Reboot «Звезды и полосы»: фрагмент 1

Думаю, что многие знакомы с классическим циклом"Звезды и полосы" Гарри Гаррисона — значимым произведением в жанре АИ, посвященным вмешательству британцев в американскую Гражданскую Войну. Однако, известно, что к исторической составляющей романа существует немало претензий: при всем уважении к Гаррисону, он допустил немало неточностей и натяжек — например, совершенно не учтя "заклятых британских друзей" французов, и имевшую общих с американцами врагов Россию.

Но сама по себе идея вмешательства Великобритании и остальных европейских держав в ход Гражданской Войны в Америке, чрезвычайно плодотворна. Мир в этот период — не в последнюю очередь стараниями Генри Пальмерстона и Луи Бонапарта — представлял собой сложнейший клубок противоречий и конфликтов, которые лишь чудом не разгорелись пламенем тотальной войны. В Америке бушевала гражданская война, британцы были готовы вмешаться в ее ход, чтобы склонить чашу на сторону южан, Российская Империя была вынуждена подавлять вспыхнувшее в Польше восстание, оказавшись из-за этого на грани войны с Австрией и Францией… Существовала реальная возможность, что Британия, Франция и Австрия, с одной стороны, сойдутся в схватке с США, Россией и Пруссией с другой.

Я представляю вниманию коллег фрагмент из моих задумок на эту тему:

(ПРЕДУПРЕЖДАЮ: это не окончательная версия, и вообще только фрагмент)

Февраль 1863; Чесапикский Залив

“Мы имеем “Нью Айронсайдс”, “Монток” и “Патапаско” в Чесапикском Заливе, “Пассаик” и “Сэнгамон” в Нью-Йорке и “Нэхент с “Уихокеном” для защиты Бостона. Мы готовы.”

Из телеграммы военно-морского секретаря Гидеона Уэллса президенту Линкольну, касательно вопросов обороны от британского вторжения, 11 февраля 1863 года.

…Стоя на мостике корабля по имени “Уорриор”, адмирал флота Её Величества сэр Альберт Бренуоттер Мэллори задумчиво разглядывал в подзорную трубу темные силуэты далеко впереди. И чем дольше он смотрел на них, тем меньше ему нравилась эта картина.

Впереди лежали берега Северной Америки. Если быть точным, то берега эти лежали также и справа и слева, ибо британская эскадра, командование которой было поручено сэру Мэллори, уже вошла Чесапикский Залив и сейчас двигалась по внутренним водам американского континента. Правильнее было бы сказать, что впереди лежали берега штата Вирджиния; сердца американского мятежа, моральной и индустриальной опоры Конфедерации. Волны Атлантического Океана разбивались о песчаные отмели Хэмптона, где на длинной узкой косе, угрюмый, несокрушимый, высился у самого горизонта форт Монро; последний аванпост федералистов на территории штата.

Силуэты американских кораблей, выстроившихся ровным рядом поперек залива, и были тем, что привлекло внимание сэра Мэллори. Американцы стояли в два ряда, первый из которых сэр Мэллори вначале вообще посчитал состоящим из одного корабля – массивного серого броненосца, название которого, как припомнил адмирал (сэр Мэллори никогда не отличался завидной памятью на имена), было “Новый чего-то-там”. Только внимательно приглядевшись, адмирал с трудом сумел увидеть позади большого американского броненосца, еле выдающиеся над волнами силуэты маленьких, низких кораблей, с выступающей над палубой круглой коробкой башни, и убедился-таки, что американские мониторы, о которых ходило столько разговоров в Британии, тоже встали на его пути.

“Этот янки”, неохотно вынужден был признать сэр Мэллори, “явно знает, что делать”. Удерживая свои фрегаты за линией броненосцев, он, тем самым, не позволял английским линейным кораблям сблизиться с ними для решительного ближнего боя. В пороховом дыму и неразберихе битвы, канонирам Мэллори будет непросто попасть с мало-мальски приличной дистанции в низкие корпуса американских фрегатов; в то же время, возвышающиеся подобно плавучим замкам высокие борта английских линейных кораблей даже на большом расстоянии были отличными, заметными мишенями.

“Крови он нам попортит немало, Господь свидетель”, мрачно признал адмирал, чувствуя в глубине души невольную искру уважения к умному и талантливому противнику. В глубине души он, однако, чувствовал еще кое-что, весьма неприятное для него как для англичанина и офицера; постепенно растущий холодок неуверенности в правильности своих действий вообще и в частности.

В отличие от изрядного числа других высокопоставленных британских офицеров, сэр Альберт Мэллори никогда не страдал от излишней самоуверенности и имел не слишком-то полезную для карьеры привычку видеть вещи так, как они есть на самом деле, а не так, как хотели бы их видеть стоящие выше. Он был твердо убежден, что излишняя убежденность в непобедимости британского флота лишь потому, что он, в конце концов, британский, вела опасно близко к небрежности в подготовке и недооценке готовности противника.

Эскадра, которую он вел, была впечатляющей даже по прежним временам, пускай и не столь многочисленна. Во главе строя, хищно скользя по морской глади, шли два новейших орудия войны, два самых сильных козыря в широких рукавах Её Величества – броненосные фрегаты “Уорриор” и “Дифенс”, палуба первого из которых служила в данный момент опорой для ног самого сэра Мэллори. За ними, выстроившись идеально ровной колонной, величественно и грозно рассекали волны восемь огромных винтовых линкоров, многопушечных высокобортных крепостей. Уже устаревшие технически с появлением брони, эти старомодные прекрасные великаны все же заставляли считаться с собой благодаря своей впечатляющей огневой мощи. В хвосте колонны, замыкая построение, тянулись многочисленные авизо, легкие колесные пароходофрегаты и винтовые корветы, репетичные суда и транспорты.

По нынешним временам, вести в бой такую впечатляющую эскадру было великой честью, достаточной, чтобы наполнить гордостью сердце любого истинного англичанина. Однако, как ни был воодушевлен подобной перспективой сэр Мэллори, он все же не забывал никогда, что великая сила несет с собой и великую ответственность. И поэтому он не мог, просто не мог позволить себе закрывать глаза на те недостатки и слабости, которые не давали адмиралу покоя.

Эскадра, которую он вел, состояла из мощных и впечатляющих кораблей. Однако, все эти корабли, созданные для океанской службы, сидели весьма глубоко, и адмирал имел все основания сомневаться в том, что они смогут с достаточной легкостью оперировать у изобилующего отмелями американского побережья. Флотилию мелкосидящих канонерских лодок, которую сэр Мэллори просил неоднократно предоставить в его распоряжение, ему так и не дали, мотивировав отказ тем, что сбор и комплектация флотилии задержали бы и без того затянувшуюся отправку эскадры. Адмирал в глубине души подозревал, что причина была куда более прозаична: имея на бумаге огромный флот канонерских лодок, оставшихся со времен войны с Россией десять лет назад, адмиралтейство совершенно не озаботилось состоянием этих маленьких суденышек, предпочитая наводить лоск на огромные линкоры. Он посещал как-то огромную сухую стоянку канонерских лодок, построенную в Хасларе, и был удручен печальным видом этих заброшенных, прогнивших, истрепанных корабликов, рядами стоящих под новенькими навесами.

Восемь винтовых линкоров, составлявших значительную часть огневой мощи эскадры Мэллори, выглядели впечатляюще, но адмирал ясно отдавал себе отчет в том, что эти восемь кораблей составляют пятую часть вообще всего резерва винтовых линейных кораблей Великобритании – и почти третью часть всего укомплектованного для службы линейного флота. При этом, снарядить для плавания даже эти восемь кораблей оказалось далеко не так просто; опытных, обученных моряков, как водится, не хватало, и вербовщики, как голодные шакалы, рыскали по портовым складам и тавернам, затаскивая в гостеприимные объятия Её Величества всех, кто не был достаточно расторопен, чтобы вовремя скрыться с глаз. Результаты их “патриотичной” деятельности не радовали и на момент выхода в море, а примерно к середине Атлантики сэр Мэллори всерьез уже начал жалеть, что не догадался под благовидным предлогом оставить один из линкоров в порту, распределив опытных моряков из его команды по другим кораблям.

О, не подумайте – если бы сэр Мэллори был твердо убежден, что положение его флота безнадежно, то он скомандовал бы отступление немедленно, и никакой трибунал и угроза наказания его бы не остановили, о нет. Разумеется, после столь вопиющего поступка как отступление перед лицом слабейшего неприятеля, сэру Мэллори оставалось бы лишь пустить себе пулю в лоб, но адмирал был абсолютно уверен в том, что Господь скорее простит ему этот грех, чем, если он, Мэллори, поведет тысячи моряков своего флота на бессмысленную погибель.

