1978

Глава 1.

Что ж, для человека умудрившегося за один день потерять все, он сумел сохраниться не так уж и плохо. Особенно учитывая факт, что собственно он – Павел Николаевич Болотов, никак не должен был этот самый день пережить. В самом что ни на есть физическом смысле.

 Надежные компаньоны, совладельцы и соучредители – друзья, обставили это дело так, что у него оставалось только два пути в этой жизни – потеряв все отправляться лет этак на пятнадцать в солнечный Магадан, либо… прямиком на тот свет. Что собственно и пытались устроить, когда в Магадан Паше отчего-то не захотелось.

«Партнеры», отняли не только его долю в бизнесе, недвижимость и репутацию, они просто уничтожили его, оставив без денег, жилья и молодой красавицы жены, оказавшейся с ними заодно.

И теперь, после неудачного покушения, его наверняка ищут все. Менты, поскольку подстава была организована сверхизобретательно, и следак из прокуратуры, окочурился находясь в кампании именно с ним. И служба безопасности Элькинда, когда-то охранявшая его… и отморозки Гаврюши Розана и наверняка еще кто-нибудь, навроде кавказских живодеров черножопого упыря Гиви.

Чудом, сумев избежать лютой смерти, Паша очень долго не мог успокоиться. Конечно, он прекрасно был осведомлен, каким образом люди из просто не обделенных на «раздаче слонов», то бишь приватизации, стремительно выходили в супербогачи. Идя по трупам вчерашних компаньонов (их уничтожали даже активнее чем конкурентов), захватывая бизнес тех, кого еще вчера называл братом, не останавливаясь на этом пути ни перед какими злодеяниями, не имея абсолютно никаких моральных тормозов и ограничений, люди вырывались на небывалый уровень, становясь олигархами.

Каждый из этой небольшой когорты, имел за плечами огромное кладбище, наполненное костями конкурентов, компаньонов, друзей, отработанных шестерок, либо ставших излишне жадными, либо излишне информированными, упрямцев из властных и силовых структур, пытавшихся встать на пути этого роста, глупых журналистиков, надеявшихся что-то разнюхать сенсации ради, вместо того, чтоб возвеличивать тех, кто их кормит и многих-многих других, в том числе и совершенно случайных людей.

Миша Элькинд – старинный Пашин друг и компаньон тоже очень хотел стать сверхбогатым. Но, у него был «бзик» – он был слишком жадным… и слишком жестоким. Разговаривая с человеком, он по-дружески улыбался, не важничал, не понтовал, в общем, казался в доску своим, понимающим все трудности партнера чуваком, но буквально минуту спустя, после ухода посетителя, он мог поставить перед кем надо задачу уничтожить этого человека. Уничтожить так, чтоб его бизнес стал бизнесом Миши Элькинда.

Паша поначалу, как и все окружающие, принимал эти правила игры, поскольку других в этой стране еще просто не было. Но, позже, когда компаньоны реально разбогатели, Миша начал реализовывать сразу две стратегические задачи, которые он ставил уже не перед кампанией, а перед собой лично. И задачи эти формулировались очень просто. Первая – прибрать компанию и все, что находится в сфере ее интересов исключительно к своим рукам. И вторая – попутно с решением первой задачи навсегда избавиться от всего, что могло в той или иной форме компрометировать его  «деловую репутацию». Особенно это касалось всех тех, кто знал, как именно Миша поднимался, по чьим трупам шел и через кого перешагивал. А в сумме, это означало тихую войну, которую Миша заварил с целью заставить всех насмерть перегрызться между собой, выжить, и стать единственным победителем, да еще и с чистыми руками.

Вот поэтому-то, Паша Болотов сегодня должен был навсегда исчезнуть с горизонта Миши Элькинда.

Он знал, что его везли убивать. Не знал только, какой антураж к этому действу был заранее приготовлен, поскольку смерть разыскиваемого и налоговой полицией, и ОБЭП, и убойным отделом Павла Болотова должна была положить конец всем тем грязным делам, что повесил на него дальновидный Миша Элькинд.

Как и при каких обстоятельствах его кончат, Паша узнать не успел, поскольку зима в этом году в Москве выдалась на удивление лютая. Такая, каких еще не видели напокупавшие недвижимости в первопрестольной ее нынешние «хозяева». Эти «москвичи» – в основном откуда-то с периферийных югов бывшего СССР, наверняка даже понятия не имели, что такое ­ 32 градуса ниже нуля.

Тем не менее, уже не новый, и главное, совсем неприметный, стального цвета «Форд-Эксплорер», в который затолкали Пашу и зажали на заднем сиденье между двух громил поначалу вез их довольно лихо какими-то путанными переулками старой Москвы подальше от ее легендарных пробок.

Но, мороз взял свое и, не выдержавший нагрузки работающего на всю катушку климатизатора (явно не рассчитанного на тридцатиградусные морозы), генератор машины сдох. Фары, печально мигнув, погасли и очередной двор с давно перегоревшими лампочками на покрытых пушистым инеем фонарных столбах, ласково принял громоздкое американское авто правым передним колесом в проломившийся канализационный люк. Старый-престарый чугун, ставший от мороза особо хрупким, не стал церемониться с дорогой, когда-то, игрушкой и, хрустнув, ухнул вниз, словно веточный настил под тушей мамонта. Снизу раздался протестующий мат бомжей, испарившихся от лютого рыка с трудом выбравшегося на свежий воздух качка Вовчика.

Пока водила, чертыхаясь, мудрил в сложной начинке внедорожника, зажавшие Пашу на заднем сиденье амбалы, велев ему сидеть смирно, решили «на спор» вытолкнуть «Эксплорер» из канализационного люка. Но умишка им явно недоставало, чтоб оценить вес машины, к тому же предусмотрительно поставленной водилой на ручной тормоз.

Они долго пыхтели, но получалось у них разве что чуть согреться. На улице и впрямь было явно за минус 30 и руки примерзали к обжигающе ледяному железу даже сквозь теплые перчатки.

Малость притомившись, но, тем не менее, не желая сдаваться, засидевшиеся в тесном салоне машины «шкафы» «попросили» Пашу помочь. Тот, будучи человеком воспитанным и к своим сорока двум, к тому же отлично натренированным (тренажерный зал, бассейн и прочие спортивные утехи богатых людей он использовал в полной мере) отказать верзилам конечно не смог. Тем не менее, и втроем они вытолкнуть машину не сумели.

И только когда отключивший всю «периферию» никчемных наворотов, водитель сумел-таки завести мотор, снялся с «ручника» и включил заднюю передачу, общие усилия увенчались-таки успехом. «Эксплорер» рванув всем своим полным приводом, лихо вырвался из капкана и освободившейся дырой канализационного колодца не преминул воспользоваться приговоренный Паша.

Ни секунды не раздумывая, он сиганул в черную бездну, поскольку это наверняка был его единственный шанс. Остановить его никто просто не успел.

Приземление не обремененного жировыми отложениями, да еще умело сгруппированного тела оказалось неожиданно приятным. Несколько водопроводных и кое-как заизолированных теплотрассных труб оказавшихся всего в паре метров под люком, были застелены дощатым щитом (как его сюда умудрились затащить?), в виде складского поддона, поверх которого валялись несколько жуткого вида вонючих, истасканных фуфаек.

Паша, не долго думая, метнулся к ближайшей бетонной трубе, но каким-то чутьем заставил себя напоследок просто сдернуть щит с места, насколько позволяли размеры колодца.

Едва он нырнул в метрового диаметра трубу коллектора, как сзади раздался грохот обрушившегося вниз, прямо на стальные трубы, весьма увесистого тела и послышался отвратительный хруст ломающихся костей, перешедший в яростный, матерный вой.

Паша даже позлорадствовать толком не успел, углубившись во мрак знаменитых московских подземелий.

Он яростно скакал по осклизлым трубам, задерживая дыхание, продирался сквозь вонючий и густой туман водяного пара, где из дырявых труб яростно шипя, хлестал кипяток, обжигал руки, цеплялся одеждой за торчащие штоки ржавой арматуры каких-то задвижек, то и дело соскальзывал ногами, рискую поломать их и остаться здесь умирать.

Но, до этого, слава богу, не дошло. Набивая синяки и шишки, Паша мчался по подземным коммуникациям Москвы в максимально возможном темпе до абсолютно полного изнеможения. После чего падал и, не слыша абсолютно ничего кроме собственного свистящего дыхания и, бешено колотящегося сердца, замирал на какое-то время. Но, едва ему лишь казалось, что позади что-то толи движется, толи кто-то разговаривает, он вскакивал и рвался вперед до следующей полной потери сил.

Сколько так продолжалось – неизвестно. Гнался ли за ним кто-нибудь – тоже. Но, его остановки становились все чаще, все более продолжительнее и места он уже начал выбирать почище и посуше.

Хотя, в полной темноте он мог делать это исключительно на ощупь. Кончилось тем, что в очередной раз, крутнувшись в поисках более сухого места, Паша понял, что абсолютно потерял ощущение направления.

