Эпоха великих русских мореходов и исследователей, часть II (Russia Pragmatica III)

Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Публикую подцикл, касающийся проекта Russia Pragmatica III, и касаться он будет эпохи великих русских мореплавателей и исследователей, которая продлится с 1725 по 1746 годы. Рассказано будет как о кругосветных плаваниях и континентальных первопроходцах, так и о основании первых русских заморских колоний. Это вторая статья из двух в подцикле.

Содержание:

Вторая экспедиция Якова Бровкина (1731-1735)

Практически сразу же после возвращения в Петроград Бровкин заговорил о втором путешествии. Имперское правительство в целом было не против, тем более что предыдущая экспедиция не достигла всех необходимых целей, однако для подготовки предприятия требовалось время и деньги. К счастью, делом заинтересовался цесаревич Петр Иоаннович, да и вдовствующая императрица Екатерина также поддерживала дальнейшие исследования мирового океана под Андреевским флагом. Так как три старых корабля заметно поизносились во время плавания, им на замену были заложены новые. Фрегат показал себя хоть и мощным, но избыточным кораблем для исследовательской работы, потому новой экспедиции построили две шнявы по уже отработанному проекту – «Олифант» и «Александр». К ним также присоединился испанский корабль капитана Мигеля де Валедо, 18-пушечный пинас «Гавьота» («Чайка») чертежа дона Гастаньеты, специально построенный для длительных заморских плаваний. Формально де Валедо подчинялся Бровкину, но шел под испанским флагом, и должен был завершить свое плавание отдельно, проведя самостоятельную исследовательскую работу в бассейне Тихого океана. Глобальных целей у экспедиции было три – точно исследовать берега Мадагаскара, составить карты Кореи и всех японских островов, и обследовать детальнее территорию Юго-Восточной Азии, где весьма желательным считалось основание нескольких форпостов на пути между Европой и Восточной Сибирью.

Отплытие экспедиции состоялось в середине 1731 года. Как и в прошлый раз, ее провожал цесаревич Петр Иоаннович и вдовствующая императрица, причем корабли выходили непосредственно из Петрограда, а не из Петерсхафена. Впрочем, на остров Рюген все равно пришлось зайти – взять группу прусских специалистов, выказавших интерес к дальнейшей научно-исследовательской работе в мировом океане. После этого последовал заход в Кадис, где к отряду присоединилась «Гавьота» капитана де Валедо, и лишь тогда корабли окончательно покинули берега Европы. На сей раз их путь пролегал не через мыс Горн, а вокруг Африки, причем Бровкин вновь обследовал берега Намибии, и наметил несколько возможных мест для основания форпостов. Вслед за этим последовал вояж через мыс Доброй Надежды, с детальным обследованием берегов за голландской Капской колонией. Это вызвало некоторую настороженность у колонистов, особенно в свете того, что исследованиями занимался еще и испанский корабль. Впрочем, испанцев южная оконечность Африки интересовала мало, зато Бровкин смог обнаружить удобный залив, названный им в честь Святой Елизаветы [1], на берегу которого можно было основать колонию, и наладить сельское хозяйство. Лишь после этого он, пройдя вдоль берегов Африки на север, отправился к одной из главных целей экспедиции – Мадагаскару, попутно обследовав Коморские острова, и также наметив несколько удобных мест для основания колоний. Такая же судьба постигла и Мадагаскар, но каждый раз, когда русские отряды пытались углубиться на территорию острова, они встречали ожесточенное сопротивление местных племен, из-за чего колонизацию острова Бровкин счел нерациональной тратой ресурсов, в отличие от основания колоний на Коморских островах и африканском континенте.