Закавыка была лишь в том, что сэр Мэллори не был в этом уверен. Он лишь подозревал, что дела могут завершиться вовсе не так блестяще, как думали те, кто послал его эскадру в многотысячемильный переход через зимнюю Атлантику с приказом встретить и разбить американцев в Хэмптон-Роудс. И к сожалению, подозрение что “все пойдет не так уж гладко” не являлось убедительным аргументом ни для адмиралтейства ни даже для самого Мэллори. А значит… все, что ему оставалось, это положиться на волю Божию и приложить все свои скромные человеческие усилия к тому, чтобы слава флота Её Величества увенчалась в этот февральский день еще одной воодушевляющей победой.

— Мистер Роджерс, — аккуратно сложив и подвесив обратно на пояс подзорную трубу, обратился сэр Мэллори к капитану своего флагмана, — Распорядитесь передать два приказа. Первый – на “Дифенс”: “следовать за нами. Действовать по обстоятельствам”. Второй – контр-адмиралу Топпи, на “Агамемнон”: “Следовать прежним курсом. Атаковать американские фрегаты независимо.” И приготовьтесь увеличить скорость до… — адмирал прикинул в уме предельные ходовые качества своих двух броненосцев, — …Одиннадцати узлов.

— Есть, сэр, — кивнул капитан Роджерс, жестом подзывая к себе адъютанта. Коротко передав приказ и выслушав повторение, он отпустил офицера и вновь повернулся к сэру Мэллори, — Позволено ли мне узнать, каков ваш план баталии?

— Позволено, мистер Роджерс, — шагнув к перилам ограждения, адмирал вновь вгляделся вдаль, — Мне не нравится то, что у янки три броненосца в строю против наших двух, и их корабли построены так, что мы вынуждены будем иметь дело одновременно с броненосцами вблизи, и деревянными кораблями во второй линии. Поэтому я собираюсь вывести “Уорриор” и “Дифенс” в авангард и угрозой обхода с фланга, отвлечь американские броненосцы к юго-западу. Таким образом, мы избегнем необходимости подставлять наши линейные корабли под залпы броненосных фрегатов на небольшой дистанции, и дадим им возможность разделаться с американскими деревянными кораблями без помех.

— Понимаю, сэр, — кивнул Роджерс, — Но как вы указали выше, янки имеют три броненосных корабля против наших двух, сэр. Будет ли благоразумно атаковать численно превосходящего противника без всей нашей огневой мощи, сэр?

Набрав полный ход, два шедших во главе британской колонны броненосных фрегата почти одновременно переложили рули, и отклонились на юг, явно стремясь обойти американскую линию и прорваться за ней на Хэмптон-Роудс, тем самым зажав американский флот между собой и восьмеркой следующих прежним курсом деревянных линкоров.

Этот маневр не остался незамеченным. После секундного промедления, возглавлявший колонну американских броненосцев большой фрегат “Нью Айронсайдс”, массивная серая громада с высокими бортами, в свою очередь переложил рули, и начал поворот. Два монитора последовали за ним, отклоняясь от прежнего курса с явным намерением перехватить броненосные корабли англичан. Таким образом, в этой своей части план сэра Мэллори сработал полностью.

Восьмерка британских линейных кораблей продолжала двигаться прежним курсом. Теперь, когда американские броненосцы ушли с дороги, отступив к востоку чтобы сразиться со своими английскими аналогами, ничто не мешало колонне винтовых линкоров контр-адмирала сэра Барринга Топпи встретиться в бою с американскими деревянными кораблями. И, с божьей помощью (по крайней мере, англичане надеялись что усилия капелланов не пропадут даром, и Творец благословит победу их стороны) одолеть их, ибо превосходство англичан, как в числе крупных кораблей, так и в бортовом залпе, было значительно. Колонну сэра Топпи составляли восемь винтовых современных линкоров, пять из которых были новейшей постройки; все они несли от восьмидесяти до ста орудий на своих возвышающихся батарейных палубах, и все они развивали ход не менее десяти узлов.

С американской же стороны, самыми тяжелыми кораблями были четыре больших, винтовых, но все же всего лишь фрегата – “Ниагара”, “Миннесота”, “Вабаш” и “Колорадо”. Первый из них все же внушал некоторое почтение своими размерами и скоростью, три остальных же являлись сестрами и братьями печально известного “Мерримака”. Большие, прочно сделанные, они несли не более чем по тридцать орудий каждый, и ход их не превышал девяти узлов. Несомненно, они были бы достойнейшими противниками для любого корабля своего класса, и даже для третьеранговых линкоров, но для превосходивших их решительно во всем перворанговых кораблей? Умоляю.

За линией американских фрегатов и корветов, укрытые ими от обстрела, шли небольшие винтовые шлюпы и колесные канонерки. Эти маленькие, верткие суденышки, хотя и не могли ни при каких обстоятельствах выдержать бортового залпа линкора, все же представляли некоторую угрозу; подойди британцы ближе, и им трудно было бы избегнуть яростных нападений этих маневренных крошек, норовящих под прикрытием порохового дыма вцепиться в уязвимые нос или корму англичан. Впрочем, британцы не особо и нуждались в том, чтобы подходить ближе. Их превосходство в весе бортового залпа считалось англичанами вполне достаточным, чтобы решить исход баталии даже с не слишком близкого расстояния. В конце концов, один-единственный “Агамемнон”, возглавлявший линию британских линкоров, нес на каждом борту почти столько же орудий, сколько и три американских фрегата вместе взятых!

 И, тем не менее, американские фрегаты продолжали решительно сближаться с британской колонной. Разумеется, кроме этого им в общем-то ничего не оставалось; как бы ни сложилась дуэль удалившихся к западу броненосцев, американцы не могли допустить прорыва британского флота вверх по Чесапикскому Заливу. Вот уже заполыхали первые залпы погонных орудий американцев, и ядра засвистели в воздухе, пока еще падая в море на слишком большом расстоянии, чтобы представлять хоть минимальную опасность. Затем, сближаясь со скоростью шестнадцать морских миль в час, эскадры преодолели последние оставшиеся километры и флагманские корабли обеих колонн, “Агамемнон” и “Миннесота”, встретили друг друга борт-о-борт.

Традиционный для обывателя взгляд на взаимное соотношение рангов военных кораблей предполагал, что фрегат не может сражаться, во всяком случае, на равных, с линейным кораблем. Это традиционное представление в полной мере принималось за истину и большинством европейских флотов. И в самом деле, трудно было прийти к иным выводам, сравнивая единственный ряд орудий в батарее фрегата, с двумя, тремя или даже четырьмя ощетинившимися пушками батарейными палубами линейного корабля.

Однако американский флот не был настроен столь категорично. Признавая, что многочисленные орудийные палубы линейных кораблей дают им значимый перевес в бортовом залпе, американцы обращали внимание на то, что в то время как единственная орудийная палуба фрегата могла находиться сравнительно высоко над водой, нижняя батарея многопалубного линкора (с самыми тяжелыми орудиями на ней), должна была находиться низко просто по соображениям остойчивости. А это означало, что при свежей погоде в открытом море линкор не сможет пустить в ход свои самые тяжелые орудия, не рискуя пойти ко дну от захлестнувшей открытые орудийные порты волны. Вес же залпа только верхних палуб линкора, как правило, не настолько уж и отличался от веса залпа единственной палубы фрегата, чтобы дать линейному кораблю какое-то реальное преимущество. Именно поэтому американский флот, привычный к океанским операциям, никогда не держал значительного числа линейных кораблей в кампании, предпочитая основывать свою мощь на более дешевых фрегатах.

И насколько верным было это старое решение, стало полностью ясно лишь с появлением бомбических[1] орудий Пексана, два с половиной десятилетия назад. Тяжелые и громоздкие, эти стреляющие разрывными бомбами короткоствольные орудия, тем не менее, обладали такой разрушительной силой, что даже самый прочный корабль, способный выдержать без особого вреда сотни попаданий в упор обычными ядрами, мог быть обращен в пылающий остов всего двумя десятками выпущенных с немалого расстояния бомб. И – так как эти пушки были действительно тяжелыми и громоздкими – даже самые крупные линейные корабли могли нести их только на нижней батарейной палубе. Что, в результате, практически полностью уравнивало огневую мощь многопалубного линкора и однопалубного фрегата, также вооруженного подобными орудиями.

Орудия в батарее “Миннесоты” рокотали, одно за другим окутываясь плотными клубами порохового дыма. Будучи большим американским фрегатом – одним из самых больших когда-либо построенных фрегатов вообще – “Миннесота” несла на каждом борту в батарее по четырнадцать больших девятидюймовых и семь восьмидюймовых гладкоствольных орудия конструкции Дальгрена, и еще два огромных десятидюймовых орудия стояли на поворотных установках на ее верхней палубе. Ее оппонент, Корабль Её Величества “Агамемнон”, нес на своих трех батарейных палубах девяносто одно орудие, но лишь по семнадцать с каждого борта (всего тридцать четыре, все на нижней палубе) из них были восьмидюймовыми бомбическими пушками. И вдобавок, каждый снаряд девятидюймового орудия “Миннесоты” весил как минимум на треть больше снаряда британской восьмидюймовой пушки.

