Михаил Ланцов. Иван Васильевич. Профессия — Царь! Скачать
Аннотация:
Известный промышленник Иван Васильевич Орлов попадает в авиакатастрофу. Но вместо смерти ему выпадает шанс на новую жизнь — его сознание переносится в тело малолетнего Ивана IV, совсем еще не «Грозного». Удивление? Да. Но не растерянность! Он с ходу включается в политическую борьбу. Чего стоят интриги бояр перед опытом человека, выжившего в «лихих девяностых»? А сколько славных дел ему предстоит… Задавить оппозицию олигархов-бояр, создать и обучить регулярную армию, взять Казань и Астрахань, попутно настучав по морде османам… Да и жену было бы неплохо подыскать под стать. Например, Елизавету Тюдор, которая в те годы прозябала опальной принцессой на задворках Англии… Но главное — найти на всё это деньги!
Купить книгу в магазине ЛитРес
Ознакомительный фрагмент:
Пролог
1537 год – 4 сентября, Москва
Он нехотя вошел в комнату, куда его вежливо затолкали, сняв с Ивановской колокольни. Не совсем его, конечно, а мальчика лет семи со странным именем Тит[1], каким он являлся уже добрую неделю. Погиб и воскрес. В другом месте, в другом времени и в другом теле. Причем, судя по всему, старого хозяина отправили куда-то погулять. Разве что воспоминания да кое-какие двигательные и речевые навыки остались. А то бы было совсем тяжело.
– Мама[2], – насмешливым тоном произнес дерзкий мальчик, – ты[3] хотела меня видеть?
Рыжеволосая женщина в дорогой одежде вздрогнула и резко повернулась, явив ему грозный вид своего красивого лица.
– Почему ты убежал? – с раздражением процедила она.
– Потому что хотел посмотреть на город, – невозмутимо ответил Иван.
– Тебе не пристало лазить по колокольням! – с нажимом произнесла она.
– Почему?
– Потому что ты Великий князь!
– В самом деле? – криво усмехнулся малыш и, кивнув на людей, что фактически приволокли его с колокольни, продолжил: – А мне показалось, что холоп.
– Ты еще мал, – дрогнувшим голосом ответила мать.
Признаться, она не знала, что делать. Десять дней назад ее старший сын упал в Успенском соборе, потеряв сознание. И очнулся лишь на третьи сутки. Но уже совсем другим человеком. А главное – все это действо происходило на глазах митрополита Даниила[4]. Религиозный символизм для глубоко мистического мышления тех лет просматривался с ходу. И как со всем этим быть, она ровным счетом не понимала…
– Я хочу с тобой поговорить наедине, – произнес сын, выдергивая ее из задумчивого состояния.
Она кивнула. И люд, что имелся в этом помещении, спешно удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Иван Васильевич едва заметно улыбнулся. Первый шок прошел, и теперь он откровенно радовался тому, как все замечательно сложилось. Он не только не умер – теперь его ждала новая жизнь! Да, в древности. Да, в сложной ситуации. Но могло сложиться все намного хуже. В общем, Иван Васильевич уже не рефлексировал, всецело утонув в этой новой реальности и жизни своего реликтового тезки…
– Ты изменился, – произнесла она, когда последний слуга покинул помещение.
– Это плохо?
– Не знаю… – покачала Елена головой. – Непривычно. И непонятно.
– Мне тоже. Неисповедимы замыслы Его, – произнес Иван и перекрестился.
– Истинно так, – неохотно кивнула Елена. – О чем ты хотел поговорить?
Вместо ответа Иван сделал несколько шагов и ногой пнул дверь, открывающуюся наружу. С той стороны донеслись удар, всхлип и быстро удаляющиеся шаги. После чего, помедлив несколько секунд, он обернулся и, смотря прямо матери в глаза, произнес:
– Ты знаешь, что тебя собираются отравить?
– Кто? – спросила, подавшись вперед, мать. Ее глаза сверкнули льдинками, а все лицо напряглось. Видимо, она подозревала что-то подобное.
– А кому это выгодно? Князя Старицкого недавно голодом заморили. Князя Дмитровского еще ранее той же дорогой отправили к Всевышнему. Так что сейчас между Шуйскими[5] и престолом стоим только мы с братом да сын Старицкого. Умрешь ты – нас всех передушат как кутят.
