Мало кто из тех, кто хоть изредка посещал в далеком детстве школу не помнят, как Александр Великий совершил пешую прогулку из Македонии в Индию, а отличный парень Гай Юлий по совместительству подрабатывающий Цезарем делал селфи на фоне белых скал туманного Альбиона. Философы в натуре знали, что Земля есть шар и даже измерили её размер, мессию можно было продать за тридцать сребренников, Рим в конце концов нагнул всю известную Ойкумену, и железной поступи его легионов не боялись только Астерикс и Обеликс. А потом… Потом Земля стала плоской.
В результате, что бы тогда не произошло, но к VII веку текущей эры вооруженные силы НАТО в Европе были представлены, либо службами безопасности правителей, либо частными военными компаниями, не редко в просторечии именуемые бандами. Последнее название ещё не имело ярко выраженного современного социального значения, хотя тенденция уже просматривалась. При некоторой удаче банды превращались в службы безопасности. А СБ при закономерном невезении – в банды. Единым общим признаком сих воинских формирований был их размер – прогрессивный феодальный строй оказался не в состоянии прокормить значительное количество дармоедов, профессионально занимающихся вырезанием конкурентов. Вместе с тем опытным путем было установлено, что если их таки не кормить совсем, то придется делиться непосильно нажитым ВВП с незваными гостями.
Каким краем социально-экономические и геофизические изменения затронули конское поголовье Европы доподлинно не известно. Вместе с тем если Цезарь мог позволить себе одну алу направо, другу турму налево, то во времена формирования новейших государств нормальная коняга была вещью статусной, цены не малой. Поэтому по большей части новоявленным профессионалам приходилось работать свою работу пешим порядком. Вынужденная высокая интенсивность применения ограниченных контингентов через стоптанные по самую пятую точку ноги со временем обеспечила понимание, что лошадь не столько роскошь, сколько безальтернативное средство передвижения по европейскому сухопутью. До переоборудования грузопассажирского шасси в платформу для применения оружия оставался один шаг. И в течении VII столетия пытливый средневековый ум работников меча и топора этот шаг сделал. Правда стоит оговориться, бытует мнение, что к тюнингу местных средств передвижения в процессе первого евроремонта конского поголовья приложили руку гастробайтеры с ближнего востока и малой Азии.
Увы, умение писать и читать в те мохнатые времена не входило в перечень обязательных качеств благородного военного сословия, поэтому с местными Октавианами и прочими Марками был некоторый напряг, военная журналистика ещё не существовала, да и роль Светония была пока вакантна. Поэтому наши знания о тогдашних методах и способах резьбы по человеческой кости весьма скудны. Много ли можно узнать о них из сообщения, что «сеча вельми жестока бысть»? За прошедший ХХ век принципиально новых источников касающихся военного дела периода так называемых «темных веков» в научный оборот не введено, и периодически появляющиеся откровения некоторых современных авторов ничего кроме недоумения не вызывают.
Как иначе, например, можно относиться к порожденному свежим и ничем не замутненным взглядом на историю утверждению, что лошадь на пехотные пики не идет «как ты её не шпорь»? На турнирах в одиночных поединках и групповых схватках навстречу протиииивному всаднику с длинной и острой железякой конь идет, во встречных атаках друг на друга больших и малых групп до зубов вооруженных наездников стремления любой ценой избежать рандеву не выказывает. А вот при виде аналогично оснащенного пешехода лошадь неожиданно посещает приступ идиосинкразии и неконтролируемое желание бежать подальше от столь ужасного препятствия.
Нет, вполне можно согласится, что смачные описания боевых коней, одним левым задним копытом давящих сотню супротивников, а зубами непринужденно перекусывающие окованные железом древки копий и рвущие в клочья стальные панцири, скорее всего плод позднего писательского воображения. В конце концов, фантастика, особенно ненаучная, появилась не вчера. Однако и современные рассуждения о тонкой душевной организации, не позволяющей коню по этической причине атаковать пешего противника, относятся к тому же самому жанру. Начиная с турниров заканчивая откровенно безбашенными атаками французской кавалерии на батарею Раевского и британской легкой бригады под Балаклавой, боевой конь под управлением умелого всадника вполне успешно справлялся с сопровождающими его службу страхами.
Таким образом, стоит всё-таки доверять специалистам не только видевшим «росинанта» не на картинке, но и имевшим возможность отслеживать его поведение в процессе реальной боевой деятельности. А они обоснованно считали, что в противоборстве один на один между пешим профессионалом и его коллегой, восседающим на оборзевшем в конец четвероногом пацифисте, преимущество было явно на стороне последнего.
