История Испании. Часть V — Колонии в огне (Gran España)

Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Продолжаю публиковать свой цикл исторических статей по альтернативной Великой Испании, и сегодня речь пойдет про ту череду конфликтов, которые разразились в испанских колониях в начале XIX столетия и привели к независимости некоторых из них. Рассмотрены будут все конфликты по отдельности. Вопрос колоний для меня был чрезвычайно сложным, решить его более или менее адекватно оказалось задачей куда более жесткой, чем я думал. Насколько адекватно это получилось – судить вам, но как по мне – получилось как минимум эпично….

Вице-королевство Новая Гранада

Граница между Гайаной и Новой Гранадой. Зеленым показана старая граница, красным — по договору 1815 года.

Несмотря на мягкую политику королей Габриэля и Карлоса IV относительно колоний, общества, направленные на борьбу за права и независимость колоний, продолжали свою деятельность и постепенно набирали популярности. Собственно, первые такие общества появились задолго до рождения Габриэля, еще в начале XVIII столетия. Членом такого общества был Себастьян Франсиско де Миранда-и-Родригес – потомок гуанчей, коренных жителей Канарских островов. С детства он был ярым сторонником независимости испанских колоний в Америке в общем, и генерал-капитанства Венесуэлы в частности. Дошло до того, что практически весь конец XVIII столетия Миранда мотался по дворам европейских монархий с целью добычи средств на «всенародное восстание» в Новой Гранаде, и местами даже их находил. После этого он еще какое-то время служил Франции во времена революции, участвовал в боевых действиях (без особых достижений) и несколько раз арестовывался в ходе подковерных игр за власть. В конце концов он покинул Францию и обосновался в Великобритании, где принялся сколачивать отряд горячих голов. Как он считал – стоит ему только высадиться в Венесуэле, и успех будет обеспечен.

Первая кампания Миранды завершилась полным разгромом. Началась она в 1808 году, когда Испания вовсю воевала с Францией, и потому – как казалось Миранде – колонии оставались беззащитными. В его отряде поначалу насчитывалось немногим более 500 человек, позднее к нему присоединились еще столько же – но подобной армии было решительно недостаточно. К тому же вице-король – а к тому времени им стал Антонио Нариньо, родившийся и выросший в Новой Гранаде – собрал войска и принялся охотиться за бравыми парнями Миранды, и революционеру стало совсем тоскливо. В конце концов в 1810 году он с немногими оставшимися (а к тому моменту их было около двух сотен – остальные или умерли, или дезертировали) бежал в Британскую Гайану, но идею о революции в Венесуэле не покинул, несмотря на свой почтенный возраст – к моменту отступления из испанских колоний ему уже стукнуло 60 лет.

Ситуация стала меняться в 1815 году. Между Великобританией и Испанией обострился спор из-за границы между Новой Гранадой и Гайаной, ранее не установленной на официальном уровне. Великобритания собиралась попросту «отжать» значительные территории к западу от реки Эссекибо [1], но Испания выступила решительно против. Воевать за этот малонаселенный клочок земли было бы глупо, это понимали и в Испании, и в Великобритании, так что решено было пойти на компромисс. Устанавливалась четкая граница между британской Гайаной и испанской Новой Гранадой. Если раньше граница проходила только по реке Эссекибо, то теперь южная ее часть сдвигалась к реке Потаро, что расширяло британские территории в Южной Америке примерно вдвое. Испания практически ничего не теряла – там не было никаких поселений, только местные племена, зато решала один спорный вопрос с англичанами, которые, похоже, начали искать повод поругаться с испанцами. В целом, это была скорее дипломатическая победа, но в Новой Гранаде это восприняли иначе – как поражение, ибо англичанам вообще что-то уступили (кусок земли с кучей леса и населением меньшим, чем в одном Каракасе, состоящим к тому же из диких племен). Появились недовольные. Ситуацию подогрели и реформы метрополии, которые постепенно переносились на колонии, а в колониях население было куда более консервативным, патриархальным и религиозным – и потому восприняло их в штыки. В результате в конце 1815 года началось настоящее восстание, которое возглавили Симон Боливар и Франсиско де Паула Сантандер – оба выходцы из колоний и потомки креолов, достаточно молодые, но амбициозные и популярные в своей среде люди. Уже в начале 1816 года в Венесуэле повторно высадился Миранда, и теперь под его началом было около 2,5 тысяч человек – в основном добровольцев из «Британского легиона». Мятежники пользовались поддержкой англичан и были неплохо вооружены. Армия Миранды быстро соединилась с армией Боливара, и их объединенные силы насчитывали уже около 8 тысяч человек, и их численность постепенно увеличивалась за счет креольского ополчения, собираемого знатными землевладельцами, и притока иностранных «добровольцев» (в армии их было от 40 до 60 процентов от общего числа). Нариньо забил тревогу и принялся собирать войска, однако по разным причинам смог собрать лишь около 5 тысяч человек под началом дивизионного генерала Доминго де Монтеверде.

