Бритва Романова. «Рыба». Эпизод Стрелковые опыты

Начало июня 1891
Следующей заботой наследника, как и планировалось ещё до заграничного путешествия, стало распространение строя его батальона на Казанский военный округ. Прежде, однако, он хотел окончательно утвердить свой строй в распорядительном военном эшелоне, поскольку округ – это вам не какой-то потешный личный батальон Его Императорского Высочества. Это уже действующая армия Российской Империи. Тут, кроме состязаний, наследник желал иметь фактические аргументы. Цифры. Решительно переломить критические настроения задумали посредством серии опытов. Первые из них назначены были окончательно прояснить позиции относительно потребного типа стрелкового оружия. И заодно утвердить видение будущего кавалерии. Освидетельствование результатов требовалось самое представительное, для чего созвали верхи Императорской армии. К участию обязали свет обеих академий: Николаевской и Михайловской, а также управление Главного штаба и Военного министерства. Почтить событие своим вниманием изволил и сам Император — столь принципиальные решались вопросы, столь масштабные предлагались изменения. Ради присутствия Его Величества пришлось подыскать стрельбище поближе к столице.

Александр III с наследником

Это была уже вторая попытка начать опыты. Вчера, выйдя с отцом из крытого экипажа, каковой царственными особами мужескаго полу прежде никогда не использовался, наследник с лицом восторженного недоумка поинтересовался у встречавшего коменданта:
— Это точно военное присутствие? – и поскольку тот лишь хлопал глазами, пытаясь сообразить, что означает сей восторг цесаревича, да поглядывал, надеясь хотя бы в поведении Алексадра-старшего-III-го найти какую-то подсказку, Александр-младший-IV-й резко изменил образ и не сулившим добра тоном разъяснил: — Почему народу как на Невском? Кто все эти штатские?
Обилие зевак в тех же Гатчинских лагерях с превращением прилегающей местности в дачную было одной из петербургских особенностей. Всякая концентрация военной униформы становилась зрелищем для скучающей столичной публики. Вот и сюда, на Волково Поле, вчера понаехали прям колясками, видимо получив по каким-то приближённым ко двору каналам известие о мероприятии и о перспективе созерцать высочайших мужей, каковое мгновенное и нечувствительное распространение слухов являлось, опять же, местной нормой. Артиллерийские стрельбы на Волковом Поле давно не велись, в связи с чем полигон почти не охранялся. Теперь здесь размешалась воздухоплавательная команда, и сюда приезжали в надежде поглазеть на шары, несмотря на то, что надували редко, и несмотря на изрытую ухабами и грязную даже в самое сухое лето единственную дорогу берегом Волковки.
Высочайше велено было оградить рубежи и выставить караулы. Засим и уехали. Насегодня рубеж обнесли жердяной оградой, а при подъезде царский экипаж встретила застава даже при шлагбауме.
Из экипажа вышли Император и его юный зауженный дубликат со своим секретарем — недавно пожалованным майором Волковым. За ними вышел молодой человек в форме личного батальона Его Императорского Высочества, каковая не позволяла различить чина, или хотя бы прояснить принадлежность к офицерству. По условию опыта наследник ставил одного стрелка – по-видимому, это он и был. Другого стрелка предоставляла негласная группа оппонирующих генералов. Военный цесаревича, однако, остался у экипажа.
Царственные же особы направились к рубежу, у которого уже ожидали генералы. Его Величество поздоровался с каждым, выказывая притом весьма приподнятое настроение, причина чего являла загадку, кое-кого даже настораживающую.
Пока что на рубеже крепко, широко, стоял лишь коренастый казацкий подхорунжий. Перед ним на столе ровненько, стволами в сектор, лежали два карабина и армейского размера пистолет с деревянным цевьём и без приклада — та самая охтинская модель, которую оппоненты Его Императорского Высочества небрежительно именовали «самопалом».
Рядом с подхорунжим стоял генерал Чагин, за ним два офицера: пехотный и артиллерист. Генерал смотрел на казака с одобрением.
Царь, наконец, обратил внимание к рубежу, и Чагин приветствовал:
— Здравия желаю, Ваше Величество, — пожал руку и доложил: — К проведению опытных стрельб готовы.
