В 17.40 (ориентировочно) В.К. Витгефт был убит разрывом японского снаряда, и командование фактически перешло к командиру флагманского «Цесаревича» Н.М. Иванову 2-ому. Но руководить эскадрой ему было даровано всего минут десять – как он в дальнейшем докладывал Следственной комиссии:
«Видя, что неприятель отлично пристрелялся на 60 кабельтовых и что наша стрельба, напротив, на этой большой дистанции мало действительна, я решил сейчас же идти на сближение, и стал медленно уклоняться вправо, положив лево руля, но заметил, что и неприятель не давал подойти к себе и также начал склоняться вправо и я, чтобы остановить от раската броненосец, помню, положил право руля. Это была моя последняя команда в этот бой. Затем я припоминаю страшный блеск над головой стоявшего рядом со мной лейтенанта Драгичевич-Никшича, и дальше ничего не помню. Очнулся я, как потом оказалось, около 11 часов ночи…»
Безусловно, свидетельство Н.М. Иванова 2-го вызывает множество вопросов – в период его командования, т.е. где-то с 17.40 до 17.50 японская линия никак не могла отстоять от «Цесаревича» на 60 кбт, по многим иным свидетельствам, она не превышала 21-23 кбт. В это время «Микаса» уже обогнал «Цесаревич», пройдя его траверз примерно в 17.30, весьма вероятно, что «Цесаревича» обогнал и «Асахи». В этих условиях доворот на противника, о котором говорит командир «Цесаревича», да еще и с последующим отворотом кораблей Х.Того, выглядит крайне сомнительно.
Неужели капитан 1-го ранга лгал? Это практически исключено: во-первых, Н.М. Иванов 2-ой командовал отнюдь не в одиночестве и должен был понимать, что найдется достаточное количество людей, способных оспорить его заявление. Во-вторых, всякая ложь должна иметь какой-то замысел, но доворот на японцев между 17.40 и 17.50 ничего такого не содержал – это был бы ошибочный маневр, который мог помочь японцам охватить голову русской эскадры, пожелай они этого. Наоборот, поворот влево, от противника, заставил бы японцев двигаться по внешней дуге и тем самым затруднил бы охват и концентрацию огня на головных русских броненосцах. И, наконец, в-третьих, если бы командир «Цесаревича» посчитал свое поведение в тот момент предосудительным и решился лгать, то наверняка он придумал бы нечто более правдоподобное, нежели маневры в 60 кбт от японцев.
Свидетельство Н.М. Иванова 2-го останется одной из многочисленных загадок того сражения. Но следует помнить, что до своего «вступления в должность командующего» его сильно приложило японским снарядом (хотя сам Н.М. Иванов утверждал, что не терял сознания), а спустя каких-то 10 минут он снова оказался ранен и выбыл из строя до ночи. Можно предположить, что у Н.М. Иванова 2-го просто смешались в памяти различные эпизоды боя, отчего он сообщил неверную информацию, в которую, тем не менее, искренне верил.
Как бы то ни было, в 17.40 все преимущества были русскими утрачены, их артиллерия, несмотря на отличную позицию, в которой до 17.30 находилась 1-ая Тихоокеанская эскадра, не смогла выбить «Микасу», а момент, когда можно было бы атаковать противника строем фронта, был упущен. Но сейчас до сумерек оставалось не так уж много и все, что оставалось русским – тянуть время. Отворот от японцев превосходно служил этой цели. Увы, когда руль был положен вправо, а случилось это ориентировочно в 17.50, новый японский снаряд, упав недолетом в воду, рикошетировал от ее поверхности и взорвался столь удачно (для японцев, разумеется), что командир «Цесаревича» был ранен, а штурвал гидравлического привода рулевого управления – разбит и заклинен. В результате неуправляемый «Цесаревич» покатился влево – он вывалился из строя, и теперь требовалось время на то, чтобы его офицеры (командование принял старший офицер Д.П. Шумов) восстановили управление кораблем. Этого нельзя было сделать единомоментно – по уставу старший офицер корабля в бою должен находиться где угодно, но не на мостике и не в рубке вместе с командиром корабля и теперь, очевидно, требовалось время для того, чтобы найти его и сообщить о передаче командования. Кроме того, вместе с Ивановым 2-ым было ранено 4 лейтенанта (один из которых потом скончался), а штабные офицеры были выбиты еще раньше.