Первые два сражения не носили решающего характера, однако армия Монтеверде все же проиграла их и постепенно отступала на запад, оставив Каракас. Мятеж становился серьезной проблемой, когда в 1816 году была сформирована Верховная Хунта и провозглашена независимость Венесуэлы. Революционеры были явно на коне, но затем начали делать одну ошибку за другой. Так, сепаратистское движение было представлено в основном креольской верхушкой, которая отнюдь не была ангельски чистой в своих помыслах и действиях – так, за сопротивление им или даже попросту отсутствие поддержки развернулись широкомасштабные репрессии, под которые попали незнатные фермеры и индейские племена [2]. Креольская знать и не собиралась сражаться за их интересы, о чем явно давала понять – и это вызвало ответную реакцию в виде вспышки контрреволюционного движения. Возглавил его Хосе Томас Бовес, бывший осужденный преступник, а ныне венесуэльский фермер, чью жену изнасиловали и убили республиканцы, а имущество разграбили. Это сделало Бовеса, самого поддерживавшего идеи революции, фанатичным противником республиканцев, а недовольных действиями революционеров оказалось предостаточно – в результате чего Бовес сформировал полк волонтеров и примкнул к Нариньо, попутно успев разгромить небольшие отряды республиканцев на пути в Боготу. Там Бовес практически сразу же получил временное звание бригадного генерала и стал выступать в качестве полевого командира армии Новой Гранады. Кроме того, он практически сразу после своего присоединения к вице-королю получил значительное влияние на его взгляды, и до самой своей смерти служил популярным во всей Южной Америке защитником интересов простых крестьян, индейцев и негров.

Новый 1817 год принес ветер перемен. Республиканцы раскололись на две фракции – централистов во главе с Мирандой и Сантандером, и федералистов во главе с Боливаром. На сторону Боливара при этом перешла бóльшая часть местных солдат, в то время как у Миранды и Сантандера остались иностранные добровольцы – наиболее боеспособные войска революционеров. Боливар покинул Венесуэлу и отправился в марш на Боготу, освобождая один городок за другим и набирая в свои ряды все новых рекрутов. Роялисты покинули Боготу, не приняв боя, в то время как отряды Бовеса постоянно тревожили тылы армии Боливара набегами. К лету ситуация для происпанских сил резко улучшилась – из метрополии прислали мощную эскадру адмирала Асенсио и экспедиционный корпус Пабло Морильо, в числе которых был Испанский легион – элитная волонтерская бригада из числа жителей колоний, носившая гвардейский статус и отличавшаяся высочайшим боевым духом. Роялисты получили серьезный перевес и сразу же решили его реализовать – в августе пал Каракас, армию централистов разгромили и рассеяли по округе, Сантандер и Миранда попали в плен. Миранда вскоре умер – сказался уже достаточно почтенный возраст в 67 лет, а Сантандера обвинили в государственной измене и приговорили к смертной казни. Иностранных добровольцев, попавших в плен в сражении у Каракаса, включая бойцов «Британского легиона», отправили по домам, хотя некоторые предлагали показательно осудить их за вмешательство в испанские дела. Венесуэльская республика прекратила свое существование.

Бовес тем временем терроризировал армию Боливара, проявляя к республиканцам особую жестокость: пленных почти не брали, а если они все же появлялись, то не проживали больше недели. По возможности его старались сдерживать, но своенравный командир волонтеров практически не слушался таких приказов. В конце концов, его действия приносили пользу – Боливар постепенно лишался поддержки местного населения, и его армия начала таять. Разуверившись в перспективах борьбы в Новой Гранаде и узнав о разгроме Миранды с Сантандером, Боливар решил отправиться на юг, в Перу, и поднять восстание там. Было решено довершить разгром – Бовеса повысили до звания дивизионного генерала и отправили к нему часть войск, чтобы тот преследовал Боливара, пока лидер революционеров не будет убит или пленен. Первоначально ему даже собирались переподчинить части экспедиционного корпуса, но это решение пришлось отменить, так как в конце 1817 года полыхнуло в Новой Испании.

Новая Испания становится Мексикой

Император Мексики Агустин I де Итурбиде, провозглашенный собственным народом и им же свергнутый.

