Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

16

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

Содержание:

Итак, 1630-е годы, война пожирает самое себя, армии деградируют, Священную Римскую империю с запада терзает Франция, с севера Швеция, изнутри — мятежные протестантские князья, прошло лет пять с момента, когда кто-то написал в дневнике «Когда же это кончится, Господи, пошли нам мир», но это не кончится еще долго. В империи не осталось приличных полководцев, потому что один помер, а другой унаследовал трон и стал императором, поэтому руководят старый заслуженный полководец Галлас и брат императора Леопольд. Они всем хороши, кроме того, что это дуэт «Алкоголик и придурок».

Это Галлас, он алкоголик

Это Галлас, он алкоголик

Назначив эрцгерцога Леопольда и Галласа командующими армией, новый император Фердинандыч заколотил войско империи в гроб. Там требовался человек со стальными нервами и логист экстра-класса, а прислали капризного прынца и генерала, которого трезвым видели раз в три года. В результате главная имперская армия за несколько недель окончательно превратилась в законно вооруженное бандформирование. Бойцы целыми ротами удалялись в удалой набег на много дней, могли самостоятельно сменить воинскую часть, а в особо запущенных случаях – сторону.

Это Леопольд, ему тоже не все удавалось

Это Леопольд, ему тоже не все удавалось

За кошку дрались, за яйцо могли убить, обладатель коровы без верных товарищей и запаса пороха был очень богатым смертником. Крестьяне в зоне боевых действий превратились в монстров выживания, способных есть все, что не может убежать, спать с открытыми глазами, за милю учуяв по запаху приближение войска; спрятать последнюю козу в дупле и с честными глазами говорить, что ничего не имеют, даже когда ландскнехт ножом резал ребенка на глазах родителей и вставлял отцу семейства пороховой заряд в анус. Существовала, правда, и другая модель поведения — это когда в деревне было больше мушкетов, чем людей, в городе бюргеров штрафовали за плохое состояние личного оружия, а поход ландскнехтов за пожрать превращался в боевую операцию с сотнями участников и огнестрелом у обеих сторон. Все, кто не умел выживать либо так, либо этак, уже умерли с голоду.

Некоторое время имперцев спасало только то, что шведы были в таком же состоянии. С полководцем шведов была та же беда. Маршал Банер пил как конь, объясняя это обстоятельство смертью жены, впрочем, вдовца утешила дочь маркграфа Баденского, которой он, гм, увлекся на вечеринке по случаю похорон супруги. В общем, Банер занимался дринкингом все то время, которое не факингом, и руководил армией очень приблизительно. В момент то ли протрезвления, то ли наоборот, особо глубокого запоя он попытался захватить императора Фердинанда-джуниора в Регенсбурге. Тот безуспешно собирал там мирную конференцию, но чтобы реально всех замирить, ему все равно надо было звать испанцев, французов и шведов. Банеру казалось соблазнительной идеей захомутать самодержца, но в итоге он не смог даже просто обложить Регенсбург из-за разложения войска и бескормицы. Зато бойцы поймали и сожрали императорских ловчих соколов. Если бы им попался по дороге черт, они бы и его съели.

Французы

Французы

Имперцы между тем попытались действовать непрямыми способами. Конкретно попытались убрать кардинала Ришелье. Во Франции хитроумный кардинал оттоптал немало мозолей, во внутренней политике он действовал не менее решительно и жестко, чем во внешней. Причем это касалось даже, казалось бы, относительно мелких проблем. Маленький пример чисто для иллюстрации. Дворяне нужны были Ришелье, чтобы со славой помирать от дизентерии под стенами эльзасских крепостей, а не для того, чтобы позорно тыкать друг друга шпажками в подворотнях. Поэтому дуэли, как известно, запретили. Запрет демонстративно нарушил Франсуа де Монморанси, который был популярен при дворе как Оксимирон, но в качестве ролевой модели избравший Мару Багдасарян. В общем, он решил, что он настолько славный парень, любимец публики и крутой аристократ, что никто ничего ему не сделает, если он насадит на рапиру еще кого-нибудь. Так вот, Ришелье настоял на том, чтобы ему откочерыжили башку, и никакая протекция не помогла. Как легко догадаться, кроме фанатов у Ришелье быстро появились хейтеры, которые были бы не прочь откочерыжить что-нибудь ему самому. Локомотивом заговора был влиятельный граф Суассон. Но в один прекрасный момент он, согласно официальной версии, зачем-то стал приподнимать забрало шлема заряженным пистолетом, а тот возьми да и выстрели прям в аристократический череп… А при чем тут Ришелье? Решительно ни при чем, руки-то вот они. Заговор против кардинала на этом, как легко догадаться, иссяк.

Тем временем, в шведской армии назревал бунт из-за отсутствия жалования. Генерал Банер подошел к делу как вооруженный Мавроди, он каждый день обещал, что деньги скоро будут, пицца уже в пути, и в конце концов – вот жулик – всех обманул и помер. Армия стояла на грани бунта. Но в Швеции знали, кого прислать взамен усопшего. Главкомом шведской армии стал Леннарт Торстенссон, последний великий полководец Тридцатилетки, темный рыцарь с сияющим кинг-сайз страпоном.

