабс-капитан Кузьмин. До назначения в Корею [он] служил в войсках Новокиевского гарнизона. Живя в Новокиевске, центре корейских поселений Посьетского участка, штабс-капитан Кузьмин посвятил свои досуги изучению быта корейского народа Н его языка, так что когда он прибыл в 1896 г. в Сеул, он уже имел некоторые познания в корейском языке, а в Сеуле… стал заниматься изучением корейского языка не только с практической стороны, но и с научной, для чего ознакомился с корейскими учеными и некоторыми из англичан, работавших в Сеуле… Плодом этих занятий г. Кузьмина явилась книга под названием “Элементарное пособие к изучению корейского языка”. Книга эта есть… перевод самого популярного руководства для изучения корейского языка, составленного бывшим английским консулом в Корее, приспособленный, насколько было возможно, для русских. Сданная в печать в конце 1898 г. рукопись эта была напечатана только в ноябре 1900 г. — из-за технических трудностей, связанных с введением в текст корейских иероглифов с помощью литографии. Учебник напечатан в типографии окружного штаба… Полагаем, что книга Кузьмина явится во всяком случае полезной для лиц, изучающих Корею и имеющих в этой стране какие-либо дела»[24].

Кузьмин подарил 75 экземпляров своей книги Приамурскому военному округу с целью получения выручки за них для выдачи пособия вдовам погибших в Китае воинов и 25 экземпляров для свободной продажи, чтобы с помощью вырученных денег также выдать пособия нуждающимся престарелым ветеранам — запасным и отставным нижним чинам.

За ходом русско-корейских переговоров в Сеуле относительно приглашаемых русских инструкторов для обучения местных войск с дотошным интересом следила японская печать, которая, следуя указаниям аккредитованных в корейской столице дипломатов Японии, пристрастно оценивала каждый факт. Так, сеульский корреспондент газеты «Майничи» сообщил, что российский посланник г-н Шпейер уведомил тамошнего японского посланника о том, что между К. Вебером и корейским правительством уже заключен временный контракт относительно приглашения в Корею россиян для обучения корейской армии. Между тем в депеше от 18 сентября (по н. ст.), полученной в С.-Петербурге, со ссылкой на выходившую в Сеуле газету «Independent» [«Индепендент»], сообщалось лишь о том, что 13 русских инструкторов приступили к обучению строевой подготовке 500 корейских солдат, набранных из королевской гвардии[25].

Внимательно следя за успехами русских инструкторов в деле модернизации корейской армии, японская дипломатия путем подкупа и шантажа методически осуществляла серьезное давление на корейское правительство ради его отказа от услуг россиян, чему благоприятствовала острая борьба противоборствующих сторон как внутри Кабинета министров, так и в Государственном Совете. В итоге этой борьбы корейский Кабинет, по сообщению агентства «Рейтер» от 2/14 марта 1896 г., 28 февраля /12 марта 1898 г. уведомил российского посланника о своем намерении отказаться от помощи россиян-инструкторов и советника по финансовым вопросам[26].

7/19 марта популярная петербургская газета «Новое время» опубликовала нижеследующее правительственное сообщение от 6 марта, где было сказано:

«Нашему представителю в Сеуле поручено заявить как лично [корейскому] императору, так и его правительству: признают ли они необходимою нашу дальнейшую помощь — в виде дворцовой охраны, инструкторов в армии и советника в финансовом управлении.

На запрос этот русскому Поверенному в делах в Сеуле было отвечено, что корейское правительство, выражая глубокую благодарность… за своевременно оказанную помощь, находит, что ныне [наша] страна уже может обойтись без поддержки в военном и финансовом деле и что для принесения [российскому] Государю Императору особенной благодарности корейский император просит разрешение отправить в С.-Петербург специального посланника.

Ввиду этих известий [наше] имп. правительство поручило своему представителю в Сеуле заявить корейскому королю и его министрам, что, коль скоро, по их мнению, Корея в настоящее время более не встречает надобности в посторонней помощи и в состоянии собственными силами ограждать независимость своего внутреннего управления, то мы не замедлим сделать распоряжение об отозвании финансового агента. Что же касается до наших военных, то по выбытии их из корейской армии они останутся в распоряжении нашей [дипломатической] миссии ввиду еще не определившегося положения дел в Корее»[27].