— С Богом, — Александр махнул рукой и отошёл к генералам.
— Товсь, — спокойно скомандовал Чагин и поднял секундомер. То же самое сделали оба офицера.
Подхорунжий взял со стола «маннлихер 1890». Наследник не интересовался европейскими винтовками, но позволить себе не опознать авторства не мог. Казак приложил «маннлихер» к плечу. В скобу он вставил средний палец, указательный вытянул вдоль цевья, а большой наружной поверхностью подвёл снизу к рукоятке затвора. Проступил желвак.
— Готов.
— Пли! — выплюнул генерал и сжал секундомер в кулаке.
Выстрел! Скользнув ладонью по цевью, стрелок качнул кисть на себя. Большой палец при этом отвёл назад рукоятку прямоходного затвора и нырнул за неё. Мгновенно вернул кисть обратно, толкнув рукоятку – затвор щёлкнул — и концом этого обратного движения нажал крючок. Желвак дрогнул. Выстрел! Кисть заработала как механизм. Вперёд-назад-выстрел! Вперёд-назад-выстрел!
Генерал тихо считал:
— …Два …три.
Было шесть патронов – один сразу в патроннике.
— Шесть, — досчитал генерал и снова сжал секундомер. Повернулся к офицерам. — Пять, — сказал, глядя в горсть.
— Пять ровно, — подтвердил один.
— Пять, — повторил другой.
— Шесть выстрелов за пять секунд, — обернувшись, громко огласил Чагин наблюдавшим со стороны.
Генерал Свечин поднял планшетку и записал результат.
Казак покинул рубеж. Чагин вопросительно посмотрел на наследника. Александр-младший поднял палец: «минутку!» Он подошёл к казаку и заговорил негромко, чтоб меньше слышали:
— Не сочтите, подхорунжий, что в мои намеренья входит осрамить казачество. Но мне требуется крепко «причесать» господ генералов. Отечества ради. Понимаете? Так что не серчайте и примите. На добрую память. Медаль по такому случаю ведь не полагается, – наследник вложил ему в кулак червонец. После чего обернулся к царскому фиакру и махнул рукой.
Вместо того чтобы, как ожидалось, двинуться к рубежу, военный, стоявший у экипажа, открыл дверцу. Из экипажа вышла девушка. Высокая и стройная. Смуглая. Чуть восточной красоты черты — разрезом глаз и скулами. Простые долгие угольные волосы в толстую косу. Контрастные ей мужской теннисный костюм и белые гусарики. Враз наступила такая тишина, что стало слышно, как шуршит под ними песок. До единого повернулись к ней. Смотрели не мигая. На мгновение потеряли дар речи, движенья и все прочие дары. Почти никто из присутствующих ещё не видел её, не знали наверняка, могли только догадываться что перед ним именно та самая особа, которую наследник привёз из путешествия. И тем не менее, Александру-младшему послышался полушёпот: «…она». Император просто расцвёл. Чагин тоже едва заметно улыбнулся, больше глазами. Видом он напомнил потирающего руки еврея.
Александру-младшему было совершенно безразлично, кем её принимают. Он уже сам не понимал, имел ли на самом деле какое-то участие в этой красоте. Шла, ни на кого не глядя, никак не совмещалась женственная поступь с грубым армейским оружием. Тем паче — с брутальной стрельбой. Он открыто любовался ейю.
— Господа. Имею честь представить. Княжна Нина, дочь Олохэ, князя народа ниви, — расставляя точки, Александр-младший крайне вольно обошёлся с сомнительным для российской иерархии титулом «вождь». И сам удивился: величая её, вдруг открыл себе самому о ней такое, чего доселе не ведал. Царственную осанку. Горделивую сдержанность. В стоящих рядом тоже многое стало на верное место.
На слова цесаревича девушка приостановилась. Подняла подбородок и обвела взглядом ближайших к нему. Улыбнулась всем сразу и опустив взгляд слегка склонила голову. Тоже всем сразу.
Первым нашёлся Свечин. Улыбнулся в ответ и поклонился. За ним остальные. Посмотрела на Александра. Его губы сами собой дрогнули одобрительно. Он кивнул. Девушка шагнула к рубежу, и только после того всем вспомнилась словно оставленная давно цель присутствия.