Что вполне имело значение.

Словно огненный шторм пронесся по “Агамемнону”, когда первый залп американского фрегата ударил в его борт. Высокий и заметный, британский линейный корабль был отличной мишенью, и американские канониры не посрамили свой флаг; с дистанции почти в тысячу метров, восемь бомб вонзились в британский линкор – и взорвались с оглушающим грохотом, разрывая казавшиеся почти несокрушимыми толстые борта.  Прочные доски бортовой обшивки “Агамемнона” разлетелись на куски, разломанные взрывом, и отлетающие тяжелые деревяшки, вперемешку с осколками чугунной оболочки бомб, разили наповал всех, на свою беду, оказавшихся слишком близко. Одна особенно удачливая бомба весом в сто один фунт, выпущенная из поворотного десятидюймового орудия на верхней палубе “Миннесоты”, пробила борт “Агамемнона” и взорвалась на средней батарейной палубе, воспламенив пороховые затравки и убив на месте три десятка артиллеристов. Хаос и ужас прокатились по кораблю Её Величества, сопровождаемые оглушительным ревом взрывов и треском разгорающегося пламени.

Но “Агамемнон” был лишь ранен, ранен пусть и тяжело, но далеко не смертельно. Несмотря на весь ужас и опустошение, щедро посеянное на его палубах американскими бомбами, его команда сохранила дисциплину и боевой дух. Артиллеристы, скользя в крови своих павших товарищей, бросились наводить орудия. Матросы, превозмогая боль от ран, сбрасывали в море полыхающие обломки, гасили очаги пожаров, выносили стонущих раненных вниз, где, не медля ни мига, работали врачи. Капитан “Агамемнона” (потерявший в воцарившемся хаосе фуражку, но не уверенность в себе) выкрикнул приказ – и борт линкора буквально взорвался дымом и пламенем, когда четыре десятка орудий ударили одновременно.

Хотя попасть в низкобортный фрегат с расстояния около километра было непросто, выучка британских канониров и число орудий на “Агамемноне” сыграли свою роль, заставив “Миннесоту”, в свою очередь, содрогаться от ударов снарядов. В американский фрегат попало почти столько же британских выстрелов, сколько пришлось в этой дуэли и в “Агамемнон”… но из семи ударивших в “Миннесоту” снарядов лишь два были восьмидюймовыми разрывными бомбами, а остальные пять почти бесполезными на такой дистанции тридцатидвухфунтовыми ядрами, способными разве что оставить вмятину, но не пробить толстые доски. Разумеется, даже этот неэффективный огонь принес свои кровавые плоды, и крики боли огласили палубы фрегата… но понесенный им урон был незначителен, и спустя пару минут, орудия “Миннесоты” грянули второй раз.

Следующий вторым в британской колонне стадвадцатипушечный линейный корабль “Роял Альберт” пытаясь поддержать флагман, открыл огонь по “Миннесоте” из своих погонных орудий. Однако, наполовину ослепленный собственным пороховым дымом, экипаж его не заметил, как из клубов тумана, подобная громадному хищному ящеру, выскользнула “Ниагара”. Увеличив ход, чтобы избежать риска столкновения в дыму, “Ниагара” обогнала стрелявшую по “Агамемнону” “Миннесоту”, и вырвалась на простор, ее канониры готовы к немедленным действиям.

Для своих впечатляющих размеров – а она была по крайней мере на треть длиннее самого большого линейного корабля британской эскадры, ни на тонну не уступая ему водоизмещением – “Ниагара” несла в общем-то довольно малочисленное вооружение. Вся ее батарея состояла лишь из двенадцати орудий, да еще и установленных открыто на верхней палубе. Но орудиями этими были не обычные для фрегатов пушки, а устрашающе огромные одиннадцатидюймовые “бутылки”[2] Дальгрена… и каждая из них была установлена на поворотном штыре, позволявшем наводить ее на оба борта. И стоило лишь капитан “Ниагары” отдать приказ, как все двенадцать её чудовищных орудий рявкнули практически в унисон.

Корабль Её Величества “Роял Альберт”, по воле судьбы ставший целью для орудий “Ниагары” мучительно содрогнулся от самого киля и до верхушек мачт, когда пять снарядов из залпа американского фрегата поразили его высокие борта. Огромные бомбы — каждая втрое тяжелее самой большой, посильной орудиям англичан – с ужасающим хрустом врубились в борта британского линкора, легко проломив их насквозь, и с невероятной силой разорвались внутри корпуса. Одна ударила в среднюю батарейную палубу, сбив четыре орудия с лафетов и убив на месте или ранив два десятка моряков. Другая взорвалась у основания грот-мачты; измочаленное дерево не выдержало, и мачта с громоподобным треском (впрочем, едва заметным за грохотом взрывов и ревом орудий) повалилась, ломая снасти и снеся верхушку дымовой трубы. Третий и четвертый разрушительный выстрелы пришлись в верхнюю батарею линейного корабля, разрывая доски, сбивая орудия с лафетов и неся смерть всему живому поблизости.

Последней, пятой бомбе из залпа “Ниагары”, однако, была определена несколько иная судьба. По невероятно удачному стечению обстоятельств – естественно, в зависимости от точки зрения – бомба ударила именно в то место на корпусе линейного корабля, где доски уже были надломлены ранее попавшим снарядом, и пробила их без труда. Почти не сбавив скорости, стотридцатифунтовый шар из чугуна и черного пороха ворвался на нижнюю орудийную палубу, снес голову случайно оказавшемуся на его пути лейтенанту, и, проломив пол – разорвался в межпалубном пространстве как раз над крюйт-камерой. В саму камеру бомба не проникла – для такого ей, при всем её впечатляющем весе и скорости, все же не хватило энергии – но силой        взрыва, прикрывавшие пороховой склад доски настила сорвало и разломало, и в тот момент, когда какая-то полыхающая частица разгорающегося палубой выше пожара упала вниз…

Случилось непредвиденное: “Роял Альберт” взорвался.

Ужасный взрыв, подобный извержению вулкана, прорвал огромную дыру в линии британского флота. Пламя и полыхающие обломки, выброшенные взрывом из разломленного корпуса линкора, взвились ввысь, огненным градом обрушившись на соседние корабли. В клубах дыма и огня на мгновение мелькнула вставшая вертикально корма, увенчанная все еще вращающимся винтом, и полыхающий остов “Роял Альберта” исчез в пенящихся волнах. Из его команды, насчитывавшей более тысячи человек, не спасся никто.

Следующий в линии американских фрегатов, “Вабаш”, воспользовавшись всеобщим замешательством, всадил полный бортовой залп в “Агамемнон”, команда которого, отвлеченная произошедшим, не увидела вовремя опасности. Верхняя орудийная палуба британского корабля буквально дезинтегрировалась в фонтане пламени и разлетающихся обломков. Замыкающий американскую линию фрегат “Колорадо” добавил мощь своих девятидюймовок к делу сокрушения британского корабля, и “Агамемнон”, полыхающий по всей длине, потерявший более половины орудий и треть своей команды, беспомощно вывалился из строя и тяжело откатился на восток. Мачты и снасти его были сбиты, короткий обрубок трубы едва выдавался над тем пылающим хаосом искалеченных досок и обломков, в которые превратилась его некогда аккуратная батарея. Оставляя за собой огромный дымный хвост, британский линейный корабль отошел, явно не в силах продолжать бой.

Идущий третьим в английской колонне девяностопушечный линейный корабль “Дефайенс” был вынужден резко отвернуть влево, чтобы не налететь на обломки затонувшего “Роял Альберта”, и выкатился из строя, тем самым волей-неволей исключив себя из сражения. Поэтому следующим кораблем Её Величества, которому довелось испытать на себе разрушительную мощь орудий Дальгрена, оказался новейший стопушечный трехдечник “Донегал”, шедший в строю эскадры формально четвертым.

Двигаясь вперед, “Донегал” обменялся бортовыми залпами с “Ниагарой”. Канониры его целились хорошо, и борт массивного американского фрегата полыхнул взрывами, неприятно (для англичан) большая часть которых пришлась на его пустующую орудийную батарею. Одно одиннадцатидюймовое орудие “Ниагары” было сбито прямым попаданием британской бомбы, однако остальные оставались в добром здравии, и их прислуга немедленно сравняла счет, вбив пять огромных бомб в среднюю орудийную палубу “Донегала”. Британские артиллеристы знали свое дело, но в дыму и хаосе битвы, многие из них целились слишком высоко и град снарядов, проносящийся над американским фрегатом, не наносил вреда никому, кроме его снастей.

И еще ни один военный корабль не пошел ко дну только потому, что лишился снастей.