Ласковый и нежный Торстенссон

Ласковый и нежный Торстенссон

Торстенссон попал в плен еще при живом Густаве Адольфе, долго сидел в зиндане, ожидая обмена, и за это время испортил себе здоровье и характер. На имперцев он с тех пор затаил некоторое хамство, и вообще людей не очень любил, по крайней мере, в живом виде. С собой он вел семь тысяч рекрутов и вез деньги. Этот суровый полководец не мог ходить, скрученного подагрой, его носили на носилках. Но лежа, он был опасней любого стоячего. Выдав жалование, Торстенссон приступил к реформам.

Для начала, он переменил экономическую модель. Деньги теперь платили только тем, кто пришел в армию до него. Бойцы все равно мерли как мухи в ноябре, так что количество требуемых монет быстро падало. На самом деле, все, конечно, было сложнее. Ускоренная перемотка в основном касалась новобранцев. Если бойцу удавалось прожить 2-3 года и пообтесаться в боях, то он, скорее всего, жил дальше, и жил по военным меркам долго. Такие люди цементировали свой полк, и если их было хотя бы процентов 20-30, воинскую часть можно было восстановить даже после тяжелых потерь. Им и платить было не жалко. А новым рекрутам обещали только одежду и пожрать, в остальном – дали мушкет, крутись как хочешь. Но не нарушая дисциплину. Торстенссон начал с того, что просто и без затей принялся вешать за серьезные проступки. За мелкие от души били плетьми. Не нравится? Еще плетей. Есть возражения? Нет возражений. Солдаты Торстенссона ненавидели, но он их тоже не особо любил.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

Сколоченную страхом армию он повел на Моравию, дорогой расколотив саксонцев. Саксонцы вообще были лузеры по жизни, их только ленивый не расколотил. В Моравии шведы заняли Ольмюц, выгнали из города студентов, больных и нищих и укрепились. Провиант собирали упорядоченным и беспощадным террором. Имперцы во главе с эрцгерцогом Леопольдом и Пикколомини пошли его воевать, и Торстенссон дал им генеральное сражение, второе генеральное сражение под Брейтенфельдом. Второй Брейтенфельд кончился для имперцев еще гаже, чем первый. Если в первый раз железные Тилли и Паппенхейм сохраняли мужество и достоинство до конца, теперь имперцы бегали как крыса от бульдога. Торстенссон отобрал у них всю артиллерию, деньги, перебил пять тысяч человек, пленил еще пять. Леопольд потом отрубил бошки тем, кто по его мнению бежал первыми, но это ему не помогло.

На имперцев обрушился второй Брейтенфельд, а на их главного союзника, испанцев, вскоре свалилась еще более страшная катастрофа.

Простите, сеньор, это испанская терция…

Французы как следует пообтесались в боях. Атос, Портос и Арамис научились кушать крыс, вместо куртуазной переписки с графинями нагибать доярок и вообще стали нормальной такой армией поздней Тридцатилетки, то есть, сборищем редкостных подонков, но опытных, натасканных подонков. Фактически, в это время от основной Тридцатилетней войны откололся ее спин-офф — франко-испанская война. Эти две войны переплетались и наслаивались одна на другую круче, чем в наши годы на Ближнем Востоке. С точки зрения императора в Вене и немецких князей, франко-испанская борьба была еще одним фронтом Тридцатилетней войны (тогда ее называли Немецкой), но с точки зрения испанцев и французов это как раз Немецкая война была одним из фронтов, причем, может, и не самым важным, великой франко-испанской дуэли. Однако событие, о котором пойдет речь сейчас, однозначно относится к обеим войнам, и вообще, оно «больше себя самого»: это и символ заката великой Испанской державы, и символ воинской доблести умирающей империи, и культурный феномен, и в конце концов, просто место, где убили одного литературного и множество настоящих героев. Все уже догадались, речь о Рокруа.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

К тому моменту (1643 год) ситуация в противостоянии Испании и Франции несколько подвисла. С одной стороны, Франция была в лучшем положении. У нее лучше обстояли дела на внутреннем фронте, имелась более развитая экономика, французы экономнее расходовали силы. С другой — Ришелье, переживший все заговоры против себя, умер сам, «мушкетерский» король Людовик XIII тоже уже был не алё, и это все могло спровоцировать внутренний кризис. К тому же, испанцы все еще были хорошими солдатами, и «Это испанская терция!» — все еще звучало очень веско, и спины врагов, включая французов, и их коричневые штаны гишпанцы уже привыкли наблюдать в деталях.

В общем, началось все с того, что испанский полководец Франсиско де Мело решил перенести войну на территорию противника, и двинуть на Шампань. Весной 1642 его люди выступили к крепостице Рокруа близ нидерландской границы, которую осадили испанцы. Встречь им двинулась французская армия принца Конде, который тогда еще не носил этот титул, но для удобства будем именовать его так.