Подойдя, стянула и кинула на край стола кружевную перчатку. Взяла второе — «винчестер 1886». Прищуром смотрела в поле.
— Товсь, — сказал Чагин ещё мягче, чем казаку.
Взявшись рукою в перчатке за цевье, вжала приклад в плечо. Шейку не обхватила — обнажённую ладонь, вдетую в скобу, держала на весу. Не прицеливалась.
— Хочова, — доложила с жутким акцентом.
Чагин помедлил с сомнением, ожидая более надёжного прикладывания. Но она замерла.
— Пли!
Тах! Взмах. Тах! Взмах. Тах! Там, где у казака движения были по разделениям, у неё на каждое пришёлся целый выстрел — частота вдвойне. Хотя работала труднее, плечом, движения были прямолинейными, ничего не требовалось подхватывать и отпускать. Чагин поймал себя на том, что неотрывно смотрит на быстро двигающуюся ладную девичью руку и не считает. «Хрен с ним. Есть ещё два секунданта. А здоровá девка». Он представил на её месте какую-нибудь субтильную принцессу… Гессен-Дармштатскую… и про себя хохотнул. Нажал секундомер лишь после слабого щелчка вместо выстрела. В «винчестере» также был полный магазин плюс один патрон. Стрелка показывала три с лишним.
— Три и одна, — сказал артиллерист.
— Три и одна, — после некоторого разглядывания циферблата согласился пехотинец.
Чагин молча сбросил секундомер.
— Восемь выстрелов за три и одну десятых секунды, — объявил он. Махнул рукой: — Третий образец.
Девушка положила винтовку и подняла пистолет. Оглянулась на Чагина. Тот подбодряюще кивнул.
— Товсь.
Девушка изготовила оружие не на вытянутой, как обычно держат пистолеты, а на манер винтовки – двумя руками. Цевьё в ладонь упёрла крепко, а рукоятку некрепко держала лишь концами трёх пальцев. Кисть слегка вывернула. Указательный и средний держала разогнутыми, наполовину продетыми в кольцо, заменявшее у этой модели спусковой крючок.
— Готовы? — спросил генерал не по статуту.
— Та.
— Пли!
Два напряженных пальца замелькали, понеслась трескотня, считать было невозможно. Когда с последним выстрелом пачка выпала из рукоятки, генерал остановил отсчёт.
— Шесть и восемь. Двадцать шесть выстрелов за шесть целых восемь десятых секунды, господа. Обращаю ваше внимание: с пустого патронника.
Генералы стали обсуждать. Присоединился Чагин. Девушка осталась на рубеже, подняв пистолет стволом в небо. Наследник подошёл. Следовавший за ними военный его батальона подобрал с песка выпавшую пачку и отдал её Александру. Наследник взял у него также патронную колодку.
— Всё увиденное несомненно замечательно, — заявил Драгомиров, — но это бесцельная стрельба. Я уж не спрашиваю, как долго не устанет рука… – генерал усмехнулся, — …столь деликатного стрелка.
— Это была только демонстрация превосходства нового оружия в скорой стрельбе, — ответил Чагин. — А вот теперь, господа, посмотрим, зачем скорая стрельба нужна, может ли скорая стрельба быть небезцельной, и успеет ли рука устать. Пройдёмте.
Группа двинулась вдоль огневого рубежа. Наследник с девушкой побрели параллельно, в стороне, по самому рубежу. Девушка смотрела под ноги.
— Красиво?
Александр-младший улыбнулся и закивал головой, неспешно и аккуратно вкладывая патрон в пачку. Про себя усмехнулся. «Сейчас красоты так много, что вопрос равнородности загнан в самые дальние углы сознаний». Коротко взглядывали друг на друга, когда изредка один произносил или другой отвечал.