Пройдя мимо “Ниагары”, “Донегал” изготовился сцепиться с “Миннесотой”, но тут его встретил новый, несколько неожиданный враг. Три маленькие канонерские лодки американцев – “Окторара”, “Майами” и “Гурон” – внезапно вырвались из клубов порохового дыма, и, отчаянно перебирая колесами, устремились на огромного оппонента. Крошечные по сравнению с “Донегалом”, канонерки, однако, были более чем кусачими букашками; пушки, стоявшие на них, могли одним своим видом заставить побледнеть от ужаса самые большие орудия британского линкора, и эти пушки стреляли с подвижных установок, имеющих почти не ограниченные углы обстрела.

Вырвавшийся вперед, “Окторара” прорезал курс “Донегала”, проскочив буквально в нескольких десятках метров перед форштевнем британского линкора. Его артиллеристы ждали этой секунды с напряжением, и не упустили своего часа; стофунтовый нарезной Пэррот и девятидюймовый Дальгрен рявкнули слаженно почти в упор. Толстые доски задержали огромные бомбы не более чем картонка; снаряд Дальгрена пронесся по всей длине нижней батареи линкора, и взорвался в ее дальнем конце, выведя из строя едва ли не четверть всех бомбических орудий “Донегала”. Пущенный с углом снижения, нарезной снаряд Пэррота пробил палубный настил и достиг машинного отделения, где и разорвался. Пар из пробитого котла хлестнул в стороны, обжигая и удушая машинную команду, которая не успела даже понять, что именно произошло с их кораблем.

Однако, храбрость всегда оплачивается кровью, и этот случай не стал исключением; завершив свой лихой маневр, “Окторара” оказалась внезапно прямо перед орудиями британского линкора, и залп четырех восьмидюймовых пушек почти в упор буквально разорвал маленький храбрый кораблик на куски. Разъяренные гибелью своего товарища, команды “Майами” и “Гурона” вцепились в “Донегал”, пуская свои огромные снаряды сеять хаос и разрушение в его нижней батарее.

Проходя мимо “Донегала”, “Миннесота” воспользовалась удачным моментом, чтобы поддержать канонерки, вбив в линейный корабль несколько своих бомб. Однако, несмотря на все потери и разрушения, “Донегал” все еще не сдал свою последнюю карту. Его уцелевшие орудия взревели, окутывая корабль огромными облаками порохового дыма, и на этот раз прицел англичан был достаточно точен, чтобы “Миннесота” содрогнулась от боли. Бомбы и ядра британского линкора, все еще опасные, пусть и уступающие пробойной силой, врезались в ее борта, неся разрушение. Одна бомба взорвалась на батарее фрегата, сбросив с лафетов четыре тяжелых орудия. Другая, убила или искалечила всю прислугу кормовой десятидюймовой пушки. Ядра и легкие гранаты тридцатидвухфунтовых пушек с верхних палуб “Донегала” били в палубу американского фрегата, разбивая шлюпки, ломая снасти и сбивая орудия. Потеряв почти сотню своих моряков убитыми и раненными, охваченный разгорающимся на палубе пожаром, американский фрегат был вынужден резко отвернуть и выйти из боя, предоставив “Вабашу” и канонеркам сцепиться с англичаниным.

Место “Миннесоты” в строю американского флота заняла “Галена” – не слишком удачно построенный броненосный корвет с броней из перекрывающихся металлических листов. Флот относился к ней с изрядным (и вполне объяснимым) недоверием, не забыв, как ее броня подвела во время действий против батарей инсургентов на реке Джеймс, и поэтому не счел возможным направить ее в битву с британскими броненосцами, вместо этого поставив “Галену” в строй деревянных кораблей.

Британцы заметили этот маленький кораблик, и их орудия немедленно открыли по ней губительный огонь. Однако, броня “Галены”, не способная выдерживать удары двадцатичетырехкилограммовых ядер с расстояния в полтысячи метров, оказалась вполне способна выстоять под градом более легких снарядов с почти вдвое большей дистанции. Удары британских бомб и ядер отзывались лишь гулом внутри бронированного каземата “Галены”. Ее собственные немногочисленные орудия яростно гремели в ответ, всаживая стофунтовые нарезные снаряды в следующий за “Донегалом” девяностопушечный линкор “Виктор-Эмануил”. Один нарезной снаряд пробил дыру в подводной части британского линкора; другой, удачно попавший, взорвал порох на верхней батарее, заставив английских артиллеристов бежать от орудий. Подошедшая “Ниагара” выстрелила в “Виктор-Эмануил”, поражая его своими тяжелыми орудиями, и вслед за этим винтовой шлюп “Семинола” на полной скорости прорезал курс британского линкора, метко обстреляв его высокий нос.

Один британский линейный корабль был уничтожен со всем экипажем, один выведен из строя и еще два повреждены – все это ценой одного выведенного из строя и двух поврежденных фрегатов. Однако, у британцев все еще оставались в запасе три больших линейных корабля, девяностопушечные “Нил” и “Цезарь” и восьмидесятипушечный старик “Коллингвуд”. Старой постройки, спущенные на воду как парусные и лишь затем переоснащенные под пар, три этих линкора, вместе с вернувшимся, наконец, в строй “Дефайенсом” навели орудия и изготовились к бою.

— Огонь! – коротко приказал капитан Роджерс, и девятнадцать бортовых орудий корабля Её Величества “Уорриор” одновременно полыхнули огнем.

Почти немедленно, на орудийной палубе вдруг раздался громкий “БАНГ!!!” и затвор одного из новейших, казнозарядных нарезных орудий Армстронга вырвало с ужасающим лязгом. Кувыркаясь, раскаленный кусок металла пролетел сквозь всю батарею, убив наповал двоих канониров, и врезался в лафет стоящей на противоположном борту бомбической пушки, сбив ее с основания.

Адмирал Мэллори и капитан Роджерс синхронно воззрились на дымящийся остов нарезного орудия, затем столь же одновременно друг на друга.

— Хорошенькое начало… — процедил сквозь зубы сэр Мэллори. Хотя инцидент не был столь уж катастрофическим в материальном плане (“Уорриор”, в конце концов, нес еще девять нарезных и двадцать семь гладкоствольных пушек в своей батарее), адмирал отлично понимал, что рвущиеся в самом начале боя орудия не слишком-то помогают поднять боевой дух моряков. А самым неприятным было то, что пушку разорвало при выстреле далеко не полным зарядом, что порождало нехорошие подозрения в адрес всех подобных орудий разом.

— Похоже, наш Трафальгар тоже начинается с некоторых неприятностей, мистер Роджерс? – громко, так, чтобы его слышала и команда, произнес адмирал, — Но, если я не ошибаюсь, Нельсона не остановили такие мелочи?

— Так точно, сэр, — немедленно подтвердил капитан Роджерс. Положа руку на сердце, капитан “Уорриора” понятия не имел, сталкивался ли Нельсон при Трафальгаре с взрывающимися в самом начале боя пушками. Однако, он отлично понимал, куда вел адмирал; пагубный моральный эффект от трагического случая настоятельно требовалось немедленно сгладить, и лучшим способом сделать это было продемонстрировать, что старшие офицеры уверены в успехе, — Продолжайте стрелять, мистер Оуэнс! – крикнул он старшему канониру, — И ради Всевышнего, следите, чтобы затворы на этих богом проклятых пушках были пригнаны как следует!

Как раз в этот момент, проходящий в четверти мили севернее американский броненосец – как запоздало вспомнил Мэллори, называвшийся “Нью Айронсайдс”, хотя адмирал не мог никак вспомнить, почему – окрасился дымными облаками залпов, и тяжелые снаряды с лязгом врубились в борта “Уорриора”. Броненосный фрегат Её Величества тяжело загудел под ударами одиннадцатидюймовых ядер, подобно летящим молотам бивших в его батарею, но плиты, прокованные лучшими заводами мира, выдержали страшный удар без вреда. Одно ядро, пролетевшее мимо батареи, пробило незащищенную корму “Уорриора” и устроило впечатляющий погром в офицерском салоне, однако, ни один моряк не пострадал и разрушенный отсек едва ли относился к жизненно важным (или вообще сколь-нибудь важным) для броненосца.

Почти немедленно, пушки “Уорриора” грянули снова. В поспешно вскинутую подзорную трубу, сэр Мэллори мог прекрасно видеть, как их снаряды били в броню “Нью Айронсайдса” – и отскакивали в море, не в силах преодолеть защиты.

— Дистанция слишком велика, мистер Роджерс, — пробормотал адмирал, — Похоже, пятьсот ярдов будет тоже слишком много. Поворачивайте на… Ай!