Весьма примечательный отклик на это важное событие в истории русско-корейских дружественных связей появился в том же номере популярной российской газеты в статье (без подписи) в виде следующего комментария:

«Еще в 1895 г. Корея [формально] не была независимым государством… Тогда Россия первая высказалась в пользу [дипломатического] признания самостоятельности и независимости этого государства. Мы приютили короля в здании русского посольства, когда ему угрожала [реальная] опасность… Россия первая признала за корейским королем титул императора, [который] поставил корейского короля в совершенно независимое положения как от [цинского] Китая, так и от Японии»[28].

Для понимания позиции российского правительства в вопросе дальнейшего использования военных инструкторов в Корее интересным представляется цитируемое ниже весьма секретное письмо министра иностранных дел графа [М. Н.] Муравьева от 14 мая 1897 г. российскому посланнику в Токио Р. Р. Розену:

«Во избежание крайне нежелательных осложнений в наших отношениях с Японией Государю Императору благоугодно было повелеть вести дело об организации корейских войск так, чтобы не возбуждать противодействия Японии, и с этой целью приостановить пока всякие переговоры по сему предмету в Сеуле… Мы считаем желательным для Кореи иметь свое правильно устроенное войско, однако лишь в размере, необходимом для поддержания внутреннего порядка и не превышающем обычную сумму денежных расходов этой небогатой страны, примерно в 3 тыс. чел.

Обучение этих войск могло бы быть поручено тем же инструкторам нашим, которые находятся ныне в Корее и уже обучили там состав королевской охраны численностью в 1000 чел. Поэтому удовлетворение ходатайства, с которым корейское правительство обратилось к д. с. с. Веберу, о командировании новых инструкторов следует отложить до выяснения действительной необходимости в увеличении их числа, а пока принять [эту просьбу] к сведению.

Что же касается до подписания корейским военным министром плана, выработанного полковником Путятою об организации корейской армии в более широких размерах, то, не имея в виду в настоящее время приступать к осуществлению такой реформы, мы смотрим на подписание [этого] проекта как на обязательство, принятое на себя корейским правительством, доверить это дело, когда будет признано необходимым приступить к нему, — исключительно нам… Во всяком случае необходимо, чтобы была устранена всякая возможность для какой бы то ни было другой державы вмешиваться в военные дела Кореи. Именно в настоящее время это и должно составлять в данном вопросе главнейший предмет наших стараний»[29].

Весьма любопытное мнение по поводу отказа корейского правительства от услуг российских инструкторов высказал Поверенный в делах Н. Г. Матюнин, прибывший в Сеул 27 марта 1898 г. Не касаясь прямо возможных причин упомянутого отказа, он в донесении от 15/27 мая на имя российского министра иностранных дел фактически попытался объяснить этот вопрос колеблющейся политикой правящего дома в Корее и наличием борьбы враждующих группировок в корейском правительстве. Вот что писал бывший в недавнем прошлом комиссаром Южно-Уссурийского края, а ныне генеральный консул в Корее:

«Как Вашему Сиятельству известно, я не впервые в Сеуле: я уже дважды ранее имел случай представляться корейскому королю и беседовать с ним. Две аудиенции, состоявшиеся со дня моего вступления в должность, нисколько не пошатнули первоначально сложившееся у меня мнение об этом правителе как об [довольно] ограниченном и мелочном правителе, готовом из чувства самосохранения на всякую ложь. Наследник его производит еще более жалкое впечатление. Ни тот, ни другой почти совершенно не в силах отстаивать себя лично и даже твердо держаться одной какой-либо партии [или группировки]… Перечитывая дела [нашей] дипмиссии * за прежнее время и донесения военного агента, я поражался обилием и сложною номенклатурою будто существующих здесь групп, но в действительности нашел только две, которые назову старою и новою. К первой принадлежит все служилое сословие, вторая народилась недавно, а именно в 1896 г., и если не по нашей инициативе, то при значительной поддержке нашей миссии. Это — так наз. “Клуб [сторонников] независимости”, насчитывающий теперь более 2 тыс. членов…

Немалую роль в этом клубе играют американские миссионеры, всегда готовые разыгрывать на Востоке роль политических просветителей. Но так как они [в прошлом] все тунеядцы и неудачники, то они могут вселять в сердца своих прозелитов лишь самые превратные идеи о равенстве и свободе, но отнюдь не настаивают на необходимости серьезной работы, получения обширных знаний и опыта и, наконец, истинной любви к родине для успешной борьбы против веками устоявшегося течения [общественной жизни]»[30].