Тем временем Чагин на ходу пояснял:
— В атаке наиболее стремительна кавалерия, не так ли, господа? — оглядел лица, ища согласия. — А у кавалерии – думается, всем известно — наискорейший бросок получается, когда полный карьер берётся не более чем за четверть сотни сажен от линии противника. В этом случае лошадь способна развить до пятидесяти вёрст в час. Стало быть, эту дистанцию атакующий кавалерист преодолеет за три и шесть десятых секунды. Мы смоделируем эти — я акцентирую — идеальные условия кавалерийской атаки. Скорость будем считать максимальной, а огонь будем считать открытым с дистанции не более чем в те самые чвертьста сажен. То есть для ведения огня стрелку будут предоставлены лишь упомянутые три и шесть десятых секунды. Вот и посмотрим, чего при наибольшей скорости достигнет с этой дистанции кавалерия, и для какого результата окажется достаточным этого времени стрелку.
В секторе, начиная с дистанции в две с половиной сажени и с таким же интервалом по глубине, строем в виде сходящегося вдаль клина стояли десять мишеней в виде коня с пригнувшимся на нём всадником. То есть самая дальняя была в двадцати пяти саженях от рубежа.
Александр-младший отдал пачку и отошёл. Девушка прошла вдоль рубежа, отыскивая место, с которого были бы открыты все десять мишеней. Остановилась.
Чагин явно принадлежал сегодня к числу наименее беспокойных, напоминая маститого экзаменатора, уверенного в отличном ученике.
— Товсь, — велел он как-то уже буднично.
Теперь взялась за рукоятку обычным образом. Вставила пачку. Стала к мишеням левым боком. Устойчиво поставила правую. Левый локоть упёрла в талию. Правый вытянула в линию огня. Зафиксировала цевьё теснее к плечу. Передёрнула кольцо до тугого хода, чтобы в этот раз начать стрельбу с досланного патрона. Склонила голову к прицельной линии.
— Хочова.
— Пли!
Щелчки пошли чуть реже, повороты торса — скупыми: из-за короткого оружия трудно было замечать, как переносит прицел. О том свидетельствовали только чёрные точки, вместе со щелчками быстро и с забавной размеренностью отмечавшие середину каждой мишени, начиная с самой дальней. Довольное число успевших выстрелов создало обманчивое впечатление, что до чагинского «Ап!» секунд прошло более положенного. Но хронометры не позволили усомниться. Девушка опустила ствол. Отверстия в щитах зияли явственно. В дальнем — два. Причём второе появилось с последним выстрелом.
Девушка обернулась.
Вперёд вышел наследник.
— Надеюсь, всем всё понятно? – он был настроен на «большую драку» сходу — каждую дискуссию начинал подобным жёстким выражением лица.
— По правде сказать — не очень, — ожидаемо заупрямился Драгомиров.
— Что именно Вам не понятно, Михаил Иванович? – осведомился Александр-младший ещё холоднее.
— Именно – мне непонятно преимущество такого оружия.
— Если Вам не очевидно, то оно – в количестве необходимой для производства стали. Качественной стали. В вашем карабине таковой, небось, фунтов пять-шесть? А в моём – два. Плюс фрезеровка. Плюс точёное дерево. Плюс давление. Плюс нарезка. Вот и считайте. Где Вы вооружите взвод, я вооружу две роты. Нормально? Разницу я, конечно, патронами возьму. Ведь больший запас патронов – это ж опять преимущество, а не недостаток. Не так ли?
— Не так. Как раз производство патронов затрудняет хозяйство гораздо более, нежели производство самих винтовок.
— Но, Михаил Иванович, мой патрон много дешевле вашего. А опыт и американской гражданской, и Франко-прусской, да и турецкой говорит, что расход патронов всё одно растёт – так и так. Век милых вашему сердцу шомполок закончился, — наследник якобы досадливо развёл руками. Разговор завёлся, развлекал его, и он повеселел. Теперь, наоборот, Драгомиров молча набычился в ответ. Ввиду того наследник понёсся: — Разве не очевидно, что именно показывает наш опыт? Разве не очевидно, что это оружие делает безнадёжной самую стремительную атаку десяти против одного? При продемонстрированной нам сейчас скорости стрельбы, для того чтобы никто из каввзвода не успел доскакать до линии взвода стрелков, тому будет достаточно всего лишь одиннадцати процентов попаданий. Одиннадцати! Понимаете? Это с двадцати пяти-то сажен. Чтоб никто не успел доскакать из целого эскадрона, тому же единственному взводу теперь достаточно сорока пяти процентов. Таким образом, учитывая, что на полуста саженях стрелок среднего уровня обучения исполняет упражнение по ростовой фигуре на «четвёрочку», то получается, что двум полным эскадронам не имеется ни малейшей возможности применить сабли против одного единственного взвода, вооружённого таким оружием. Только и всего что означает из нашего, как Вы изволите полагать, «невнятного» опыта. Именно из этих вот самых результатов мы и будем впредь выводить весь наш строй.