Но дело было даже не в том, что некому было командовать. Рулевое управление не действовало, и теперь выдерживать курс можно было только машинами, при том, что из-за повреждений в рубке команды можно было передавать только по голосовой связи. Примерно в 18.15 (т.е. через 25 минут после попадания) управление перевели в центральный пост, где имелся машинный телеграф – но толку от этого было мало, потому что из центрального поста было ничего не видно, и командир все равно должен был оставаться в рубке, передавая команды в центральный пост все по той же голосовой связи. В результате всего этого управление кораблем было чрезвычайно затруднено – новейший броненосец больше не был частью эскадры, поскольку не имел возможности вступить в строй и держаться своего места в нем, своевременно реагируя на маневры флагмана.
Именно это попадание (а не гибель В.К. Витгефта) в конечном итоге и привело 1-ую Тихоокеанскую эскадру к хаосу. Разумеется, потеря командующего стала трагедией, но в результате действий Н.М. Иванова 2-го об этом на эскадре никто не догадывался и броненосцы продолжали сражаться, не теряя строй. Что самое интересное, сам по себе выход из строя флагманского броненосца никак не отразился на способности эскадры вести сражение.
Разберем подробно, как и почему действовали русские броненосцы в этот период. Итак, примерно в 17.50 «Цесаревич» вываливается из строя влево, поворачивает на 180 град и идет вдоль строя русских броненосцев, но в обратном направлении.
«Ретвизан» — поначалу следует за «Цесаревичем», и даже начинает вслед за ним ворочать влево, но, «пройдя четверть окружности», на броненосце понимают, что «Цесаревич» больше не ведет эскадру. Все взоры обращаются на «Пересвет» князя П.П. Ухтомского, но что видят с «Ретвизана»? Броненосец младшего флагмана сильно избит (это был самый пострадавший в артиллерийском бою русский броненосец), на нем сорваны стеньги и фалы, флага младшего флагмана нет. «Пересвет» ничего не предпринимает самостоятельного, а просто идет в кильватер «Победе». Из всего увиденного на «Ретвизане» делают вполне логичный (но неверный) вывод – скорее всего, П.П. Ухтомский также пострадал и не может вести эскадру, соответственно, делать это предстоит «Ретвизану». Э.Н. Щенснович возвращает свой броненосец на обратный курс.
«Победа» – броненосец, заметив выход из строя «Цесаревича», продолжает идти в кильватер за «Ретвизаном», однако теперь на корабле внимательно наблюдают за «Пересветом». Тактика самая верная: конечно, «Победе» следует вступить в кильватер «Пересвету», но сигнала «Следовать за мною» П.П. Ухтомский не дал (а на соседний броненосец это можно сделать хоть семафором). И пока младший флагман не предпринимает никаких действий, «Победа» не ломает существующий строй, но при этом командир «Победы» готов отреагировать на сигнал или изменение курса «Пересвета». Все вроде бы правильно: вот только неспособный управляться «Цесаревич» идет на сближение, траектория его движения непонятна и в любой момент может измениться, отчего «Победа» вынужден, не следуя далее за «Ретвизаном», отвернуть вправо и тем нарушить строй.
«Пересвет». Поступки князя П.П. Ухтомского также совершенно логичны – он следует в кильватер «Победе», выдерживая свое место в строю. Затем на броненосце видят вывалившийся из строя «Цесаревич», но, как и на «Победе», вовсе не хотят ломать строй, однако неуправляемая циркуляция флагманского броненосца угрожает не только «Победе», но и «Пересвету», отчего последний также вынужден принять вправо. В это время на «Пересвете», наконец, заметили сигнал «Цесаревича». «Адмирал передает командование» и П.П. Ухтомскому окончательно все стало ясно. Увернувшись от «Цесаревича», на «Пересвете» подняли сигнал «Следовать за мной».
Если бы не угроза тарана, которую создал неуправляемый «Цесаревич», то князь последовал в кильватер идущего перед ним «Победы» — он ведь так и шел, даже когда «Цесаревич» уже покинул строй, но еще не «атаковал» «Победу» и «Пересвет». В этом случае, с высокой долей вероятности эскадра не растеряла бы строй: «Севастополь» и «Полтава» пошли бы за П.П. Ухтомским, а пассивность последнего дала бы право «Ретвизану» (и следующему за ним «Победе») вести эскадру. Однако «Пересвет» вынужден был уворачиваться от «Цесаревича» – и лег на новый курс. Как тут было понять командирам, чего желает их новый флагман? Повернул ли он потому, что вынужден был уклоняться от «Цесаревича», или же он желал вступить головным и вести эскадру дальше новым курсом? «Пересвет» к тому времени сильно пострадал (он получил максимум попаданий среди всех кораблей 1-ой Тихоокеанской эскадры), все его фалы были сбиты, и он не мог поднимать сигналов, иначе как на поручнях своего мостика, но оттуда они были плохо видны.