Это не слишком мужественное “ай” вырвалось из уст адмирала по вполне уважительной причине. Один из занимательных низкобортных башенных броненосцев, медленно следующий в кильватере американского броненосного фрегата, внезапно буквально исчез за огромным облаком дыма, и нечто чудовищное, просвистев в воздухе, врезалось с ужасным лязгом в батарею “Уорриора”. Фрегат ощутимо дернулся; гораздо более ощутимо, чем от предыдущего залпа, и откуда-то снизу раздался пронзительный лязг и скрежет, намекающий, что этот удар не прошел для корабля совсем безболезненно.

— Что это было?! – потребовал Мэллори, с трудом удержавшись на ногах.

— Какое-то огромное ядро, сэр! – отрапортовал молодой лейтенант, выглянувший через амбразуру в высоком фальшборте, — Не меньше трехсот фунтов весом, думаю. И… сэр… у нас плита треснула.

— Что, проклятье?! – одним прыжком оказавшись у амбразуры, сэр Мэллори оттолкнул лейтенанта в сторону, и, презрев более чем реальную опасность, по пояс высунулся за борт корабля.

Увиденное очень ему не понравилось. На броневой плите в двух метрах от поверхности воды красовалась здоровенная вмятина, оставленная каким-то чертовски громадным снарядом. И что еще больше смутило (и, признаться честно, изрядно обеспокоило адмирала), было то, что у края плиты змеилась отчетливо заметная трещина. Нет, плита не была расколота или пробита насквозь… но она треснула, и последующие удары в ту же точку могли обернуться совсем не так хорошо.

— Проклятье… — пробормотал адмирал, созерцая урон, нанесенный его красавцу-фрегату, — Эти чертовы янки изобретательнее, чем я думал!…

Новый залп орудий “Уорриора” заглушил его слова. На этот раз канониры целились в ранившую флагман низкобортную башенную машину, подобно какому-то странному железному зверю, хищно скользившую в невысоких волнах. По меркам времени, это был прекрасный залп, легший с великолепной кучностью… но, к сожалению, мимо цели. При всей подготовке английских артиллеристов, маленький, почти скрывающийся в волнах американский монитор, был слишком сложной для них мишенью. Большая часть снарядов “Уорриора” безвредно вспенила волны за американским кораблем, пролетев над его низкой палубой. Одно шестидесятифунтовое ядро, правда, ударило в бронированную башню американца, но, скользнув по ее круглой стенке, отскочило без вреда, не оставив даже заметной вмятины.

Находившийся теперь позади “Уорриора” американский броненосный фрегат выстрелил снова, окутавшись густым облаком порохового дыма дыма. Новая порция тяжелых ядер лязгнула по броне “Уорриора”. Затем, “Нью Айронсайдс” вдруг резко повернул и двинулся прямо на следующий в кильватере английского флагмана меньший броненосец “Дифенс”, явно не испытывающий восторга от перспективы близкого знакомства.

На глазах сэра Мэллори, батарея “Дифенса” грянула почти в упор, извергнув огромное облако дыма и огня. Ядра и бомбы грянули в борт американского броненосца, проломив не забронированную выше пояса носовую оконечность, но бессильно отскочив от броневого траверса батареи. Вспарывая волны, “Нью Айронсайдс” стремительно шел на своего противника, его смертоносный таранный форштевень поднимал огромный носовой бурун… и “Дифенс” резко вильнул в сторону, увеличив ход и в последний момент едва успев увернуться от страшного удара. Броненосцы проскочили менее чем в сотне метров друг от друга; в тот момент, когда они находились ближе всего, их батареи рявкнули почти одновременно, и чудовищное облако порохового дыма скрыло завязавшуюся драму.

Пока Мэллори пытался понять, сумеет ли его меньший броненосец выдержать схватку с американским броненосным фрегатом, его собственный флагман вновь подвергся удару. Второй американский монитор исчез за густыми облаками дыма, и два чудовищных снаряда вонзились в борта “Уорриора”. Один ударил в броню батареи, и отскочил с ужасным лязгом. Второй ударил в незащищенную носовую оконечность, пронзив ее по диагонали, и, отскочив от траверса, вышел с другого борта. Орудия “Уорриора” взревели в ответ, затопив пространство грохотом и дымом.

— Поворачиваем, мистер Роджерс! – перекрикивая рев орудий и лязг бьющих снарядов, приказал сэр Мэллори, — Я хочу обогнуть эти башенные лодки и вернуться к нашим деревяшкам! Похоже, нам тут потребуется вся огневая мощь, которой мы только располагаем!…

Кивнув, капитан Роджерс выкрикнул приказ. Рулевой прокрутил штурвал, переложив рули, и “Уорриор”, слегка накренившись, лег на новый курс.

“Слишком неповоротлив, слишком”, с раздражением подумал сэр Мэллори, созерцая плавный маневр своего флагмана. Огромная длина “Уорриора”, позволявшая ему достигать впечатляющих скоростей в море, теперь превратилась в вопиющий недостаток; даже не на полном ходу, броненосец поворачивал медленно и тяжело, выписывая циркуляцию более чем в полкилометра диаметром. Он хорошо слушался руля, это Мэллори готов был подтвердить под присягой, но маневры его были слишком затруднены. И Мэллори уже успел кристально ясно понять, что в бою броненосных кораблей маневренность куда важнее скорости…

И это было верное наблюдение.

Тревожный выкрик впередсмотрящего не то чтобы застал сэра Мэллори врасплох; адмирал уже успел привыкнуть к тому, что в этом сражении все время что-то шло не так. Мрачно проследив направление, куда указывал моряк, сэр Мэллори вскинул подзорную трубу, навел резкость… как раз вовремя, чтобы увидеть, как быстро и стремительно разворачивается американский башенный броненосец, ложась на контркурс к медленно поворачивающему “Уорриору”.

Если бы адмирал не знал, что это невозможно, то он был бы готов поклясться на Библии, что монитор повернул на месте, не сбавляя хода. Но он знал, что это невозможно, и поэтому лишь отметил необычайно малый диаметр циркуляции маневренного маленького башенного броненосца. Прежде, чем ошеломленные англичане успели как-то отреагировать, американец уже лег на новый курс – курс, который вел его точно навстречу британскому флагману.

— Мистер Роджерс, отмените маневр! – сэр Мэллори схватил капитана за плечо, рывком притянув к себе, — Эти проклятые янки хотят сойтись с нами в упор! Прекратите разворот…

На лице Роджерса промелькнуло выражение отчаяния.

— Невозможно, сэр! – прокричал он почти в лицо адмиралу, — Глубина убывает слишком быстро. Если мы двинемся прямо вперед, то выскочим на мели у форта Монро!

— Тогда замедлите ход! – приказал адмирал, — Завершите циркуляцию быстрее! Бога ради, делайте хоть что…

— Работаем, парни! – прокричал в переговорную трубу монитора “Монток” коммандер Ричард МакКоули, — Лайми[3] у нас прямо по курсу, и они шутить, точно не намерены!

Вспарывая волны своим низким острым носом, Корабль Соединенных Штатов “Монток” шел навстречу своему огромному противнику. Железный корпус его дрожал и вибрировал в такт движениям рычагов работающей на максимальных оборотах машины. Волны с шипением накатывали на его низкие, едва выдающиеся над уровнем воды борта, захлестывали плоскую палубу, разбиваясь о основание броневой башни.

В полумраке башни монитора, под гул работающих вентиляторов, обнаженные до пояса канониры, обливаясь потом, лихорадочно заряжали массивные громады двух чудовищных орудий. Огромная, весящая почти два десятка тонн пушка Дальгрена медленно откатилась назад по своим рельсам. Зияющее жерло дула, все еще дымящееся после выстрела, немедленно залили водой, вслед за чем поддерживаемый двумя другими артиллерист, всунувшись в канал ствола едва ли не по пояс, длинным банником прочистило его от остатков порохового нагара. Паренек, исполнявший роль “пороховой обезьянки”[4], подтащил к дулу шестнадцатикилограммовый пороховой картуз и с некоторым усилием пропихнул его в ствол огромного орудия. Заряд прибойником пропихнули дальше по стволу, затем забили в ствол деревянный диск уплотнителя.

Заскрипели тали, и круглое, весящее почти две сотни килограмм железное ядро, уложенное в поддерживающую люльку, медленно приподнялось над полом. Двое дюжих матросов крутили ворот, натягивая перекинутые через блок канаты, в то время как другие придерживали массивное ядро, направляя его в ствол орудия. Железный шар, тридцати восьми сантиметров в диаметре, втолкнули в канал ствола; затем его пропихнули пробойником дальше, к уплотнению перед зарядом, и сверху прижали еще одним слоем дерева.