Куда идти дальше, он даже предположить теперь не мог. Вокруг него были мрак, шипенье и журчанье в трубах – часть которых, на ощупь была ледяной, а часть обжигающе горячей. Стены, пол, потолок – сплошь покрыты пушистой изморозью и пучились ледяными сталактитами и сталагмитами. Воздух был наполнен еще не успевшей превратиться в иней сыростью, и только теперь, Паша начал ощущать стоящий вокруг смрад.

Не сильно, но навязчиво воняло, казалось, всеми мерзостями, что есть на свете сразу. Грязными водяными испарениями, ржавчиной, плесенью, дерьмом, ссаньем и всякой дохлятиной. Было страшно холодно, но все же не настолько, чтоб надежно сковать всю эту вонь.

Отдышавшись незнаемо сколько, Паша начал беспокоиться. И это беспокойство было двояким. Во-первых, он совершенно не знал, как теперь выбираться из этого подземного лабиринта. А во-вторых, даже выбравшись из него, он совершенно не представлял, куда вообще податься, не имея ни денег, ни документов, ни даже мобильника. Кроме того, на всех мыслимых адресах знакомых, его наверняка будут ждать… точнее, наверняка уже ждут. Но и подыхать сидя тут, в дерьме, было просто невыносимо. И главное, что его теперь донимало – жуткий холод. Его цивильные костюм и пальто были не только безнадежно изорваны и изгажены, они к тому же еще и промокли почти насквозь и замерзать Паша начал абсолютно.

Решив, что двигаться все равно надо – если и не выйти куда-нибудь, то хотя бы согреться, Паша двинулся абсолютно наугад, нащупывая дорогу и время от времени трогая свод над головой, логично полагая, что тот канализационный люк наверняка в Москве не один.

Бродил он долго. Очень долго. Наверное, целые сутки – как ему казалось, поскольку вместе с ощущением направления ушло и ощущение времени. Только теперь, Паша начал понимать, что подземная, по настоящему андергаундная Москва вовсе не миф, а диггеры, которые живут этим миром,  исследователи достойные не меньшего уважения, чем Кусто со своим никому не нужным навязчивым любопытством ко всему морскому.

Московские подземелья удивляли не только своими размерами, но и своим разнообразием. Узкие бетонные трубы сменялись здоровенными, выложенными кирпичом штольнями. Развилкам и развязкам не было числа, а путь наверх, ему встретился пока что только один.

Узрев странно мигающее, более светлое пятно во тьме и, рванув к нему, Паша остановился под решетчатой чугуниной люка ливневой канализации, по которому то и дело чиркали ближним светом фары машин. Здесь не было труб и было просто чудовищно холодно. Ржавые скобы, по которым можно было вскарабкаться наверх, совершенно обледенели и, попробовав их лишь на ощупь, Паша судорожно отдернул руку – пальцы намертво прилипали к обжигающе студеному металлу.

Скинув свое модельное пальтишко, купленное за бешенные деньги в модном столичном бутике, Паша сбросил вслед за ним и пиджачок.  Оторвать от пиджака один из рукавов проблемы не составило. Стремительно натянув обратно все остальное, Паша попытался разорвать рукав поперек на две половинки. Вместо этого, рукав криво разошелся вдоль одновременно по шву и еще раз, уже в вольном стиле, на две не совсем равные половины.

Паша выругался и принялся наматывать ткань на обледенелые скобы ведущие вверх.

Так, переодевая одну ступень за другой. Паша поднялся до самого верха. Там, его ждало первое разочарование. Столь милый и желанный звук дорожного движения оказался настоящим сонмом мчащихся авто, равнодушно прущих по какой-то оживленной улице. То и дело слишком сильно прижимающиеся к обочине машины прокатывались колесами по решетчатой люковине из под которой, на свет, с тоской узника взирал Паша Болотов.

Второе разочарование ждало Пашу, когда он из чистого любопытства попытался чуть приподнять крышку. Здоровенная чугунина абсолютно никак не отреагировала на эту попытку. Толи люковину перевело от мороза, намертво заклинив крышку, толи она просто вмерзла в нее. Хотя, кто знает, может она вовсе и не чугунная, а самая что ни наесть стальная, и ее просто приварил намертво какой-нибудь умник…

Запаниковав на миг, Паша принялся колотиться в решетку, рыча от отчаяния и усталости, но очень быстро выбился из сил и вынужден был спуститься вниз.

А машины тем временем продолжали мчаться непрерывным потоком, погружая Пашу в окончательное уныние. Свобода была рядом, и искать другой люк уже не хотелось категорически. Пот быстро остыл, Паша замерз и очень устал. Он решил вернуться к спасительно теплым трубам и подождать глубокой ночи, когда поток машин иссякнет, а по дороге подобрать какую-нибудь железяку, чтоб было чем, потом сдвинуть люк с места.

Неуклюже устраиваясь между труб, Паша вдруг услышал голоса. Первой мыслью было бежать. Но, замерев на миг, он уловил лишь старческое ворчание на зиму, холодную настолько, что народ совсем перестал пить пиво и сеять вокруг себя столь необходимые для выживания бомжей бутылки, которому вторил еще более странный не поймешь толи мужской, толи женский голос о целой компании бомжей, насмерть замерзших где-то «буквально в трех кварталах» отсюда, и какие достойные то были люди.

Паша с неожиданной для самого себя стремительностью рванул на звук и едва не налетел на трех едва различимых во мраке субъектов.

Первый казался совсем старым, в драных ватниках, обглоданной молью, облезлой ушанке и битых перебитых кирзовых сапожищах огромного размера, из-за голенищ которых торчали уголки грязных толстенных портянок. Ну, натуральный деревенский сторож-пенсионер. Дробовика только не хватает. Воняло от мужика просто невыносимо давно немытым телом и кислятиной очевидно сто лет не стираного шмотья. Счастье что сейчас зима и эта вонь, во многом нейтрализуется морозом.

Спутниками старика были странный лохматый тип в драном и сильно потасканном комбинезоне навроде альпинистского, поверх которого был еще напялен старый безразмерный пуховик. На ногах самые настоящие валенки, зачехленные кое-где прорванными «чунями» химзащиты.

Третьим персонажем была скорее всего дама. В длинном как пальто, совершенно истаскавшемся пуховике, поверх которого была напялена теплая рабочая фуфайка. Голова дамы пряталась под тонкой китайской шапкой-ушанкой детского образца, прямо на которую был навернут толстый платок, отдаленно напоминающий пуховый.

На ногах дамы, ниже раздутых от каких-то поддевок, толстенных спортивных штанов красовались относительно новые армейские ботинки явно слишком большого для нее размера.

Шедший впереди старик нес на палке перекинутую за спину типично бомжевскую сумку приличных размеров. Мужик – его спутник едва пер какой-то клетчатый клеёнчатый баул похожий на те, что бытуют у базарных торгашей челночников. Баба, чертыхаясь, тащила обычный рюкзак, присобаченный к двухколесной чемоданной тележке.

Увидев замызганного и ободранного мужика в остатках когда-то цивильного, но явно не по погоде хлипкого костюмчика, бомж помоложе, опустил свой баул и, развернувшись к нему все корпусом хрипло спросил:

– Деньги есть?

Паша судорожно похлопал себя по карманам и извлек на свет божий лишь две пятисотрублевые купюры, за которыми последовала еще одна – стодолларовая – мелочь, почему-то не осевшая в потерянном навсегда солидном бумажнике.

– Давай сюда. – Жадно провозгласил бомж, оставляя свой баул и делая шаг к Паше.

– Если выведете меня наверх. – Сжал деньги в кулаке Паша, принимая боевую стойку. Но, боя бомж принимать вовсе не собирался. Его взгляд поскучнел, и баул вновь приподнялся над стылым, грязным полом.

– Ты что, в люк провалился? – Спросила дама-бомж.

– Типа того.

– Иди за нами, по дороге покажем, где можно наверх выбраться. Но, ты уж с денежками нас не обмани. – Проскрипел старик.

Глава 2.

Выход наверх оказался в бетонной коробке очередного колодца с коллектором, от которого расходились в разные стороны многочисленные трубы отопления. На каждой стоял свой вентиль – задвижка и благодаря тому, что задвижки были напрочь лишены теплоизоляции, в бетонной коробке было относительно тепло. Здесь явно жил целый клан бомжей. На трубах настелены доски, поверх досок и на стенах – картон из разобранных коробок для бытовой техники. По углам – несколько старых ватников, среди которых явно кто-то спал.

Трое бомжей разложили свои сумки и деловито расселись подле них.

Тот, что помоложе, свернувшись явно устроился поспать. Баба утянулась куда-то во мрак и только старик остался подле Паши.

– Вон выход, люк наверху, видишь? Вот только куда же ты пойдешь, в этакой-то одежонке. Околеешь моментально. Ночью обещали до минус тридцати двух. И такси тебя ни одно не возьмет. Поистрепался, поиспачкался. Может позвонить кому хочешь? Друзья какие-нибудь у тебя ведь должны быть? Ватничек я тебе дам, и сиди тут – жди, грейся. Васенька, – обратился старик в сторону кучи тряпья в углу, – Дай человеку свой мобильничек.