«Севастополь» – броненосцем командовал Н.О. фон Эссен, и этим все сказано. Его корабль к 17.50 несколько отставал от «Пересвета», а затем на броненосце увидели, как наперерез его курсу катится «Цесаревич» (в итоге он прорезал строй между «Пересветом» и «Севастополем»). Николай Оттович вынужден был уклоняться, приняв вправо, а затем он увидел, как строй эскадры смешался. В этой ситуации он действовал великолепно: раз дела наши плохи, значит надо атаковать, а там, Бог даст, разберемся… Поэтому Н.О. фон Эссен поворачивает на сближение с противником, пытаясь обойти «кучу-малу» русских броненосцев по их правому борту. Но… «Севастополь» и так не отличался быстроходностью, и как раз в тот момент удачное попадание японцев в кожух кормовой трубы выбило часть паропроводных труб, отчего пришлось прекратить пары в одной из кочегарок. Скорость «Севастополя» сразу упала до 8 узлов и, конечно, ни о каких атаках речи уже идти не могло. Корабль банально не мог угнаться за уходящими от него кораблями Х. Того.
«Полтава» – тут все просто. Этот броненосец так и не смог сократить своего отставания от эскадры и все время после возобновления боя шел за ней в некотором отдалении и, в сущности, вне строя. Теперь же, благодаря возникшей сумятице, он, пользуясь случаем, догонял эскадру. Интересно, что на «Полтаве» все же разобрали сигнал «Пересвета» «Следовать за мной» и даже передали его семафором на «Севастополь».
Таким образом, мы видим, что:
1) В 17.40 В.К. Витгефт был убит. Однако эскадра держала строй и сражалась.
2) В 17.50 был ранен командир «Цесаревича» Н.М. Иванов 2-ой, а сам броненосец покинул линию. Но эскадра все еще держала строй и сражалась.
3) И лишь после того, как «Цесаревич» едва не таранил русские броненосцы, заставив уклоняться «Победу», «Пересвет» и «Севастополь», строй эскадры оказался нарушен, хотя броненосцы продолжали сражаться.
При этом все командиры действовали разумно – в меру своего понимания ситуации. Несомненно, хаос коснулся строя русских броненосцев, но вот в головах их командиров ни малейших его следов не просматривается – их действия логичны и не имеют ни малейшего намека на растерянность или панику. Что интересно – все это, в сущности, вовсе не представляет собой какую-то «тайну заколоченного чердака», достаточно изучить рапорты командного состава кораблей 1-ой Тихоокеанской эскадры и их же показания Следственной комиссии. Тем удивительнее сегодня во множестве публикаций читать о том, как с гибелью В.К. Витгефта эскадра НЕМЕДЛЕННО развалилась и потеряла управление.
На самом же деле единственная проблема заключалась в отсутствии инструкций на случай гибели командующего, которые В.К. Витгефт просто обязан был дать перед боем: но он их не дал и теперь командиры кораблей могли только гадать, как им должно вести себя в подобной ситуации.
А что в это время делал японский командующий? Казалось бы, судьба преподнесла ему великолепный подарок – строй русских кораблей развалился, и стоило немедленно этим воспользоваться. Резко довернув влево, Хэйхатиро Того мог бы провести свой отряд в 15-20 кбт по курсу русской эскадры, в упор расстреливая скучившиеся броненосцы 1-ой Тихоокеанской, но он этого не сделал. Х. Того действительно повернул влево, но пошел по широкой дуге, так что вместо сближения с русскими кораблями получилось скорее увеличение дистанции, но почему? Что на сей раз помешало командующему Объединенным флотом попытаться завершить этот бой убедительной победой?
По всей видимости, тому виной было несколько причин – природная осторожность Хэйхатиро Того, положение русских кораблей и действия эскадренного броненосца «Ретвизан». Что до первого, то состояние русской эскадры не вполне определилось и неясно было, как поведут себя русские командиры: у Х. Того было немного времени на принятие решения, а рисковать японский командующий не хотел. Попытка пройти под носом русских броненосцев могла превратиться в свалку, если русские увеличат ход и бросятся на японцев, а ведь с ними крейсера и миноносцы… Которых, вообще говоря, у японцев было в избытке и много больше, чем у русских, но в столь нужный момент под рукой Х. Того их не оказалось. Вообще говоря, тот факт, что японский командующий не придержал при своих главных силах несколько крейсеров и хотя бы десяток миноносцев, выглядит явной ошибкой Х. Того.