Так уж получилось, что самое большое, густонаселенное (в 1815 году – около 6 миллионов) и развитое вице-королевство в Америке было одновременно самым неспокойным и консервативным среди всех колоний Испании. Многочисленная креольская аристократия пользовалась абсолютной поддержкой местной церкви, а церковь в свою очередь умело манипулировала настроениями народных масс, включая переселенцев и индейцев. Большинство реформ тут попросту спускались с тормозов; вице-король практически не обладал реальной властью над местными чиновниками. Ситуацию усугубляло то, что сюда попали большинство ссыльных участников восстаний против королей Габриэля и Карлоса IV, которые не отличались надежностью, зато нашли широкое понимание среди местного населения. Наконец, масла в огонь постоянно подливали либеральные реформы в метрополии, которые рано или поздно должны были проводиться и в колониях, а многие из них (особенно касательно церкви и снятия сословных ограничений) совершенно не устраивали местную знать Новой Испании. Таким образом, уже к 1815 году там сложились все обстоятельства для большого восстания, и оставалось дождаться только сигнала.

Сигналом послужило провозглашение Венесуэльской республики. Практически сразу же сформировались три очага восстания, возглавляемые аристократами Хосе Гуадалупе Викторией, Агустином де Итурбиде и священниками Хосе Марией Морелосом и Мигелем Идальго. Церковники яростно проповедовали на улицах в поддержку восстания, за ними последовали крестьяне и многие индейские племена. За короткий промежуток времени численность восставших достигла астрономической цифры в 100 тысяч, и продолжала увеличиваться. Вице-король Новой Испании Хосе Пачеко забил тревогу, и при первой же возможности в Веракрус прибыл экспедиционный корпус во главе с Пабло Морильо, до этого эффективно справившийся с централистами в Венесуэле. После череды сражений ему удалось очистить от мятежников центральные регионы страны, но положение оставалось шатким. Экспедиционный корпус, несмотря на всю его силу против плохо организованных мексиканцев, оставался в меньшинстве.

Ситуация усугубилась в конце 1818 года, когда в метрополии началось создание Имперских Кортесов – это было воспринято как пролог к внедрению либеральной Конституции, что решительно не понравилось населению Новой Испании. Полыхнуло с новой силой, причем повстанцы, получив горький опыт первых поражений, отказались от многочисленных армий в пользу небольших, но хорошо подготовленных отрядов и партизанской войны. Контроль над Новой Испанией постепенно ускользал из рук испанцев, экспедиционный корпус увяз в стычках с мятежниками, которых активно поддерживали англичане. В середине 1819 года пришлось оставить Мехико и перевести все наличные силы в Веракрус. Вместе с войсками столицу покинуло значительное количество беженцев, которые откровенно опасались расправ со стороны революционеров, не отличавшихся особым гуманизмом по отношению к роялистам.

Испания оказалась в затруднительном положении. Справиться с мятежом незначительными силами не получалось; полномасштабная же операция за океаном грозила влететь в копеечку, к тому же имелся наглядный опыт в виде войны за независимость США, когда относительно малочисленные местные силы за счет коротких путей логистики смогли добиться победы над значительно более сильными войсками, которые снабжались издалека – а ведь в США на тот момент было населения в два раза меньше, чем в Новой Испании! Перспективы казались самыми мрачными, а жертвы, которые требовалось принести для возвращения вице-королевства под контроль метрополии, оценивались как колоссальные, сопоставимые с количеством ресурсов, потраченных на войны с Наполеоном. В конце концов, было решено эвакуировать Веракрус со всеми беженцами. Для переговоров с мятежниками в Новую Испанию была отправлена дипломатическая миссия во главе с Хосе Вергарой. Согласно заключенному 14 января 1821 года перемирию, испанцам позволялось свободно эвакуировать свои войска и всех желающих из Веракруса, а Испания взамен признавала правительство мятежников (но не независимость своей бывшей колонии). Также ставилось условие, что под управление восставших переходит лишь часть всего вице-королевства – под контролем испанцев оставалось генерал-капитанство Гватемала, в котором дальше небольших волнений дело не пошло, и где позиции колониальной администрации оставались твердыми вплоть до 1821 года. Фактически на этом война и закончилась. Помимо экспедиционного корпуса, из Веракруса эвакуировали около 30 тысяч беженцев, еще больше позднее перебрались в другие колонии Испании. Мятежники провозгласили Мексиканскую империю во главе с Агустино Итурбиде и принялись грызться друг с другом за власть.