– Заблокировали его, суки. – Довольно резво, хотя и с трагическими нотками в голосе отозвалась куча тряпья. – Теперь только сдать его Михалычу. Может подкинет чего на хлебушек.

– Вот жизнь, – покачал головой старый бомж. – Не успеет человек телефончик найти, порадоваться, со старыми друзьями поговорить, а его тут же блокируют….

– А можно, я у вас, тут, пока перекантуюсь? – Осторожно спросил Паша, протягивая старику деньги.

– Видать в бегах ты, дружок? – Уверенно определил старый. – Многие до тебя проваливались, но только беглые просились перекантоваться с бомжиками.

– А если и так. Прогоните?

– Мы никого не прогоняем. И стукачей в нашей… общине нет. Нам что? Места хватит. Хоть всю жизнь живи, если человек хороший…

– Смеешься старик? – Вспомнив, где уже слышал эту фразу, набычился Паша.

– Не смеюсь. Все мы когда-то людьми были… И в душе ими же остались. По большинству… На вот, оденься. А то и вправду окочуришься. Возись потом с тобой… Ночью еще холоднее будет.

– Так уж почти ночь.

– Настоящая ночь придет к утру. Сам увидишь.

Паша напялил на себя какие-то вонючие, на вид явно блохастые ватники и, морщась от омерзения, съежился в углу.

Разбудили Пашу затекшие чресла и запах еды. Размявшись, он еще сильнее почувствовал голод и принялся оглядываться по сторонам.

В центре коллектора, где горела толи свеча, толи керосинка, кружком расселись человек шесть бомжей. Старый тут явно верховодил. Увидев привлеченное запахом еды Пашино лицо, старик молча указал ему место среди других бомжей и когда Паша втиснулся в круг, протянул ему оббитую металлическую кружку с прозрачной жидкостью. Нюхнув, Паша понял, что не ошибся и, забыв о свойственной ему брезгливости, сделал большой глоток. Едва разведенный спирт отдавал чем-то посторонним, но приятно обжег полость рта, пищевод и огнем растекся по желудку. Ища чем закусить, Паша дернул рукой, вопросительно смотря на старика.

Тот, засмеялся.

– Первая для сугрева, без закуси. На тощак-то, лучше по мозгам дает. Подожди малость.

Из доступной ему прессы, Паша знал, что жизнь бомжа довольно непродолжительна, поскольку свою горькую долю эти люди щедро приправляют алкоголем и замещающей его всевозможной химией. Однако, минут через десять, с горячего коллектора сняли две здоровенные банки с армейской тушенкой. Раздали черный хлеб. В пластиковые стаканчики разлили «ханьку». На середину импровизированного стола вывалили совершенно неожиданные «разносолы», толи подобранные из мусорных баков возле жилых домов, толи добытые из отходов общепита. В общем, по общему мнению, ужин удался.

Ели преимущественно молча. Однако, к концу трапезы, Паша уже знал имена всех «сожителей». Старика звали просто Стариком и ничего удивительного в этом, конечно не было. Его более молодого спутника все называли Гришкой, а спутницу Танюшкой.

Из остальных троих, Паша успел узнать только Василия, которого старик и Танюшка называли Васенькой, а все прочие Васяткой. Это и впрямь был Васятка. Когда-то прежде, очевидно плотного сложения, а теперь просто рыхлый, при этом, ни на грамм ни физической силы, ни воли, ни мужественности как таковой. Нытик по жизни, к тому же с заметным нервным тиком на лице, явно усугубляющимся от действия спиртного. Таких чудиков обычно сильно обижают в суровых мужских компаниях, в армейской или уголовной среде.

Но самым интересным субъектом был длинный всклокоченный тип, еще довольно молодой, со вполне интеллигентскими манерами, которого все называли то Игорь Борисыч, то доцент, по обстоятельствам. С давно запущенной бородой в старомодных, надтреснутых очках, он попеременно, то погружался в мрачное молчание, то презрительно морщился оглядывая «компаньонов», то вдруг снисходил до них, объясняя суть того или иного явления абсолютно по любой тематике. С ним не спорили. Но, и не слишком жаловали как нудного всезнайку.

Последним жильцом коллектора, был двенадцатилетний пацан-беспризорник Санька. Точнее, сначала Паша подумал, что пацан, но когда Васятка в сердцах назвал его мелкой сученкой, Паша понял, что вообще-то это девочка. Так оно и было.

Ели и пили ханьку все, включая малолетнюю Саньку. Не жадничали и голодающими, кое как перебивающимися бомжами жители коллектора не выглядели. Да и вид у них был отнюдь не обреченный. Чувствуется, что люди просто жили своей жизнью. Не доживали сжигая ее поганым алкоголем и дешевой наркотой, а именно жили. Может быть, там, в себе, внутри, еще на что-то надеясь?

Вот только холодно было очень. «Очень странные бомжи». – Сделал для себя вывод Паша. Впрочем, о настоящей жизни бомжей он понятия никакого не имел и судил исходя из вполне обывательских понятий, которые мазали их всех одним цветом, что неверно по определению, ведь все люди разные.

Когда с поздним ужином, завершившемся наваристым чифирьком было покончено, старик погасил единственную свечу и все завалились спать сытые и чуть пьяные (по Пашиным прикидкам, выпили они бутылки две в водочном эквиваленте на всех).

А к утру, Паша задубел. В прямом смысле слова. Он просто застыл от холода. Не спасали ни ватник, ни толстый слой картона, ни горячий коллектор. От холода, бетонная коробка начала буквально промерзать.

Железобетонные стенки покрылись инеем и заледенели. Картон начал отсыревать и мерзнуть одновременно.

Пашу буквально колотило от холода. Спросонья он попытался сперва зарыться в тряпье и чуть подсогревшись еще поспать. Но, холод мучил и спать не давал. Попытавшись размяться, он услышал о себе много нового и нелицеприятного изо всех углов их коллекторного бункера. Впрочем, население коллектора спало как раз не по углам, а тесно сгрудилось вокруг собственно горячего коллектора, где явно прозевавшему этот важный нюанс Паше места уже не хватило.

Наконец, не выдержав, Паша поднялся и на негнущихся, застывших ногах почти на ощупь подобрался к безмятежно спящему Старику.

– С-старик-к. – Выбивая зубами звонкую дробь обратился к нему Паша. – Плесни «ханьки», з-замерз-заю н-на хер, ей богу.

– Вот такое хуевое утро. – Как ни в чем не бывало, понимающе кивнул Старик. – Это с непривычки. Да и в самом деле холодища редкостная…

Тут же на свет всплыла уже знакомая Паше кружка с побитой эмалью и жидкий огонь заструился по телу.

– Оно, конечно, греет, – заметил при этом Старик, – но, вот обувка твоя… смотри, ноги не поморозь.

– Д-да я их уже н-не чувствую. – Сознался Паша.

– Верно. – Сочувственно вздохнув, согласился Старик. – Скидавай штиблеты, растирай свои лапы, пока чувствительность не вернется  и запаковывай их покамест в ватник, что ли…

Еще одна порция ханьки привела Пашу в относительный порядок. Ноги, он тоже разогрел, упаковал, как ему велели и, разомлев, даже опять сумел погрузиться в сон.

Проснулся он, когда уже вся компания собиралась обедать. Примерно тем же, чем накануне ужинали.

– Сегодня холодина жуткая. Никто никуда не пойдет. – Провозгласил Старик. – Незачем за зря мучиться.

– А куда же они могли пойти? – с недоумением спросил Паша.

– На добычу. Кушать-то на что-то надо. Бутылки, банки алюминиевые и еще кое что… Хлеб свой мы честно добываем. Но, сейчас не до того. Мороз немилосердный. Ни банок, ни бутылок. А если и есть, то мало. Не стоит того, чтоб ради них морозиться.

– Что ж вы есть то будете? Морозы может неделю простоят, а то и больше.

– Да много ли нам надо? В загашнике кое-что имеется. Да и на твои деньги можно не один день протянуть.

Через два дня, Старик пошел наверх, менять Пашины баксы. Принес как обычно черного хлеба, тушенки и привел какого-то едва живого полузамерзшего типа. На «новичка» никто не обратил внимания, поскольку случилось нечто более прискорбное – ханька кончилась, а Старик из-за «обморозка» не успел пополнить ее запасы. Гришка долго бухтел, что старик зажал денег на выпивку, но ничего изменить уже не мог. Ему почему-то не доверяли, и отпускать с последними деньгами за ханькой не рискнули, хотя тот долго и нудно набивался в гонцы.

Паша и Танюшка помогли Старику привести бедолагу в чувства. Это был очень странный субъект. В обширном, но линялом и сильно побитом молью караульном тулупе, под которым было только какое-то совсем уж странное исподнее белье как в исторических фильмах про довоенную деревню. Но, как ни странно белье чистое. И сам незнакомец выглядел уж больно чисто и вообще, веяло от него каким-то очень уж необычным теплом. Даже взгляд грел.