Принцу был аж 21 год, но у него был целый отряд толковых командиров в подчинении. Маршал л’Опиталь был уже стар, но далеко не в маразме, а еще два дружбана Конде имели опыт службы у Густава Адольфа, и таки имели что подсказать. Да и сам юноша-генерал еще не стал тем-самым-принцем-Конде, но был парнем что надо, энергичным и разумным.

Армии были примерно равны по силам, у испанцев чуть больше пушек, у французов – людей. Кавалерия испанцев была послабее — там было сборище по принципу кто были, тех послали, включая балканских наемников. А вот пехота включала ветеранские терции, исключительно стойкие и способные танковать удивительно долгое время, что при Рокруа проявилось в полной мере.

Испанцы на походе

Испанцы на походе

Итак, май 1643. Испанцы отослали часть сил для решения частной задачи (здорово напоминает Лютцен, кстати), но в отличие от имперцев при Лютцене, сделали еще одну ошибку. Французам, чтобы вообще прибыть на поле боя, надо было продраться через узкое дефиле. Тут им мог бы прийти карачун, но испанцы никак не мешали им выйти на поле будущей битвы и построиться.

Конде спешил, потому что испанцы ждали сикурсу — тот самый отряд, усланный в сторону, и все об этом знали. Проблема в том, что — опять же, не удержаться от сравнения с Лютценом — этот отряд шел на помощь очень медленно и лениво, его командир считал, что у него есть немало времени, и не спешил. Конде же понимал, что эта соломина может сломать ему хребет, и постарался уложиться в как можно более сжатый срок. Битва началась на самом рассвете, едва забрезжило.

Французы атаковали кавалерией по флангам. На французском левом крыле испанские всадники превозмогли и затоптали лягушатников, но на другом все получилось ровно наоборот, Конде наладил взаимодействие пехоты и конницы и разметал фланг испанцев, которые пытались воевать одной кавалерией. Пехотинцы в лоб, конница бьет с фланга – локальный успех.

Казалось бы, счет 1-1. Но развивать успех стороны начали по-разному. Испанцы на своем фланге взяли трофейные пушки, развернули на французов и начали выносить их пехоту, перемалывали ее медленно и методично…

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

…А надо было быстрее решение принимать и срочно давить всеми силами. Потому что Конде на своем фланге сориентировался сразу. Вместо атак в лоб, которые вели на своем победившем фланге испанцы, Конде глубоко охватил кавалерией слабую вторую линию испанского строя, валлонов и немцев. Правду сказать, он сперва обломался как раз об испанских ветеранов, но быстро переориентировался на валлонов. Собственно испанцы помочь им не могли, их ветеранская пехота резалась с французами по центру лоб в лоб. Конде предпринял дикую безрассудную атаку на скорости, из тех, которые считают идиотским сумасбродством, когда они проваливаются и гениальным озарением, когда приносят успех. Французская кавалерия разметала испанскую вторую линию, прошла все поле боя насквозь и ударила в тыл побеждающему испанскому флангу, окончательно сокрушив испанскую конницу.

По большому счету, он сумел провернуть такую наглую атаку потому, что испанский полководец в острый момент промедлил и ни подхлестнул свой успешно атакующий фланг, ни вовремя отреагировал на прорыв Конде с другого фланга. Французы действовали не то чтобы сильно умнее, но быстрее и решительнее. Битва шла симметрично, до того момента, как Конде полетел на крыльях, а Мело наоборот, начал тормозить. Все произошло просто стремительно: первые пушечные выстрелы прозвучали в 4 утра, а к 8 было уже ясно, что дело испанцев проиграно.

Испанская конница полегла. Немцы и валлоны убежали. На поле битвы остались только испанские пешие терции. Они не стояли там из голого упрямства. Они ждали подкрепление. Подкрепление, которое так и не придет.

Испанцы собрались в единое гигантское каре в центре поля боя. Несколько раз французы атаковали и каждый раз откатывались, застилая поле трупами людей и лошадей. Они стояли, отбивая атаку за атакой мушкетными залпами с 50 шагов и пиками, полностью окруженные, расстреляв почти все боеприпасы. У испанцев были убиты практически все командиры, в том числе — в десять утра — этой последней мега-терции.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

Наконец, разыгрался последний, очень скверный, акт драмы. Испанцы не горели желанием биться дальше, но и французы не хотели снова ломать зубы о терции. Наступал вечер. По обе стороны захотели переговоров, испанцы подали сигнал, Конде с эскортом поскакал к холму…

Эскорт выглядел слишком многочисленным для простых переговоров. Кто-то на испанской стороне принялся стрелять, приняв происходящее за новую атаку. Французы на этой почве несколько озверели и следующей атакой если не сломали терции, то нанесли им тяжелые потери, а главное, заставили растратить все остатки пороха и пуль. Апокалиптическая картина поголовного вырезания испанских ветеранов – это легенда. Реально разбитые испанцы все-таки сумели в итоге капитулировать и сохранить многие жизни. Дело в том, что Конде по-прежнему держал в уме, что а вдруг помощь к испанцам еще придет. Поэтому он был заинтересован в том, чтобы не лютовать чрезмерно.