Потеря Мексики стала для Испании первым серьезным ударом в XIX столетии, и, к сожалению, далеко не последним. Впрочем, ситуация была не настолько плохой, как казалось на первый взгляд. Испания избежала огромных трат на подавление восстания, которые стали бы тяжким бременем для метрополии, и не гарантировали победы контрреволюции. Получившееся государство – Мексика – на практике оказалось весьма нестойким, пускай и перспективным. Сам император Карлос на этот счет сказал следующие слова:

«Мексика…. Бывшая наша колония. Что ж, сейчас они могут радоваться тому, что одержали верх и обрели независимость, но не пройдет много времени – и они сами попросятся обратно».

Эти слова оказались пророческими – уже в конце правления Карлоса IV правительство Мексики стало искать поддержки Испании….

Буйная Ла Плата

Одно из сражений Аргентинской войны за Независимость (в реале — сражение у Майпу)

Помимо Новой Испании, существовал еще один очаг мятежа в американских колониях – в вице-королевстве Рио-де-ла-Плата. Там, как и в Новой Испании, были сильны позиции консерваторов и церкви – там даже сохранились остатки ордена иезуитов, упраздненного много лет назад. Однако распространению какой-то одной конкретной политической идеи мешала низкая плотность населения – на всю большую площадь вице-королевства приходилось всего 1,5 миллиона человек, по большей части – скотоводов-гаучо, хотя имелась и значительная прослойка земледельцев. Из-за всего этого каждый регион мечтал о своем – от автономии в составе Испанской империи до полной независимости, причем первоначально преобладали именно первые настроения.

Но и в Ла-Плате полыхнуло. Причиной тому послужил назначенный в 1814 году вице-король Хосе Валерио де Кордоба. Его назначение стало стечением обстоятельств – он не пользовался авторитетом в колониях, имел слабый опыт в управлении, часто болел, но при этом был чрезвычайно авторитарным и жестоким. Первым делом в своем вице-королевстве он стал ужесточать центральную власть, а его самоуправство дошло до того, что он даже стал отменять (якобы временно) некоторые реформы, проведенные из метрополии – причем совершенно не те, которые вызывали возмущение. Жалобы на Кордобу в Министерство колоний остались неуслышанными по непонятным причинам, в результате чего в Ла-Плате стало накапливаться напряжение. В конце концов, Кордоба всем надоел, и в мае 1818 года в Буэнос-Айресе – столице вице-королевства – произошла революция. К власти пришла Временная Хунта во главе с Хуаном де Арредондо. Выходец из местной аристократии, он в свое время воевал с Наполеоном в составе Испанского легиона, получил тяжелое ранение в боях в Италии, из-за которого у него практически не двигалась левая рука, после чего он уволился из армии и вернулся домой. В этом человеке неуемным огнем пылали амбиции – в Испанский легион он пошел из желания стать не иначе как генералом, но после ранения решил, что такой риск не для него, и решил пойти по пути политика. Считал он себя никем иным, как Наполеоном Южной Америки, грезил о создании своего собственного государства, и потому еще до вступления в Легион он вступил в кружки местных сепаратистов, и благодаря таланту оратора и личной харизме быстро завоевал популярность и уважение.

Первоначально Арредондо заявил о полной поддержке Испании и о том, что созыв Хунты – это лишь временное решение, направленное против Кордобы, но никак не против метрополии. Любыми средствами он стал тянуть время, но тут взбунтовались провинции вице-королевства – и Хунте пришлось собирать войска и подавлять эти выступления, заодно подчиняя местное население своей воле. Сам Арредондо постоянно слал в метрополию письма о том, что все складывается хорошо, и на время даже увеличил количество ресурсов, отсылаемых в Испанию, что должно было успокоить Министерство колоний – и таки успокоило. Так прошли три долгих года, в которых Рио-де-ла-Плата оставалась формально в составе Испанской империи, но на деле готовила почву для объявления независимости. Сам Арредондо смог за это время завоевать среди местного населения бешеную популярность, провел ряд реформ в его интересах, лавируя между креольской знатью и простыми поселенцами, а заодно сосредоточил вокруг себя все лучшие кадры вице-королевства – О’Хиггинса, Бельграно, Морено и Сан-Мартина, которые прекрасно знали планы главы Хунты и разделяли его стратегию.

