«Глаголь» над Балтикой. Глава 18

Капелька Балтийского моря с силой щелкнула по верхней губе капитана 2-го ранга, и разбрызгалась, оставляя соленый привкус на языке. Всем «Севастополь» был хорош, но все-таки с артиллерией проектировщики явно перемудрили.

Кто-то решил, что для увеличения точности стрельбы следует все четыре башни линкора ставить на одном уровне. Теоретически это так и было, так что линкор сделали гладкопалубным. Все бы ничего, но борт линкора не был высок и без полубака корабль прилично забрызгивало. Вот и сейчас капельки соленой воды в преизрядном количестве долетали аж до боевой рубки, хотя ветер не превышал трех или четырех баллов, да и корабль шел не на полном ходу, а на весьма умеренных для него восемнадцати узлах.

— Николай Филиппович, я так понимаю, с кавторангом Русановым Вы на дружеской ноге? – неожиданно спросил у Маштакова старший офицер

— Так и есть, Александр Васильевич.

— И как Вам нравятся его задумки? – вдруг задал вопрос командир «Севастополя», Бестужев-Рюмин

— По правде говоря, был в легком шоке, Анатолий Иванович, и полагал что генмор этого никогда не пропустит. Слишком новационно.

— Хотя и просто, не так ли?

— Очень просто.

— Немного завидно, наверное, что сами не додумались?

Николай в очередной раз изумился умению командира зрить в корень. Открыл рот, чтобы отделаться каким-нибудь остроумным замечанием, уводящим разговор от не слишком приятного, но вместо этого бухнул:

— Не то слово. Я ведь постоянно думал над тем, как нам учиться стрелять точнее, но ничего в голову так и не пришло, а вот Всеволод Александрович….

— Как странно, что черноморцы во всем впереди нас в артиллерийском деле. Стрельбу на сверхдальние дистанции практиковал впервые Цывинский, новый метод артиллерийского учения придумал Русанов, а балтийцы почему-то плетутся в хвосте. Что ж такое, Николай Филиппович? – Анатолий Иванович смотрел на идущий впереди «Гангут» и вежливо улыбался:

— Мы вот все думаем, что слишком новационно, опасаемся, что генмор не примет. А черноморцы никаких препятствий не замечают, проявляют фантазию и раз за разом двигают артиллерийское дело вперед. Нам же только и остается, что плестись в хвосте, да внимать севастопольским гениям. Что ж, видать судьба у нас такая. Кто-то шагает в первых рядах, а кому-то достаются последние.

Николай промолчал, сжав зубы, Беседин смотрел на него сочувственно. С тех пор как пришел новый приказ об организации артиллерийских стрельб, Анатолий Иванович не упускал случая подколоть Маштакова превосходством черноморской военно-морской мысли. Кавторанг уже не совсем понимал мотивы своего командира – то ли Бестужев-Рюмин желал такой вот критикой подтолкнуть подчиненного к творческим свершениям, то ли и впрямь считал кавторанга виноватым в том, что не он придумал этот новый способ обучения артиллерийскому делу. А может быть, Анатолий Иванович был недоволен какими-то действиями своего артиллерийского офицера и таким вот способом вымещал на нем раздражение? Все вышесказанное было непохоже на обычное отношение командира к подчиненным, так что Николай терялся в догадках.

А Всеволод придумал действительно дельно.

Щит, играющий роль мишени, никак нельзя было буксировать со скоростью выше 10-12 узлов, при этом менять курс было нельзя. Все попытки Николая придумать что-то иное не приводили к успеху, потому что с буксируемым щитом ничего иного сделать не получалось, а корабль-мишень, снабженный собственным двигателем, выходил слишком дорогим. В некоторых других флотах применялись старые бронированные корабли в качестве мишени, но у Балтийского флота просто не было ничего такого, что могло бы сыграть эту роль. Кое-какое старье имелось, конечно, но настолько тихоходное и ветхое, что не смогло бы ходить быстрее щита и развалилось бы от пары попаданий, так что овчинка явно не стоила выделки.