В плен попали около 4 тысяч испанцев, до 5 тысяч погибло, при этом общие потери исчисляются примерно в 7 тысяч. Да, я вижу, что тут арифметика хромает, но это разные версии, и о достоверности каждой конкретной цифры я судить не берусь, хотя по пленным вроде бы все четко.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

Как ни странно, де Бек (командир не пришедшей помощи) сумел обеспечить очень результативную «посмертную медицину», собрал остатки бежавших с поля брани, сколотил новую армию взамен битой, и вообще сделал так, что никаких объективных выгод французы особо и не извлекли.

Но Рокруа стало символом крушения испанской империи, психологической точкой перелома. Французы разбили испанскую «дрим-тим» в открытом бою. Хотя объективно Испанию сломала не эта битва, а целая серия поражений на суше и на море, расстроенные финансы и проч. и проч., но символ, символ. Простите, сеньор, это испанская терция. Защищающиеся на голом чувстве собственного достоинства испанские пехотинцы заслужили свое бессмертие. Сполна заслужили.

Кстати, раз уж заговорил о Конде. Этот парень запомнился не только Рокруа. Он же — настоящий автор мема «Бабы новых нарожают». Произошло это в 1644 году при Фрайбурге, когда он месился с баварскими имперцами. Те настреляли огромное количество французов (суммарно иногда пишут про 15 тысяч потерь за три дня, но применительно к поздней Тридцатилетке это невероятно, такие цифры следует читать просто как «до хрена и больше»), и когда Конде сказали, что может, не стоит продолжать в таком стиле, он заявил, что в Париже за ночь столько же настрогают. «Кондеевская трехрядка», кстати, принесла успех: в какой-то момент баварцы от такой войны истомились, растратили боеприпасы и свалили, несмотря на соотношение потерь примерно 4:1 в свою пользу. Ну, а «бабы новых нарожают» — это следует понимать «парижские».

А вот и сам Конде

А вот и сам Конде

В рамках Тридцатилетней войны второй Брейтенфельд и Рокруа значили крушение надежд Габсбургов на победу в войне. До конца оставалось еще пять лет, но тут уже было очевидно, что надо прикончить войну, пока война не прикончила империю.

Дожить до рассвета

После Рокруа и Брейтенфельда-2 на фоне общего истощения страны император изо всех сил стремился к миру. Беда в том, что, как и всю дорогу, монарх был лишь одним из игроков среди этой громадной усобицы. Стороны грядущего мирного конгресса ни на грош не доверяли друг другу, причем даже в рамках каждой коалиции. То те, то другие, то третьи выставляли новые условия, требовали дополнительных гарантий, поэтому конференция никак не могла собраться. К тому же, император хотел в последний момент все-таки усилить свои позиции на переговорах, и ради этого бросил войско Галласа в глубокий марш в сторону Балтики. Если бы имперцами командовал какой-то действительно хороший полководец, все еще могло кончиться хорошо, но армией руководил алкорыцарь Галлас. Торстенссон вдребезги и напополам расколотил его, и тут уже чаша терпения императора переполнилась: шнапс-генерала ушли в отставку. Тем временем, снова попытавшуюся влезть в войну (уже на имперской стороне) Данию принудили к спокойствию, и в итоге в декабре 1644 года конгресс все-таки открылся.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

Протокольные вопросы утрясали несколько месяцев. Люди вообще не особо торопились. Перемирия на время переговоров не заключалось, поэтому все время возникали какие-то проволочки, когда одна из сторон ожидала, что вот щас придут отличные новости с поля боя. Правда, чаще всего новости приходили одна другой унылей. К тому же, сто тридцать пять дипломатов имели свои капризы, чаще всего – скверные характеры и редко когда – благоустроенные головы. Мало того, делегаты от одной страны(!) не всегда ладили между собой. Французские послы Месм и Сервьен больше времени и усилий тратили на переругивание между собой, чем на отстаивание позиций Франции. ЧСВ у обоих было толще, чем негритянская мамаша, поэтому главным дипломатом французов был на самом деле воюющий в поле маршал Тюренн, без его побед переговорщики Людовика вряд ли чего бы добились. Два голландских посланника тоже друг друга не любили, принадлежали к конкурирующим партиям, но предпочитали помалкивать и тихо делать свою работу. Их все подозревали в тайных манипуляциях и таки были правы. Для полного счастья, почти год(!) не могли согласовать кандидатуру имперского посла. Тот незнатен, этот нехорош. В конце концов, сошлись на фигуре толкового и выдержанного Траутмансдорфа, но его еще дождаться надо было.

Отдельно долго и сложно утрясали повестку дня. 25+ лет уже прошло, а в Священной Римской империи, напомню, за тысячу разных правителей было, и из них сотни, наверное, три было тех, кто реально чем-то правили. Не говоря о внешних державах. Все считали, что другие их хотят кинуть (и были правы). Все хотели компенсаций землей и деньгами. Как тараканы из всех щелей повылезали даже те, кто имел какие-то довоенные претензии – ну, кто дожил. К тому же, за десятилетия войны накопилось множество фактических переделов земли, много какие титулы и владения уже успели унаследовать, в общем, черт бы ногу сломал. Переговорный процесс выглядел примерно так.