Наконец, 1 августа 1821 года Арредондо провозгласил независимость Рио-де-ла-Платы и создание Аргентинской Директории. Сразу же против этого решения восстали Чили и некоторые другие регионы, где значительной оставалась поддержка роялистов. Арредондо подавил эти восстания благодаря поддержке англичан и заранее подготовленной и обученной армии, доходившей по численности до 20 тысяч человек и по боевым качествам не уступавшей европейским регулярным формированиям. Арредондо сам возглавлял ее походы, считал своим детищем, и в 1822 году рискнул выдвинуть ее в Перу, чтобы расширить границы Директории.

В Перу все спокойно

К 1832 году все колонии Испании, и настоящие, и бывшие, обзавелись собственной символикой, не навязанной из метрополии. Показаны флаги Аргентинской империи, вице-королевства Новая Гранада (Колумбия), вице-королевства Гватемала, Мексиканской республики и вице-королевства Перу.

А в Перу тем временем происходило огромное, великолепное ничего. Вице-король Хосе Бернардо де Талье, испанец, был ярым сторонником сотрудничества с Испанией и реформ королей Габриэля и Карлоса IV, так как прекрасно понимал, что оторвавшись от метрополии, колонии превратятся в марионетки в чужих руках, и уж лучше оставаться под близкими по культуре и духу испанцами. Его поддерживало подавляющее большинства местной элиты. К тому же в Перу существовали свои условия, сдерживающие сепаратизм – наличие непредсказуемых индейцев, которые совсем недавно поднимали восстание и утопили в крови белых и креолов многие районы страны, большое количество богатых землевладельцев и промышленников, чей бизнес был тесно связан с метрополией, и низкая концентрация населения, что мешало распространению революционных настроений. Конечно, не все в Перу было гладко – многим не нравилась перспектива распространения реформ метрополии на колонии, но это не выходило за рамки обычного недовольства властью, которое всегда есть в любой стране.

Но на всякий случай де Талье в 1816 году принялся формировать по образцу армии в метрополии полки в Перу, взамен старой милиции, годной только для войны с индейцами. Численность этой армии была весьма незначительной – всего 12 тысяч человек, офицерами в ней чаще всего выступали ветераны Наполеоновских войн из числа жителей колоний. Уже скоро эта армия пригодилась – в 1817 году с севера в Перу вступила революционная армия Симона Боливара, за которой по пятам шла армия роялистов Бовеса. Боливар стремился поднять восстание в вице-королевстве и расширить ряды своей армии, но не находил большой поддержки, а перуанская армия во главе с Габриэлем де Линьеросом уже двигалась ему навстречу. В конце концов, зажимаемый с двух сторон превосходящими силами, потеряв множество людей из-за дезертирства, Боливар занял город Гуаякиль и сел в осаду, которая продолжалась до 2 сентября 1818 года, когда он был вынужден капитулировать. Было решено отправить его на суд в Боготу, но по дороге Боливара попытались освободить его люди, и он был застрелен при попытке к бегству конвойными из числа людей Бовеса. Последствия неудавшейся революции Боливара пришлось расхлебывать до конца 1830-х годов – именно столько продолжали сражаться разрозненные группировки фанатичных республиканцев в Новой Гранаде и Перу. Перуанская армия, хорошо показавшая себя в ходе осады Гуаякиля, была отведена в Лиму, но не распущена – идея содержания постоянного войска была хоть и накладной, но весьма полезной в условиях Перу, подкрепления в который могли идти чрезвычайно долго.

Новые боевые действия начались в 1822 году, когда в Перу вторглась аргентинская армия Арредондо. Численно аргентинцы превосходили перуанцев, и потому пришлось созывать ополчение и срочно просить подкреплений из соседней Новой Гранады и метрополии. С трудом собрали 15 тысяч человек (не считая гарнизонных и вспомогательных отрядов) и с ними выдвинулись навстречу аргентинцам – и близ Арекипы произошло крупное сражение. Перуанцы потерпели поражение, был тяжело ранен генерал Линьерос, но полки в организованном порядке отступили на северо-запад, а Арредондо осадил Арекипу, которая была центром южного Перу. В ее гарнизоне числилось чуть более тысячи человек, включая инвалидов и ополченцев из числа местных индейцев, а укрепления вокруг города практически отсутствовали, но город оказал героическое сопротивление аргентинской армии, чей террор по отношению к жителям Рио-де-ла-Платы и особенно Верхнего Перу был широко известен в колониях. Перуанская армия также не бездействовала – Линьерос, еще не до конца оправившись от ран, собирал все возможные войска с целью разбить аргентинцев, получил подкрепление в виде волонтеров Бовеса и Испанского легиона, и перешел в наступление. В ходе упорной битвы близ Арекипы обе стороны понесли значительные потери, но ни одна сторона не добилась успеха. Арредондо выступил с предложением начать переговоры, и Линьерос согласился. Даже Бовес, пылающий ненавистью к любым республиканцам, будь то парни Боливара или Арредондо, поддержал переговоры, так как видел тупиковость ситуации и понимал, что новое сражение обернется еще большими потерями. За переговоры выступал и бригадный генерал Хуан Эчавериа, командир Испанского легиона. В результате было достигнуто перемирие и сохранение статус-кво между Перу и Аргентиной, все войска отводились на свои начальные позиции.