Всеволод же отказался от щита вообще. Он предложил вот что: в качестве мишени использовать быстроходный корабль, лучше всего – крейсер, способный ходить на 18-20 узлах или выше. По нему и требовалось стрелять, но орудийный прицел должен быть выставлен «со сдвигом», то есть так, чтобы снаряды падали позади крейсера-мишени. Наблюдатели на крейсере фиксировали точность упражняющегося, наблюдая падения снарядов относительно кильватерного следа своего корабля.

Задумка была превосходна. Выцеливать не квадратное нечто, а боевой корабль, при том что пристреливаться будет даже труднее, чем в настоящем бою. В пристрелке очень важно понимать, дал залп перелет или недолет, но в этом, как ни странно, хорошо помогает неприятель. Столбы воды от падения снарядов белые, корабли же обычно красят под цвет морской волны, так что на фоне вражеского корпуса всплески видны весьма хорошо. А вот если снаряды упали в стороне от цели, как при стрельбе «со сдвигом», то оценить перелет или недолет уже труднее.

Что же до опасности, которой подвергался крейсер-цель, то на самом деле она была минимальна. Учебные снаряды не смогли бы зацепить крейсер, если стрелять метров на 400 позади него, а поскольку они представляли собой металлические болванки без взрывчатки, то и осколков опасаться не стоило. Другой вопрос, если какой разиня-комендор забудет выставить прицел «со сдвигом» и начнет садить прямо по кораблю, но за этим пристально смотрят офицеры. К тому же на большой дистанции очень трудно ожидать попадания одиночным выстрелом, так что, если вдруг кто-то и ошибется, снаряд скорее всего пролетит мимо, а уж больше одного ошибочного выстрела точно сделать не дадут.

Первые стрельбы по «методу Русанова» показали, что точность на них съезжает вдвое-втрое от результатов по щитам – в новую «мишень» попадать было намного сложнее. Теперь Николаю лучше был понятен скепсис Русанова относительно дуэли 2-ой бригады линкоров с «Брауншвейгами». Что ж, заламывать руки и воздевать очи горе было поздно – нужно было учиться хотя бы теперь, чтобы быть готовым все-таки встретить врага во всеоружии. Но все равно ощущение было неприятным, будто до этого маялись ерундой. До недавнего времени кавторангу казалось, что его «Севастополь» многого добился в артиллерийском деле и будет подготовлен на «отлично» еще до зимы. Однако придуманные Русановым стрельбы ясно показали, что артиллеристам есть еще, куда стремиться.

Мало того, что цели стали намного хитрее, чем было раньше, так еще и новый командир бригады дредноутов свирепствовал, что твой шторм в Бискайском заливе. Вот, к примеру, план сегодняшнего учения. «Севастополь» и «Гангут» должны выйти в район стрельб и развить 20 узлов. Примерно в шести-восьми милях слева от них пойдет «Жемчуг» на полной скорости – нужно будет отстреляться по крейсеру, пока тот обгоняет дредноуты. Затем линкорам надлежало повернуть вправо и с ними на контркурсе разойдется «Изумруд», так что будем стрелять еще и по нему. Итого – две мишени с различными курсами и скоростями, разные упреждения, разные скорости расхождения… но все нужно было успеть за весьма ограниченное время.

Разрешенный расход – 4 выстрела на орудие, то есть по два снаряда на каждый крейсер. Сухопутный человек может ужаснуться, как это мало, но на самом деле – достаточно. У линкора 12 орудий главного калибра, четыре башни по три орудия, но в каждом залпе участвует лишь одна пушка из каждой башни. Поэтому два снаряда на орудие – это шесть залпов по каждому крейсеру, и всего на них отводится семь минут.

И опять же, сухопутный человек пожмет плечами. Ведь двенадцатидюймовки дредноутов типа «Севастополь» способны выпускать по два снаряда в минуту – зачем же им целых семь минут? Придется объяснять ему, как стреляют на море.

