Американская революция. Часть XIX Вооружённый нейтралитет
Содержание:
Как мы уже отмечали, англичане имели все шансы выиграть войну со своими североамериканскими колониями до тех пор, пока в дело не вмешаются другие европейские державы. Выступление на стороне мятежников Франции стало безусловным проколом английской дипломатии. Но основные трудности для Лондона, как оказалось, были ещё впереди.
«Надобно тем видимым чукчами судам быть иностранным»
Давайте-ка в начале этой части нашего исследования перенесёмся в заснеженную Россию, где в ноябре 1779 года императрица Екатерина II получила письмо от иркутского губернатора Франца Николаевича Клички. Сим посланием губернатор известил Её Императорское Величество, что русские промысловики в районе Чукотского носа наблюдали несколько «нераспознатых» иностранных судов.
Эту информацию губернатор получил от казацкого атамана, который устроил опрос местным чукчам:
«У урочища по их званию Яняней, а по-русски Одинокова камня или протянувшегося в море к востоку мыса прибегали два судна, из которых первое трех-, а другое двухмачтовое, с коих и выезжали люди на вельботе на берег и у чукоч гуляли и при том дарили их складными ножами и они с чукчами обходились ласково, разговоров же их они, чукчи, никаких не разумели, которые оттуда шли подле Чукоцкого носа и проливом [в] Северное море проходили к западу до о-ва Кульчина, а, побыв у оного, возвратились обратно в Восточное море. И тех людей чукчи по платью и по обхождению почитают за русских. А как оным в тех местах быть нельзя, потому что по известным мне обстоятельствам никогда из Охоцка и Камчатки промышленных судов трехмачтовых во отправлении не бывает, и потому надобно тем видимым чукчами судам быть иностранным, а не русским».
Поскольку тихоокеанские области России были укреплены лишь номинально, письмо Клички вызвало ситуацию, близкую к панике. Екатерина, так же как и канцлер Безбородко, считала, что Камчатку и Чукотку у России вполне могут отнять как англичане, так и американцы. К тому же не так давно, в 1771 году, в Большерецке случился бунт под предводительством то ли венгра, то ли словака Морица Бенёвского. Этот персонаж вместе с подельниками сумел угнать корабль «Святые Пётр и Павел». На оном трехмачтовике бунтовщики проследовали сначала на Формозу, потом в Макао, а позже добрались аж до Мадагаскара, где попытались основать собственную колонию. Через некоторое время поступив на австрийскую службу, Бенёвский пообещал
«вернуться на Камчатку на больших кораблях»
ради завоевания. Эта эпопея наглядно продемонстрировала Екатерине всю уязвимость окраин её империи.
Экспедиция Джеймса Кука на Камчатке
В сложившейся непростой ситуации граф Никита Панин, «руливший» российской внешней политикой всю первую половину правления Екатерины, поспешил со ссылкой на императрицу попросить русского посла в Париже Барятинского встретиться с Франклином:
«Полагая наблюдаемые суда быть американскими и из Канады, императрица изволила мне указать дать о том знать Вашему Сиятельству с таковым при том высочайшим Её Величества повелением, чтоб Вы, зделав отзыв о подходе оных к помянутым берегам к находящемуся в месте пребывания Вашего поверенному от американских селений Франклейну, попросили его от имяни Вашего, не возьмёт ли он на себя разведать, подлинно ли сии суда были американские и из какого места; и когда спознает он действительно, что они были из Америки, то уже не можно ли будет ему в таком случае достать и доставить Вам описание и карту их путешествия, дабы по соображению оных можно было увидеть, не представится ли удобности или возможности к установлению безпосредственного мореплавания между здешними областями и самою Америкою прямым и сокращённым путём. В заключение же скажу Вам, и то для Вашего сведения, что Её Императорское Величество угодно было также повелеть на случай прихода в те места опять каких-либо иностранных неведомых судов зделать гербы и отослать их к чукоцкому народу для развешения по берегам их обитания на деревьях, чтобы показать чрез то сходящим с судов народам, что сии места принадлежат империи Её Величества».