С другой стороны, русские корабли, смешав строй, все же не сбились в кучу, а образовали, скорее, нечто подобное строю фронта или, скорее даже, уступа, вдоль которого пришлось бы идти Х. Того, поверни он резко влево, т.е. «кроссинг Т» все равно не получилось бы. Что до «Ретвизана», то его движение на противника также не могло не оказать влияния на решения японского адмирала – он видел, что русская эскадра то ли смешалась, то ли развернулась в строй фронта и что как минимум один броненосец идет прямо на его корабли.
Командир «Ретвизана» Э.Н. Щенснович, полагая, что младший флагман П.П. Ухтомский убит или ранен, все еще пытался вести эскадру на противника. Однако строй нарушился и «Ретвизан» остался один, при том, что расстояние между ним и «уворачивающимся» от «Цесаревича» «Победой» быстро возрастало и могло достичь 20 кбт (хотя цифра несколько сомнительна). Почему так получилось?
Что касается «Севастополя» и «Полтавы», то с ними все ясно – первому японский снаряд сбил ход, а второй находился слишком далеко от эскадры и пока еще не нагнал ее. П.П. Ухтомский, видя, что строй эскадры распался, постарался теперь собрать ее в колонну, которую и собирался возглавить, подняв сигнал «Следовать за мной». Судя по всему, командир «Победы», капитан 1-го ранга Зацаренный, не понимал, что ему следует делать – то ли идти в кильватер «Ретвизану», то ли попытаться следовать за «Пересветом», но склонялся он ко второму. На «Победе» не понимали, что делает «Ретвизан», но зато отлично знали значение строя в морском бою, видели, что японцы – совсем близко и необходимость вновь восстановить линию баталии была совершенно очевидна. А как еще ее восстановить, если не следуя за флагманом?
Сам же Э.Н. Щенснович так описывал происходящее:
«Отойдя на некоторый промежуток от наших кораблей, как оказалось потом – около 20 кабельтов и, видя, что нос «Ретвизана» повисает, решил, что во Владивосток не дойти. Хотел таранить концевой неприятельский корабль. Об этом объявил в рубке.»
В этом эпизоде много неясного, например – почему нос броненосца «провис» именно теперь, а не раньше? Единственной разумной причиной «провисания» могло быть только попадание японского двенадцатидюймового фугасного снаряда (хотя возможно, что это была десятидюймовка «Касуги») в носовую часть «Ретвизана» с правого борта.
Броненосный крейсер "Касуга" в Сасебо, 1905 г.
Снаряд угодил в верхнюю часть 51-мм бронеплиты, защищавшей носовую оконечность. Разумеется, двухдюймовая броня не могла толком защитить от подобного удара – хотя броня и не была пробита, но плита имела трещины и не препятствовала поступлению воды внутрь корпуса. Как назло, подтапливался тот отсек, в котором у новейшего броненосца американской постройки средств водооткачки не предусматривалось… Но это произошло еще в 1-ой фазе сражения, и, хотя броненосец получил определенное количество воды, затопление как будто не прогрессировало. Со слов самого Э.Н. Щенсновича, учинившего осмотр повреждений корабля в промежутке между фазами, когда японцы отстали:
«…вода доходила до порога переборки отделения носовой башни»
Но это было и все. С другой стороны, к вечеру погода посвежела, а направление зыби было таким, что волны били как раз в правую скулу «Ретвизана», где располагалась поврежденная плита. И еще – на скорость поступления воды могли повлиять энергичные маневры «Ретвизана», когда тот сперва пытался двигаться за «Цесаревичем», а затем вернулся на прежний курс. Вторая версия выглядит наиболее правдоподобной – с учетом того, что, когда «Ретвизан» пошел против волны на таран, затопление возросло настолько, что вызвало беспокойство старшего офицера, покинувшего свое место в кормовой артиллерийской башне и ринувшегося в нос разбираться, что же там случилось. Но обо всем по порядку.