– Ты знаешь его? – Спросил Паша.

Старик кивнул и сокрушенно покачал головой:

– Его называют Блаженным и среди бомжей почитают как святого. Встретить Блаженного – к удаче. Но, давненько его не было видно. Поговаривали, запинали мол, Блаженного какие-то подонки… Люди видели его полусгрызенный крысами труп… Но, поди ж ты – живехонек! – старик обвел рукой своих сожителей – Эти молодые все, куда им знать про Блаженного.

– Еще одного едока притащил. – Буркнул в ответ хмурый Гришка.

– Идиот. – Весьма живо откликнулся Старик. – Радоваться надо. Теперь мы не будем голодать, и выпить всегда будет чего…

– Это как же? – Спросила, вынырну из-под руки старика Сашка.

– Не поймете вы… – Выдохнул старик, обращавшийся с Блаженным с величайшим почтением. – Говорю же вам, дуракам – это сам святой покровитель всех бомжей.

– А чего же он, один, да едва живой, если святой? – поинтересовался Игорь Борисович.

– Так осчастливил он всех, кто с ним был и достоин того оказался. Вот остался поди один одинешенек. А зимой одному выживать ох как трудно. – Как идиотам, терпеливо объяснил Старик.

– Посмотрим, что за птица. – Скривился Гришка.

Старик тем временем достал откуда-то непочатую бутылку самой что ни на есть водки и принялся растирать ею окоченевшие конечности Блаженного.

Григорий от такого кощунства едва не поперхнулся, а Паша, от нечего делать во всем продолжал помогать Старику. На минуту отвлекшись от трудов своих праведных, он с удивлением осознал, что Игорь Борисович, словно речь идет о чем-то простом и домашнем объяснял любопытной Сашке основы общей теории относительности, а Васятка, время от времени вставлял свои комментарии, изобилующие весьма точными примерами на бытовом уровне приправляя их непечатными выражениями, отчего рассказ получался живым и увлекательным.

Танюшка разогрев на коллекторе очередную банку тушенки слила жирный бульон в эмалированную кружку и принялась поить из нее Блаженного. Тот жадно прихлебывал, обжигался и не переставал благодарить всех окружающих. От его слов, Паша совсем перестал ощущать постоянно и безумно мучавший его холод.

К вечеру, когда, Блаженный совсем пришел в себя и вся честная компания, сжавшись в тесный круг, уселась трапезничать, Васятка поставил в середину круга горячую тушенку, а Старик разломил и передал каждому хлеб, Блаженный, явно жмурясь от удовольствия, изрек:

– Да прибудет с вами мир, и пребудет благодать в мире…

После этих слов, Старик почему-то поцеловал Блаженному руку и вытащил на свет божий пятилитровую пластиковую баклагу, в которой обычно хранили воду.

Сейчас, вода в баклаге имела явно пурпурный оттенок и, когда старик наполнил все пластмассовые стаканчики, Паша с удивлением обнаружил, что это вино. И не простое, а изумительного вкуса, правда, явно разбавленное водой и к тому же подогретое и приправленное гвоздикой, корицей и еще какими-то специями.

– Что за чудеса! – воскликнул Игорь Борисович.

– А водой-то зачем… – обалдело пробормотал Гришка.

– Ибо, не пьянства ради, а токмо здоровья для! – Строго подняв указательный палец, провозгласил Блаженный.

– Так он чудеса творить умеет? – спросил Паша.

– Умею, еще кой чего, Павел Николаевич. – Сам, за старика ответил Блаженный, скромно потупив взор.

– Чудотворец, и при этом – бомж?

– Много ли надо человеку, душа которого не материального, а духовного богатства алчет?

– Но ведь и жить по-свински гнусно…

– Только живя с наиболее падшими, понимаешь всю глубину пропасти.

– Ну, некоторые богатеи в моральном смысле пали куда глубже всех нас. – Довольно жестко заметил Игорь Борисович.

– Истинно. – Кивнул Блаженный. – Но я имел в виду падение не моральное, а именно уровня комфорта в физическом плане, поскольку эти люди нуждаются в моей помощи в первую очередь.

– А судьба богатых грешников вас не волнует?

– А чего мне за них волноваться? У них есть все… чтоб осознать свое грехопадение и покаяться. Успеют – спасутся. Нет – тем хуже для них. Верно, Павел Николаевич?

– Я уже во всем раскаялся…

– Так ли?

– А что еще остается человеку, потерявшему все?

– Все здесь присутствующие люди могут сказать о себе тоже самое. Каждый из них потерял все, что имел.

– И что?

– Только в тебе Паша, не наблюдаю я смирения, за кое любит людей господь…

– Он, вместо того, чтоб абстрактно любить всех, лучше осчастливил бы каждого персонально…

– Это физически невозможно. – Заметил Игорь Борисович. – Поскольку само понятие счастья – абстрактное. Вот отморозили бы вы себе ноги – то время когда они у вас были, вы бы за счастье почитали.

– Истинно Игорь Борисович! – Улыбнулся Блаженный. – Счастье, это понятие не материальное, а сугубо эмоциональное.

– И поэтому какой-нибудь вечно улыбающийся идиот, у которого за душой ровным счетом ничего нет, счастливее любого миллионера? – Проворчал Гришка.

– Идиот – тоже понятие крайне субъективное. – Тяжело вздохнув, хмуро ответил за Блаженного Игорь Борисович.

Блаженный понимающе кивнул:

– Вы добрый человек, Игорь. Вернитесь домой. Они больше так не поступят, и всегда будут любить вас.

Доцент странно заморгал и вдруг начал торопливо собираться куда-то.

– Сашеньку, если можно, с собой возьмите. Ведь она всегда вам нравилась и напоминала вашу Ольгу пятилетней давности… Она девочка хорошая и негоже ей пропадать тут… Дома ее и приласкают, и обогреют, и с Ольгой они очень хорошо поладят…

– Я, даже не знаю… – лепетал бледный Доцент.

– Делай, что тебе говорят. – Яростно зашипел Старик. – Все так и будет! Так и будет! Даже не сомневайся…

– А если его опять добрые родственники в дурдом отправят? – Злобно хихикнул Гришка.

– Гришенька, ты же не злой малый. И тебе здесь вообще-то тоже не место. Но, твое время еще не приспело. Ты еще не покаялся. Так что – заткнись падла. И налей-ка старик нам еще по чуть-чуть…

Блаженный почти нежно погладил рукой раскаленный бок отопительного коллектора, в котором клокотало несущееся под давлением в дома москвичей тепло, и пробормотал:

– Спасибо тебе, дружок… сколько душ ты спас… И еще спасешь.

– Что-то с ним не так? – Осторожно осведомился Старик, жадно ловивший любое движение, любое слово Блаженного.

– Холодно нынче на Москве. Большие люди хотят больше тепла. А этот старичок, тебе, поди, ровесник. Рвануло бы его этой ночью. И в живых из вашей коммуны остался бы только Паша…

Челюсть старика медленно отделилась и он, сразу прибавивший несколько лет, грузно опустился на устланный картоном пол.

– Ох, Господи, гость Блаженный… – прошептала Танюшка. – Да неужто и мне ты грех можешь отпустить?

– Слишком велик твой грех Таня. Покаешься до нашей следующей встречи – отпущу с миром.

Татьяна, тихо роняя слезы, забилась в дальний угол коллектора.

– Вы чё, совсем долбанулись? – Яростно взревел Григорий. – Кто это вообще такой? Лапшу тут на уши всем вешает, а вы на фокус с поганым, разбодяженным пойлом купились!

– Гришенька, ну не сердись ты так. Я же попросил тебя заткнуться, а ты не послушался. Так что, пеняй-ка на себя…

В тот же миг Гришка замолчал. По-настоящему. Он стал немым. Абсолютно.

Старик перекатился с задницы на колени и стал молиться. Не за себя просил. За Гришку окаянного.

– Как был ты Вадим Геннадьевич сукой лицемерной, так и остался. – Скривился Блаженный. – Просишь за этого дурака, а в мыслях – надеешься свой кусок получить за бескорыстие показное.

Но, хоть и корыстный ты человек и ум у тебя изощренный, но помирать ты никого не бросал и помощь всем готов и вправду оказать. Правда, опять-таки в надежде, что за это тебе сторицей воздастся… так?

– Так. – Упавшим голосом покаянно выдохнул Старик. И только сейчас, Паша увидел, какой он на самом деле старый…

– Наказал тебя господь по грехам твоим… каешься. Честно. Но, корыстно. Как привык все делать в этом мире. Честно, но корыстно. Добрый ты человек. И всегда готов последнюю рубашку от себя отдать… если когда-нибудь двумя вознаградится тебе.

– Да разве не о том талдычит вся христианская добродетель?