Швеция: Я хочу Померанию! И денег, чтобы дембельнуть солдат! Бранденбург: Э, остынь, союзничек, я так и быть, отдам Померанию, которая вообще-то моя, но тогда женюсь на шведской королеве. Швеция: Чо?! Забирай Клеве-Юлих и радуйся, блин! Бранденбург: Ок, но тогда я еще хочу денег. Клевик, иди сюда! Клеве-Юлих: Разбежались, поганцы! Я незалежный, а вы кто такие? Император: Ну, ок, давай тогда тебе Магдебург, а Померанию делишь со шведами пополам. Швеция: вы с дуба упали? Давай всю Померанию, а Магдебург пусть забирает себе, так и быть. Магдебург, есть возражения? Магдебург молчит, потому что мертвый. Швеция: вот и ладушки, так что там мои деньги?! Все хором: Какие тебе деньги, мироед! Забирай уже Померанию! Швеция: да хрен вам, если на дадите денег, я солдат прямо в вас и распущу как есть! Все: Ой, бл@, Швеция, погоди, не надо, тут ковры дорогие! Швеция испускает банду наемников на сапоги Франции. Франция: вы не уважаете авторитет французского посла, я отказываюсь участвовать в этом бардаке и уношу с собой Эльзас. Все: Франция, это неконструктивно! Ну что ты хочешь, чтобы вернуться? Франция: во-первых, другого посла от Швеции. Во-вторых… Входит гонец: Господа, вести с полей, французы разбиты под Хренвамсдорфом! Все: Так, Франция, хотел уходить — положь Эльзас и чиздуй отсюда. Франция: Э, ну что вы, зачем так сразу, я и не собирался никуда уходить…

И вот так месяцами.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

Пока дипломаты думали и болтали; чтобы им веселее думалось, на танцполе продолжал зажигать злой калека, шведский генерал Торстенссон. Не слезая с носилок, он уделал баварцев и имперцев при Янкове и хотел идти дальше на Прагу. Причем он реально здорово напугал имперцев. Не имея численного преимущества, он не то что их разбил, а просто opustil v nature, побрав две трети армии. Правда, бой под Янковом был напряженным, Торстенссон стоял на грани поражения, но в нужный момент баварцы увлеклись грабежом шведского обоза и в итоге получили зверскую контратаку, которая покончила битву. Интересно, что по ходу боя баварцы пленили жену Торстенссона, но железный калека быстро отбил супружницу у перепившихся при грабеже католиков. Император убежал из Праги в чем был. С кадрами у имперцев все было так плохо, что они вернули из отставки Галласа, и это кончилось бы совсем печально, но шведы ниасилили за пять месяцев взять небольшую крепость (что уже говорит о состоянии шведской армии примерно всё), к тому же, в Чехии было нечего жратеньки, поэтому Прага получила отсрочку Больших Приключений. Торстенссон плевался и грозил расстрелять кого попало, но против логистики не попрешь. В целом, Торстенссон действовал в Чехии как монгол, постоянно набегая, забирая все что можно в сельской местности и возвращаясь на исходные. Население Чехии он этими налетами просто извел и вообще вел себя как чистый беспримесный Аттила. Пока Торстенссон устраивал Чехии «Иди и смотри», на западе французам сначала накостыляли, потом они собрались с силами и накостыляли имперцебаварцам сами, но победили в состоянии «чихни – упадут» и успехом не воспользовались. Тем временем, Иоганн Георг Саксонский, менявший стороны по ходу войны как Алла Пугачева мужей, окончательно решил, что пора валить и заключил сепаратное перемирие со шведами. Саксония к тому моменту была совсем плоха, ее кто только не успел помучить. Увидя это, побитый в куче мест Максимилиан Баварский пообещал императору, что он тоже свалит, если император не наторгует плюшек для Баварии.

Наемников в Германии можно было увидеть вообще всех-любых

Наемников в Германии можно было увидеть вообще всех-любых

Вот в такой дружелюбной, взаимоуважительной обстановке чести, благородства, альтруизма и всеобщей любви на переговоры приехал имперский посол Траутмансдорф. Этот граф имел кучу преимуществ. Он был мужик обаятельный, умел находить общий язык с людьми, и, очень важно, его никак не ангажировали (не знаю уж, не захотели или не смогли) испанцы. То есть, он собирался отстаивать интересы Империи, а не состоять ласковой Сашей Грей при пиренейских Габсбургах, что очень любил делать предыдущий император Фердинанд, ныне покойный.

Траутмансдорф поговорил со всеми и помаленьку нашел если не хорошие, то по крайней мере, приемлемые компромиссы. Испанцев он откровенно послал и начал договариваться с французами (и отдельно со шведами). Переговоры пошли вперед. Единственное, гвоздем в заднице у него сидели баварцы, которые все грозились сепаратным миром. Но с ними проблему разрешить помог противник.