Затем, артиллеристы “Монтока” налегли на лафет, и массивное орудие вновь сдвинулось с места. Скользнув по рельсам, оно застыло неподвижно напротив прикрытой броневыми ставнями амбразуры, направив к ней свое короткое дуло. Щелкнули упоры. Размеренно, спокойно подойдя к громаде пушки, старший канонир неторопливо взобрался на лафет, вогнал острый пробойник в отверстие запала, прокалывая плотную ткань картуза, и затем ввинтил в отверстие сменную запальную трубку с пистонным замком на конце. Удовлетворенный процедурой, занявшей всего десять минут (что было действительно впечатляюще по меркам столь громадного орудия), он махнул рукой, давая знак, что пятнадцатидюймовая гладкоствольная пушка Дальгрена заряжена и готова к стрельбе.

— …Мистер МакКоули, орудия готовы? – капитан Уоллес, нахмурившись, смотрел через узкие амбразуры боевой рубки на приближающийся английский фрегат. “Монток” шел прямо навстречу противнику своему противнику, и его орудия должны были понадобиться Уоллесу буквально через считанные минуты.

— Минуту, сэр, — старший помощник МакКоули склонился к уходящей подпол рубки переговорной трубе, ведущей в боевое отделение расположенной ниже башни, — Да, сэр. Заряжены и к стрельбе готовы.

— В таком случае, передайте в машинное, пусть разворачивают башню, — распорядился капитан, — На три пятнадцать, и пусть держат в готовности к новому повороту. Мистер Атавагата, — обратился он к смуглокожему рулевому, черты лица которого, выдавали его индейское происхождение, — Держите нас на курсе примерно в одной восьмой мили от этого… впечатляющего сооружения впереди. Я хочу пройти мимо борта так, чтобы сделать выстрел под наилучшими условиями.

В тесноте и духоте подбашенного отделения, перемазанный машинным маслом механик схватился обеими руками за рычаг и рванул его на себя. Засвистел прорывающийся через неплотно закрепленное уплотнение пар. С лязгом и грохотом, поршни цилиндров вспомогательной паровой машины “Монтока” пришли в движение, толкая приводной вал. Сначала медленно, а затем все быстрее, массивная конструкция бронированной башни пришла в движение, проворачиваясь на центральном штыре.

Английский фрегат высился прямо перед “Монтоком” – массивная черная стена на фоне светлых волн залива. Длинный, грозный, с высокими бортами и мачтами, он мрачно нависал над крошечным монитором, словно подавляя его одним своим видом. Ровные ряды орудийных портов зияли в белой полосе краски, покрывавшей его батарею и оттуда самые мощные силы разрушения, подвластные британской короне, готовились извергнуться против маленького, неуклюжего американца…

Но маленький, неуклюжий и смешной монитор был смертельно опасным карликом. Прежде чем британские офицеры успели отдать приказ, вращающаяся башня “Монтока” завершила разворот, и амбразуры ее орудийных портов замерли, точно глядя на “Уорриор”. Прикрывавшие их броневые ставни провернулись на основаниях, приоткрывая амбразуры, и спустя несколько секунд огромные стволы орудий высунулись в распахнувшиеся порты.

“Уорриор” все же успел выстрелить первым; его носовые 68-фунтовые орудия окутались фонтанами пламени и дыма, с расстояния менее чем в четверть километра выбрасывая свои ядра в монитор. Одно из ядер отскочило от палубы, исчезнув в волнах за кораблем, другое ударило в стенку башни, вмяв верхние слои броневых плит и заставив всю конструкцию пронзительно загудеть. Но весь этот шум потонул в чудовищном грохоте, когда пятнадцатидюймовое орудие Дальгрена, стоявшее в башне “Монтока” пробудилось ото сна.

Удар пятнадцатидюймовой пушки был страшен. Весившее почти две сотни килограммов ядро из кованого железа врезалось в вертикальную броневую плиту британского фрегата на скорости, составлявшей без малого двести девяносто километров в секунду. Чудовищный лязг слился с звоном рвущегося металла; плита, подвергнутая удару много более сильному чем те, на которые рассчитывали ее создатели, не выдержала и раскололась. Ядро не пробило ее насквозь – для этого даже такой чудовищной пушке как пятнадцатидюймовое орудие Дальгрена все же не хватило мощи – но выбитый ударом ядра обломок плиты пронзил деревянную подкладку и железную обшивку, проломившись во внутренние помещения фрегата. Впервые за весь бой, “Уорриор” получил действительно чувствительную рану.

Артиллеристы британского фрегата едва ли заметили в то мгновение рану своего корабля. Все, на чем сосредоточены были англичане, это заряжать и стрелять в самом быстром посильном ритме, пытаясь достать, поразить снарядами эту крошечную “консервную банку на плоту”, столь дерзко бросившую вызов сильнейшему броненосцу мира. Орудия ревели и откатывались назад, окутанные облаками дыма. В ход пошло все – 68-фунтовые гладкоствольные пушки, 110-фунтовые нарезные орудия Армстронга, со всей их фатальной ненадежностью и даже малые салютные пушки на верхней палубе.

Но… весь этот град снарядов, которого на такой дистанции вполне хватило бы, чтобы разорвать на куски трехпалубный       линкор, не мог совладать с маленьким отважным “Монтоком”. Башня его гудела от попаданий, и ее покатые бока украсились множеством вмятин; но пробить одиннадцать слоев дюймовой толщины броневых плит, британская артиллерия была бессильна даже со столь ничтожного расстояния. Слишком узкие орудийные порты фрегата также не облегчали работы его артиллеристам, ибо придать даже небольшой угол снижения орудий оказалось для них невозможной задачей. С ужасающим свистом и воем, лавина раскаленного металла проносилась над палубой “Монтока”, почти не задевая низкого корпуса монитора.

Невозмутимо пройдя под залпом британского фрегата, “Монток” выстрелил вторично, на этот раз из одиннадцатидюймовой пушки. Свистнувший в воздухе снаряд ударил в батарею “Уорриора”. Пробить броню ему не хватило силы (в конце концов, он был почти в два с половиной раза легче ядра пятнадцатидюймовки!), но сила удара заставила корпус британского броненосца загудеть, подобно чудовищному колоколу. Затем, последние ретирадные орудия англичан полыхнули бессильной яростью, и “Уорриор” внезапно остался за кормой.

В рубке “Монтока”, капитан Джереми Уоллес глубоко вдохнул, и отпустил поручень у амбразуры.

— Что же, это было… напряженно, — медленно произнес он, незаметно пытаясь размять сведенные нервной судорогой пальцы. Впрочем, едва ли кто-то из находившихся рядом офицеров вздумал бы даже в мыслях осуждать беспокойство капитана. Пройти менее чем в четверти километра под полными бортовыми залпами сильнейшего (уже спорно) корабля сильнейшей (бесспорно) морской державы этой маленькой планеты, было определенно не тем видом занятий, в которых напускная бравада смотрелась бы хоть сколь-нибудь уместно.

Шагнув к кормовой амбразуре рубки, капитан критически осмотрел еле заметную вмятину во внутренней стенке, оставленную ударом британского ядра, и затем, распахнув узкую дверцу, вышел на крышу башни “Монтока”. Облокотившись на поручни ограждения, он несколько секунд рассматривал быстро удаляющуюся корму британского фрегата, затем, вытащив подзорную трубу, изучил ее еще раз, более внимательно.

— МакКоули, — не оборачиваясь, позвал он своего старшего помощника, — Вам не кажется, что в корме у этого чуда техники что-то не то? Меня, возможно, подводит зрение, но мне кажется, что корма у него устроена совсем как у старой доброй “Миннесотты”, не так ли? Такой же колодец для подъема винта при ходе под парусами, и открытый руль?

— Я, конечно, душу об заклад не поставлю, сэр, — задумчиво пробормотал старший помощник МакКоули, провожая взглядом уходящий фрегат. Как раз в этот момент, тот сошелся бок о бок с “Патапаско”, и оба корабля внезапно исчезли за густыми облаками дыма. Спустя мгновение, ветер принес грохот орудий, — Но сдается мне, броневой пояс у лайми только батарею и прикрывает. Корма у них, что чертова жестянка, сэр.

Капитан Уоллес на мгновение призадумался, оценивая то, что только что узнал.

— Он приближается, сэр, — с легким акцентом, доложил невозмутимый рулевой.

Выглянув в амбразуру, капитан Уоллес убедился, что Атавагата прав. “Дифенс”, второй британский броненосный фрегат, приближался на полном ходу. Меньший по размерам, и не такой быстроходный, чем “Уорриор”, он, все же, был лишь немногим менее опасен;  двенадцать орудий грозно смотрели с каждого его борта из-под защиты четырехдюймовых броневых плит. Выдержав атаку и последующую яростную дуэль с “Нью Айронсайдсом”, он, пользуясь своим превосходством в скорости, вырвался вперед, и, оставив далеко позади американский броненосец, сейчас выписывал циркуляцию у косы Уиллоуби. Бизань-мачта его была снесена удачно попавшим снарядом американского фрегата, и броневые плиты были основательно измяты попаданиями тяжелых снарядов; но в остальном корабль Её Величества “Дифенс” сохранил боеспособность и готовился вновь присоединиться к своему отступившему флагману.