Тем не менее, Арредондо поспешил объявить о своей победе – мол, он почти взял Арекипу и разгромил роялистов, но решил, что потеряет при этом еще больше людей, а потому надо лучше подготовиться. Что характерно – народ бывшей Рио-де-ла-Платы поверил ему, что еще больше укрепило популярность главы Директории, и это позволило ему 18 декабря 1823 года провозгласить себя в Буэнос-Айресе императором, а Аргентину – империей. Власть в государстве при этом принадлежала либерально настроенной креольской аристократии, а все противники власти Арредондо были уже подавлены. «Южноамериканский Наполеон» вовсю копировал своего кумира, и пока не хватало только одного – обширных завоеваний.

Первая Тихоокеанская война

Карта Южной Америки в конце 1830-х годов

То, что война начнется опять, понимали обе стороны – и испанские колонии, и Аргентина. Арредондо активно готовил новую армию, привлекая в том числе и иностранных добровольцев – при нем был вновь создан «Британский легион», воевавший перед этим в Колумбии, а также «Португальский легион» из числа жителей Португалии и Бразилии, «Французский легион» и «Итальянский легион». Эти части составили его личную гвардию; всего же при помощи англичан, которые были заинтересованы в потере испанцами их колоний, удалось собрать огромную по меркам Аргентины армию – 50 тысяч человек. Готовились к войне и колонисты – в Перу увеличивалась до 15 тысяч собственная армия, Новая Гранада прислала дополнительные войска, а за счет добровольцев из метрополии Испанский легион был расширен до полнокровной дивизии – в результате чего общая численность союзной армии достигла 30–35 тысяч человек. Организованы эти войска были по принципам метрополии, вооружались за счет поставок оттуда же, и в целом были весьма серьезной силой. Командующим армией оставался Линьерос, генералами в ней служили те же Бовес, Эчавериа и прибывший из метрополии генерал-артиллерист Педро Веларде [3]. В Перу также прибыла эскадра адмирала де Молины из 4 линейных кораблей и 3 фрегатов, которая должна была обеспечить приморский фланг. Подготовка к войне шла по всем правилам, принятым в Европе, и это не могло не пугать. Аргентина во главе с Арредондо собиралась расширить свои границы за счет Перу, а роялисты планировали подавить этот мятеж раз и навсегда и вернуть Рио-де-ла-Плату в состав Испанской империи. Впрочем, для роялистов ситуация во многом напоминала Новую Испанию – для взятия под контроль всей бывшей колонии требовалось такое количество потраченных ресурсов, что это негативно бы сказалось на развитии метрополии, да и эффект мог оказаться краткосрочным, если не вообще нулевым – таким образом, возвращение колонии являлось планом-максимум, а планом-минимум было отражение угрозы со стороны Аргентины и возможное разделение ее на несколько частей. Так как роялисты были в меньшинстве (большее количество войск мешала развернуть местная логистика), то было решено ждать выступления противника, а Арредондо решил возобновить войну в 1828 году – к тому моменту он надеялся еще больше увеличить численность своей армии, а также расширить артиллерийский парк и флот, но боевые действия начались заметно раньше.

Уже в 1825 году Арредондо был вынужден выдвинуть свою армию на север – взбунтовались провинции Верхнего Перу, населенные индейцами. Аргентинский император не слишком уделял внимание требованиям коренных американцев, а иногда даже с раздражением реагировал на их требования, что рано или поздно должно было вылиться в противостояние. Однажды мятеж в Верхнем Перу уже пришлось подавлять, причем с особой жестокостью – вырезались целые деревни. Не в восторге от новых властей были и белые переселенцы и креолы. В результате, как только появилась возможность и оружие – местные подняли восстание против центральной власти и запросили помощи в Перу. Само собой, перуанцы откликнулись, и войско двинулось на помощь восставшим – а Арредондо пришлось раньше срока втягиваться в войну.