Вот обнаружен вражеский корабль. Если бы точно знать на каком он расстоянии и его курс, и скорость, то расчет правильного прицела станет всего лишь несложной геометрической задачкой. Но враг далеко, видно его плохо и никакие бинокли с дальномерами и прочими стереотрубами не позволят вычислить его параметры точно. Тут нужна большая практика, и даже самые опытные все равно ошибаются. А потому комендоры всех стран пристреливаются «вилкой». Прицелились как следует, выстрелили, попасть — не попали, но засекли, где упали снаряды: допустим, перед вражеским кораблем – значит недолет. Корректируем прицел так, чтобы следующий залп лег перелетом. И если на 60 кабельтов получили недолет, а на 68 кабельтов – перелет, то начинаем «половинить»: даем прицел на 64 кабельтова и смотрим падение. Перелет? Значит наша цель где-то между 60 и 64 кабельтовыми от нас. Снова «половиним», даем 62 кабельтова. Недолет?  Значит враг между 62 и 64 кабельтов от нас. Стреляем 63 кабельтова и тут уж цель наверняка будет поражена.

Но снаряд ведь не молния, ему нужно время, чтобы долететь до цели, а на 7-8 миль он летит почти полминуты. Когда же снаряды падают, взметнув к небу гигантские водяные столбы в несколько десятков метров высотой, нужно засечь падение, посчитать корректировку прицела, передать это в башни, дождаться, пока они наведут орудия, и только тогда стрелять снова. Вот и выходит, что по паспорту орудие стреляет дважды в минуту, а на практике сделать из 12 пушек шесть четырехорудийных залпов, израсходовав по два снаряда на орудие, удается минут за шесть, а то и больше. И семи минут, данных на огневое упражнение, для опытной, спаянной воедино длительным учением артиллерийской команды в принципе хватит… Но впритык.

А упражнение считается выполненным, если ты добился хотя бы одного накрытия. А залпы, сделанные по завершении 7 минут в расчет, не берутся. И стрелять надо не по привычному тихоходному щиту, а по скороходу-крейсеру. Не попадешь – три шкуры с тебя спустит командир, а затем еще столько же — контр-адмирал Кербер, да и сам себе еще добавишь, что такой криворукий уродился.  Вот так-то!

Тяжело в учении, легко в бою.

Офицеры на ходовом мостике, чувствуя не лучшее настроение командира, молчали, ограничиваясь уставными репликами, когда это было необходимо по делу. Но, когда Бестужев-Рюмин спустился в боевую рубку, старший офицер Беседин спросил у Николая:

— Ну как, Николай Филиппович, готовы мы повоевать сегодня?

— Готовы – ограничился кратким ответом кавторанг, но затем добавил:

— Хорошо еще, что нам приборы Эриксона установить успели, без них было бы сложнее.

— Американские? – удивился Дьяченков 2-ой, в силу своей штурманской специфики о новинках артиллерии не знавший.

— Да какие там американские – улыбнулся Александр Васильевич:

— Устроил тут один господин  российский филиал своей компании. Деньги заграничные, специалисты наши.

Словно соглашаясь со словами своего старшего офицера, «Севастополь» издал громкое «буфф!» тяжело ударив носом волну. Брызги взлетели высоко вверх, в этот раз, впрочем, не дотянувшись до рубки. Мало того, что стрельбы сложные, так еще и волнение разыгрывается, к началу стрельбы четыре балла будет точно, а может и больше. А контр-адмиралу до этого дело есть? У него на все один ответ, мол «воевать нужно уметь в любых условиях» и что «германца пять баллов в базу не загонят». И, что характерно, прав командир бригады по всем пунктам.

Легко бодро отрапортовать старшему офицеру, да только что получится на деле…  Но время пришло, пора спускаться в боевую рубку.

Маштаков приник к стереоскопической трубе – визиру. Как это обычно и бывает на Балтике, свинцовое море превосходно сливалось со свинцовым же небом уже милях в семи с половиной-восьми от линкора.