Тут следует учесть, что Бенёвский после дел мадагаскарских контактировал как с самим Франклином, а так и с Казимиром Пулавским, воевавшим в армии Вашингтона. Наконец, в 1779 году наш то ли венгр, то ли словак, внезапно объявился в Америке. Если сложить предыдущие обещания непоседливого авантюриста, его американский вояж и появление у Камчатки неопознанных кораблей, то становится понятно, что Екатерина имела для беспокойства вполне весомые основания.
Барятинский действительно встретился с Франклином, о чём из Парижа в декабре 1779 года и сообщил графу Панину:
«В силу приказания Вашего Сиятельства от 11 октября касательно по дошедшему рапорту от иркуцкого губернатора господина Клички о показавшихся при островах Чукоцких берегов двух кораблях, полагаемых из Канады, с Франклейном партикулярным разговором я осведомлялся, не имеет ли он каковых сведений, какие могли быть те корабли, и не имеет ли он карты положению тех морей и предполагаемому пути от Канады до Камчатки? Франклейн ответствовал, что до сего времени, поелику ему известно, что путь сей ещё, конечно, не найден, следовательно, и карт не имеется. Ему только известно, что есть в одном старинном гишпанском писателе, которого имя он не упомнит, якобы с пролива, называемого Гутзон, который лежит выше Канады, в земле, называемой Лабрадор, выходили суда и доходили до Японии; но ему мнится, что сей путь, если и найдут, будет весьма трудным, дабы не сказать невозможным; о показавшихся же упомянутых судах он думает, что оные есть или японские, или англичанин Кук, который поехал из Англии тому три года объезжать свет».
Как говорится, час от часу не легче! Получалось, что к Чукотскому носу «прибегали» суда англичан! В том, что британцы хорошо умеют колонизировать «ничейные земли», никто в Санкт-Петербурге не сомневался. Те же экспедиции Кука имели своей целью не только научные исследования, но и поиск новых колоний. В предисловии к последнему отчёту Кука дословно указывалось:
«Великобритания должна взять на себя инициативу, воспользовавшись всеми преимуществами собственных открытий».
Карта Камчатки, 1757 год
Поэтому от известий от Барятинского Панину и Екатерине II стало совсем невесело. Дальнейшая история подтвердила русские опасения: посетив залив Нутка, Кук отмечал там большое количество морских выдр (каланов), а присутствовавший в экспедиции ботаник и натуралист Джозеф Бэнкс по возвращении прямо отмечал, что нужно найти схемы
«проведения и превращения на благо нации открытий покойного капитана Кука».
Чуть позже англичане, разместившись на островах Нутка и Ванкувер, потеснили русских в торговле шкурками калана с Китаем. Когда 29 апреля 1779 года корабли Кука вошли в Петропавловскую гавань, то там поднялась настоящая паника. Местные жители были уверены, что британские суда явились с
«недобрыми намерениями».
В общем, неудивительно, что российская императрица поторопилась указать
«привести Камчатку в оборонительное положение»,
ибо путь туда
«сделался уже известен иностранцам».
«Кои все и стали бы караулить наш торговый флот»
Со вступлением в войну за Независимость США Франции и Испании эти две страны, равно как и Англия, начали искать поддержку у Петербурга. В Россию был направлен английский посол Джеймс Гаррис, который начал переговоры о заключении военного союза с Россией, дабы сорвать
«честолюбивые планы бурбонского дома».
Ответ русских оказался для заносчивых бриттов холодным душем:
«Хотя Её Императорское Величество понимает всё значение присоединения» Великобритании к «северной системе» (союзу Пруссии, России и Швеции),
но она
«вынуждена с глубоким сожалением признать, что считает существующую обстановку совершенно не подходящей для заключения союза между двумя дворами».