Елена Васильевна Глинская внимательно посмотрела сыну в глаза. Спокойный, уверенный взгляд. В чем-то даже дерзкий. Так дети не смотрят. Да и размышления правильные, но совершенно не характерные для его лет. Это был первый их разговор после того происшествия в церкви. До того он все больше отмалчивался или отвечал односложно, был замкнут и даже как-то нелюдим. Теперь оттаял. Да так, что мать оказалась в ступоре, не понимая, как на все это реагировать.
– Ничего больше сказать не хочешь? – наконец выдавила из себя Елена Васильевна после затянувшейся паузы.
– Я предлагаю занять Шуйских выгодным делом, чтобы они промеж себя передрались, – сказал Иван. Он не желал никак объяснять свое преображение. Мистическое сознание обитателей XVI века придумает все намного лучше и понятнее для них. Ведь во всей этой истории религиозного символизма полные штаны. Позитивного, разумеется. – Главное сейчас – отвлечь их и спасти твою жизнь, а вместе с тем и меня с Юрой.
– Каким же делом ты их хочешь занять? – нехотя спросила Елена Васильевна…
Разговор затянулся на полчаса. А когда сын ушел, она отправилась к своей матери[6] и долго с ней раскладывала мысли по полочкам. И чем дальше, тем сильнее погружаясь в тоску и грусть. Ведь, если отбросить тот факт, что Иван ребенок, вещи он сказал ей очень дельные… и страшные. Да и вообще знатно встряхнул, вернув на землю.
Великий князь же обрел полную свободу действий в пределах Кремля. В конце концов, что такого, если он желает осмотреть свою столицу с высоты колокольни? Да и доступ к книгам дорогого стоил. Если уж ему предстоит тут жить, то нужно как можно скорее разобраться с местной письменностью и уровнем знаний…
Часть 1
Княжьи дела
Безопасность государства не имеет ничего общего со справедливостью.
Эмгыр вар Эмрейс. «Ведьмак»
Глава 1
1537 год – 2 декабря, Москва
Государь и Великий князь Московский и всея Руси Иван Васильевич вошел в Грановитую палату Кремля со всей возможной важностью. Ребенок ребенком, но надулся, словно взрослый. Прошел к своему креслу. Сел и окинул взглядом бояр.
Рядом, по правую руку встала его мать – Елена Васильевна Глинская, являющаяся по совместительству еще и регентом.
Иван взглянул на маму и молча кивнул.
– Собаки злобесовы, – начала она, – из Ливонии и Ганзы совсем нашу торговлишку задушили. Товары берут за бесценок, так еще и без уважения[7].
– То нам известно! – подал голос Иван Васильевич Шуйский, а Великий князь отметил – остальные бояре помалкивали, отдав всю инициативу Шуйским. Хреновый диагноз, говорящий о многом.
– А известно ли вам, что гроссмейстер Ливонского ландмейстерства Тевтонского ордена издал указ по землям своим не пускать мастеровой и прочий ученый люд на Русь? В том он и от Ганзы поддержки добился, и от Литвы, и от епископств Рижского да Дерптского. А коли кто пойдет, то задерживать да судить вплоть до того, что и головы рубить, дабы даже впредь не помышляли о подобном.
– Пес! – выплюнул с особым омерзением это слово князь Василий Васильевич Шуйский, прозванный за немногословие Немым. Прочие бояре его охотно поддержали, породив всплеск экспрессивной лексики самого подзаборного формата.
– С севера Ливония да Швеция, – продолжила Елена, когда все успокоились. – С запада Литва. С юга – Крым. С востока Казань да Астрахань. Кругом враги. С Литвой извечная война и ежегодные стычки. Татары так и вообще грабят и разоряют наши земли, угоняя людишек в рабство. Сказывают, что в Венеции даже улицу одну назвали славянской от обилия рабов с наших земель… там их продают…
– Воевать, что ли, зовешь? – нахмурился Андрей Михайлович Шуйский.
– Не время, – покачала головой Елена, сохраняя невозмутимость. – Речь о другом. Нам нужно как-то торговлишку выправлять.
– И как?