Видя «провисание носа» броненосца, либо же имея и другие какие-то причины, Э.Н. Щенснович предпринимает попытку таранить концевой корабль японцев. Сама попытка тарана никакому сомнению не подлежит, потому что Э.Н. Щенснович объявил об этом во всеуслышание и никак не стал бы впоследствии выдумывать такую подробность. Ведь если бы он на самом деле не объявил о таране, то ему достаточно было просто доложить Следственной комиссии: «Повернул, чтобы таранить неприятеля». Это не вызвало бы никаких вопросов, ибо кому дано знать, какие мысли могли быть у командира в тот или иной момент боя? Но он докладывал, что сообщил об этом всем в рубке, и если бы это оказалось ложью, то Э.Н. Щенснович чрезвычайно рисковал разоблачением. Кроме того, многие наблюдатели (в том числе и Н.О. фон Эссен) именно так и трактовали маневры «Ретвизана», наблюдая их со стороны. Но почему таран не достиг цели?
Первое, что хотелось бы отметить – у Э.Н. Щенсновича оставалось очень немного времени для исполнения своего замысла. Предположим, что в момент поворота на таран «Ретвизан» отстоял от японской линии на 20 кбт, но даже если скорости русского и японских кораблей были бы равными, то за то время, пока «Ретвизан» преодолеет эти 20 кбт, японская линия также уйдет вперед на 20 кабельтов, т.е. на 2 мили. Много это или мало? Если даже принять, что интервалы между японскими броненосными кораблями составляли 500 м, то и в этом случае длина их линии из 7 кораблей не превышала 3,5 миль, но скорее она была короче.
Японские броненосцы в бою
И кроме того, проблема заключалась в том, что «Ретвизан» вовсе не шел со скоростью 1-го боевого отряда японцев – В.К. Витгефт вел 1-ую Тихоокеанскую эскадру на 13 узлах, и разогнаться до тех же 15-16 узлов нельзя было одномоментно, а ведь броненосец еще и терял время на разворот… При том, что 2 мили японские корабли проскакивали на своих 15 узлах за какие-то 8 минут. А ведь «Микаса» давно ушел вперед, и, в сущности, только поворот японской колонны влево давал «Ретвизану» какие-то шансы атаковать хотя бы концевые корабли японцев.
Итак, счет шел на минуты, а «Ретвизан» шел на таран, и тут уж японские комендоры сосредоточили огонь на сумасшедшем русском броненосце. Но вдруг оказалось, что японцы, весьма хорошо стреляя на параллельных курсах, вовсе не блистали меткостью в ближнем бою против атакующего их строй корабля: по свидетельствам очевидцев, море вокруг «Ретвизана» кипело, вот только в эскадренный броненосец, со слов командира, попал всего один снаряд. А ведь был момент, когда русский корабль отделяло от японцев всего 15-17 кабельтов!
Почему «Ретвизан» не дошел до японской линии? Ответ очень прост – в то самое время, когда каждая минута была на счету, Э.Н. Щенснович получил контузию брюшной полости – осколок разорвавшегося о воду японского снаряда ударил его в живот. Проникающего ранения не было, но не стоит недооценивать подобное воздействие – на некоторое время Э.Н. Щенснович утратил возможность командовать кораблем. Послали за старшим офицером, но не смогли его быстро найти – и в результате, не имея управления, «Ретвизан» упустил имеющиеся у него минуты и потерял шанс таранить следующие концевыми «Ниссин» или «Якумо».
Да и была ли на самом деле такая возможность? Допустим, никакой осколок не ударил Э.Н. Щенсновича в живот, и он недрогнувшей рукой вел свой корабль наперерез курсу «Ниссина»… Что мешало Х. Того, видя столь неприятную для него картину, поднять «Поворот все вдруг» и пойти от «Ретвизана»? Ведь в этом случае, оказавшись в положении догоняющего, он уже никак не мог бы таранить японские корабли, те попросту расстреляли бы его, попытайся он их преследовать…
«Ретвизан» повернул в направлении русской эскадры и, расходясь с концевыми японскими кораблями контркурсом, на высокой скорости пошел в сторону Порт-Артура. Это действие вызвало множество толкований… но нельзя отрицать, что «Ретвизан» в самый опасный момент, когда смешалась эскадра, отвлек на себя внимание и огонь японцев, и тем самым дал возможность русским броненосцам восстановить строй – насколько это было возможно.