Панин терпеливо объяснил Гаррису,
«что заключение оборонительного союза по самой природе своей не может по времени совпадать с войной фактической, особенно такой, как данная война, причиной возникновения которой послужили обстоятельства, всегда исключавшиеся из союзных договоров между Россией и Англией как не имеющие отношения к владениям этих стран в Европе».
Таким образом, Россия заняла в войне между Англией и её оппонентами позицию нейтралитета. Естественно, это оказалось на руку американцам. Вашингтон в письме Лафайету писал:
«Мы немало обрадованы узнать из достоверного источника, что просьбы и предложения Великобритании русской императрице отвергнуты с презрением».
Заметим, что аплодируя действиям Екатерины, американцы явно перепутали понятия «нейтралитет» и «поддержка Тринадцати Колоний». Первое из них совершенно не являлось тождественным второму. Россия решала свои задачи и стояла на страже своих интересов, а по ситуации в колониях отмечала следующее:
«Американские её (Англии) селения, превратившиеся собственной виной правительства британского в область независимую и самовластную, не инако противу её воюют и воевать могут, как внутри своих жилищ и земель, обороняя единственно новое своё бытие по мере её атаки».
И далее:
«…Потеря Англией колоний её на твердой земле не только не вредна, но паче и полезна, а ещё быть может для России в части торговых её интересов, поскольку со временем из Америки новая беспосредственная отрасль коммерции с Россией открыться и завестись может для получения из первых рук взаимных нужд».
Впрочем, был во всей этой «заварушке» нюанс, беспокоивший Санкт-Петербург всерьёз — это американские каперы. В нескольких предыдущих частях этого материала мы уже приводили примеры эффективных действий капитанов флота США. Раздутые слухами до размеров «вселенской напасти», каперские операции американцев будили в русском правительстве весьма недобрые предчувствия. Так что стоило одному американскому «охотнику» за призами появиться у мыса Нордкап, как в Санкт-Петербурге принялись реализовывать комплекс мер, которые бы не дали разрушить российскую морскую торговлю.
Особенностью морской коммерции России являлось весьма небольшое число собственных торговых кораблей (на 1775 год таковых насчитывалось всего 47). Большая часть российских товаров вывозилась морем за пределы империи в трюмах голландских и английских «купцов». Поэтому нападая на английские суда, следовавшие в Архангельск или на Балтику, американцы фактически оставили бы русских без их морской торговли. Допустить такое было нельзя. В начале 1779 года в Северное море из Архангельска была отправлена эскадра в составе двух фрегатов, к которым летом присоединилась пара линейных кораблей и несколько датских вымпелов. Крейсирование длилось с 6 июля по 1 сентября. 17 октября все русские корабли вернулись в Кронштадт.
Вид на Петропавловскую крепость и устье Невы, Санкт-Петербург, конец XVIII века
Ещё раз отметим — действия эти были направлены не против английских приватиров, как очень часто пишется в отечественной литературе, а против американских каперов, которые смогли всерьёз испугать Петербург возможностью ударов по торговле с Россией. Разночтение же это произошло из-за пояснительной записки графа Панина:
«Сие ограждение долженствует, однако, основываться на правилах обще всеми державами признаваемых, а именно, что море есть вольное и что всякая нация свободна производить плавание своё по открытым водам».
Однако британские каперы близ Архангельска не действовали — их больше интересовали Вест-Индия и побережье Северной Америки. В той же записке Панин предлагал
«с точностью предписать»
командиру посылаемой из Архангельска эскадры,
«дабы он во время крейсирования своего встречающихся английских, французских и американских арматоров отнюдь не озлоблял, но советовал им удалиться в другие воды… потому что вся навигация того края идёт единственно к пристаням и берегам»
Российской империи.
Сделаем отдельное уточнение, где главную мысль выделим болдом:
«Одинаковое противу англичан и французов введение с американскими каперами почитаю и надобным для того, чтоб инако собственные наши торговые суда по всем другим морям не подвергнуть их мщению и захвату, как нации, которая сама их неприятельским нападением задрала. Известно, что американцы имеют в европейских водах немалое количество вооружённых судов, кои все и стали бы караулить наш торговый флот».