Неординарная оценка факта отозвания российских инструкторов и советника по финансовым вопросам из Кореи дана известным журналистом С. Н. Сыромятниковым в его корреспонденции из Сеула от 4/16 мая 1899 г. за подписью «С. Н.», появившейся в газете «Новое время» 15/27 июня в рубрике «Внешние известия»:

«На Востоке вообще не прощают ни шага назад, и в уходе нашего советника и инструкторов корейцы видят проявление нашей слабости и уступки японским требованиям, о чем сейчас же раструбили японские газеты, а среди [своего] народа японцы и американские миссионеры стали распространять по адресу России всевозможные нелепые слухи».

В связи с отказом корейского правительства от помощи русских инструкторов не лишена интереса докладная записка МИД, составленная в 1902 г. или немного позднее, относительно влияния этого фактора на последующие отношения между Россией и Японией. В ней, в частности, отмечалось:

«Образ действий России, направленный исключительно ко благу Кореи [в вопросе помощи ей в военном деле. — А. X], возбудил, однако, неудовольствие [корейской] партии независимости, усмотревшей в этом попытку вмешательства во внутренние дела. Начавшееся вследствие сего “брожение” побудило императорское правительство отозвать русских инструкторов и советников.

Решение это весьма благоприятно отразилось на отношениях России к Японии, подготовив почву для нового соглашения… Переговоры по этому вопросу завершились подписанием в апреле 1898 г. в Токио протокола, составившего продолжение Московского соглашения. Оба правительства обязались воздерживаться от вмешательства во внутренние дела Кореи. Япония дала обязательство  не приступать ни к каким мероприятиям по оказанию помощи Корее без предварительного уговора с Россией»[31].

Как видно из сведений, полученных сотрудником «С.-Петербургских ведомостей» от двух российских офицеров, принимавших личное участие в обучении корейских войск с 1896 г., в 1897 г. был сформирован еще один батальон пятиротного состава (в 1000 чел.). С переездом короля из российской дипмиссии в новый дворец туда же переехали и некоторые инструктора, возобновившие свои занятия с корейскими солдатами и офицерами. Обучение в основном велось на корейском языке, а команды произносились по-русски. По свидетельству упомянутых выше инструкторов, корейские солдаты почти все были грамотны, чего не скажешь об офицерах, которые к россиянам относились неприязненно[32].

Следует отметить, что офицеры корейских войск, прошедшие обучение под руководством российских инструкторов, впоследствии использовались корейским правительством при организации подобных воинских формирований в провинциях. Это явствует, например, из публикации «Географический очерк района корейской территории на пути из с. Новокиевское в Порт-Артур, пройденном Генштаба подполковником Оранским», появившейся в «Приамурских ведомостях» 28 ноября 1899 г. Приведем ниже лишь небольшой пассаж из этой объемистой статьи, где, в частности, сообщалось:

«Прибыв в Хайенг, я был чрезвычайно поражен, когда, присутствуя на ученьи корейских солдат… вдруг увидел, что все построения и ружейные приемы совершаются по русскому уставу, а самая команда произносится на русском языке. Оказывается, что для формирования этого отряда в Хайенг было командировано несколько человек из числа обученных в Сеуле нашими инструкторами.

Тот факт, что русские слова, [обычно] чуждые корейскому населению, и самые приемы воинского обучения так вкоренились в военную среду и даже через несколько лет без помощи писаного устава передаются от одного [военного] к другому без малейшего искажения, доказывает, что работа наших инструкторов в действительности была в высшей степени добросовестной»[33].