– И о том, и не о том. Но что первичное? Да и разве она так уж во всем и безошибочна? И разве в ней хоть раз упоминается про прямой расчет?

– Прости, Блаженный! Ты ж за всех нас перед богом в ответе, так самый ли я худший и не достоин ли хоть малого воздаяния? – По щекам старика и впрямь катились слезы.

– Да кто ж дерзнет порицать тебя как худшего? Но и в стремлении к высшему у тебя путь долгий…

– Стало быть, до последних дней мне тут каяться…

– Успокойся добрый старик. Прощены тебе грехи твои. Хочешь – доживай тут, хочешь – в мир поднимись… Прощен. Но, сколько убогих ты пригрел, не дал погибнуть? Кто о них озаботится, если уйдешь ты?

– Я позабочусь… – Пробормотал старик, глотая слезы… – Позабочусь.

– Хороший ответ. И, вижу, как тяжело дались тебе эти слова. Но, смирение – это долгий путь и трудный подвиг. Суждено ли идти по нему весь остаток жизни, либо вскорости изменится жизнь твоя – одному богу ведомо.

– Да будет так! – Выдохнул, просветлев лицом старик.

– Эй, Блаженный! А что там, насчет меня? – Осторожно спросил Васятка из своего угла.

– Брось красть, для начала. Не твое это ремесло. Побьют. А там увидим. Молод ты еще и глуп. Жизнь тебя малость приложила, а ты и забился в нору, руки опустил. Нельзя так.

– Что же. И на том спасибочки.

– Вот с тобой, Паша, что делать, ума не приложу. Всю жизнь ты думал одно, а делал совсем другое. Думал, как всех людей счастливее сделать, экономикой занимался, в политику совался, а на деле, твои дружки под себя только гребли и тобой же прикрывались. Остался ты Паша в дураках, и стоило бы тебя так и оставить, для науки. Но, умный ты человек и добрый, и времени мало тебе судьба оставила…

– Это как же?

– А не перебивай. Мало Паша таких людей на этой планете как ты… Кабы все были такими умными и добрыми… Но. Нельзя быть таким сейчас. Сожрут. Тебя вот сожрали…

– Так почему Господь допускает это!?

– Чудак человек! Да вся ваша тутошняя жизнь – всего лишь лакмусова бумажка, чтоб души ваши проверить – не гнилье ли? И воздастся еще каждому, по делам его. Не сомневайся…

– И миллионы тех, в газовых камерах удушенных, тоже господь испытывал? Не жестоко ли испытание? Там ведь и детишки малые были…

– Это, не твоего ума дело! – Гневно воскликнул Блаженный. – Ишь умники… Каждый судить норовит… Содом и Гоморру развращенные стер… так там же безвинные детишки были… И их-то до сих пор поминают. Потопом упрекают… А сами – однополые браки им подавай… весь мир в Содом превратили… Лицемеры… Скоро право на убийство посредством аборта для них синонимом свободы станет. Ублюдки. Баб своих, паскудниц обленившихся, совсем распустили… сами до последних ничтожеств в мыслях и поступках докатились… Быть концу света! Непременно быть! Надоели все… Выродки. Одни выродки остались на этой планете…

Блаженного трясло, корчило в судорогах и он, явно уже не контролировал что говорит. Старик бросился к ногам блаженного, обнял его колени и недюжинной силой заставил опуститься на не бог весть откуда взявшуюся лежанку заваленную каким-то шмотьем.

Минуту спустя, Блаженный уже спал, подергивая время от времени конечностями, очевидно еще не совсем отойдя от своего припадка.

– Дурак! – Шипел на Пашу Старик. – Разве же так можно! Это же Блаженный! Для него Господь непогрешим! Семена сомнения убивают его! Никогда не делай так больше. Никогда!

Глава 3.

Проснулся Паша и сразу отпрянул. Прямо перед его глазами в теплом и мягком свете сразу нескольких ароматно пахнущих свечей маячил невесть откуда взявшийся кристально чистый граненый стакан с вином, от которого поднимался ароматный парок.

Протягивавший Паше стакан Блаженный сидел рядышком и словно уже долгое время только и ждал, когда Паша проснется. Так и ждал с наполненным до краев стаканом в протянутой руке.

– Уйти я хотел. Тихо. Как обычно. Но, не смог. Случилось же такое – набрел я таки на избранного….

– Кого, кого? – Пролепетал Паша, усаживаясь и принимая стакан, оказавшийся обжигающе горячим.

– Пей, грейся. – Ответил Блаженный, откидываясь на своей лежанке. С уходом Игоря Борисовича и Сашки в бетонной коробке стало чуть посвободнее.

– Думал я, как поступить с тобою, чтоб вера твоя пошатнувшаяся укрепилась и души твоей редкостной благодать на пользу этому обреченному миру использовать…

– Что использовать? – Все еще с трудом соображал спросонья Паша.

– Понимаешь, есть в этом мире люди, которым все дается от рождения… Родители богатые, образование – все по высшему уровню. Карьера потом – без проблем. И стартовые возможности и все необходимые знакомства, и поблажки на первых порах всякие и все двери открыты… только не ленись. Остальное все само собой приложится.

Есть люди, которые сами все начинают с нуля. Им в тысячу раз сложнее. Они буквально пробивают себе дорогу.

Но, подавляющее большинство людей пробиться либо так и не смогут вовсе, либо вообще не пытаются этого сделать, считая свои способности слишком ограниченными, а характер недостаточно решительным.

– Так и есть. Ну и что?

– А то, дружок, что способных, и по-настоящему талантливых, среди них, ничуть не меньше…

– Зарывают свой талант в землю? А как же общепринятая установка что, мол, настоящий талант все равно пробьется?

– При равных стартовых условиях, дружок! Только при равных стартовых условиях. В нынешней же ситуации, таких пробившихся талантов – один на тысячу. И иначе чем просто везением, выигрышем в рулетку это не назовешь.

– Ну, пусть и что?

– Притом, что талант у каждого свой, сугубо специфический. Такой, может быть талант, что сам человек о нем в жизнь и не догадается.

Вот ты человек культурный, в университете учился, должен знать, есть писатель такой Виктор Резун…

– Это который беглый предатель, и под псевдонимом Суворов книжонки скандальные строчит?

– Да-да. Он самый. Он-то дурачок думает, будто у него талант к писательскому делу… А на самом деле это гениальнейший палач с не реализованными возможностями. В одной из своих книг, он чуть-чуть поддался искушению и слегка выплеснул часть своего зарытого в землю потенциала. Это когда он смеется над фашистами, что они для того чтоб людей миллионами уничтожать всякие дорогостоящие газовые камеры придумывали, патроны миллионами на расстрелы тратили и все равно с задачей по массовому истреблению не справлялись. Он же подкинул гениальнейшую идею – соорудить простую железную клетку побольше, набить в нее народу сколько влезет, а затем, ее просто притопить в водоемчике на энное количество минут. Вот и вся технология. Чувствуется рука гения! Действительно тупоголовые фашисты до этого не додумались.

– Так и Суворов в этом не первопроходец. Этот метод изобрели англичане. Так они на Сухом море под Архангельском, без суда и следствия, со всеми неблагонадежными элементами расправлялись, во время интервенции. Только притапливали они набитые русскими людьми здоровенные баржи. На приливе притапливали. На отливе опорожняли и заполняли по новой. Но, мы, кажется, не о том говорим?

– О том, о том. У каждого человека есть свой талант. У тебя он особенно редкий. Ты можешь… Как тебе и объяснить-то… Ты не замечал никогда, что частенько думал о том, как сделать этот мир, ну хоть чуточку лучше…

– В каком смысле?

– В самом прямом. Ну, ведь гадство вокруг. Паскудство натуральное. Ты сам господа укорял, что плохо людям живется, а он ничего не делает…

– Так я это… чисто гипотетически…

– А хочешь практически? У тебя есть талант прорваться туда, где это можно устроить… если конечно у тебя кишка не тонка и умишка хватит.

– Туда, это куда? В прошлое что ли?

– Разумеется. И не просто в прошлое, а в любую точку, где ты можешь изменить кое-что в лучшую сторону, соответственно своему разумению, конечно.

– Так я смогу Мишу Элькинда упредить?

– Фу… Паша, Паша! Я был о тебе гораздо лучшего мнения. Да использовать свой талант только на то, чтоб банально свернуть башку одному подонку до того как он твою свернет – это ж так гнусно и мелко…

– Так мне что, революцию 17 года сбегать отменить?

– А у тебя это получится? Ой, что-то я сомневаюсь. Нет, я конечно не против и могу это устроить… Но, хорошенько подумай, может быть есть времена о которых ты лучше информирован и где можешь пользы принести больше чем дурацкой путаницы?

– Я подумаю. – Пообещал Паша, окончательно убеждаясь, что блаженный явно сбрендил.

– Скажи, был в твоей жизни момент, поворотный, с которого все пошло как-то не так, как ты мечтал в детстве, юности…

– Ага. Был. – Мечтательно откликнулся Паша, блаженно закуривая. – Осень 1985 года. Когда я, вместо второго курса универа отправился в ферганскую учебку, а оттуда прямиком в солнечный Афган оказывать интернациональную помощь братскому афганскому народу.