Торстенссона как раз в это время отозвали домой в Швецию. Собственно, он сам об этом просил, генерал был уже ходячей развалиной. Вернее, толком и не ходячей развалиной. Вместо него прислали генерала Врангеля. Врангель был чертовски амбициозный мужик, и боялся не успеть одержать какую-нибудь победу прежде чем война закончится. В качестве куклы для битья он использовал Баварию, за короткий срок разорив ее до заикания. Ценность Максимилиана Баварского как союзника быстро падала. Мало того, максимилианов генерал Верт вместе с войском перебежал непосредственно под крыло императора. Максимилиан пролетал как фанера над Мюнхеном, и в полете слышал злорадное ржание Траутмансдорфа.

Ну разве война не ад

Ну разве война не ад

Тем временем, шведы в очередной раз попытались добыть Чехию. В июле 1648 года они подошли к Праге. Армия у них насчитывала буквально тысячи три народу, более серьезный контингент не мог бы прокормиться в разоренной Богемии. Шведы имели важный бонус в виде имперского перебежчика. Предатель провел скандинавов в город через монастырский сад, так что супостаты с налету захватили половину Праги. Ночью ворвавшись в город, шведы заняли арсенал, часть укреплений. Старый генерал Коллоредо, соратник еще Валленштейна, полтора десятилетия вонзавшийся под Лютценом, убежал на другую половину Праги в ночной рубашке садами. Перемахнув Влтаву на лодке, он принялся организовывать битву. Это был старый наемник, и как положено, страшненький человек, но в те дни генерал спас город от разора и гибели. Несколько солдат, дежуривших на Карловом мосту, опустили решетку ворот, закупорив мост.

Коллоредо

Коллоредо

Коллоредо раздал ружья трем сотням студентов, поставил над ними какого-то решительного иезуита и погнал защищать мост. Этот отряд потом обозвали Академическим легионом. Из евреев организуются пожарные команды. В строй ставятся мясники, ткачи, вообще все подряд, кто может и хочет держать оружие. У шведов с осадным парком все было худо, поэтому штурм оставшейся половины Праги внезапно застопорился. Подкрепления, пришедшие к шведам, не особо помогли, тем более, в Прагу пробился отряд имперцев. Осада длилась несколько месяцев, шведы даже ухитрились захватить башню над мостом, и тогда чехи обложили ее сеном и сожгли к чертовой матери вместе с оккупантами.

Битва за Прагу

Битва за Прагу

А 25 октября к пражанам и шведам приходит потрясающая новость. Пока они сражались, не щадя живота и пейсов, война закончилась! Осенью наконец был подписан мирный договор, сражения в Европе прекратились.

Пока Торстенссон опустынивал Чехию, а французы наслаждались тем, чем еще можно было насладиться в Баварии, мирный конгресс вовсю работал. Траутмансдорф имел на руках мало козырей, но что уж имел, разыграл.

В том, что касалось религии, по сути, все откатились на исходные. Был признан Аугсбургский религиозный мир аж еще 1555 года, который похерили по ходу Тридцатилетки. То есть, имперские князья были вольны в выборе веры. Эдикт о реституции полетел в мусорную корзину, и вместе с ним туда же полетели мечты покойного императора о единой католической империи. Славить Господа – это, конечно, хорошо, но если всех убьют, то кто же будет славить Господа?

Однозначно в выигрыше ушла Франция. За рамками Тридцатилетки они переломали ноги Испании и сделались сильнейшей державой Европы, а в рамках непосредственно нашей войны прибрали к рукам Эльзас. Причем хитровывернутые лягушатники хотели получить Эльзас в качестве имперского княжества с французским суверенитетом и через это пролезть в имперский Рейхстаг. Но тут немцы уже встали на дыбы, и такого счастья французы не поимели и Эльзас достался им как французское владение. В утешение они выторговали себе к Эльзасу еще и Брайзах и кусок Лотарингии.

С большим, но специфическим прибытком ушел Бранденбург. Там дело упиралось в вопрос о Померании. С одной стороны, Швеция хотела себе ее всю. С другой, бранденбуржцев обижать не хотели, и даже более того, планировали сделать из Брандена противовес империи на севере, но не такой, чтобы выпестовать нового самостоятельного игрока. Поэтому кусок Померании отдали шведам, кусок – Брандену, а в качестве утешения за пол-Померании, Бранденбург получил Магдебург, Галле, ну, и другой кусок Померании. Все, в общем, отлично, если не считать того, что эти территории опустошены до крайности. Однако все же это были действительно серьезные бонусы. По сути, из сильного, но все же не первоклассного княжества был создан зародыш будущей Пруссии. Этого, конечно, еще никто не предвидел.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

Шведам достались вкусные куски, правда, им пришлось предпринять для этого уж очень много усилий во время войны и пролить потоки крови. Запад Померании, Висмар, Бремен, Штеттин, Штральзунд, через все это – контроль над устьями Эльбы и Одера – все круто, но 15 лет воевали. Антон Томсинов как-то приводил статистику из западной работы по одной шведской деревне — оттуда за время войны набрали 215, что ли, рекрутов. Домой вернулись 5 человек ровно. Правда, там же указано, что это экстремальный пример, и где-то с 215 человек могло погибнуть не 210, а, скажем, всего 150. Полегчало, да. С другой стороны, как ни крути, Швеция теперь вписалась в клуб великих держав, откуда ее с треском высадил только Петр Великий. Померанцы ныли, что не хотят в Швецию, но им вежливо предложили закрыться и не чирикать, пока Серьезные Люди Решают Вопросы. Еще шведы выбили себе бабла, чтобы спокойно рассчитаться с долгами и демобилизовать армию. А то они и вправду могли воевать еще долго. К тому же, у них был буйный Врангель, который еще не против был бы поураганить годика три.