С прекращением обучения корейцев русские офицеры и нижние чины сначала в марте 1898 г. были прикомандированы к российской дипмиссии (для ее охраны), а в мае отправились на родину, к своим военным частям. «Как оказалось, по замечанию полковника Н. Ц. Г-й [Грудзинского], корейские солдаты (нами обученные) очень нас любили: при прощании многие из них плакали»[34].

28 мая 1898 г. газета «Владивосток», сообщая о возвращении из Кореи россиян-инструкторов, отмечала’, что из войск Приамурского военного округа в разное время было командировано туда 6 офицеров, 20 унтер-офицеров, 2 врача и один фельдшер[35].

В свете вышесказанного глубоко верным и справедливым представляется отданный Н. И. Гродековым приказ от 7 июня 1898 г., содержавший объективную оценку помощи, оказанной Корее. В этом документе, предназначенном для войск Приамурского военного округа, говорилось:

«На днях возвратились в Приамурский край инструкторы, посланные нашим правительством в 1896-1897 гг. в Корею для обучения корейских войск… Все командированные оказались на высоте [своего] призвания: с отличной [воинской] подготовкой, служебным тактом, трудолюбием, настойчивостью, сознанием собственного достоинства. Приступив к обучению [сформированного] батальона в 800 чел., не зная [иностранного] языка и вначале при одном переводчике, наши инструкторы в одно и то же время переводили уставы и наставления на корейский язык, приучали людей к чистоплотности, сами шили обмундирование, занимали [гимнастикой] дворцовый караул и проч. Через шесть месяцев от начала занятий стрельба [обучаемых] на 200 шагов дала 47 % [попаданий в цель], а залповый огонь на 500 шагов — 32 %. Постепенно [инструкторы] перешли к русским командам, ввели русскую [строевую] песню и взяли в свои руки хозяйственную часть. На полученную от экономии довольствия [они] завели европейскую обстановку, ванны [для помывки], стали устраивать офицерские собрания и проч. [мероприятия]. Затем сформировали и обучили второй батальон.

Таковы поистине удивительные результаты деятельности наших инструкторов, достигнутые ими в течение 15 месяцев. Из 6 офице- ров-инструкторов трое были от 3-го и 10-го восточно-сибирских линейных батальонов, а все унтер-офицеры были выделены из состава тех же батальонов. Совершенно случайно выбор пал на эти батальоны, и я уверен, от какой бы части ни были назначены инструкторы, результат был бы тот же, ибо наши войска везде могут постоять за себя [и свою честь].

Приветствую возвращение в родной край наших молодцов… Дело, возложенное на них, — дело Государево. Они выполнили его блистательно: далеко пронесли русское имя с честью и славою и оставили по себе на чужой земле добрую память на многие годы»[36].

Не менее важно и интересно заявление Н. И. Гродекова, сделанное по итогам поездки по Дальнему Востоку относительно необходимости улучшения взаимоотношений между Россией, Японией и Кореей в интересах поддержания мира в этой части Азиатского континента. Он, в частности, заявил в интервью хабаровскому журналисту:

«Теперь в Японии производится поспешная реорганизация как сухопутных, так и морских сил. Японцы до сих пор не могут забыть нашего [дипломатического] вмешательства в [японо-китайскую] войну [1894-1895 гг.] и когда почувствуют себя достаточно сильными, то постараются вызвать нас на поединок. Наша дипломатия должна всячески восстанавливать с ними добрые отношения, и для этого следует опираться не только на русские войска, но и на корейские. Упрочение сильной власти в Корее и создание корейской армии на рациональных началах принесет большую пользу для поддержания мира на Дальнем Востоке. Но для этого нужен ни один и ни два батальона, а по крайней мере значительно больше — с соответствующим числом артиллерии и кавалерии»[37].

По окончании строевых и полевых занятий с корейскими солдатами и офицерами руководитель инструкторов Д. В. Путята отправился из порта Фусан в Тяньцзинь к месту своей первоначальной службы в должности военного агента. Драматические события 1900 г. в Китае, связанные с восстанием ихэтуаней, застают его в С.-Петербурге в должности заведующего Азиатской частью Главного Штаба. Это видно из информации газеты «Россия» от 28 февраля об участниках «амурского обеда», состоявшегося 27 февраля, где обсуждался вопрос о перенесении праха графа Н. Н. Муравьева-Амурского, скончавшегося в 1881 г., в Хабаровск. Помимо генерал-майора Д. В. Путяты, в этом мероприятии приняли участие Н. П. Игнатьев, М. С. Волконский, С. М. Духовской (ставший генерал-губернатором Туркестанского края), вице-адмирал П. Н. Називов (командовавший Тихоокеанской эскадрой) и другие известные люди России[38].