— Помилуйте! Вы, Ваше Императорское Высочество, изволите лишить державу армии, заняв нас безусловно важным делом искоренения грызунов? — Драгомиров пустился во все тяжкие, изъясняясь максимально язвительно.
Наследник заулыбался:
— Сим комичным пассажем Вы, Михаил Иванович, надо понимать, утверждаете, что это оружие не способно вывести из строя человека? Ну так станьте заместо мишени — тем и докажете. Давайте! Право же. Чего Вы мнётесь, как барышня? Вы ж уверены в своей безопасности. Иначе мы с Вами так и продолжим перебрасываться тезисами, не подразумевающими под собой оснований. Ответственности за произносимые слова. Любезнейший Михаил Иванович. Вам не нравится какое-то конкретное значение в характеристиках этого оружия или какое-то конкретное его свойство? Пожалуйста, просто назовите его, и довольно изъё… пользовать образности русского языка не к месту.
Драгомиров недовольно пожевал.
— Мне не нравится? Разве ж вопрос в моих личных предпочтениях?
— Ну а в чём?
— В объективности. В том, что это оружие никуда не годится объективно. С любой точки зрения.
— Например?
— Например, у него слабое действие.
— Михаил Иванович. Вы продолжаете изъясняться абстракциями. Его действие слабо для чего именно?
— Хотя бы для пробития бруствера.
— Бруствера? — наследник нашёл новый повод для веселья. — Вам верно ли нужно пробитие бруствера? Вы хорошо подумали?
— Это нормальное требование к стрелковому оружию. Не мною придумано.
— А кем собственно и с какого перепугу оно придумано – о том Вы задумывались?
— Небось, не глупее нас…
— Хорошо. – Наследник вернулся к деловому тону. — Ваши аргументы известны и учтены. Николай Иванович, — обратился к Чагину, — где у нас бруствер? Сейчас посмотрим на сию придумку.
— Пожалуйте, — Чагин сделал приглашающий жест.
Перешли на следующую позицию.
— Вот вам траншея, — указал Александр-младший. — С бруствером. В ней, уверяю Вас, расположены десять мишеней. Возьмите ваш «маннлихер», коль Вы считаете его правильным оружием. Ну, или любое другое Вам угодное. И если Вы с подхорунжим поразите десятью пулями хотя бы три из находящихся там мишеней – каковое соотношение, думаю, не меньше вашей оценки неоправданного расхода патронов для скорой стрельбы — я во всеуслышанье откажусь от всех своих воззрений.
Драгомиров молча глянул в сектор. Длина траншеи была в полсотни сажен. Мишени из-за бруствера не виднелись. Вероятность, что даже при пробитии бруствера пуля случайно попадёт в одну из скрытых мишеней, ширина каковой более чем в пятнадцать раз меньше среднего расстояния между ними, не давала шанса и одной пуле из десяти.
— Ну как? Будем стрелять?
— Во что?
— Это я должен спросить, во что Вы или те, которые «не глупее нас», собирались стрелять сквозь бруствер. Конечно, в бою противник не станет сидеть, прикрывшись рогожкой, а будет стрелять и станет виден. Но при чём тогда бруствер? Высунувшегося противника и мой стрелок сможет поражать не хуже вашего. — Наследник, зыркнув на стоящего в стороне казака, стишил голос: — А то и лучше. — И продолжил, изображая доверительность: — Кстати, Михаил Иванович. Зря Вы выискивали лучшего стрелка среди военных. Впредь советую следовать моему примеру — выписать себе хоть и деликатного, но нативного… исконного охотника.