– Полвека назад мой свекр отправлял из Холмогор караван с зерном в Данию, а вместе с ним и посольство[8]. Корабли вышли из Белого моря, обогнули земли норманн и прибыли в датский порт. И зерном расторговались, и посольство наше приняли с добром…
– Ты что несешь! – воскликнул Андрей Михайлович Шуйский[9]. – Ты хоть понимаешь, каких трудов стоит доставить товары до Холмогор?!
– А ты знаешь, что бочка дегтя, отбывшая из Новгорода, прибывает в Лондон, подорожав в несколько раз? В Ливонии местные берут большую долю в перепродаже. Потом купцы из Ганзы. Датчане пошлины дерут нещадно за проход через их проливы. Да еще и пираты Готланда злодействуют, вынуждая задирать цены купцов заморских из-за непомерных опасностей.
– И нам что с того? – фыркнул он, немного остыв.
– Если англичане на своих кораблях станут сами ходить до устья Северной Двины, а мы им туда товары сплавлять, то в выгоде останемся и мы, и они.
– Чего это?
– Так мы цену поднимем, а им все равно дешево будет. Дешевле, чем у ганзейских купцов, покупать товары наши.
– Полоумная… – процедил Андрей Михайлович, но уже больше под нос. Однако его за плечо схватил Василий Васильевич Немой и характерно так сверкнул глазами, давая понять, чтобы унялся. А потом повернулся к Елене и спросил:
– Андрей прав. До Холмогор путь безлюден и дик.
– О том с вами и хочу совет держать, – сказала она и посмотрела ему в глаза. Немой кивнул, мол, продолжай. – В Вологде амбары поставим. Южный порт будет. Свозить будем со всех сторон круглый год товары туда разными путями. Какие на санях, какие на стругах. А по весне спускать по реке к Холмогорам. Путь неблизкий. Посему каждый дневной переход острог малый ставить надобно. А при нем лавку справлять, дабы расходы отбивала, торгом с местными. Северный порт с амбарами встанет в Холмогорах. Да сильный острог с пушками ниже по течению срубить надобно, чтобы прикрыть торг от лихого люда.
– Дорого это. Мнишь? – смотря на нее, все тем же давящим голосом произнес Немой.
– Дорого, – кивнула Елена с достоинством. – Посему и предлагаю создать Северодвинское товарищество. Каждый жаждущий может войти в общее дело. Иванову сотню[10] пригласим. Они и деньгами поделятся. Им же с торга и выгода большая. Кому, как не им, шевелиться? Но и нам тройная польза. С одной стороны, отдушину откроем для торговлишки и найма мастерового люда. С другой – у Новгорода спеси поубавится. С третьей – такой путь караванный оживит промысел поморский, спрос на сало, кожу и зуб зверя морского поднимет. Соль, опять же, и рыба соленая. Главное – путь проложить, а там дело пойдет.
– А чего Англия? – буркнул Андрей Михайлович. – Чего не Дания?
– У Дании старые отношения с Ганзой и орденом. Один Бог знает, как переговоры сложатся. А в Англии король их с папой римским повздорил. Не желает признавать его главой христиан. Так что с латинянами у короля распря, что нам только на руку. Мы ведь тоже с латинянами не лобызаемся. Более того, мы ему не только торговлишку мехом, пенькой, дегтем, воском и прочим предложим, но и пожелаем упрочнить отношения союзом брачным. У него дочь младшая есть, Елизавета. Вот ее сын мой старший и посватает.
– Так он ее и отдал… – усмехнулся Иван Васильевич Шуйский.
– А чего ему ее не отдать? Она в опале. Мать ее головы лишилась. Лиза ему без особой надобности. Ради выгодной торговлишки охотно отдаст. Может, и приданое какое дельное даст, хотя веры в то мало. Но нам и девица будет полезна.
– Почему меньшую? – поинтересовался Немой.
– Старшая дочь – латинянка истовая, да и глаз на нее Кесарь Карл положил для сына своего. А мы ему не ровня. Не сосватать нам старшую. Не по зубам нам она.
Наступила пауза. Все пытались прикинуть в голове, что к чему. Тишина затягивалась. Поэтому Великий князь, сидевший все это время молча, очень громко произнес:
– Что думаете, бояре?