Задачей Уоллеса и других моряков на двух мониторах было не дать ему сделать это.

“Монток” и “Патапаско” семи узловым ходом шли навстречу британскому броненосцу, их низкие острые носы слаженно рассекали волны залива. Оба монитора были украшены вмятинами и выбоинами – прямыми последствиями близкого знакомства с орудиями “Уорриора” – но ни один из них не был сколь-нибудь заметно поврежден, и ни один моряк на них не был даже незначительно ранен. Огромные орудия в их башнях были заряжены и ждали своего часа.

“Дифенс” надвигался на них, идя полным ходом. Три колесные канонерские лодки преследовали британский броненосец, обстреливая его с дальней дистанции из нарезных орудий Пэррота. Нанести особого урона бронированному фрегату эти маленькие кораблики не могли, но изрядно действовали на нервы английскому экипажу. Батарея “Дифенса” регулярно громыхала в ответ, пытаясь отогнать наглые канонерки… но дистанция была явно велика для прицельной стрельбы из английских гладкоствольных пушек, а злосчастные нарезные казнозарядные пушки Армстронга работали явно не лучше чем на “Уорриоре”. Одно из них уже разорвало при выстреле, убив двух человек, и другое пропускало через затвор так много пороховых газов, что канониры отказывались из него стрелять вообще.

“Патапаско” открыл огонь первым, когда до британского корабля оставалось еще около мили. Блеснула яркая вспышка, и снаряд восьмидюймового нарезного орудия Пэррота, установленного в башне монитора вместо одиннадцатидюймовой пушки, взрыл волны перед носом “Дифенса”. Броненосный фрегат ответил; над его носом взметнулся дымок, и ядра погонных 68-фунтовых пушек британца просвистели над двумя мониторами. Корабли сближались, идя навстречу друг другу на скорости почти девятнадцать узлов, и расстояние между ними сокращалось на полкилометра каждую минуту.

Когда дистанция сократилась до опасно малой величины, острый таранный форштевень “Дифенса” угрожающе нацелился на “Патапаско”, но маневренный, широкий монитор легко избегнул удара. Несущийся на двенадцати узлах британский броненосец проскочил мимо за кормой отвернувшего американского монитора. В следующее мгновение, орудия “Патапаско” ударили с ошеломляющим грохотом, вбивая ядра в бронированные борта англичанина. Тот ответил; орудийные порты “Дифенса” полыхнули огнем, послав залп возмездия в американский монитор, и готовясь встретить тем же второй, с отчаянной храбростью державший курс прямо на англичан.

— Держать курс! – распорядился капитан Уоллес за мгновение до того, как первое британское орудие метнуло пламя, целясь, казалось, прямо в рубку его монитора.

Для “Монтока”, приближение английского фрегата ознаменовалось грохотом орудий его могучей батареи и яростным лязгом ядер, одно за другим ударяющих в башню и палубу американского корабля. Вся мощь британской батареи нацелилась на маленький монитор с дистанции даже меньшей, чем та, на которой он вступил в бой с “Уорриором”. Продолжая свое неуклонное движение, “Монток” прошел вдоль окутанной дымом и пламенем батареи “Дифенса”; орудия последнего почти в упор всаживали свои снаряды в монитор… все еще не сделавший ни единого выстрела в ответ.

Возможно, англичане полагали, что “Монток” был выведен из строя в предшествующем сражении с “Уорриором”; в конце концов, было просто нелепо (во всяком случае, с британской точки зрения) думать, что крошечный, неуклюжий башенный броненосец сможет пройти под обстрелом сильнейшего корабля флота Её Величества – и, таким образом, сильнейшего корабля мира – не поплатившись за это. Возможно, они думали, что их собственный меткий и быстрый огонь ошеломил американцев, лишив их силы воли и духа стрелять в ответ. Возможно… но как ни был широк спектр возможных допущений и предположений, фактом было лишь то, что британцы ошибались, и ошибались фатально. Молчание “Монтока” было ознаменованием не слабости монитора, но силы, скрываемой до поры до времени для точного, смертельного удара.

…Картечь в морских сражениях было в целом, общепринято недооценивать. В то время как на суше, против пехотных колонн и кавалерийского вала, тяжелая картечь была едва ли не самым популярным видом боеприпаса до изобретения шрапнели, на море ее роль всегда сводилась лишь к вспомогательной. Толстые деревянные борта корабля предоставляли более чем достаточную защиту от картечных пуль на всех, кроме самых близких дистанций. Обычно, картечь рассматривалась либо как средство поражения моряков на мачтах противника, с целью лишить его управляемости в бою (и с появлением пара, эта роль быстро отошла в прошлое), либо для сокрушения сопротивления в ближней схватке, перед самым абордажем.

С появлением бомбических орудий, способных взорвать деревянный фрегат с дистанции полумили, картечь была окончательно оттеснена на второй план. Сойтись с противником в ближнем бою казалось уже почти невозможным, и даже в таком случае разрывные бомбы обеспечивали больший разрушительный эффект. Появление же броненосцев должно было, по всеобщему мнению, окончательно сделать морскую картечь пережитком прошлого.

Однако, картечный заряд пятнадцатидюймового орудия “Монтока” состоял из сотни килограммовых ядрышек, сложенных в банку из тонкой жести и заряженных в ствол пушки. Он был значительно тяжелее, чем обычные картечные снаряды, применявшиеся в морских перестрелках прошлого Благодаря своей броне, монитор мог подойти к противнику так близко, как никогда не отважился бы ни один деревянный корабль, не рискуя получить при этом смертельных повреждений. И – когда монитор прошел вдоль борта “Дифенса” и амбразуры его башни уставились в небронированную корму английского фрегата – перед ними стояли не толстые прочные доски, как на деревянном корабле, но лишь тонкая железная обшивка.

И когда пятнадцатидюймовый Дальгрен рявкнул громовым голосом, в фонтане пламени и дыма швырнув вперед сотню крошечных снарядов, остановить их не могло ничто.

Словно сотня пылающих метеоритов, картечь пронзила корму “Дифенса”. Тонкая железная обшивка фрегата не задержала и на йоту град смертоносного железа, прорывающий конструкции корабля. Огромные, старомодные окна в корме броненосца разлетелись на осколки; прорвавшаяся сквозь них внутрь корабля картечь учинила настоящее опустошение в офицерских каютах. Несколько картечин прошли сквозь всю корму, до броневого траверса батареи, отрикошетировав от него, и уйдя в стороны под самыми невероятными углами.

Пронзенный разом тремя или четырьмя картечинами, баллер[5] руля “Дифенса” пронзительно заскрипел, сгибаясь под напряжением. Накатившая волна ударила в корму фрегата, и с громким хлопком, поврежденный баллер переломился в середине. Более ничем не связанное с рулевым механизмом броненосца, перо руля “Дифенса”, игнорируя отчаянные усилия рулевого, свободно мотнулось из стороны в сторону, послав броненосец диким, корявым зигзагом. Спустя мгновение, фугасная бомба, выпущенная из одиннадцатидюймового орудия “Монтока” разорвалась в корме английского корабля, сорвав остатки рулевой машины с креплений.

— Да!!! – яростно закричал коммандер МакКоули, наблюдая через амбразуру за внезапным рывком английского фрегата, — Парни, мы достали ублюдка!

Лишенный управления, “Дифенс” пошел вперед так быстро, как только могла двигать его машина. Ошеломленный, растерянный капитан фрегата, не разобравшись, сначала приказал травить пар, и только затем, сообразив, что это не остановит разогнавшийся броненосец, приказал дать задний ход… но время уже было упущено.

Нелепо виляя из стороны в сторону, окутанный дымом и паром, “Дифенс” промчался по заливу. Орудия форта Монро встретили его грохотом залпов, на которые потерявший управление броненосец ответил лишь беспорядочной канонадой. Двигаясь слишком быстро, и не в силах остановить вовремя собственный бег, броненосный фрегат с оглушительным лязгом и грохотом вылетел на отмели Бакроу-Бич. Винт его, запоздало пущенный-таки на задний ход, яростно забился, вспенивая воду… но стянуть корабль с мели он был уже не в силах.

— Он застрял! – рывком распахнув дверь рубки, капитан Уоллес выбежал на крышу башни, и, облокотившись на ограждение, навел трубу на высокий темный силуэт британского броненосца, казалось, ставший еще выше, — Господь свидетель, он застрял! И сам теперь не снимется!

— Мы его достали, сэр, — с глубоким удовлетворением повторил МакКоули. Шагнув к переговорной трубе, он громко прокричал, — Вы слышали, парни?! Лайми сидит на камнях у форта Монро, и выглядит так, что он загоститься у нас надолго! — Ликующий (правда, изрядно неразборчивый) рев множества голосов донесся в ответ из железных недр монитора, и МакКоули мог легко представить тот энтузиазм, который охватил его команду.