Укол попал в цель. Генерал побледнел с досады. Казак, действительно взятый по наилучшим рекомендациям, пожалуй не смог бы повторить такую стрельбу по верховым мишеням, каковую продемонстрировала — подумать только! — какая-то расфуфыренная девица. С «маннлихером» – точно не смог бы. Ну, ладно, не расфуфыренная, а, вероятно, упомянутая наследником охотница. И не «девица», а, похоже, без пяти минут Великая Княжна. Однаково срам.
— Какие ещё будут замечания? — выжидательно и насмешливо наследник склонил голову набок.
— У этого оружия малая убойная дальность. Противник сможет издали безнаказанно расстреливать ваше подразделение.
— Михаил Иванович. У нас получается какой-то невзрослый разговор. «А мой папка твоему задаст». Мы ведь оба прекрасно отдаём себе отчёт в осведомлённости вашей, что пуля предлагаемого оружия сохраняет убойное действие на дальности, по крайней мере, версты. Также мы прекрасно отдаём себе отчёт в осведомлённости вашей, что коробками батальонов более по полю не ходят, и что на дальности версты меткость вашего лучшего стрелка, да и моего, по отдельной фигуре будет ничтожной — можем проверить сие хоть прямо сейчас. В свете чего Ваше сомнение представляется, простите, но юродствованием.
— Однако, Ваше Императорское Высочество, по сию пору существуют ещё плотные цели.
— Например?
— Развёрнутые батареи.
Наследник драматически приложил ладонь ко лбу:
— Помилуйте, дорогой Михаил Иванович. Не говоря уже, что батарея не столь уж и плотна, как Вам то представляется. Но требовать от стрелкового оружия ещё и контрбатарейной борьбы… Сносить такие аргументы — выше возможного. Это же воистину чудно: как только доходит до почитаемой Вами верстовой стрельбы, Вы становитесь даже радикальнее меня, стремясь винтовкой отменить артиллерию.
— Однако, Ваше Императорское Высочество, что ж Вы, совсем намерены упразднить дальную стрельбу?
— Почему упразднить?
— А как?.. Чем её вести, кроме длинной винтовки?
— Михаил Иванович. Вы согласны с моим сомнением относительно меткости наших лучших стрелков на верстовой дистанции?
— Ну… Согласен. Однако винтовка лучше, чем совсем ничего.
— Нет, Михаил Иванович. Винтовка не «лучше, чем ничего» – винтовка и есть то самое «ничего», раз она не даёт результата. Это абы что, и это не должно нас устраивать. Для верстовой стрельбы требуется другое, специально к тому приспособленное оружие – такое, которое будет на этой дистанции не «лучшим, чем ничего», а «тем именно, что надо». Раз массовое стрелковое оружие к верстовой стрельбе непригодно, следует, не требуя невозможного, снять с него эту функцию и ограничить его функцией, которую оно выполнять способно. Не кажется ли Вам здравым такое соображение?
— Если учесть, что под «другим оружием» Вы, Ваше Императорское Высочество, подразумеваете, надо понимать, гранатное механическое орудие, то сие соображение представляется сомнительным. Винтовка массова, её на поле сотни и тысячи. Сколько понадобиться ваших орудий, чтобы заменить эту массу винтовок?
— Дорогой Михаил Иванович. Сравнение винтовки с гранатным орудием неуместно. Да, винтовок масса – но эта масса даёт эффект, близкий к нулю. То есть Вы боитесь без винтовок потерять дальний огонь, тогда как мы его, по сути, и не имеем. А гранатное орудие хотя дорого, но эффект даёт вещественный. Для компенсации же дороговизны, в частности, и предложено заменить винтовку более дешёвым оружием. Понимаете? То есть выходит, что Вы, печась похвально об экономии, предлагаете, однако, забезплатно – ничто. А это, дорогой Михаил Иванович, уже не экономия. Это, дорогой Михаил Иванович, очередные Плевна и Альма. Я же вместо вашего «ничто» предлагаю требуемое. Да, небезплатно. Но что из нужного нам в жизни достаётся даром?
— Обещания хороши. Но хотелось бы пощупать…
— Вот и давайте покумекаем следующие опыты, чтоб пощупать.