11 марта 1779 года из Санкт-Петербурга правительствам Англии и Франции отправили уведомление о решении Екатерины послать
«эскадру своих линейных кораблей и фрегатов, которым будет приказано должным образом защищать торговлю и судоходство, удаляя от этой береговой полосы любое каперское судно, которое появится, без исключения, невзирая на его национальную принадлежность».
А вот дальше произошло то, что и вызвало на свет появление Декларации о вооружённом нейтралитете.
В конце 1779 года русские купцы в Архангельске загрузили голландское судно «Конкордия» грузом пшеницы, предназначенным для нейтральных портов на Средиземном море. Испанский военный крейсер задержал это судно в водах около Гибралтара, а затем привёл его в порт Кадис. При этом испанские власти решили, что русская пшеница предназначалась для англичан и на этом основании продали весь груз с публичного торга по невероятно низкой цене.
В начале 1780 года испанские корсары вновь захватили русское купеческое судно — на этот раз «Святой Николай», которое спешно продали на призовом суде в Кадисе, обосновав это также якобы имевшими место поставками для англичан.
Два этих инцидента просто вывели из себя русский двор. В январе 1780 года Россия,
«прежде чем оскорбления российского торгового флага преобразятся во вредную привычку»,
сообщила в Лондон, Париж и Мадрид об отправке в Северное море новой эскадры
«для удаления из тамошних вод арматоров и обеспечения к портам нашим свободного плавания всех вообще дружеских народов»
и о подготовке в Кронштадте дополнительного флота в составе 15 кораблей и 4 фрегатов.
Ну а 10 марта 1780 года «грянула» знаменитая Декларация о вооружённом нейтралитете.
«На простых, чистых и неоспоримых понятиях естественного права, а с другой — на словесных постановлениях коммерческого нашего с Великобританией трактата»
декларация провозглашала следующее:
- нейтральные суда могут свободно посещать порты воюющих держав;
- собственность воюющих держав на нейтральных судах, за исключением военной контрабанды, пропускается неприкосновенно;
- военной контрабандой признаются только предметы, перечисленные 10-й и 11-й статьями договора России с Англией 1766 г. (т. е. оружие, военные припасы и пр.);
- под определение блокируемого порта подпадает лишь порт, вход в который фактически затруднён военно-морскими силами;
- эти принципы будут служить правилом в определении законности призов.
На этом этапе вооружённый нейтралитет опасности для Англии не представлял никакой, скорее он был невыгоден Америке. Первые раскаты грома грянули летом, когда 9 (20) июля к Декларации присоединилась Дания (владевшая Норвегией), а 1 (12) августа — Швеция (владевшая Финляндией).
Екатерина II — законодательница в храме богини Правосудия. 1783 год
Почему так получилось? Ответ будет простым и одновременно сложным. С момента начала Войны за независимость торговые отношения между США, Францией и Испанией (вместе с колониями) с одной стороны и Англией (вместе с её колониями) с другой были разорваны. Однако и потребность у всех участников конфликта в товарах друг друга осталась. Естественно, началась торговля через нейтральные страны — например, через Голландию, Данию и Швецию. То, что торговый оборот через нейтралов возрос неимоверно, сразу сказалось на благосостоянии нейтральных стран — тот же порт Копенгагена к 1780-м годам принимал судов больше, нежели Амстердам или Гамбург. Прибыли и обороты множились, но многократно возросла и опасность торговли.
Возникала следующая ситуация — датский корабль, гружёный, допустим, парусиной, идёт во французский Кале (ведь Дания и Франция не воюют). По пути он перехватывается английским патрулём, который, досмотрев груз, конфискует его как товар стратегического назначения, предназначенный для противника.
При этом Англия в плюсе (получила конфискованный товар). Франции — неприятно, но финансовых потерь у неё нет. Не получила товара, но купить его может в другом месте, да и деньги французы не платили же. Зато в настоящем минусе оказывался датский торговец, который потерял как корабль, так и деньги, потраченные на закупку, к тому же лишившись какой-либо прибыли.