— Мистер Атавагата, положите нас на контркурс, — приказал Уоллес, не отводя взгляда от застрявшего на мели британского фрегата. Три колесные канонерки уже спешили к беспомощному гиганту, более не опасаясь его внезапно ставшей бесполезной бортовой батареи. Громыхавший позади “Нью Айронсайдс” прошел мимо разворачивающегося “Монтока” и решительно направился к востоку – туда, где полыхали еще взрывы и грохотали в густом пороховом дыму выстрелы сражавшихся кораблей. Какой-то большой деревянный фрегат, весь избитый, тяжело ковылял под прикрытие береговых батарей; еще один, объятый пламенем, беспомощно крутился на месте рядом с дымящимся дрейфующим остовом линейного корабля. Сражение за Хэмптон-Роудс все еще не желало стихать…

Но точка в нем уже была поставлена, здесь и сейчас. Корабль Её Величества “Дифенс” беспомощно сидел на мели, и никакие дальнейшие усилия британцев не могли уже исправить этот факт. Одна из новейших и сильнейших боевых машин Её Величества была лишена боевой силы, отдана на милость американского моряка… и как бы дальше не обернулся ход войны, эта победа над сильнейшим флотом мира была в ней уже одержана.

— Ведите нас к фрегату, мистер Атавагата, — медленно произнес капитан Уоллес, — Я полагаю, потребуются несколько большие аргументы, чем канонерки, чтобы убедить стоящих там джентльменов спустить флаг…

Устало облокотившись на ограждение мостика, сэр Альберт Мэллори, адмирал флота Её Величества впервые за день позволил себе испустить тяжелый, полный безнадежного отчаяния вздох. Звук, больше напоминавший стон, прозвучал неприятно громко, и адмирал быстро оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что его не услышали врачи и раненные матросы, лежавшие на палубе флагманского броненосца. Он не мог, просто не мог позволить себе пошатнуть их и без того ослабевший боевой дух проявлением личной слабости, какими бы извинительными не были обстоятельства. Особенно учитывая, какими на самом деле были обстоятельства. Адмирал только что закончил принимать рапорты со всех кораблей – всех выживших кораблей — своей эскадры, и то, что он увидел, его не радовало. Совсем не радовало.

С подходом “Уорриора”, британские деревянные корабли, наконец, сумели получить долгожданную передышку; американские фрегаты, избегая прямого столкновения с могучим броненосцем, отступили под прикрытие орудий форта Монро. Но… если это был и успех британского оружия, то очень неубедительный, даже в представлении самых старательных и патриотичных борзописцев. Броненосный фрегат “Дифенс” был потерян, хуже того, взят неприятелем; линейный корабль “Роял Альфред” уничтожен со всем экипажем, и линейные корабли “Агамемнон”, и “Донегал” так избиты и искалечены, что теперь годились разве что на дрова.

Конечно, какой-нибудь штатский мог бы еще настаивать со своего мягкого дивана, что даже если британский флот и был отражен, то он ни в коем случае не был разбит, и все же заставил противника заплатить весьма дорого. Американские фрегаты “Миннесота” и “Ниагара” оба были тяжело повреждены и выведены из строя; “Вабаш” сильнейшим образом разбитый,  так выгорел от града британских бомб, что едва ли был сейчас в лучшем состоянии чем “Донегал”, и вдобавок несколько меньших американских единиц были бескомпромиссно пущены на дно. Но все эти “успехи” — если даже сэр Мэллори мог бы найти в себе достаточно бесстыдства, чтобы назвать их таковыми — не значили ничего, или, во всяком случае, почти ничего; американские броненосцы по-прежнему пребывали в целости, все также преграждая англичанам вход в залив.

Даже без своей верной подзорной трубы, сэр Мэллори легко мог видеть их, выстроившихся на рейде напротив форта Монро. Ярко освещенный лучами заходящего солнца серый корпус “Нью Айронсайдса” мрачной громадой возвышался над спокойной гладью вод Хэмптон-Роудс; низкие корпуса мониторов были почти незаметны в сгущающихся сумерках, но Мэллори точно знал, что они там. Стоя на якорях, американские броненосцы ждали. Ждали, решиться ли сильнейший флот мира на повторную попытку…

— Сэр? – закончив отдавать распоряжения о ремонте и размещении раненных, перевезенных на шлюпках с “Донегала” и “Агамемнона”, капитан Роджерс приблизился к адмиралу, — Корабль изготовлен, сэр. Каковы будут дальнейшие приказания?

Указания? Адмирал Мэллори скривился, словно сама мысль о необходимости распоряжаться жизнью и смертью еще некоторого числа людей внушала ему непередаваемое отвращение.

— Сколько у нас потерь, мистер Роджерс? – не оборачиваясь, глухо вопросил он, — Только безвозвратных потерь. Я хочу знать примерную цифру.

— Сэр… — Роджерс на мгновение задумался, — Наши потери на “Уорриоре” невелики, но мы потеряли более тысячи на “Альфреде” и примерно столько же общим числом на других кораблях. Считая пропавших без вести и тех, кто вряд ли переживет эту ночь… Две с половиной тысячи, сэр.

Две с половиной тысячи. Сэр Альберт Мэллори прикрыл на мгновение глаза, пытаясь представить себе всю эту ужасающую гекатомбу, которую он сотворил своими распоряжениями. Разум отказался служить ему в этом, и он лишь беззвучно зашептал молитву, прося Создателя смилостивиться к их несчастным душам.

— Дальнейшие приказания, сэр? – голос Роджерса нарушил милосердное уединение адмирала. Неохотно приоткрыв глаза, сэр Мэллори угрюмо уставился на капитана своего флагманского корабля.

— Готовьте корабль к отплытию, мистер Роджерс, — глухо произнес он, — Распорядитесь передать на другие корабли, чтобы также были готовы выйти в море по приказу. Передайте приказ экипажу оставить “Агамемнон” и “Донегал”; корабли после этого сжечь. Мы уходим из этого проклятого залива.

—  В Уилмингтон, сэр? – осведомился Роджерс.

— Нет, — отрицательно мотнул головой адмирал. Движение отдалось запоздалой болью, и сэр Мэллори на миг задался вопросом: возникла ли эта боль сейчас, или же он только ее заметил? – Прикажите проложить курс до Нассау[6].

Капитан Роджерс отчего-то явственно замялся.

— Прошу прощения, сэр, — со всем возможным тактом произнес он, — Но означает ли это, что вы… полностью отказываетесь от дальнейших действий против Хэмптон-Роуд?

— Разумеется, означает, — раздраженно хмыкнув, сэр Мэллори отошел от перил. Налетевший с моря ветер нес с собой вечернюю прохладу, и адмирал зябко закутался плотнее в свой плащ, — Чего вам непонятно, мистер Роджерс? Я хочу убраться отсюда до того, как проклятые канонерки янки решаться устроить под покровом темноты какую-нибудь диверсию…

— Но приказ адмиралтейства ясно предполагает, что нам долженствует установить контроль над Хэмптон-Роуд и акваторией Чесапикского Залива…

Сэр Мэллори с высоты своего роста воззрился на него.

— И как я, по-вашему, это могу проделать?! – не в силах более удерживать кипящее внутри раздражение, сорвался он. Ядовитая язвительность его слов была, возможно, и не вполне подходящей для британского джентльмена, но в данный момент адмирала это не волновало, — Господь свидетель, у меня остался один броненосец и пять линейных кораблей, из них в исправности только три! Если я не сумел разбить янки вдвое большими силами, проклятье, как я сделаю это с теми жалкими остатками, что у меня есть сейчас?! И даже если я как-то справлюсь с американским флотом – а я не знаю, как я это смогу сделать, если только Небеса не пошлют мне во спасение архангела с пылающим мечом – то у меня все равно не будет возможности ни справиться с батареями Монро, ни даже удерживаться в Чесапикском Заливе! Что, ради Господа, Спасителя нашего, вы от меня хотите?!

— Но сэр… — в растерянности пробормотал Роджерс, — Сэр, только что прибыл пакетбот, от американских сепаратистов… они спрашивают, когда же мы сможем изгнать корабли янки из течения реки Джеймс… Чтобы армия Ли могла наступать далее…

— Проклятые дикси могут катиться к дьяволу! – взорвался сэр Мэллори. Кулак его с силой врезался в заскрипевшие перила, — Я не собираюсь больше губить души и корабли только ради того, чтобы кучка бессовестных мерзавцев могла и дальше пытать и мучить своих несчастных негров! По мне, так янки оказали бы миру хорошую услугу, если бы вздернули Джефа Дэвиса и других кровопийц с юга на хорошей пеньковой веревке! – запахнувшись в плащ, адмирал тяжело спустился по ступенькам, — Выводите корабль, Роджерс. Разговор окончен!