Пфальц потерял большие территории, а то, что осталось, было в таком состоянии, что зона из «Сталкера» на его фоне смотрится весьма уютно и благоустроенно. Сын курфюрста Фридриха, Карл Людвиг, из-за батюшки которого, напомню, вся эта вакханалия во многом и началась, никогда до сих пор не правил своим княжеством. Формально Пфальцем на конец войны распоряжался Максимилиан Баварский, фактически – кто придется по ходу кампаний. Принцы Пфальца были кто где, Руперт и Мориц зажигали в британской политике, принцесса Лизонька крутила роман с Декартом, остальные не помню, куда делись, но вот, один буйный сын остался. Карл Людвиг заявил, что хочет титул курфюрста и Пфальц в прежних границах. Тут все хором фалломорфировали и завопили что-то в духе «Бери свое кладбище и радуйся, кретин!» Карл сник, но кладбище забрал, правда, выбил медаль с раненым львом и надписью «Отступаю, но не уступаю». В его княжестве народу было 1/50 от довоенного числа, то есть, почти пустое место. Титул курфюрста ему вернули, но теперь в элите германских князей, курфюршеской коллегии, он был на последнем месте. А ведь 30 лет назад Пфальц был самым богатым из курфюршеств, кроме, может, Чехии.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

Бавария всю войну провоевала в проигравшей католической команде, но сама она ухитрилась выйти из дела победительницей. Максимилиан получил заветный курфюршеский титул и кусок бывшего Пфальца в придачу. Мы все глядим в Наполеоны, и этот матерый интриган таки пришел к успеху, правда, Бавария была в таком состоянии, что…а, плевать, фрау новых нарожают. Главное, курфюрст.

Круче всего изменилось положение Священной Римской империи. Покойный Фердинанд хотел создать, собственно, империю германской нации, и теперь Фердинанд Фердинандыч, по сути, создал империю, но австрийскую. Черты будущей Австрии легко угадываются в новом имперском домене. Окончательно объединят эти территории только в 18 веке Прагматической санкцией, но это уже совсем другая история. В Германии же власть императора сократилась даже по сравнению с невеликим довоенным уровнем, раздробленность оказалась оформлена окончательно.

Может возникнуть вопрос: что, и это все? Вот ради этого – тридцать лет страданий, побоищ, умноженные на ноль города, женщины с пятью детьми, ни один из которых не был зачат натрезво и добровольно, трупы на улицах, чума, беженцы, ищущие пропитания в кучах навоза, голод, косящий направо и налево… Вот это все – только ради курфюршества в Баварии и захвата Штральзунда Швецией, да?! Ну да. Война ведь остановилась не из-за того, что кто-то победил, а из-за того, что пожрала самое себя, и воевать больше не было возможностей. Вот кто побеждает в результате землетрясения? Кто выиграл в эпидемии? Чьим триумфом является цунами? Тут та же история. Тридцатилетка измотала и подломила даже формальных победителей.

В Нюрнберге генералы враждебных сторон устроили банкет. Врангель палил из пистолета в потолок, крича, что больше он ему не понадобится. В войсках веселия не разделяли. Окончание войны посеяло настоящее отчаяние на бивуаках. Сложилось полноценное сословие, состоявшее не только из солдат, но из их жен, детей, слуг, и его члены не видели вообще никакой жизни кроме бивачной. Война закончилась, и что теперь? Идти пахать землю?! Земли, конечно, после войны былом полно. Но наемники этого чаще всего просто не умели. Ты с двенадцати лет в армии, сначала мальчик-слуга, потом боец, теперь тебе 25, и ты кроме мушкета и пики ничего не видел в жизни. Ну, дали плуг, и чо с ним делать, какие кнопки нажимать? К тому же, за время войны они выучились просто презирать крестьян, и для них перековать мечи на орала было то же, что добровольно перейти в низшую касту в тюрьме. Шведам надо было дембельнуть порядка ста тысяч человек (включая нестроевых), имперцам еще двести. Французам было пофигу, они с Испанией еще воевали. В общем, армии поэтапно распускали несколько лет, деньги продолжали отбирать у бюргеров, хотя уже с меньшими эксцессами. Многие бойцы ушли в бандиты и партизанили долгие годы. Крупный отряд спионерил деньги, направленные на выплату жалования ему же, и ушел в неизвестном направлении. Основная масса солдат старалась найти какую-нибудь войну. Кто нанимался во Францию, кто в Испанию, были люди, ушедшие к русскому царю, контингент из ветеранов Тридцатилетки держал при себе Иеремия Вишневецкий и т.д. и т.п. Плюс, все-таки какие-то войска в немецких княжествах оставались, для охраны порядка и гарнизонной службы. В общем, помаленьку вояки либо нашли куда пристроиться, либо сократились естественным путем.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

В общем и целом, империя за время войны потеряла 7 миллионов человек из 21, без учета Чехии. Естественно, это на глазок, просто разница между тем, что было и тем, что стало. Причем потери были сильно не поровну распределены между землями. Население Вюрцбурга не только не сократилось, но даже выросло. Эрфурт благодаря гибели конкурентов разбогател. Гамбург чувствовал себя отлично, Бремен и Ольденбург также разжились на военных заказах. Кому война, а кому мать родна.