— Корабль на боевом курсе! – возвестил голос Дьяченкова 2-го.

— Боевая тревога! – объявил Бестужев-Рюмин, и эти два слова, сказанные негромким, ясным голосом прокатились вынимающими душу воплями ревунов по всему огромному кораблю.

Но где же этот мамкин крейсер?!

Вдруг свинцовый горизонт в линзах стереотрубы сгустился еще более темным пятном шаровой окраски, и кавторанг поздравил себя с тем, что обнаружил «неприятеля» быстрее дальномерщиков.

— Левый борт, пятьдесят!

Конечно, башни-то можно было развернуть и заранее, потому как по плану стрельба будет на левый борт, но тут все дело в иезуитской хитрости командующего бригадой. Все помнили, как неделю тому назад на стрельбы сходили «Петропавловск» с «Полтавой». Они должны были отстреляться правым бортом, к чему и приготовились заранее, дабы по появлении мишени не тратить драгоценное время даром. Развернули орудия, да и пошли, глядя во всю свою цейссовскую оптику вправо, а цели нет как нет. И каково же было их удивление, когда, выискивая крейсер-цель по правому борту, они совершенно случайно обнаружили его по левому, когда «Изумруд» уже выходил за пределы линий огня. Ринулись было разворачивать башни, да где там… пока изготовились, пока промерили расстояние, да брали прицел – головная «Полтава» стрелять уже не могла, а «Петропавловск» все же успел дать три залпа до того, как крейсер скрылся в тумане. Не попал.

Тут же сигнал: «Старшему артиллеристу «Петропавловска» прибыть на «Полтаву» (где, собственно, и располагался контр-адмирал Кербер). Собрав обоих старартов, командующий бригадой с улыбкой выслушал их скорбные жалобы на то, что крейсер нарушил утвержденные планы стрельб. Затем ласково пояснил, что германец только о том и мечтает, чтобы спутать все наши распрекрасные планы и объявиться там, где мы его совершенно не ждем. И потому нужно быть готовым к любой пакости, каковая только может случиться, а к той которая случиться не может, нужно быть готовым вдвойне. После чего Людвиг Бернгардович взгрел несчастных так, что по возвращении на родной линкор красный, как филе лосося, старарт «Петропавловска» только и ответил на вопрос старшего офицера:

— Что было?! Фитиль калибра двенадцать дюймов с клизмой на ведро скипидара с граммофонными иголками, вот что было! Каждому!

После чего в бригаде окончательно прониклись, осознав, что от контр-адмирала можно было ждать любой пакости в любой момент и готовились к стрельбам соответственно.

Щелкали тумблеры системы управления огнем «Гейслеръ и К», по команде Николая посылая сигнал в башни: «Снаряд учебный»… «Заряд боевой»…

— Курс NO31, скорость 23…

— Дистанция – 75 кабельтов!

Где-то внизу, в центральном, хмурящийся от усердия мичман вводил сейчас эти данные в автомат стрельбы, который и должен был высчитать угол вертикальной наводки. Николай не вмешивался. Глядя в мощную оптику на «вражеский» крейсер, он счел, что дальномерщики если и напутали, то не слишком, так что для пробного залпа данные вполне сгодятся. Его руки сейчас «выдавали» башням номера орудий в первом залпе – «первое», «первое», «первое» и еще раз «первое», а чего мудрить?

Довернув свою стереотрубу-визир чуть в сторону, кавторанг обеспечил «сдвиг» — благодаря автоматике наводчики в башнях, «видели», куда «смотрит» командир и должны были выставить пушкам наводку туда же. И если они не ошибутся, то снаряды лягут в 400 метрах позади крейсера. А если ошибутся, то их поправят башенные лейтенанты. И только если ошибется кто-то из лейтенантов, то…  Нет, не ошибется. Не должны.