Все вздрогнули, ибо никто не ожидал, что мальчик вообще подаст голос.
Немой посмотрел Ивану в глаза своим тяжелым, давящим взглядом. Вмешательство мальца ему пришлось не по нраву. Однако Великий князь не отвел глаз, демонстрируя спокойствие и полное самообладание. Даже чуть улыбнулся.
– А что думает Великий князь? – наконец спросил Василий Васильевич, не отводя, впрочем, взгляда и продолжая давить психологически.
– Мой отец доверял тебе. И я доверяю. Посему прошу тебя возглавить посольство. А тебя, – Иван перевел взгляд на своего тезку из Шуйских, – принять главенство в Северодвинском товариществе. Надеюсь, никто не усомнится в том, что вы достойны такого назначения? Или кто-то считает, что есть более родовитые среди вас?
Кое-кто из бояр фыркнул с явным раздражением. Но промолчал. Великий князь обвел взглядом всех. Вглядываясь. Пытаясь запомнить реакцию. Все запомнить. Ничего не пропустить.
– Что скажешь? – веско спросил Иван, вернувшись взглядом к Немому.
Тот криво улыбнулся и кивнул.
– А ты?
– Сложное дело, – начал было торг тезка.
– Коли все по уму сделаешь, не обеднеешь. Сытное место.
– Ну коли так, – вроде как нехотя согласился Иван Васильевич Шуйский, хотя у самого глаза горели.
– Так что скажете, бояре? Приговорите ли дело доброе?
Отказавшихся не было. Спорить с внезапно образовавшейся коалицией из Елены Глинской и Шуйских никто не решился. Да и Великий князь всех смутил. Он вел себя совсем как взрослый… в свои семь лет. И это не говоря того, что дело действительно выглядело полезным.
Уходя из Грановитой палаты, Иван Васильевич остановился и оглянулся. Все бояре были поглощены беседами, обсуждая новое предприятие. Лишь Немой внимательно смотрел на Великого князя. Иван встретился с ним взглядом и слегка кивнул. Вроде как персонально прощаясь. И только после продолжил шествовать к выходу…
– Зачем ты вмешался? – прошипела мать, когда они остались наедине и убедились, что челяди под дверью нет.
– Ты растерялась и потеряла нить беседы. Бросила вожжи.
– И что?
– Мам, мы сделали все правильно. Немому дали почетное дело, настолько, что никто не поймет его, если он откажется. Ивану – денежное. А Андрея оставили ни с чем. Думаешь, в них будет единство?
– А меня кто травить собирался?
– Немой. Но успокойся. Ни ему, ни Ивану резона в том более нет. Пока нет. А Андрею они и сами не дадут дурить. Ведь если ты умрешь, начнется склока великая. Им это сейчас не с руки. Кстати, я говорил тебе, что ты красивая женщина?
Мать осеклась и подозрительно посмотрела на сына.
– Расположи к себе Андрея. Он не устоит, если ты станешь ему знаки внимания выказывать. Только до близости не доводи.
– Сынок!
– Мама, я все понимаю. Ты взрослая женщина. Тебе нужен мужчина для удовлетворения естества. Но с ним не надо доводить до конца. С ним нужно просто поиграть. Если ты понесешь от него, за мою жизнь никто и полушки не даст.
– Я… я не хочу об этом говорить.
– Понимаю, – серьезно произнес сын. – Стесняешься. Но что нужно, я сказал. Дальше ты уже сама. Чай, я малыш, а не нянька.
Мать поперхнулась от такого заявления. А сын как ни в чем не бывало попрощался и удалился по своим делам, оставив ее вариться в собственном соку.
Глава 2
1538 год – 2 декабря, Москва
Солнечный зимний день. Скрипучий снег.
Возок остановился возле небольшой площадки на берегу Яузы, и Елена Васильевна смогла понаблюдать за играми сына. Там, на импровизированном плацу с добротно притоптанным снегом, сотня недорослей посадских развлекали своего Великого князя…
Выстроившись в четыре шеренги по двадцать пять человек, ребята четырнадцати-пятнадцати лет пытались маршировать. Елена, правда, не знала, что именно они делают[11]. Подростки оперировали длинными увесистыми палками, двигаясь под рваный барабанный бой. Удар – шаг. Удар – шаг. И так далее.