Путей из Буэнос-Айреса в Верхний Перу было два – вдоль реки Парагвай и границы с Бразилией, и через предгорья Анд. При этом первый путь приводил армию прямиком в мятежную провинцию, а второй выходил к Тихому океану и проходил близ границ вице-королевства Перу. Восточный путь мало годился для проводки больших масс войск, в отличие от Западного, и потому по нему отправили дивизию Сан-Мартина, в которой насчитывалось около 10 тысяч человек и 12 орудий, а остальная армия двинулась через Анды. Линьерос также разделил свою армию – 5 тысяч он отправил во главе с Бовесом на восток, в Верхний Перу, чтобы он там оброс отрядами местного ополчения и остановил любые передвижения противника, а сам выступил в район Анд.

Подготовка к переходу через горы аргентинской армии была достаточно серьезной – в предыдущий раз она понесла большие небоевые потери, которые были весьма нежелательны в новой войне на территории противника, и потому требовалось минимизировать их. Однако и перуанцы были готовы к тому, что противник пойдет через Анды в Верхнем Перу, и потому как только стало ясно, где конкретно пройдут войска Арредондо – началась масштабная кампания по эвакуации населения и ликвидации всего, что могло дать пищу аргентинским солдатам. Много местных жителей были переселены далеко на север, к Лиме, столице Перу, и навсегда остались там. Аргентинцев встретила пустота, и это вызвало серьезные затруднения при продвижении дальше. Вдобавок, перуанская армия нависла над левым флангом армии императора Арредондо, и в любой момент могла отрезать пути к отступлению. В результате пришлось перенаправлять удар – вместо усмирения мятежного Верхнего Перу аргентинская армия выдвинулась на Арекипу. Перуанцы были вынуждены отступать, и война стала сильно напоминать предыдущую, когда Арредондо осадил город, а перуанская армия встала невдалеке от него. Полностью окружить кольцом осады Арекипу его войска не смогли, что только усложнило обстановку. Ни одна из сторон не решалась на генеральное сражение – аргентинцы вяло осаждали город, а перуанцы точно так же вяло его обороняли.

Бовес не терял времени – обрастая местными отрядами ополчения, он собрал 12-тысячную армию и сам перешел в наступление на аргентинскую территорию. Его армия и дивизия Сан-Мартина встретилась у Пуэрте-Бурбона, и аргентинцы потерпели поражение. Отряды Бовеса стали уверенно продвигаться вниз по течению, наступая на пятки Сан-Мартина, и смогли разбить его дважды – последний раз, у Консепсьона, окончательно: после боя бравый генерал Аргентинской империи собрал под своим началом чуть более трех сотен человек. Дорога на аргентинскую столицу была открыта, и Бовес вступил в нее 19 ноября 1825 года – к счастью, не развернув столь обычные для него репрессии против республиканцев. Арредондо, получив известие о падении столицы, понял, что после такого его авторитет в глазах аргентинцев серьезно упал, но делать было нечего – или сражаться здесь, у Арекипы, и пытаться что-то выиграть, или отводить войска и отбивать столицу, причем делать это с перуанской армией на хвосте. А между тем его войска начали страдать от различных болезней – в частности, от дизентерии.

Перуанцы тоже испытывали проблемы с болезнями и питанием, но держались до последнего. Два штурма Арекипы были отбиты, пускай и с заметными потерями. Действия кавалерийских отрядов с каждым днем становились все более дерзкими, и потери увеличивались. В марте 1826 года аргентинцы даже рискнули напасть на строящуюся военно-морскую базу Пакоча, но были отбиты огнем с кораблей и действиями двух рот морской пехоты. Военные действия явно затягивались, и Арредондо решился на крайний шаг – в апреле он снял осаду и двинул свои войска обратно в Аргентину, освобождать столицу. При этом он потерял около 6 тысяч человек, выделенных в арьергард, но смог оторваться от перуанцев, что было признано блестящим маневром. Тем не менее, отход к столице оказался тяжелым, и к ее окраинам Арредондо вышел, имея в своем распоряжении всего лишь 25 тысяч человек, из которых часть не могла участвовать в сражении. Войска Бовеса тоже оказались далеко не в самом лучшем виде – часть дезертировала, часть погибла в стычках с партизанами, из-за чего у него осталось всего 5 тысяч человек – по сути, отряд восстановил первоначальную численность. Перуанцы терпели большие лишения во враждебной им столице Аргентины, и потому Бовес еще перед подходом императорских войск решил покинуть город и отправиться вверх по реке Парагвай. Преследовать его аргентинцы не стали – их армия и так была в не самом лучшем состоянии. Там Бовес сначала поднялся до города Консепсьон, а затем перешел на Запад и занял город Санта-Фе.