Итак, нужный прицел дан и на панели перед Николаем одна за другой загорались лампы готовности башен к выстрелу. Первая готова… Третья… Четвертая… Вторая. Вознося про себя молитву святому Николаю Чудотворцу, покровителю моряков, кавторанг нажал педаль…

Слитный залп четырех новых двенадцатидюймовых орудий ударил в уши тугой волной, едва не продавившей барабанные перепонки, несмотря на предусмотрительно вставленные в уши резиновые шарики. Но Николаю было не до этого – он приник к своей трубе, не желая пропускать момент падения снарядов.

Недолет.  Но – недолет хороший, недотянули всего кабельтова три. И три снаряда в залпе легли кучно, один же почему-то снесло. Что это, ошибка прицела, или шутки теории вероятности, толкнувшей снаряд на максимальное отклонение?

Второй залп дал «вилку», пятый и шестой – накрытие, но по завершении стрельбы на «Изумруде» взметнулся по реям квадратный красный флаг, с белым прямоугольником в центре, обозначающий единицу: знак того, что лишь одно накрытие было достигнуто. Это было плохо, потому что Николаю казалось, что накрытия было два, но хорошо, потому что первую стрельбу «Севастополь» завершил успешно. Попадание достигнуто, хронометр показал 6 минут 15 секунд. Бестужев-Рюмин хмыкнул вполне одобрительно, осталось только не смазать после разворота…

Вслед за «Севастополем» открыл огонь «Гангут», и добился практически того же результата – одно накрытие за 6 минут 40 секунд. Чуть дольше, чем это удалось Николаю, но, в общем, несущественно. Что же, норму выполнили, но чуда —  двух накрытий — добиться ни у кого не получилось.

Вот «Гангут» тяжело покатился влево – пришло время готовиться к следующей стрельбе, и Николай снова почувствовал какое-то внутреннее неудобство, никак не похожее на обычный легкий мандраж перед стрельбами. Что-то он упускает, или?

На сей раз Николая опередил впередсмотрящий, увидевший «Изумруд» первым. Это не имело принципиального значения, потому что сначала с крейсером расходился «Гангут», ему и стрелять первому, а уж тут-то крейсер сложно будет не заметить. Николай с затаенным удовольствием смотрел, как пришли в движение тяжкие башни и огромные стволы идущего в трех кабельтовых впереди линкора. «Гангут» изготовился к удару, на несколько секунд застыл… а затем из жерл его орудий прянули языки пламени, и свежий ветер понес в сторону густой дым от первого залпа.

— Неизвестная цель лево сорок!

Капитан 2-го ранга чуть не подпрыгнул, выкручивая свою стереотрубу в указанном направлении. Кто-то из офицеров выругался… Точно! Где-то на пределе дальности, милях в восьми от «Севастополя» из серой мути, затянувшей горизонт, вдруг нарисовался кургузый корпус… гражданского парохода?! Какого черта он тут делает? Полигоны флота отмечены на всех картах, судовождение в них запрещено категорически… откуда он тут?

К пароходику на всех парах ринулся «Жемчуг», чего-то ему семафоря, на том вроде что-то пытались натянуть на реи в ответ… Но все это уже ничем не поможет Николаю, потому что через каких-то десять минут «Изумруд» окажется как раз между «Севастополем» и возникшим из ниоткуда корытом. Стрелять будет нельзя – иначе можно случайно зацепить идиота. А идущий впереди «Гангут» только-только приступил к упражнениям, он-то успеет отстреляться, конечно, но «Севастополю» останется от силы минуты три. Три, а не семь. И что делать?!! Кавторанг с надеждой глянул на «Гангут» — не поднимется ли на фалах сигнал «Дробь», отменяющий огневое упражнение?!

Людвиг Бернгардович не любил созерцать артиллерийские упражнения, находясь на ходовом мостике линкора. Но все дело в том, что артиллеристы «Гангута» пока еще только учатся и поводов нервничать у офицеров предостаточно: так что контр-адмиралу совсем не нужно давить им на психику своим присутствием в боевой рубке. А стружку снять можно будет и позже, уж это за Кербером никогда не ржавело. Но никто не должен был догадаться о поблажке: по твердому мнению командующего бригадой, его офицеры не должны ни секунды сомневаться, в том, что их командир – огнедышащий дракон, которому чуждо все человеческое, и который живет лишь ради того, чтобы сделать бытие своих подчиненных совершенно невыносимым.