Разумеется, нейтралы хотели отстоять своё право торговать с тем, с кем хотят, а заодно защитить и закрепить рост своей торговли. Это и подтолкнуло датчан и шведов присоединиться к Декларации о вооружённом нейтралитете. С учётом того, что датские и шведские суда осуществляли в Северной Европе примерно 12-17% всех перевозок, ситуация для Англии стала неприятной. Однако основные перевозки были сосредоточены, как мы понимаем, в Атлантике, да и доля скандинавов в торговле с Россией была некритична. Именно поэтому посол Гаррис саркастически писал Георгу III, что это
«не вооружённый нейтралитет, а вооружённый нуллитет» (с латыни nullus — инвалидный, неспособный).
Поскольку шведская, датская и русская торговли на 90% были сосредоточены в европейских водах, англичане вообще не видели проблем с этой декларацией. Напротив, куда больше неприятностей она способна была причинить противникам бриттов — французам, испанцам и американцам, ибо торговля России и скандинавских стран велась-то как раз в основном с Англией.
Тем временем Дания, Швеция и Россия по заключении конвенций выдали новую декларацию, согласно которой стороны взаимно согласились считать Балтийское море
«бесспорно закрытым по своему местному положению, в котором суда всех наций должны и могут плавать мирно и пользоваться всеми выгодами совершенного спокойствия, и с этой целью принять между собою меры, содействующие к охранению этого моря и его берегов от всяких враждебных действий, пиратства и насилия».
И этот документ в силу озвученных выше причин тоже больше ударял по американским, испанским и французским каперам, чем по англичанам.
Как Екатерина английскому послу отомстила
Как отнеслись к провозглашению Вооруженного нейтралитета американцы? Бенджамин Франклин писал американскому агенту в Голландии Шарлю Дюма в июне 1780 года:
«Я весьма одобряю принципы конфедерации нейтральных держав и хотел бы не только уважать суда как приятельский дом, хотя бы и вмещающий товары противника, но и желал бы во имя человечества, чтобы международное право было дополнено постановлением, гласящим, что даже в военное время всем людям, трудящимся над доставанием пропитания другим или над обменом предметов первой необходимости или удобств для общего блага человечества, как хлебопашцам на своих нивах, рыбакам на своих ладьях и купцам на невооруженных судах, было разрешено продолжать разную свою невинную и полезную деятельность без перерывов и помех и чтобы у них ничего не было отнято, даже если это будет нужно неприятелю, без надлежащей оплаты за всё у них взятое».
То есть в принципе соглашаясь с правами торговли нейтральных стран, Франклин хотел бы, чтобы это относилось к мелкой прибрежной торговле у побережья США и в Вест-Индии, так как торговля в водах вокруг Европы его особо не интересовала.
Князь Потемкин и Екатерина II
В сентябре–октябре 1780 года Декларация о вооружённом нейтралитете стала предметом специального рассмотрения в Континентальном конгрессе США. На заседании 26 сентября 1780 года Роберт Ливингстон внёс предложение признать, что содержащиеся в русской декларации правила
«полезны, разумны и справедливы».
Как и другие члены конгресса, он считал, что декларация России заслуживает
«самого неотложного внимания рождающейся республики» («the earliest attention of a rising republic»).
Ещё раз — американцы поддерживали Декларацию не потому, что она была антианглийской, а поскольку хотели распространения её принципов и на свою часть света. Это обеспечило бы судам, доставляющим товары для американцев, хоть какое-то прикрытие от действий английских крейсеров.