– Вот! – воскликнул Блаженный. – Вот, то, что надо! Ты на своей собственной шкуре познал все прелести того времени. А ведь это не только Афганистан. Это Чернобыль. Это идиотская борьба с пьянством и алкоголизмом, перестройка и прочая мерзость!

– Нет уж, в эту дерьмовую политическую кашу я не хочу. – В Паше вдруг проснулся нешуточный интерес – похоже, и впрямь в нем было нечто такое, навроде тяги что-то исправить в прошлом, переделать, чтоб всем стало лучше…

– Давай начнем с того времени, когда ничего этого еще и в помине не было. До всего этого паскудства.

– И такого, о котором ты имеешь прекрасное личное представление. Это необходимо. Иначе, получится полная абстракция с непредсказуемыми последствиями.

– Отлично. Войска в Афган ввели в 1979 году. Давай начнем с самого начала спокойного семьдесят восьмого. Расцвет застоя… СССР силен как никогда, добившись ядерного паритета с США. Во всех областях Союз успешно конкурирует со всем западным миром! Вот туда хочу!

– А зачем, если все хорошо?

– Знаешь, что такое головокружение от успехов?

– Товарища Сталина цитируете?

– Московские бонзы настолько уверовали в свое могущество, что надорвали стране все жилы, пытаясь «догнать и перегнать» вовсе не в том, в чем следовало бы. Но тогда хоть был порядок. И в стране и в мире. Пренепременное условие успеха перемен, которые мы затеем.

Но, как мы это будем осуществлять?

– Да очень просто. Пьем хорошее вино, курим, думаем, обсуждаем. Надумаем что реальное – пошлем в виде безусловно обязательной к исполнению навязчивой идеи всем тем, кого это в той или иной степени касается.

– И что?

– Чудак. Мир будет меняться. История пойдет по совсем другому руслу.

– И чем все кончится? Мы поднимемся наверх и увидим совсем иной мир?

– А вот с этим, такая заминка, дружок, что даже не знаю, как тебе это объяснить…

– Ну, не темни.

– Понимаешь, партнер… Мир будет и вправду реально меняться… И твоя жизнь тоже сложится совсем по другому. И по большому счету, это будешь уже вовсе не ты.

– А, как же, я?

– В тот миг, когда время того мира нагонит наше нынешнее, а мы как бы замрем здесь, вне времени… ты просто исчезнешь. Ну, в смысле банального тела. Душа же твоя никуда не денется и отправится по вполне заслуженному адресу…

– Как в сказке. – Мрачно отозвался Паша, чувствуя, как холод пронзил все его естество. – Кощееву смерть добудешь, убьешь гада, но сам – окаменеешь.

– Хуже. Не только ты – весь этот мир, как неудачный черновик будет просто стерт, незаметно для своих обитателей растворившись в небытии. С 1978 года начнется новая история этого мира. И каждый человек, с этого момента проживет новую жизнь.

– Мне тогда было 11. Счастливое детство. Нормальная средняя школа, дающая отличное образование без всяких поборов с родителей. Летом бесплатный пионерлагерь… Вся жизнь впереди…

– Решай. Хочешь ты этого или нет? Впрочем, зачем я спрашиваю? Твой талант – реализовать эту попытку изменить мир. Ведь ты его не зароешь – верно?

– А если зарою?

– Ничего не изменится. Я уйду, и все останется на своих местах. Миша Элькинд в своих апартаментах, а ты – в канализационном коллекторе из которого уже никуда не выберешься.

Глава 4.

– Скажи, Блаженный, а кто ты собственно такой?

– Ты назвал имя.

– Блаженный? А ты часом не искуситель?

– Хорош искус – обещание, что ты сдохнешь! Был бы я нечистым, я пообещал бы в финале все блага земные…

– Пожалуй. Но, кто же ты такой, на самом деле?

– Когда-то я был человеком. Человеком, который, как и ты потерял все. После этого, мне осталось лишь служенье.

– Богу? Или наоборот?

– Несчастным, которым я помогаю снова обрести облик.

– Как Гришке? То-то он удрал при первой возможности неизвестно куда.

– Гришка пропил в этой жизни все, что мог. Пропил саму свою жизнь. Как до сих пор не отравился каким-нибудь суррогатом – ума не приложу. Видать бережет его господь. Для чего вот только? И я стараюсь, чтоб он стал лучше, был достоин…

– Лишив голоса?

– Он знает, за что караем и что должен сделать, чтоб снять с себя наказание.

– Знать и сделать – вещи не одного порядка.

– Естественно. Но, это уже его выбор. Верно?

– Ты все-таки ушел от ответа. Ну, да бог с тобой. Так с чего мы начнем? Договор какой будем составлять…?

– С кровавой подписью? Исходя из нынешних технологий, огромного народонаселения Земли и уровня морали ее обитателей, канцелярия Сатаны должна представлять собой сверхмощный сервер, а буквально в каждом офисе на Земле стоять факс и принтер с картриджами наполненными кровью. Шутка. Еще раз говорю тебе – я не Сатана и душа твоя мне ни к чему. Никакого договора не будет. И технологию я тебе уже объяснил.

Требуется информация по какому-либо вопросу – получишь. Нужно оценить результат – пожалуйста. Хоть телевизор с новостями, хоть газеты, хоть стенограмму с заседания КЦ КПСС. Все в твоем распоряжении.

– Убедил. Начнем.

– Браво! Что же – поехали! А где стаканы? Ну, за успех!

Итак. СССР. 1978 год. У власти генеральный секретарь ЦК всесильной КПСС незабвенный Леонид Ильич Брежнев.

Оценим ситуацию? Кратенько.

Страна в принципе самодостаточна. Все, что ей действительно необходимо, умеет производить и производит не только для внутреннего потребления, но и для своих многочисленных сателлитов. Валовый продукт просто колоссален. По многим показателям – самая передовая страна в мире. Более того. Динамика роста экономики – просто потрясающая.

Однако производительность труда растет медленно. Мощные социальные гарантии и уравниловка в оплате обернулись тем, что люди зачастую работают спустя рукава, качество существенно хромает и об экономии сырья никто даже не помышляет. Рост ВВП достигается за счет ввода в строй все новых производственных мощностей, и хотя количество трудовых ресурсов в стране довольно ограничено, рабочая сила используется крайне нерационально и неэффективно. По-прежнему, идет форсированная перекачка трудовых ресурсов – молодежи прежде всего, из сельского хозяйства в промышленность.

Наука – на самых передовых рубежах и только ее чудовищная закрытость мешает советским ученых регулярно отхватывать нобелевки (Например, Нобелевский комитет собирался осчастливить своей премией руководителей советских программ выведших на орбиту первый спутник и первого землянина – обе они естественно причитались Королеву). В том же 78 лауреатом Нобелевской премии по физике стал знаменитый академик Петр Леонидович Капица.

В тоже время, в таких областях, как генетика, информатика, кибернетика и некоторых других, налицо существенное отставание.

Система образования – без сомнения лучшая и самая демократичная в мире, хотя материальная база медленно, но неуклонно устаревает. В целом же высшее образование крайне неэффективно, поскольку, не платя ничего за обучение, люди в значительной массе не стремятся ни совершенствоваться в выбранной области, ни вообще заниматься ею по окончании вуза.

Здравоохранение в принципе очень даже недурственное, но забюрократизированное настолько, что людей из-за этого скоро лечить будет просто некогда. Так же наметился существенный застой в областях фармакологии и диагностики с использованием сложных приборов. Средний уровень подготовки врачей нижнего звена падает из-за недостаточной учебной практики. И все объекты здравоохранения уже испытывают недофинансирование. Пока незначительное, но уже хроническое.

Сельское хозяйство уверенно встало на путь стагнации. В то время как «центральные усадьбы» крупных колхозов постепенно превращаются в поселки городского типа, деревни начинают вымирать. Молодежь уезжает поголовно учиться, на городские предприятия, на новостройки пятилетки – на тот же БАМ, оставляя хозяйства на попеченье стареющих родителей и спивающихся от безысходности ровесников-неудачников.

Несмотря на проведенную при Хрущеве, кампанию по вовлечению в севооборот целинных земель в Казахстане, колхозное сельское хозяйство остается неэффективным. Страна уже давно сидит на игле в виде неафишируемых закупок североамериканского зерна.

Армия в организационном тупике. Заслуженные, но уже явно престарелые ветераны ВОВ, маршалы и генералы, почивая на лаврах победителей, по-прежнему готовятся к прошлой войне, терпя вокруг себя только пассивных соглашенцев и выбрасывая миллиарды на морально устаревшие вооружения и столь же устаревшие доктрины. На западные военные нововведения реагируют экстенсивным увеличением суммарной массы старых вооружений и лишь дополнениями в виде адекватных новейших вооружений. Вооруженные силы буквально стонут под тяжестью собственной громоздкости и неуклюжести.

