Содержание:
25 июля 1939 было последним днём японского генерального наступления на Халхин-Голе. Японская артиллерия изо всех сил старалась подавить советскую в надежде облегчить жизнь своей пехоте. Для корректировки огня активно использовалось наблюдение с воздуха. Естественно, небо кишело истребителями: японцы прикрывали свои бомбардировщики и корректировщики, наши старались противодействовать.
И в этот-то день над монгольскими степями поднялся синий шёлковый аэростат.
Основным источником сведений для статьи служит книга Элвина Кукса «Номонхан», представляющая японскую точку зрения.
Откуда он взялся?
Аэростаты успешно применялись японцами на войне в Китае, где в воздухе почти безраздельно господствовали истребители с красными кругами хиномару на крыльях. Было только логично применить их и на Халхин-Голе, где японские авиаторы также провозглашали своё господство.
Отдельное аэростатное подразделение было отправлено из Тибы (город в Японии в 40 км от Токио) в рамках того же приказа, который привёл на Халхин-Гол тяжёлую артиллерию. После полудня 24 июля одна рота прибыла в ближний тыл японской группировки и была немедленно придана 1-й группе т.н. Артиллерийского корпуса, в которой была собрана почти вся тяжёлая артиллерия. Это было вполне логично: именно дальнобойные пушки сильнее всего нуждались в корректировке огня, а самолёты 23 июля показали в этом деле недостаточно хорошие результаты.
Правда, японские генералы должны были помнить, что ещё день назад советские самолёты (СБ!) сбили три корректировщика. Возможно, понадеялись на то, что уж над своими позициями они сумеют обеспечить безопасность аэростата. И некоторые меры к этому были приняты.
Роте было приказано взаимодействовать с пушечными батареями, но, к сожалению, неясно, с какими. Это могли быть 150-мм пушки Мулинского артполка или 100-мм пушки 7-го тяжёлого или даже и те и другие (пушек в двух полках было к тому моменту 14 штук в сумме). Близ места запуска были развёрнуты зенитки, а истребителям поставили задачу прикрывать аэронавтов.
В приготовлениях прошёл остаток дня.
Вверх!
25 июля стояла ясная погода. Видимость была превосходная; для воздушного наблюдения лучшего нельзя было и желать.
Аэростат «номер 101» поднялся в воздух около 7:00, имея на борту командира подразделения и офицера-наблюдателя. Поднявшись на высоту 900 метров, экипаж вёл боевую работу в течение 10 минут. Всё прошло благополучно. Через некоторое время подъём повторили. Он прошёл по тому же сценарию, но затем решили сделать перерыв, опасаясь советской авиации.
Около 11:00 японцы решились на третий заход. Прикрытия истребителей в тот момент не было, но экипажу очень уж хотелось принести пользу, и они рискнули. Понимали ли эти люди, что такой риск граничит с самоубийством? Надеюсь, что да.
Аэростат поднялся на 1000 метров, когда в небе появились три «ишака» из 22-го иап (лётчики Кравченко, Скобарихин и Рахов). Японцы считают, что И-16 взлетели с замаскированного аэродрома на западном берегу реки и охотились конкретно на этот аэростат.
Первый заход оказался неудачным. Японский рассказ говорит «зенитчикам с трудом удалось отогнать», но зенитчики тех времён вообще много о себе думали. Возможно, они и помешали, а возможно, была какая-то другая причина. Интереснее другой вопрос: почему аэростат не спустился на землю немедленно? Может быть, они не успели? Подвела техника? Понадеялись на удачу? Об этом источник, к сожалению, молчит.
Несколько минут спустя «ястребки» вернулись. На этот раз они, выключив двигатели, загодя спикировали почти до самой земли, а затем, круто взмыв над гребнем холма, растерзали свою цель пулемётным огнём. Манёвр был, видимо, противозенитный, так что, может быть, зенитчики и не врали насчёт стрельбы.
В мгновение ока аэростат был объят пламенем. По каким-то причинам гондола не отделилась, и экипаж погиб вместе со вверенной боевой техникой.
Их звали капитан Кобаяси и лейтенант Миура.
Оценки
Как ни странно, судьба аэростата имела важное моральное значение. Когда он впервые взмыл в небо, многие японцы приветствовали его радостными криками. Он был виден всем и словно заявлял: «Воздух наш!»; тем горше было разочарование когда аэростат вспыхнул. Генерал Комацубара выразил это чувство в своём дневнике, записав что краснозвёздные истребители
«налетели как ястреб на воробья».
Схожее мнение бытовало и на нашей стороне. Жуков в своём донесении по этому поводу писал:
Уничтожение аэростата большое и важное дело. Они горел на глазах всего фронта, его уничтожение вызвало восхищение, тем более, что он корректировал огонь артиллерии противника.
Вместо заключения
Мне неизвестно, понёс ли кто-нибудь наказание за это безумное мероприятие. Известно, что позже, в августе, использовались ещё два аэростата, причём едва ли не ежедневно. Один из них был сбит истребителями (экипажу удалось спастись), другой уничтожен на земле артогнём.
Нас учили уважать подвиг. Нельзя без благоговения даже думать о человеке, который направил свой горящий самолёт на врага; о человеке, который закрыл собой амбразуру; о человеке, который уберёг другого ценой собственной жизни. Что же и думать о людях, которые ради пользы дела поднялись на зыбкой конструкции из шёлка и тросов в небо, грозящее неотвратимой смертью?
Глупость? Возможно. Отвага? Несомненно.
Война осталась далеко позади. Пусть её мёртвые, за кого бы они ни сражались, спят спокойно.
Относительно этого рассказа есть обоснованные сомнения как минимум в датировках. С советской стороны есть такие сведения:
-
-
- 23 июля в 7:00 И-16 из трёх эскадрилий 22-го иап сбили аэростат и два бомбардировщика;
- 24 июля в 15:40-16:30 звено И-16 70-го иап вылетало на перехват аэростата, но не смогли его обнаружить;
- 25 июля в 7:10-7:40 звено И-16 70-го иап вылетало на перехват аэростата. Аэростат загорелся и упал с высоты 200 метров.
-
К сожалению, пока неясно как увязать эти данные с японскими. Я хочу поблагодарить комментатора канала Алексея Сергеева за предоставленные сведения.