О последующем назначении Д. В. Путяты — военным губернатором Амурской области и наказным атаманом Амурского казачьего войска — 5 мая 1902 г. сообщила выходившая в Порт-Артуре газета «Новый Край» (с приведением кратких биографических сведений о новом военном деятеле на русском Дальнем Востоке)[39].

В указанной должности Д. В. Путята оставался и в период русско- японской войны 1904-1905 гг., на что указывает перечень лиц его ближайшего окружения, состоявшего из и. д. пограничного комиссара подполковника А. Г. Лубенцова, вр. и. о. пограничного комиссара А. Добротворского и заведующего делопроизводством переводчика А. Г. Грошовина .

Напряженные будни, связанные с обучением корейских войск под руководством русских офицеров, оставили заметный след в жизни корейской армии. Об этом может свидетельствовать письмо анонимного автора из Кореи, появившееся 3/16 декабря 1904 г. в газете «Новое время» в разгар русско-японской войны. Вот что писал этот автор, избравший для своих корреспонденций псевдоним «Тий»:

«У ворот [первого встретившегося на его пути] города была выстроена рота корейских солдат. К общему удивлению послышалась русская команда “на караул”, и два трубача заиграли поход[ную]. У корейских солдат есть несколько русских команд — воспоминание о том времени, когда здесь были наши инструкторы…

Корейские войска [ныне] обмундированы на французский манер… [Корейские] офицеры рассказывали, что корейцы не любят японцев, так как они всё [у них] забирают и ничего не платят, а если и платят, то [рассчитываются] квитанциями, которые гласят, что за отобранные продукты будет уплачено из русской контрибуции. [При этом] очень часто японские войска расплачиваются русскими поддельными кредитными билетами, [которые] очень часто попадаются здесь»[40].

Приведенные выше материалы убедительно, на наш взгляд, свидетельствуют о том, что военная помощь России в модернизации корейских войск при ее весьма ограниченном национальном масштабе[41] оказалась для Кореи более чем полезной и ощутимой для укрепления ее обороны в условиях растущего милитаризма военной элиты Японии.

[1] Проблема модернизации корейских войск с помощью российских инструкторов в конце 90-х гг. XIX в. неоднократно затрагивалась в отечественной литературе до и после 1917 г., однако до сего времени российским исследователям, как и зарубежным, оставались малодоступны архивные материалы, в том числе имеющиеся в архивохранилищах и библиотеках России. Данная же статья является повторной попыткой автора полнее осветить эту проблему путем обращения к ранее не известным архивным документам, находящимся в различных городах и учреждениях Российской Федерации. Чтобы лучше представить отечественную историографию указанной проблемы, достаточно обратиться для примера к приведенным ниже публикациям: Русские инструкторы в Корее в 1896-98 гг. / Сост. Афанасьев I-й и Н. Грудзинский. Хабаровск: Типография Канцелярии Приамурского генерал-губернатора, 1898 (перепечатка из «Приамурских ведомостей». 1898. № 230 и 231) // Отдел письменных источников Государственного исторического музея (Москва) (ОПИ ГИМ). Ф. 307. On. 1. Д. 61); Соковнин. О современных корейских вой-сках // Сборник материалов по Азии. Вып. 69. СПб., 1896. С. 1-96; Волков В. С.
1)Русские военные инструкторы в Корее в 1896-98 гг. // Проблемы военной истории народов Востока. Вып. 2. Л., 1990; 2) Русские исследователи Кореи конца XIX — начала XX в. // Российское корееведение. Альманах № 3. М., 2003. С. 193-202; Пак Б. Д. Россия и Корея. М.: ИВ РАН, 2004. С. 278-286; Хохлов А. Н. Журналист-востоковед С. Н. Сыромятников и его материалы о Корее конца XIX — начала XX в. // Восточный архив. 2006. № 14-15. С. 52-64.