— Неизвестная цель лево сорок! – возвестил сигнальщик.

Кербер вскинул бинокль. Ну надо же, как интересно…  А вон уже и командир «Гангута» летит на мостик, что твой буревестник.

— Господин контр-адмирал, прикажете распорядиться «Севастополю» завершить стрельбу?

— Зачем?

— Но у него же пара минут остается, пока «Изумруд» не состворится!

— Ничего, пусть выкручивается.

— Но господин контр-адмирал… Людвиг Бернгардович…

— Боевая задача. Ее нужно выполнить, невзирая ни на какие праздношатающиеся пароходы! Точка! Получился цейтнот, которого не ждали. Но в бою с хохзеефлотте у нас цейтнот будет сидеть на цейтноте и цейтнотом погонять! Так что пусть Маштаков работает, а мы посмотрим.

Никакого сигнала не было, и Николай понял, что отменять стрельбу ему не будут. Что делать? Взгляды офицеров сейчас скрестились на нем. Попытка стрелять как обычно обречена на провал, за три минуты он цель не поразит, разве что случится чудо: но кавторанг спинным мозгом чувствовал, что сегодня чудес не будет. Но что же тогда делать-то? Голова была совершенно пустой, ну хоть одна какая-нибудь здравая мысль нашлась бы?! Хоть что-то, что дало бы надежду поразить цель.

Спина ощутимо взмокла. Мыслей не было, надежд – тоже, а для того, чтобы что-то придумать у Николая оставалась буквально пара минут. Кавторанг про себя горько улыбнулся – он тратил многие часы, размышляя как улучшить качество стрельбы, и ничего не приходило в голову, а тут…  Третий залп «Гангута» возвестил, что времени почти не осталось.

— Ну что, Николай Филиппович, сливаем стрельбу?

Голос Анатолия Ивановича был совершенно спокоен, ни малейшего упрека не звучало в нем. Что ответить? Сейчас очень не помешало бы какое-нибудь озарение, или, как это называют японцы, «сатори». Хотя вообще говоря, «сатори» совсем не озарение, это, как сказала когда-то Хитоми, «время, когда становятся ясны все вещи мира». Николай не слишком-то понял, что имелось ввиду, лишь то, что подобное состояние могло прийти в медитации и принести неожиданные ответы на не желающие решаться вопросы. Все это было странно для европейского человека, но кавторанг, пожив в Японии, знал, что не следует отметать с порога обычаи «варварских азиатов». В них зачастую скрывалась мудрость, хотя бы и отличная от всего, к чему он привык. Но – не во всем, конечно. С легким стыдом он вспомнил, как пытался обрести «сатори», размышляя об артиллерии. И к чему это привело? Он честно пытался очистить разум от мыслей, почувствовать решение… Ничего. Вместо этого в голову приходила одна и та же, никак не связанная с его службой картина: пикник, куда позвала его Ольга вскоре после дуэли, чета Завалишиных, их дочка, очаровательная Ксения, так смешно ссорившаяся со своим братом и неудачно кидавшая камни в пруд…

СТОООП!!!

Николай резко выдохнул и зажмурился, вызывая в памяти картину недалекого прошлого:

«Ксения сделала полшага назад, расставив поудобнее крепенькие ножки, плавно отвела ручку с камнями за голову, не спуская глаз с ветки высунула кончик языка и вдруг, единым плавным движением, в котором не было ни капельки обычной детской неуклюжести метнула горстку камней в цель…

Увы – один из них не дотянув совсем немного, бухнулся в воду, второй же перелетел через ветку, так что оба взметнули небольшие фонтанчики воды, причем деревяшка оказалась аккурат между ними. Третий и вовсе ушел куда-то влево, шлепнувшись недалеко от берега.»