Болховитинов в книге «Россия открывает Америку» отмечает:
«В соответствии с рекомендациями комитета, созданного для рассмотрения этого вопроса, 5 октября 1780 года Континентальный конгресс принял специальное постановление, полностью одобрявшее декларацию Екатерины II как основанную «на принципах справедливости, беспристрастности и умеренности». Постановление предусматривало подготовку соответствующих инструкций для военных судов США, а также уполномочивало американских представителей за границей присоединиться к провозглашенным Россией принципам. 27 ноября 1780 года Континентальный конгресс утвердил инструкцию для капитанов и штурманов военных кораблей США, подготовленную советом адмиралтейств и основанную на принципах декларации Екатерины II. Конгресс постановил, что эти принципы «должны служить в Соединенных Штатах правилом при определении законности призов».
Чтобы в Лондоне перестали, наконец, снисходительно воспринимать
«суету вокруг Декларации»,
понадобилось появление под этим документом в декабре 1780 года подписи Голландии. Здесь потребуется небольшое историческое отступление.
Штатгальтером Соединённых Провинций на тот момент был Вильгельм V Оранский, но настоящим правителем страны являлся герцог Брауншвейгский Людвиг Эрнст Брауншвейг-Вольфенбюттель, который с 1751 года стал капитан-генералом Голландии, а в 1766 году — главой Королевского совета. В Голландии Брауншвейгского не любили, «украсив» герцога сразу двумя красноречивыми прозвищами: Bulky Duke (Толстый герцог) и Fat Louis (Жирный Луи).
Нидерландская карикатура на Людвига Эрнста Брауншвейгского
Как раз Толстый герцог определял внешнюю политику государства, когда в 1778 году случился неприятный инцидент — английский крейсер захватил голландское судно, на котором в Гаагу следовал представитель Конгресса Генри Лоуренс. При нём была обнаружена кипа бумаг, в которых в деталях описывался весь ход переговоров и соглашений между нидерландцами и колонистами. Лоуренса препроводили в Англию. Голландских же граждан англичане вернули в Голландию, сопроводив это действие требованием жестоко наказать
«пособников мятежников».
Однако голландский суд в конце 1779 года вынес им оправдательный вердикт.
Лондон был разъярён. Осенью 1780 года посол Великобритании в Голландии Йорк ещё раз заявил о необходимости наказания причастных к переговорам голландцев. Голландского посла ван Вальдерена вызвали в Парламент Англии, где потребовали от него удовлетворения всех британских «хотелок», включая безоговорочное согласие на досмотр всех голландских судов, заподозренных в транспортировке контрабанды; безоговорочную выдачу Англии голландских граждан, ведущих переговоры с мятежниками; предоставление согласно договору 1678 года для действий на английской стороне 40 тыс. голландских пехотинцев и 14 кораблей под голландским флагом.
Напрасно голландский посол просил дать ему время, чтобы связаться с правительством и передать английский ультиматум. Напрасно он говорил, что Голландия хочет в этом конфликте остаться нейтральной. Лорд Дерби рубанул прямо в лицо послу:
«Время бездействия и обтекаемых фраз прошло! Либо вы с нами, либо вы против нас!»
Понятно, что в этой ситуации Голландия стала искать «точку опоры» на стороне. Англия была настроена непримиримо, присоединяться к французам и испанцам не хотелось, поэтому голландцы на рассмотрение приняли третий вариант — а что если вступить в Лигу вооружённого нейтралитета? В конце концов, если русские, датчане и шведы соединятся с голландцами, то такая сила вполне может бросить вызов Англии.
У России на Балтике на тот момент было порядка 40 кораблей, у Швеции и Дании — по 25, Голландия имела «на ходу» 13 линкоров. Если соединить все эти силы, получалась довольно грозная эскадра в 103 корабля…
Главную роль в переговорах с Голландией сыграл русский посол в Гааге Дмитрий Алексеевич Голицын, тайно агитировавший голландцев подписать Декларацию. Уже упоминавшийся нами Болховитинов указывает:
«Находясь в Гааге, Голицын систематически поддерживал контакты с американскими агентами, сначала с Ш. Дюма, а затем с Дж. Адамсом, переписывался с Б. Франклином и даже получил позднее выговор из С.-Петербурга за пересылку портрета Дж. Вашингтона, который Екатерина распорядилась вернуть обратно. В мае 1782 г. ему было также дано строгое предписание воздерживаться от официального признания Адамса как американского посланника.