– Странная потеха, – произнесла Елена.
– Отчего же? – удивилась ее мать, Анна.
– А что в том хорошего?
– Ты что-нибудь слышала о ландскнехтах? Я их видела в молодость свою. Знаешь, зачем палки они вот так держат? Это, мыслю, чтобы привыкнуть к весу длинного особого копья. Его пикой называют.
– Вот как? – выгнула брови Елена Глинская. – Ты уверена?
– С нашим мальчиком ни в чем нельзя быть уверенным. Но видишь вон того человека, – указала Анна Стефановна на крутившегося вокруг внука худощавого мужчину. – Это Ганс Шмульке. На последней литовской войне[12] его в полон взяли. А он, сказывают, из ландскнехтов.
– И как он возле сына моего оказался?! Кто его пустил?! – разозлилась Елена. Ее совсем не обрадовало, что какие-то проходимцы прилипают к сыну. И хорошо, если ради корысти. А если их кто подослал для дела дурного?
– Так Ванюша сам его приметил. Как по всяким мастерским стал лазить, так и нашел. Он при Якобе фан Веллерштадте[13] был. Подсоблял в работах у избы пушечной.
– Ясно, – нехотя кивнула Елена и кивнула возничему. Тот тронул, и возок «заскрипел снегом» в сторону потешной сотни…
Прошел ровно год с того знаменательного заседания Боярской думы.
Елена выжила и сохранила свои позиции регента. А вот положение Шуйских существенно ухудшилось. И это при том что со стороны как самой Елены, так и ее людей никакого явного противодействия им не было.
Андрей свет Михайлович наотрез отказался соблазняться. Видимо, сказались те три года в холодном подвале, куда его Елена упрятала. Поэтому ему нашли другое приключение – отправили в Пермь наместником, нашептав, что Строгановы золото моют тишком по ручьям. Выехал он, значит, и через три месяца новость пришла о «геройской смерти» этого «славного мужчины» [14]. Строгановы не поняли его неуемной алчности. А места там глухие, дикие, люду лихого множество. И татары опять же. В общем, погиб Андрейка не за понюшку табака. Но Великий князь о том не печалился. Да и зачем? И врага сгубил, и со Строгановых виру вытряс. Тайно, без огласки. Они ведь понимающие, за убийство наместника, да еще кровей, можно и головы лишиться всем семейством. Заплатили. Охотно заплатили. Тем более что Великий князь слишком много и не просил.
Василий Васильевич, прозванный за риторические таланты Немым, также отправился в Страну вечной охоты. Шестьдесят лет – солидный возраст для тех лет. Он и так своим ходом в относительном покое должен был отойти в ноябре 1538 года, а тут Ванюша его делами нервическими загрузил по самые гланды. Подготовка большого посольства – дело непростое. Да еще в обстановке полного бардака и конфликтов с братом своим двоюродным за скудные ресурсы. Вот он в мае и преставился на глазах у многих. Как стоял, так и упал. Сгорел на службе государя, как и Андрейка…
В результате этих бед число желающих занять престол Московский сильно уменьшилось. По сути, из совершеннолетних значимых претендентов осталось только двое. Это изрядно перезрелый Иван Васильевич Шуйский, балансирующий на пороге старости, и молодой да горячий Федор Иванович Скопин-Шуйский. Но Иван, прихватив малого сына, отправился в Англию, возглавив посольство, а Федор сидел тихо-тихо. Его эти внезапные смерти родичей изрядно испугали. Очень уж они вовремя произошли.
Таким образом, всего за полгода кризис власти был успешно преодолен, и ситуация на Москве стабилизировалась. А дальше? Дальше Ванюша смог наконец заняться делами более значимыми, чем попытка выжить в острой обстановке…
– Ты хотел меня видеть? – спросила Елена, когда, заметив прибытие матери, Великий князь подъехал к ней.
– Да, – кивнул он и выразительно так посмотрел.
Мама нахмурилась, но, откинув мех с колен, вылезла из возка и отошла с сыном в сторону.
– Ты не доверяешь бабушке? – наконец спросила она, когда они удалились шагов на тридцать от всех.