Два одновременных падения… Одновременных!

— Я рискну, Анатолий Иванович. Но будет необычно – ответил Николай.

— Необычно… Что ж, давайте – усмехнулся Бестужев-Рюмин, а руки Маштакова уже летали, щелкая тумблерами. Короткий приказ – и мичман рванул телефонную трубку, обзванивая башни, повторяя каждому лейтенанту одну-единственную фразу:

— Слушай приказ! Стреляем по новым правилам, никакое распоряжение ошибкой не считать, исполнять незамедлительно!

Если в чем-то Николай и был уверен, так это в своих комендорах. Их он школил на совесть, гоняя в хвост и в гриву, доводя до автоматизма навык немедленного и четкого исполнения приказов старарта. И сейчас это давало ему шанс.

-Пять минут пятьдесят секунд! – захлопнул крышку часов контр-адмирал Кербер, и повернулся к вновь поднявшемуся на мостик командиру «Гангута»

— Что ж, хвалю Роговицына: уж не знаю, попал наш старшой артиллерист или нет, но небольшую фору своим друзьям-севастопольцам обеспечить смог… Они, кстати, готовятся воевать. Полюбуемся?

Вот поднялись в небо столбы от падения последнего залпа «Гангута» — и тотчас же грянул первый залп «Севастополя»

— А Маштаков зря время не теряет — улыбнулся Кербер.

— И это правильно. Как там французы говорят? «Стреляйте, стреляйте, и может быть последний выстрел сделает Вас…»

Рев второго залпа «Севастополя» крайне бесцеремонно прервал контр-адмирала. На несколько секунд на мостике воцарилась тишина.

— Стрельба без корректировки… Что он делает? – ни к кому не обращаясь вопросил Кербер.

— Прошло всего секунд десять, падения не было, какого черта…

Грянул третий залп попирающего все артиллерийские наставления линкора.

— Ну Маштаков, ну орел… Под арест усажу, чтобы соображал на будущее, чем главный калибр дредноута от пулемета «Максим» отличается! Где ж такое видано! Это ж надо, вслепую палить!

Первый и второй залпы «Севастополя» легли недолетом, но третий дал перелет. Еще секунд пятнадцать-двадцать на линкоре корректировали прицел и вот – четвертый залп, но почти сразу же за ним — пятый!

Людвиг Бернгардович молчал, сжав губы в тонкую бледную линию. То, что творил Маштаков было неописуемо и необъяснимо, но… не сошел же он с ума в конце концов? Какая-то логика в его поведении должна была присутствовать, но вот какая? Продолжать ругаться смысла не имело – подчиненные всегда должны быть уверены в том, что их командир все знает наперед. Глядя на вытянутые лица офицеров, поднявшихся на ходовой мостик, Кербер видел, что они озадачены не меньше, чем он, а значит стоило сделать невозмутимый вид. Если задумка Маштакова увенчается успехом – пусть думают, что адмирал все понял, пока остальные еще только мучились догадками.

Четвертый залп – снова недолет, но пятый лег совсем близко от крейсера. Что за колдовство?

Ходовой мостик полнил гул недоуменных голосов – продолжали молчать только контр-адмирал, да поднявшийся наверх старший артиллерист «Гангута». Последний, сжав бинокль до побеления костяшек, неотрывно смотрел сейчас на «Изумруд», и не слышал ничего вокруг, беззвучно шевеля губами.

— Выбросить впустую снаряды… Что они там о себе думают?… Глупости какие-то… Зачем? – гомонили остальные

Но почти сразу за пятым грянул шестой и последний залп «Севастополя». И вдруг Роговицын заговорил:

— Первой серией – тремя залпами – они взяли «Изумруд» в вилку между вторым и третьим падением. Второй серией – два залпа – уточнили положение крейсера с точностью до кабельтова. Этот последний залп даст им попадание.