П.П. Ухтомский, подняв (на поручнях мостика) приказ «Следовать за мной», повернул влево, от 1-го боевого отряда японцев, и это было, безусловно, правильное решение. Во-первых, следовало любой ценой возобновить управление эскадрой, а это было крайне непростой задачей, с учетом отсутствия сколько-то приемлемых средств связи на «Пересвете». Во-вторых, возобновление боя было совершенно не в интересах 1-ой Тихоокеанской – как мы уже неоднократно отмечали выше, ей следовало «дотерпеть» до ночи, а отнюдь не лезть в лоб на 1-ый боевой отряд, перегородивший дорогу во Владивосток. В конце концов, куда разумнее было бы пытаться проскочить мимо японцев во мраке ночи (до которой оставалось совсем немного), чем продолжать огневую дуэль, в которой, и это было очевидно для всех, японцы превосходили русских. Но какой бы план не избрал бы князь П.П. Ухтомский, его первой задачей, очевидно, было восстановить строй эскадренных броненосцев 1-ой Тихоокеанской эскадры – что он и постарался сделать.
Однако нельзя сказать, что это получилось у него хорошо. «Ретвизан», столь отличившийся в атаке на весь японский флот, теперь «отличился» совсем в другую сторону. Э.Н. Щенснович продолжал считать П.П. Ухтомского выбывшим из строя и принял решение вернуть эскадру в Порт-Артур. С этой целью он прошел вдоль броненосцев 1-ой Тихоокеанской эскадры и двинулся курсом на Артур в надежде, что остальные пойдут ему в кильватер и строй восстановится. На «Пересвете» попытались связаться с «Ретвизаном», сигналя ему и пытаясь дать семафор – куда там! На «Ретвизане» не видели ничего. Э.Н. Щенснович не должен был делать такого – ему следовало сблизиться с «Пересветом» и запросить у него о состоянии П.П. Ухтомского. Японский огонь к тому моменту уже затихал или даже прекратился вообще, их 1-ый боевой отряд не пытался сблизиться с русскими броненосцами – наоборот, если русские корабли шли на северо-запад, Х. Того вел свои броненосцы практически точно на восток, и когда расстояние между «Пересветом» и «Микасой» достигло порядка 40 кбт, стрельба прекратилась.
Таким образом, ничто не мешало Э.Н. Щенсновичу разобраться в том, кто именно командует эскадрой, однако он этого не сделал, а принял самостоятельное решение вернуть эскадру в Порт-Артур. Безусловно, Э.Н. Щенснович имел основание вести туда «Ретвизан» – В.К. Витгефт дал ему такое право в связи с пробоиной в подводной части, но мог ли он решать за всю эскадру? Как бы то ни было, «Ретвизан» пошел в Порт-Артур, П.П. Ухтомский пошел за «Ретвизаном» (чем, похоже, окончательно укрепил Э.Н. Щенсновича в правильности избранного им решения), а остальные корабли попытались последовать за П.П. Ухтомским… «Пересвет» обошел «Победу» и тот вступил П.П. Ухтомскому в кильватер, а вот «Севастополь», имевший, похоже, даже меньше 8 узлов, как ни стремился этого сделать, все же отставал. «Полтаве» удалось вступить в строй за «Победой», когда П.П. Ухтомский проходил мимо. «Цесаревич» все еще пытался восстановить управление, но это привело лишь к тому, что броненосец, заложив две полных циркуляции, а затем кое-как пристроился позади «Севастополя» (но не в кильватер).
Итак, ближе к 18.50 положение эскадры было следующим: «Ретвизан» шел в Артур со скоростью порядка 11, быть может – 13 узлов. За ним, постепенно отставая, следовал пытавшийся собрать эскадру под свое командование «Пересвет» – несмотря на то, что он шел не более 8-9 узлов и уж на такой-то скорости, казалось бы, следовало ожидать быстрого восстановления кильватерной колонны, фактически он имел в строю только «Победу» и «Полтаву». «Севастополь» явно старался вступить в строй, но, невзирая на малую скорость «Пересвета», отставал, а «Цесаревич», несмотря на свои попытки вступить в кильватер «Севастополю», в сущности, шел вне строя «куда-то в ту сторону». «Ретвизан» же, идущий перед «Пересветом», хотя и был формально в строю, но фактически оставался для П.П. Ухтомского неуправляемым.
В целом же можно констатировать, что русские броненосцы вовсе не разбрелись «кто в лес, кто по дрова», а приложили все силы для восстановления строя (за исключением «Ретвизана»), но ошибки Э.Н. Щенсновича привели к «двоевластию» – и он сам, и младший флагман пытались командовать эскадрой одновременно. Однако из 6 русских броненосцев два получили такие повреждения, что не могли вступить в строй, даже когда тот следовал всего на 8-9 узлах, отчего возобновление сражения не сулило русским ничего хорошего…
Продолжение следует…