[2] Центральный государственный архив Дальнего Востока (ЦГАДВ). Ф. 702. On. 1. Д. 2245.

[3] Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. Миссия (Посольство) в Токио. Оп. 529. Д. 584. Л. 256.

[4] АВПРИ. Ф. Посольство в Токио. Оп. 529. Д. 584. Л. 254.

[5] Там же. Л. 258.

[6] Там же. Л. 259.

[7] Подробнее об этом см.: Хохлов А. Н. Наследник русского престола в Китае весной 1891 г. (Неизвестные страницы российской дипломатии) // Исторический вестник (Москва — Воронеж). 2000. № 2 (6). С. 219-239.

[8] АВПРИ. Ф. Миссия (Посольство) в Токио. Оп. 529,1898-1907. Д. 597. Л. 50.

[9] Там же. Л. 50 — 76.

[10] Там же. Л. 61 — 62.

[11] АВПРИ. Ф. Миссия (Посольство) в Токио. Оп. 529, 1898-1907. Д. 597. Л. 40-43.

[12] Там же. Л. 39 – 77; 77 – 79.

[13] Там же. Л. 119 – 122; 129 – 130.

[14] Цит. По АВПРИ. Ф. Китайский стол. Оп. 491, 1895 – 1898. Д. 1099. Л. 162.

[15] Архив востоковедов Института восточных рукописей (СПб). Ф. 14. Оп. 2. Ед. хр. 263. Л. 1.

[16] АВПРИ. Ф. Миссия (Посольство) в Токио. Оп. 529, 1898-1907. Д. 597. Л. 58.

[17] С.-Петербургские ведомости. 1897.15/27 февр.

[18] Владивосток. 1897. 16 марта.

[19] Там же. 6 апреля

[20] Сигма. В Корее. Сеул 13 сентября // Новое время. 1897. 29 ноября/11 дек.

[21] Новое время. № 7800 (13/25 ноября 1897 г.).

[22] ОПИ ГИМ. Ф. 307. Ед. хр. 1. Л. 61-62.

[23] Приамурские ведомости. 1898. 31 мая.

[24] Там же. 1900. 10 дек.

[25] Владивосток. 1897. 2 ноября.

[26] Новое время. 898. 5/17 марта.

[27] Там же. 1898. 1/19 марта.

[28] Там же.

[29] АВПРИ. Ф. Миссия (Посольство) в Токио. Оп. 529, 1898-1907. Д. 597. Л. 15 — 16.

[30] Там же. Л. 12.

[31] АВПРИ. Ф. Японский стол, 1892 – 1902. Д. 2044.

[32] Там же.

[33] Приамурские ведомости. 1899. 28 ноября

[34] Цит. по: Харбинский вестник. 1904. 5 марта.

[35] Владивосток. 1898. 28 июня.

[36] Цит. по: Приамурские ведомости. 1898. 14 июня.

[37] А. Б. Регулярная армия в Корее // Новое время. 1897. 19/31 окт.

[38] Россия. 1900. 28 февр. / 12 марта 1900 г.

[39] Новый край. 1902, 5 мая

[40] АВПРИ. Ф. 928, 1903 – 1905. Д. 15. Л. 75, 72 – 73.

[41] Аналогичным образом действовало российское правительство при организации (с помощью русских инструкторов) обучения китайских и маньчжурских солдат, прибывших из Пекина в Кяхту, в октябре  1861 г. Именно они стали ядром специального воинского формирования под названием «шэнцзиин» («Божественный механизм») для охраны правящей маньчжурской династии Цин (1644 – 1912) и ее столицы (подробней смотрите  Хохлов А. Н. Англо-франко-китайская война (1856 – 1860 г.г.) и вопрос о помощи России Китаю // Документы опровергают. М., 1982. С. 284 – 339).

Источник: Вестник Центра корейского языка и Литературы. Выпуск 15, 2013

Взято с сайта.

http://koryo-saram.ru/d-v-putyata-i-ego-plan-modernizatsii-korejskoj-armii-1896-1898/