Война продолжилась только в начале 1827 года – все воюющие армии, кроме отряда Бовеса, который сидел в Санта-Фе тише воды, ниже травы в полуосадном положении все это время, восстанавливались после «странной войны». И Арредондо, и Линьерос понесли большие потери, так и не дав генерального сражения, но были намерены продолжать. Первыми начали перуанцы – собрав 20 тысяч человек, включая Испанский легион, они двинулись на территорию аргентинцев, спускаясь вдоль притоков реки Параны к Буэнос-Айресу. В планах Линьероса было сначала соединиться с Бовесом, а затем выйти к столице аргентинцев, однако 30-тысячная армия Арредондо вышла к Санта-Фе первой, взяв город в плотную осаду. «Черт побери, знакомая картина» – прокомментировал это генерал Эчавериа, узнав ситуацию. И действительно: ситуация оказалась весьма схожей с недавней осадой Арекипы, однако на сей раз ждать никто не стал. 18 июня 1827 года грянуло генеральное сражение всей войны, и 23 тысячи перуанцев (считая поредевшие силы Бовеса) одержали верх над 30 тысячами аргентинцев. Арредондо отошел к Буэнос-Айресу и приготовился к обороне, а победители, подсчитав потери, принялись за осаду аргентинской столицы. В этом им серьезно помогли силы эскадры адмирала де Молины, а в августе прибыло подкрепление в виде полутора тысяч волонтеров из Верхнего Перу. Тем не менее, ситуация оставалась тяжелой для обеих сторон – аргентинцы постоянно делали вылазки, перуанцы обстреливали город, обе армии вновь косили болезни. От дизентерии умер генерал Линьерос, командование принял Педро Веларде. Финальный штурм был назначен на 8 декабря 1827 года, но не состоялся – уже 6 декабря из города вышел парламентер с белым флагом и предложил обсудить условия мира.

Обе стороны были истощены конфликтом, но также обе стороны еще могли некоторое время его продолжить – и обе стороны понимали, что исход такой войны был бы непредсказуемым и фатальным для побежденного, кем бы он ни был. Потому перуанцы не стали напирать на ликвидацию Аргентинской империи, а лишь запросили передачу в состав Перу мятежных регионов Верхнего Перу, за вычетом тех, которые не проявили мятежных настроений. Аргентина согласилась на это, взамен потребовав признания ее правительства по аналогии с Мексикой. Испанская сторона согласилась на это – в конце концов, выжать больше из текущей ситуации без серьезных вложений ресурсов было невозможно. Мир был подписан 2 января 1828 года.

Первая Тихоокеанская война стала показательной в том плане, что и Новая Гранада, и Перу хоть и участвовали в ней как части Испанской империи и использовали поддержку метрополии (снабжение, добровольцы, отправка эскадры де Молины и Испанского легиона, финансирование), но в целом действовали самостоятельно. Это значительно повлияло на рост национального самосознания в этих государствах, как и в Аргентине – люди начали называть себя не по роду деятельности, племени или расе, а как аргентинцы или перуанцы, и только выходцы из Новой Гранады пока еще не могли определиться, кем же им себя считать. К слову, о Новой Гранаде – Бовеса и оставшихся в живых из его отряда там встречали как героев, сам генерал Бовес получил прозвище Hierro-Piedra – «железокаменный», в знак его упорства и стойкости в ходе войны. Сам Бовес после этого сложил с себя военные обязанности и подался в политику, активно отстаивая права простых крестьян и Новой Гранады, или, как он тогда называл это вице-королевство – Колумбии. Аналогичные процессы проходили и в Перу – колонии активно требовали автономии. И Имперские кортесы вместе с императором Карлосом IV решили созвать большой Конгресс представителей этих двух колоний в Кадисе, который получил название Первого Кадисского. А в Аргентине тем временем правительство О’Хиггинса, которого назначил премьер-министром Арредондо, задумало масштабные либеральные реформы….

Примечания

1. В реальности Великобритания отжала весьма обширные территории тогдашней Великой Колумбии, которые составили примерно 70 процентов территории нынешнего государства Гайана.
2. Вполне реальные вещи, кстати. Собственно, первую волну революции в Новой Гранаде удалось подавить как раз из-за того, что революционеры обратили против себя многочисленные слои местного населения, для которого поддержка Испании была меньшим злом. А это, надо заметить, огого какой показатель неадекватности революционеров того периода.
3. Тот самый, который в реальности 2 мая 1808 года выступил в поддержку восставшего Мадрида вместе с Луисом Даоисом, и погиб в ходе обороны артиллерийского парка Монтелеон.