Внезапно наступившую тишину прерывали только гул турбин, да шелест волн под форштевнем. Вот вознеслись четыре столба от падения последнего залпа «Севастополя»… И ошеломленные офицеры во все глаза смотрели, как на фалах «Изумруда» поднимается красный, с белым прямоугольником в середине флаг. Есть накрытие!

— Три минуты две секунды – доложился мичман, чьей задачей было хронометрировать стрельбы.

Контр-адмирал не одернул, и никто не засмеялся, когда командир «Гангута» исполненным глубочайшего изумления басом протянул:

— Ааахренеееееть!!!

***

Новая система пристрелки, сей момент принятая Российским императорским флотом под названием «двойной уступ», не экономила боеприпасов и не давала рисовать красивые проценты попаданий на учениях. Но зато позволяла накрывать цель примерно вдвое быстрее, чем это можно было сделать традиционной «вилкой». Раньше корабли медленно, залп за залпом «нащупывали» точное местоположение неприятеля, а «двойной уступ» позволял сделать это куда быстрее.

— И как же мы этого раньше-то не видели, а, Людвиг Бернгардович? – задал вопрос фон Эссен.

— С кавторангом Маштаковым я на эту тему беседовал обстоятельно – отвечал Кербер:

— И вот что думаю. Все дело в том, что у нас основным мерилом качества артподготовки всегда был процент попаданий.  Попал тремя снарядами из десяти? Молодец! Четырьмя? Орел! Пятью?! На руках носили таких! Призы! Слава! Внеочередное производство! А то, что пристреливаться начинаем весной, а заканчиваем к Рождеству, уж простите, Николай Оттович, такое сравнение – на то внимания не обращали! Мы сами завернули нашим артиллеристам мозги так, что для них кроме хорошего процента попаданий и не существовало ничего! Никому и в голову не могло прийти пожертвовать процентом попаданий для скорости пристрелки, а ведь в настоящем-то бою, кто первый попал, у того, почитай, победа в кармане!

— М-да…  — командующий Балтфлотом помолчал

— Вы, дорогой мой контр-адмирал, к этому юноше приглядитесь внимательнее. Может, пора ему собственный корабль давать?

— Лишнего корабля для Маштакова не имею – сразу насупился Кербер.

— Но его повышение сдвинет готовность «Севастополя» в такие дали, что…

— Да не кипятитесь, Людвиг Бернгардович! Не кипятитесь! Что ж я, не понимаю, что ли? Но Вы гляньте, что творится – сперва Русанов, потом этот Маштаков… С такими орлами Вы к весне с подготовкой бригады управитесь. И Маштакова у Вас никто не заберет, ручаюсь. Русанова не дам, и не просите, но и Маштакова не отберу.

— А что с «Самоедом», Николай Оттович?

— Да чего уж там? Капитан говорит, напали на него вражеские миноносцы, пускали мины и вообще надругались всячески, так что он вынужден был на всех парах ринуться к стрельбищу, под спасительное крыло Балтфлота.

— Какие ему немецкие миноносцы в Финском? У него что, белая горячка? Или… опять Петров 2-ой?

— Опять Петров. Сознался, шельмец, что, возвращаясь в Ревель, обнаружил небольшой транспорт, и озорничал, имитируя торпедную атаку дивизиона. «Для отработки навыков»…

— И что ж теперь?

— Да чего уж там… Секретили наши новые методы, секретили, и вот тебе, бабушка, и Юрьев день! По-хорошему, надобно команду «Самоеда» под замок садить до конца войны, но где ж мне такие полномочия взять? Охранка документы проверила, беседы произвела, да и отпустили их с Богом.

— Нехорошо…

— Совсем нехорошо.

***

Принц Генрих поморщился, читая многословный доклад разведки. И не лень же было столько чернил переводить, если весь смысл написанного укладывался в полторы строчки приложенной к отчету телеграммы?

««Скиф» тире «Почтальону» тчк Русские проводят артиллерийские учения новейших дредноутов с использованием быстроходных кораблей-мишеней по методике Императорских военно-морских сил тчк»