Внутренняя политика СССР – это жесткая централизация власти, тотальный контроль за всеми сферами жизни, подавление любых форм инакомыслия плюс глобальные коррупционные схемы.

Внешняя политика экспансивна и направлена на расширение коммунистического влияния везде, где это только возможно.

Постоянно ощущая еще более активную и агрессивную империалистическую экспансию со стороны США, СССР вынужден вступать в политическое, идеологическое, а кое-где и непрямое военное противоборство. Однако, чувствуя свою беспредельную военную и экономическую мощь, Советский Союз даже не стремится с выгодой для себя уклоняться от этого расточительного противоборства.

Антагонизм СССР и США порождает недоверие, противостояние и как следствие невиданную гонку вооружений. Супердержавы с явным трудом уживаются на этой планете, но дальше будет еще хуже.

– Значит, нам надо, для начала, снизить эту угрозу, остановить гонку вооружений, а высвобожденные средства направить на повышение эффективности промышленности и сельского хозяйства, поскольку только это способно реально повысить благосостояние народа.

– Слишком обобщенно. Начнем с главного в твоем заявлении – надо сократить расходы, направлявшиеся на противостояние Западу. На армию, на поддержку союзников, на тайную борьбу за установление идеологически близких режимов по всему миру.

– Точно.

– Но, учти – уйти, бросив союзников легко – приобрести их потом заново, будет гораздо труднее.

– Политика, не опирающаяся на прямой интерес – разорительна. На кой черт нам финансировать Кубу, Анголу, Сирию, Северную Корею, Вьетнам и прочих «друзей» если абсолютно никаких экономических выгод мы от этой «дружбы» не имеем, а напротив постоянно несем колоссальные убытки, которые нам никто никогда не возместит? Мы же можем сэкономить на этом просто фантастические деньжищи.

– И в итоге, окажемся в тугом враждебном кольце.

– Разве не ты сказал, что мы самодостаточны?

– Так-то оно так….

– Значит. Первая установка. Пока – вполне безобидная. До 31 декабря старательно выполняем все запланированные на этот год «сомнительные» финансовые обязательства. Со следующего года, полностью сворачиваем финансирование всех левацких течений в странах третьего мира. Я имею в виду тех, что ведут «национально-освободительную борьбу» с законными правительствами своих стран. На первый год этого думаю достаточно.

В дальнейшем, начнем сворачивать «братскую» помощь вообще всем странам третьего мира. Слопают их америкосы – ради бога. Пусть тратятся на вновь приобретенных неофитов вселенской демократии, разбирая их дрязги и увязая в их проблемах. А нам пока и стран с четкой социалистической ориентацией достаточно.

– А что там, насчет Афганистана? Брежнева, задолго до 79 года пытались «раскрутить» на интернациональную помощь непосредственно вооруженными силами СССР. Он, будучи человеком осторожным и отнюдь не глупым, очень долго упирался, но, потом, все-таки уступил…

– На его решение повлияли сразу несколько факторов. И первый – обещание наиболее активных сторонников ввода войск, что это будет очень быстрая и бескровная операция, призванная всего лишь закрепить Афганистан в стане наших союзников. Второй, очень наглядный фактор – переориентация Египта с союзничества с СССР в пользу США. Больше терпеть измен союзников СССР не собирался. Третий фактор – размещение американцами в Европе ракет средней дальности. Если бы Афганистан оказался в сфере влияния США, там тоже вполне могли появиться американские ракеты средней дальности. И четвертый фактор – буфер союзнических государств, которыми СССР, всячески пытался окружить себя. А США начали вооружать моджахедов и вообще все антисоветские элементы в стране задолго до ввода советских войск.

– Был и еще один фактор. Польша.

– Да, в Польше тогда набирало силу протестное антисоциалистическое и антисоветское движение. Руководство СССР надеялось показать полякам, что готово немедленно и жестоко покарать любых отступников.

– Но, до ввода войск в Афганистан еще год. Как и до начала массового протестного движения в Польше. Что мы можем сделать?

– Думай.

– Начнем издалека.

– С америкосов?

– Ага. Для них ввод наших войск в Афганистан оказался просто царским подарком. До той поры, мир им так и не простил грязной вьетнамской авантюры и глубоко презирал. И тут, наши умники храбро вступают в тоже дерьмо и американцы с восторгом начинают травить СССР на всех уровнях вплоть до бойкота московской олимпиады.

– Касательно бойкота олимпиады и американцев в связи с этим вообще. На предыдущей олимпиаде, несколько африканских стран отказались от участия в ней в знак протеста против нарушения Новой Зеландией бойкота ЮАР. Свежеизбранный президент США Картер клеймил африканцев, доказывая, что спорт вообще и олимпиада в особенности, не место для политических споров и демаршей. И тут же, эта двуличная сука объявляет бойкот московской олимпиаде!

– Президент США Джим Картер вообще был редкостной мразью. В его предвыборной кампании, звучали призывы покончить с гонкой вооружений, начать переговоры с СССР о разоружении, уменьшить военные расходы и американское военное присутствие по всему миру. Но, когда он под этими лозунгами стал президентом, то начал все делать с точностью наоборот. Гонка вооружений не только рванула с места в галоп, он развернул широчайшие работы по самым новейшим вооружениям, надеясь добиться качественного превосходства над СССР.

Позже, подивившись на его заделы в самых различных областях военных разработок, придурковатый президент Рейган, дабы добро и деньги не пропали даром, объявил программу «Звездных войн». Даже сами американцы до сих пор наивно полагают, что эта программа детище клоуна Рейгана. На самом деле, все началось еще при его предшественнике.

Так вернемся к тому барану – Картеру. Когда уставшая от военной истерии общественность вынудила его подписать с Брежневым договор ОСВ-2 (ограничение стратегических вооружений), этот ублюдок, даже поставив свою подпись под договором, не стесняясь заявлял, что ничто не заставит США выполнять его. И это притом, что договор был гораздо выгоднее как раз америкосам.

Именно Картер ввел в обиход стратегическую установку, в соответствии с которой, Америка отныне считала нормой добиваться своих целей по всему миру любыми средствами – включая прямую вооруженную интервенцию. А еще, этот идиот санкционировал разработку доктрины «ограниченной ядерной войны» против СССР, предусматривавшей превентивную ядерную атаку всех стратегических целей без исключения на территории СССР! (Это ограниченная ядерная война? Да у США тогда было «только» 15 000 ядерных боезарядов… Но, по видимому, доктрина была рассчитана на перспективу. Но, чем же этот бред отличается от всеобщей ядерной бойни? Или он наивно полагал, что США будут единственной страной наносящей ядерные удары?)

Картер закусил удила и его конкретно понесло.

После ввода советских войск в Афганистан он объявил США вселенским демократическим идеалом и, используя кнут и пряник, начал учить жить по-американски весь мир.

– Значит, в любом случае в Афганистан мы не полезем.

– Однозначно. И еще. Пока не началась заваруха в Польше, надо бы предложить Картеру нечто глобальное, от чего он не сможет отказаться ни в коем случае, и что снимет с нас многие заботы и печали.

– Например?

– Односторонний роспуск Восточного блока – Организации Варшавского договора, с обязательным условием вечного, не изменяемого ни при каких обстоятельствах и даже не обсуждаемого нейтрального статуса его бывших членов.

– Сильный ход, ничего не скажешь… И главное умный. Ведь на одновременный роспуск НАТО, трусливые янки не пойдут ни при каких обстоятельствах. Поскольку именно эта «крыша» легализует оккупацию американскими войсками западной Европы и позволяет реально контролировать ее политику, от этих вожжей янкесы не откажутся никогда. И, хотелось бы знать, кто будет гарантировать этот самый нейтральный статус восточноевропейских государств?

– Мы и будем.

– В один прекрасный день, это кончится гонкой – кто быстрее. Не думаешь же ты, что такие мрази как американские политики удовлетворятся какими бы то ни было уступками? Со времен дикого запада они воспринимают исключительно язык силы. Тогда были револьверы, теперь баллистические ракеты с ядерными боеголовками. И любые уступки посчитают лишь признаком слабости. Они не успокоятся, пока не приберут к рукам всю Европу без остатка, не развалят СССР и даже саму Россию. Вспомни, с какой помпой, после роспуска ОВД, запад торжественно клялся не расширять НАТО. Сейчас, об этом вопиющем факте вероломства они даже вспоминать стесняются… Более того. Они рады незамедлительно поставить в этот строй америкосовских лизоблюдов всех, кто готов априори косо смотреть на Россию.

– Вот поэтому-то я и говорю, что нейтралитет бывших членов Варшавского договора будем гарантировать только и исключительно мы. Как – вопрос технический.

Используем как пример Чехословакию. Первый вариант –  чехи решили вступить в НАТО. Это заявление послужит билетом для наших войск в очередной раз посетить братскую страну, дабы восстановить статус кво.