– Нет. Просто там много всякого простого люда. Их обычно не замечают, иной раз и за людей не считают. А зря. Они все видят, все слышат и ежели что узнать нужно – подкупить бедняков проще и легче, чем родовитых да влиятельных.
– Что-то серьезное? – напряглась Елена, сообразив, что сын ее вытащил в это снежное поле не просто так.
– Мне нужны деньги.
– И ты ради этого звал меня сюда?! – ахнула мама.
– Ты не спросишь, для чего и сколько?
– Обычно ты осторожен в своих тратах. Что тебе потребно?
– Вино и девицы, – на голубом глазу[15] произнес восьмилетний Иван. А потом, видя отсутствие реакции, продолжил: – Ты уже поняла, зачем мне эти дети посадские нужны?
– Не до конца. Бабушка твоя сказывала что-то про ландскнехтов.
– Она умная женщина, – улыбнулся Великий князь. – Без крепких пехотных баталий нам никуда. Я хочу для них особую слободу здесь строить, доведя число потешной рати до пяти сотен. Снаряжать их надобно всем. Сама видишь – даже платья на них доброго нет. Клинки надобны, пики, пищали и прочее. Знаю, что дорого. Потому к той слободе потешной мастеровые избы приставить нужно для опытов. И кое-каких дельных людей нанять. Кого подрядом взять, а кого и переселить сюда, привлекая к службе.
Елена долго и задумчиво смотрела в глаза своему сыну, а потом спросила:
– Это тебя немец подбивает?
– Какой немец?
– Которого ты в пушечной избе себе взял.
– Ганс Шмульке?
– Да.
– Не только ты наблюдаешь за моими забавами. Ганс – удобный человек. Он думает, что советует мне. Я его держу при себе во время забав. И все то видят. А если его станут расспрашивать, то он подтвердит легенду охотно и убежденно. Даже приняв вина изрядно. Он – тот, кого должны видеть. Ежели пожелают мне навредить и сорвать упражнения, то именно его и попытаются убить или сманить.
– Кто же тогда тебе советует?
– Ганс, – продолжил Иван, проигнорировав вопрос мамы, – инструктор, то есть особый род учителя, наставник. Он обучает этих детей посадских приемам работы с пикой. Он ведь с пикой ходил до плена. А кроме того, я ему вменил в обязанность обойти Москву с окрестностями да поискать тех, кто в полон был взят в свое время, и вызнать, кто чему обучен и нет ли там полезных людей.
– И многих нашел?
– Пятерых, но трех я забраковал как болтунов, четвертый вон на барабане стоит, а пятого к делу пока не пристроить – ему меч большой нужен. Цвайхендер[16]. Обещал несколько учеников подготовить из наших для оформления почетной свиты при прапоре[17].
– Хорошо, – после небольшой паузы кивнула мать. – Сколько тебе нужно денег?
– Я представлю смету затрат.
– Боже! Где ты понабрался этих слов?!
– Не предоставлять? – повел бровью Иван. – Мне показалось, что тебе она понравилась.
– Предоставлять, – чуть поколебавшись, согласилась Елена Глинская и, поджав губы, направилась к возку. Расходы, задуманные сыном, ее не порадовали совершенно. Определенный резон во всей этой задумке имелся, но деньги… их требовалось слишком много… а было слишком мало…
Иван же, проводив взглядом мать, не сдержался и позволил себе легкую улыбку. Ее душевные мучения слишком явно проступали на лице. Да и странно, если бы они не проявились. Сажать пять сотен рыл на довольствие великокняжеской казны – удовольствие ниже среднего. Дорого это. Не так чтобы критично, но дорого. Впрочем, Иван уже думал над тем, как разрешить это затруднение.
Любопытным в этой ситуации с потешной ратью оказалась позиция боярства. Узнав, что Великий князь желает набрать детишек для забав, они охотно пропихнули туда своих малышей. Но не рассчитали. Забавы оказались решительно скучными для детей и подростков. Настолько, что даже сейчас на этом импровизированном плацу находилось трое отчаянно скучающих боярских отпрысков. Что им вся эта шагистика? У них в голове война ассоциировалась с конницей. Так что отваливались они при первой возможности и с изрядной охотой.