Во-первых, его банально больше – он и его конь. А гуртом и батьку бить легше. Во-вторых, у него существенно выше возможности по маневру и энергоемкости удара. Господа археологи дружно подтверждают, что с момента уже упомянутой модернизации седла и стремян, никаких технических проблем по вкладыванию в удар суммарной массы и скорости всадника и его средства передвижения не было. Поэтому «…на галопе можно всадить пику и пробить ею всё, что угодно … раны хорошо направленной пикой очень тяжелы, ибо пикой можно пробить противника насквозь…». Такой таранный удар благополучно дожил до ХХ века, канув в лету только с появлением более эффективных способов уничтожения себе подобных. Даже упоминание о том, как погибающие дестриэ вносили свою лепту в сокрушение противника, не высосанное из пальца эмпирическое заключение, а фиксация результата практических наблюдений. Так 23 июля 1812 года в бою у деревни Гарсия-Эрнандес французская пехота неверно рассчитала дистанцию залпа, и мертвые кони драгун генерал-майора фон Бока по инерции просто смели их строй. Тогда две бригады союзной конницы втоптали в пыль три пехотных каре французов.
В свете изложенного нет никаких объективных оснований считать не заслуживающими доверия выводы историка Ганса Дельбрюка и генерала от кавалерии Льва Де-Витта о том, что всадники средневековья в реальном бою применяли свое вооружение, так же как и на турнирах. А граф Бисмарк, один из известнейших кавалеристов эпохи Наполеоновских войн, по личному опыту считал атаку пиками в сомкнутом строю главным оружием кавалерии против пехоты.
Так что если и в XIX веке для обученной и оснащенной огнестрельным оружием пехоты таранный удар конницы представлял весьма серьёзную угрозу, то за десять столетий до этого против такого лома ещё просто нет никакого приема.
Да и пехоты-то, по сути, ещё нет. В этот период даже армия Византийской империи составляется из конных банд федератов, а пешее сопровождение образует исключительно обоз. Есть лучники, есть обслуга осадных машин, есть гарнизоны крепостей, есть стража. То есть сами по себе пешие воины есть, а вот рода войск ещё нет. Потому как пехота это в первую очередь строй, а с этим полный бардак. Пешая же толпа противостоять толпе конной не в состоянии. Тут каждый сам за себя и каждый один на один с противником. А в поле конный, как уже было упомянуто, при прочих равных имеет перед пешеходом серьёзные преимущества. И с VIII-го века на полях сражений Европы в слитном грохоте копыт и преломляемых копий воцаряется тяжелая кавалерия. Последней попыткой пеших профессионалов дать открытый бой новоявленным кентаврам была битва при Гастингсе. Пока саксы сидели на холме, у них был шанс и выжить и победить. Но как только совершенно неуправляемая толпа плохо вооруженного ополчения выползла в поле, нормандская кавалерия тут же реализовала свое преимущество в маневре и натиске.
Еще полторы сотни лет на лидирующие позиции конницы никто не покушался. Пешие контингенты не рвались в премьер-лигу, сидели за плинтусом как мышь под веником и старались лишний раз не отсвечивать. Чингисхан, собираясь в турне к последнему морю, с грустью истинного восточного философа, тонко намекал, что все безлошадные вояки голимые лузеры.
Как обычно всё испортила человеческая натура. Экономика средневековья развивалась, и развивалась почему-то в основном в городах и коммунах. С точки зрения самого первого интернационала, этой уже сложившейся корпорации всадников, сие было в высшей степени не справедливо. По понятиям, надо было делиться, а эти плебеи делиться не особо то хотели. И когда антагонизм достиг наивысшей точки, из-за плинтуса пообещали пленных не брать и на арену истории, ощетинившись копьями, как дикобраз иголками, выползла фламандская пехота. Оказалось, что строй имеет значение, а вечер перестал быть томным.
От одномоментного и полного разрыва шаблона уберегло отсутствие телекоммуникационных сетей и интернета. Но это было лишь делом времени. Когда длинная пика стала любимым аксессуаром любого продвинутого пехотинца «от тайги до британских морей», а швейцарцы довели глубину своих построений до восьмидесяти шеренг, перед тяжелой кавалерий со всей остротой стал вопрос о смене имиджа. Макиавелли по доброте душевной считал, что Оскар за роль второго плана, всё равно Оскар, и предлагал расслабиться и получать удовольствие. Былые владыки марсового поля с ним не согласились. Вместе с тем и от одной мысли, что придется безоглядно ломиться на рандеву со стальным ежом пехотного строя, возникало некоторое расслабление в чреслах, а душа задумчиво усаживалась на кончики шпор. Не всем же дано родиться поляком и служить в крылатых гусарах.
И можно было бы потихонечку сочинять эпитафию нашим кентаврам, кабы не пехота. Вернее эволюция её вооружения и, как следствие, переход к линейным построениям. Они позволяли массировать огонь пехоты и успешно наступать, но были крайне не устойчивы к атакам кавалерии. Теперь на поле боя можно было выжить только сообща.
Первыми взаимодействие родов войск обкатали на континентальных католиках шведские протестанты. Немцам и полякам не понравилось, причем последним на столько, что они окрестили скандинавские тренинги «кровавым потопом». Мощный ружейный залп пехоты усиленный полевой артиллерией ломал строй атакующего противника, на которого тут же обрушивался таранный удар кавалерии. Поскольку из-за высоких требований к уровню индивидуальной подготовки шведские кавалеристы пики не использовали, тараном работал непосредственно гужевой транспорт. Враг просто втаптывался копытами в землю. А то, что втаптываться не желало, вырубалось палашами.
Пример оказался заразительным.
И «…вышел … конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч. …».