Вариант номер два – НАТО получив формальный предлог, типа заявки руководства, вводит свои войска на территорию новообретенного союзника. Надо заранее довести до сведения каждого болвана на западе, что это послужит ничем иным как началом конца света.

Страна с территории которой войдут в Чехословакию натовские войска, сами войска и страна их национальной принадлежности будут немедленно подвергнуты полномасштабной ядерной атаке.

Первый ядерный удар на тотальное уничтожение – вот что отныне должно стать гарантией нашей абсолютной безопасности.

– Ядерный шантаж? Серьезно?

– Абсолютно. Согласись, им гораздо больше чего терять, чем нам.

– А если в один прекрасный день, некие кретины все же рискнут?

– Что же, это будет последний день этого мира и первый день глобального апокалипсиса. Друг мой. Россия достаточно натерпелась в истории этой паршивой планетёнки. И если западные хлыщи не захотят оставить нас в покое даже на таких шикарных условиях – не хуй такому миру вообще существовать.

– Очень сильно сказано. Даже беспощадно. Ладненько. Значит, сделаем так. Стремительно и без всякого афиширования, чтоб наши противники не успели развернуть свою агитационную машину, во всех европейских странах Варшавского договора проводим честный и открытый референдум по поводу членства в ОВД и как народ решит – так и будет.

– Более того. После того, как это определится, надо тут же, не дожидаясь вывода наших войск и начала народных волнений провести в новых нейтральных странах еще и свободные выборы. Может быть, кого-то это удержит от гражданской войны, провоцирующей интервенцию. (В 56 году законное правительство Венгрии, на весь мир заявило о выходе из ОВД и запросило немедленной помощи у запада. Но, запад остался сторонним наблюдателем, поскольку прекрасно понимал, что прямое вооруженное столкновение с «наводящими социалистический порядок» в Венгрии советскими войсками, неизбежно перерастет в третью мировую войну).

– Мы рискуем остаться без союзников.

– На кой черт такие союзники, которые всегда готовы выстрелить нам в спину? А венгры и поляки займутся этим с превеликим наслаждением, едва им представится такая возможность.

– Ты еще забыл чехов, болгар и румын.

– Вовсе не забыл. С руководством Румынии отношения и так были натянуты настолько, что на территории этой страны вообще не было наших войск. Так что, стрелять нам в спину у румын просто не получится. Их в ОВД удерживало только то, что местный маленький Сталин Чаушеску по своей непроходимой тупости никак не мог решить, кого ему бояться больше – «дружественного» СССР или враждебную ко всему коммунистическому Америку.

С болгарами у нас общей границы не было, но зато недалеко от Болгарии, ее исторический враг – Турция – в придачу член НАТО. Так что, Болгария-то как раз может быть из ОВД и не выйдет. Особенно с учетом того факта, что времени на промывание мозгов и раздувание русофобии мы нашим политическим оппонентам не дадим.

– А что там, насчет чехов? Они ведь не забыли 68 год.

– Мы тоже прекрасно помним, как эта страна протестовала против ввода войск восточного блока – со стороны ее армии в сторону интервентов не прозвучало ни единого выстрела, как не прозвучало и в сторону фашистов после мюнхенского сговора. Так что, если после референдумов нашими союзниками останутся только Болгария и Монголия – я буду очень доволен – по крайней мере, это будут настоящие союзники.

– Ты еще ничего не сказал о ГДР.

– А что тут говорить? Я прекрасно помню, с каким ликованием немцы объединялись после падения Берлинской стены. Пусть проводят нормальный референдум по поводу объединения и дело с концом.

– Если конечно большинство восточных немцев, образца 1978 года, этого захотят… Все это, конечно, очень хорошо. И запад после «холодной войны» наверняка с восторгом примет такие удивительные перемены. Но, все приграничные страны бывшего советского лагеря ждет трудный период хаоса, в который обязательно и немедленно включатся все секретные службы запада, торопясь похоронить тамошний коммунизм. И, вне всякого сомнения, в результате этого вполне подрывного вмешательства, к руководству непременно придут руководители ярко выраженной антисоветской, прозападной ориентации. Если конечно мы откажемся от участия в этой закулисной борьбе.

– Естественно не откажемся. Дураками мы были бы полными, если бы совсем уж не стали отстаивать своих интересов в приграничных странах. Но, борьба борьбе рознь. Наша задача сохранить как можно больше своих агентов влияния и как можно дальше держать от власти аналогичных агентов запада. При этом мы более не намерены швырять бешеные деньги на рекламу советского образа жизни, на поддержку всего того, за что нас не любят, на свое военное и политическое присутствие. Понимаешь?

Наши спецслужбы, а не западные, должны в самое короткое время подготовить и выдвинуть новых лидеров, не обремененных устаревшими догмами и не запятнавших себя тесным сотрудничеством с непопулярными в народе силами. Пусть их «бархатные революции», если конечно до них вообще дойдет дело, ведут страны бывшего соц. лагеря по заранее подготовленной нами колее в том же демократизационном направлении, куда стремимся и мы сами.

Страны они все маленькие, и цивилизованно этот путь наверняка пройдут быстро и, если все получится – безболезненно. Нам самим будет это выгодно хотя бы тем, что перед глазами будет прекрасный образчик первопроходцев, на опыте и ошибках которых мы обязательно будем учиться.

На тот же случай, если западные спецслужбы и их пропаганда окажутся расторопнее и эффективнее и бывшие наши союзники под популистскими, экстремистскими и всевозможными провокационными лозунгами скатятся к дикому капитализму, мы обязательно загодя, должны сделать две следующие вещи:

Во-первых, надо обязательно вывезти архивы всех тайных спецслужб и органов госбезопасности стран ОВД. Чтоб прозападные правители не смогли опубликовать фамилии полезных нам людей и слить западу сеть агентов и информаторов. При этом, грамотно состряпанный компромат на так называемых «друзей» запада, уличающий их в сотрудничестве с КГБ и местными тайными полициями – тоже очень пригодится в будущем.

И, во-вторых, надо обязательно принять закон, дающий право всем гражданам стран бывших членов ОВД на свободный переезд в СССР с последующим приобретением гражданства нашей страны.

– Только при условии, что за три года «натурализации», они обзаведутся работой, жильем и выучат русский язык.

– Естественно. Тунеядцы, бомжи и замкнутые в себе диаспоры нам не нужны.

– Одним из побочных эффектов обязательно будет напряженность у наших границ. Те же поляки и румыны, вполне возможно, начнут предъявлять к СССР территориальные претензии…

– А вот это уж фигушки. Хельсинкский пакт от 1977 года официально зафиксировал нерушимыми ВСЕ послевоенные границы в Европе.

– Знаем мы, как ублюдки из НАТО его придерживались после распада СССР…

– А мы распадаться пока что не собираемся и менять свои политически интересы на гуманитарную помощь не намерены.

– Это слова. А они, понимают в основном силу.

– Хо! Армия у нас в 1978 году такая, что западные эксперты все как один твердо уверены – если СССР начнет-таки широкомасштабное наступление на Запад, русские танки выйдут на берега Рейна уже через две недели, а на исходе четвертой к Ла-Маншу и Пиренеям.

– Реально?

– Вообще-то, если уж быть до конца честным – только при условии использования тактического ядерного оружия для проламывания брешей в натовской обороне. А это в любом случае неизбежно приведет нас к ядерной катастрофе. 15 000 ядерных боезарядов США, 10 000 СССР, плюс всякая мелочь у Франции и Англии полностью уничтожат все живое на Земле.

­– Но, согласись, то, что мы провернем – огромная уступка западу. Не мешало бы подумать о достойной компенсации. Как ты думаешь?

– Три очень скромненьких пунктика.

Первый – отказ от любых попыток вмешательства во внутренние дела СССР, что бы мы ни затеяли.

Второй – безусловное соблюдение «священного нейтралитета» стран бывших членов ОВД. Причем не только военного, но и политического. Их статус, должен соответствовать тогдашнему, финскому. Финляндия тогда была вполне капиталистической страной, но и с западом и с СССР поддерживала абсолютно ровные отношения, не зацикливаясь на идеологии.

Третий – предоставление кредитов этим самым странам на то, чтоб они компенсировали нам стоимость всех объектов военной инфраструктуры, что мы в них оставим при выводе войск.

– А еще, не мешало бы добавить требование к США профинансировать саму передислокацию наших войск – естественно со строительством всей необходимой инфраструктуры на территории СССР. Потом, пусть они заставят японцев признать спорные четыре острова южной части Курильской гряды советской территорией; примут договор по ОСВ – в трактовке более выгодной для нас, чем для них, …. выплатят компенсацию американским индейцам за захваченные территории и истребленных собратьев, а неграм за рабский труд их предков. Пусть ликвидируют все военные базы за пределами США, простят все долги странам третьего мира и еще… полностью профинансируют экспедицию советских космонавтов на Марс!

После этих слов оба захохотали.

– Хорошо! – Отсмеявшись, поднял руки Блаженный. – Первые три пункта принимаются как безусловное требование, а остальные в качестве предмета торга на переговорах…