Но в то же время. Марбург, ставший во время войны переходящим вымпелом (11 оккупаций), уполовинился. В Альтмарке тоже выжило около половины людей. В Магдебурге живых было процентов десять от довоенного числа. Чехия потеряла три четверти людей. Про Пфальц уже сказал, выжженная земля. В Вюртемберге осталась одна шестая населения. Земель, потерявших «всего» четверть или треть людей было огромное количество. Напомню, в 41-44 годах, например, Беларусь потеряла четверть народу, и эти три года по сей день справедливо помнят как время чудовищно жестокой оккупации. Тут полстраны в таком виде было. Многие населенные пункты были полностью стерты с лица земли. Бавария, например, лишилась 900 деревень. Ольмюц, в котором долго базировалась в конце войны шведская армия, сохранил одну пятнадцатую населения. Вообще, в те времена города обычно быстро восстанавливались даже после страшного погрома — туда приходили из деревень. То, что многие города оставались, по сути, призраками даже лет через 10-15 после оккупаций, это значит, что страшно ударило не только по самим городам, но и вообще по всей территории, и захатынены оказались даже небольшие поселочки. В результате в некоторых землях официально разрешили многоженство, зато запретили уходить в монастыри. Иначе некому было работать.

В принципе, конечно, нельзя сказать, что очевидец Тридцатилетки непрерывно страдал. Собственно, зомби-апокалипсис, когда могли сварить живьем (не шутка) чаще всего мог длиться от пары дней до нескольких месяцев. Редко когда боевые действия в одной и той же местности шли долго. Но с другой стороны, ограбить, покалечить, убить – это что, надо долго? Хагенау оккупировали за время войны четыре раза (причем трижды — за полтора года). В итоге погибло или бежало процентов 80 народу. При том, что да, бОльшую-то часть времени Хагенау никто не оккупировал, и в общем-то, те 27-28 лет, в которые его все-таки никто не захватывал, там можно было жить. Ну, если чумы не будет. Мюнхен вообще вон никто не оккупировал толком, только инфекции всякие занесли, и все, пять тысяч из 22 – долой.

Тридцатилетняя война. Черная комедия в семи актах. Акт 7. «Приложи беззаконие к беззаконию их»

Экономически Тридцатилетка ознаменовалась забавной циркуляцией ценностей. Понятно, что все грабили напропалую. Но потом тратить-то приходилось там же. Допустим, ты бюргер Сычайнер, ландскнехт фон Ерохен вынес из твоего дома пятьдесят талеров. Назавтра он же пришел к тебе покупать пиво, и ты честно сказал, что кружка – пятьдесят талеров, поскольку все равно она последняя, а другие ландскнехты тоже пива хотят. К тому же, ландскнехт уже слегка под градусом, а в ценах он не разбирается вообще, он и не в курсе, сколько там талер стоит. То есть, бабло все равно путешествовало недалеко. В крупном масштабе: разграбили Баварию, закупились на эти деньги фуражом и порохом в Чехии. Разнесли Чехию, закупились в Саксонии. И т.д. Другое дело, что бравый ландскнехт мог потом с горя сломать бюргеру, например, ногу.

Почему все вышло так плохо? Ответ очевиден. Империя не была империей. Слишком слабая центральная власть, слишком много амбициозных, жадных и плюющих на всех кроме себя игроков. Некому было быстро и чисто навести порядок, а когда такое желание возникало, извне радостно подбрасывали поленьев в костер. Внутренние беды Германии использовались на всю катушку, вплоть до превращения империи в полигон для разборок Франции, Швеции, Испании и прочих. Но все-таки первичной была неспособность централизованно вести государство в какую-то одну сторону. Можно было, конечно, кричать, что никакой дееспособной протестантской оппозиции нет, что если бы не Швеция, все эти штральзунды-бадены были бы раздавлены (и, кстати, это чистая правда), что если бы не Франция, то и шведов бы упихали назад в Скандинавию уже к концу 30-х (и, опять же, вероятно, да), но факт тот, что именно неустроенность империи позволила всем хищникам нашего леса устроить пир стервятников на руинах государства Габсбургов. При том, что никто, в общем-то, не хотел ничего плохого. По крайней мере, настолько плохого. Хорошая надпись на надгробии страны: «Этого никто не хотел».

Празднования по случаю заключения мира

Празднования по случаю заключения мира

источник: https://vk.com/@norinturm-tridcatiletnyaya-voina-chast-7-prilozhi-bezzakonie-k-bezzako

Подписаться
Уведомить о
guest

1 Комментарий
Старые
Новые Популярные
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
Альтернативная История
Logo
Register New Account