В отличие от многих своих коллег — тупых и самодовольных царских сановников — Д. А. Голицын не только придерживался самостоятельных взглядов по ряду вопросов, но и систематически подавал советы в С.-Петербург Н. И. Панину, И. А. Остерману и самой Екатерине II (не говоря уже об А. М. Голицыне), что не часто встречается в дипломатической практике того времени».
Таким образом, Голицын во многом вёл собственную политику и продавливал свои решения, в том числе и в диалоге с Екатериной.
Было ли присоединение Голландии к Вооруженному нейтралитету выгодно России? Ответ на этот вопрос можно отыскать в письме Голицына к Панину в марте 1780 года:
«По моему мнению, самая главная выгода, которую можно извлечь из этого, состояла в том, чтобы выступить в качестве посредников между воюющими державами: они не смогут отказаться от этого посредничества; императрица принудит их к миру и продиктует свои условия, как она это сделала на Тешенском конгрессе. Именно в этом состоит основная цель, которую нужно иметь в виду, заключая данный союз».
То есть, по мнению Голицына, получая в подписанты Лиги Голландию, Россия повышала свой международный статус, создавала независимый союз (Лига вооружённого нейтралитета — эдакий прообраз Варшавского договора), в котором играла главенствующую роль, а также становилась посредником между Англией с одной стороны, и Францией, Испанией, США — с другой.
Понимали ли в Петербурге, что этим актом они сталкивают лбами Голландию и Великобританию? Скорее всего, прекрасно понимали. Вот отрывок из письма Голицына, написанного за день до присоединения к Декларации Соединённых Провинций:
«Что касается выгоды от этого договора, то Ваше Величество понимает её лучше, чем я. Англичане и немцы, захватывая все корабли Республики, до такой степени затрудняют её торговлю, что голландцы будут вынуждены отказаться от неё, вследствие чего пострадает сбыт наших товаров, поскольку фактически с начала войны Америки с Англией одна только Россия должна поставлять воюющим державам пеньку, паруса и строительный лес. Однако именно эти товары англичане наиболее усердно отбирают у голландцев. Я должен также уведомить Ваше Величество, что мне известно из достоверного источника, что версальский двор не будет возражать против образования союза между Республикой и нашим двором и даже между всеми северными дворами и что в настоящее время он желает мира, если только таковой будет заключён на разумных условиях, главным из которых является свобода торговли и мореплавания для всех европейских наций».
Медаль в память Декларации о Вооружённом нейтралитете
Информация о стремлении Голландии вступить в Лигу вооружённого нейтралитета произвела в Лондоне эффект разорвавшейся бомбы. На тот момент примерно 30% всех торговых перевозок по морю совершалось голландскими судами; флот Соединённых Провинций, хоть и небольшой, располагался всего в 50 км от Дувра; вступление Голландии в Лигу превращало это объединение из маленького «междусобойчика» северных держав в по-настоящему влиятельную европейскую организацию.
Что же касается Екатерины, то она сполна отомстила Гаррису за его фразу о «нуллитете». 18 декабря 1780 года императрица в беседе с английским послом чуть кокетливо спросила:
«Какой же вред причиняет вам вооружёный нейтралитет, или, лучше сказать, вооружённый нуллитет?»
Гаррис в ответ скрипнул зубами и натянуто улыбнулся, а ровно через два дня после этого, не дожидаясь официального вступления голландцев в Лигу, Англия объявила Голландии войну. Объявила, по сути, за то, что республика готовилась вступить в Лигу вооружённого нейтралитета. Как не без оснований писал Фёдор Мартенс,
«остроумный английский дипломат не заметил, что, называя свой грандиозный план пустяками или ничтожеством, Екатерина II и успокаивала его, и смеялась над ним».
Добавим — и чисто по-женски мстила.
источник: https://fitzroymag.com/right-place/vooruzhjonnyj-nejtralitet/