Потратив немало времени на составление карт, Бровкин отправился на север, в Калат, где была совершена сделка с местным ханом по продаже артиллерии, привезенной из Европы – местные пушкари хоть и были достаточно неплохи по региональным меркам, но с русскими пушками их творения сравниться не могли. Вслед за этим последовало плавание в Бенгальский залив, где были нанесены на карту Андаманские и Никобарские острова. С названиями самих островов и географических точек Бровкин особо не мудрствовал, и чаще всего использовал местные топонимы. Правда, узнавать их было достаточно сложно, так как местные туземцы, несмотря на свою малочисленность, показали себя весьма агрессивно. Покинув острова, русские корабли прибыли в Малайю, где провели неудачные переговоры по покупке Пенанга, а затем отправились в Аютию. Эта страна, некогда открытая для европейцев, в конце XVII века после революции закрылась от внешнего мира, сохранив незначительные контакты лишь с голландцами. Однако после короткого периода изоляции страна вновь стала понемногу открываться для внешних контактов, и Бровкин прибыл к ее берегам как раз в это время. Аютия считалась европейцами далеко не самым ценным торговым партнерам, по утверждению многих «ничего не ввозила, но и ничего не вывозила», и вообще была малоинтересным государством, однако русский мореход, разобравшись в местных политических раскладах, увидел возможность закрепить русское влияние путем создания союзнических отношений с правящим домом Аютии. Благоприятным фактором Бровкин считал и то, что государство это было буддистским, а с буддистами Россия имела уже немало контактов, и имела достаточно теплые отношения с представителями этой восточной религии. Аютия, зажатая между враждебными государствами со всех сторон, нуждалась в сильном союзнике, и православная империя из Европы вполне могла стать таковым в обмен на определенные уступки и сотрудничество. Увы, в этот раз переговоры о союзе не завершились успехом, но удалось хотя бы заключить ряд договоров о торговле продовольствием на нужды русского Дальнего Востока, и создать в Аютии постоянное русское представительство, что еще принесет свои плоды в будущем. О создании своего представительства договорились и испанцы, правда, их влияние в этом азиатском государстве так и останется незначительным.

После Аютии дорога испанцев и русских разделилась – де Валедо отправился на Филиппины, а затем в Америку, а Бровкин отплыл к берегам Кореи и Японии, стремясь выполнить другую важную цель плавания. Потратив какое-то время на исследование их берегов, он, ненадолго зайдя на остров Мацумаэ, вновь двинулся на юг, стремясь обследовать острова Юго-Восточной Азии и Океании. Особый интерес у русских вызвала Новая Гвинея, которая еще никому не принадлежала, и могла стать удобным опорным пунктом России в регионе. Пройдя вдоль ее северного берега, Бровкин составил подробные карты, и даже нашел удобную глубоководную бухту для основания поселения, но у восточных берегов острова случилось несчастье – шнява «Александр» разбилась о риф, половина команды погибла, остальную половину удалось спасти и взять на борт «Олифанта». О продолжении экспедиции после такого речи идти уже не могло, да и оставшийся корабль сильно истрепался за несколько лет плавания. В результате этого было решено отправляться обратно в Европу. Дорога домой была выбрана вокруг мыса Доброй Надежды. В Петерсхафен «Олифант» прибыл в конце 1735 года.

Третья экспедиция Якова Бровкина и Романа Невского (1738-1742)

Несмотря на несчастье с «Александром», вторая экспедиция Бровкина была признана успешной, так как все основные ее цели были достигнуты. Сам исследователь вместе со своими соратниками наконец-то получил по прибытию домой отдых, и возможность проанализировать накопившийся опыт. Кроме того, моряки оказались настоящими знаменитостями в Петрограде и России, и стали постоянными гостями крупных придворных мероприятий и ассамблей. Начались издаваться мемуары и научные труды участников двух плаваний, которые стали разлетаться по всей Европе. Их стали приглашать к иностранным дворам, осыпать почестями. Сам Бровкин с 1735 по 1738 год дважды посещал Берлин, побывал в Мюнхене, Вене, Амстердаме и Мадриде. Однако и его, и многих других соратников по кругосветкам роскошь и помпезность царственных дворов Европы уже мало привлекали, и уже в 1736 году Бровкин поднял вопрос о снаряжении новой кругосветной экспедиции. Шли нелегкие войны с Персией и Османской империей, Балтийский флот ушел почти в полном составе в Средиземное море, и всех опытных моряков «разобрали» по боевым кораблям, в результате чего даже императрица Екатерина, ранее оказывавшая безоговорочную поддержку русским исследователям, посоветовала дождаться окончания войн.

Однако неожиданно Бровкина поддержали русские купцы, которые уже наладили торговлю с Индией и Китаем – его собственные родичи, Денисовы, Посошковы, и многие другие. Их интерес был чисто практическим – отправляя корабли в далекие земли, они сильно рисковали, так как у России на пути в Мадрас, Бомбей, Калькутту или Кантон не было промежуточных опорных пунктов, где корабли могли бы починиться, а команды отдохнуть и восстановить силы. Голландцы, ранее весьма радушно настроенные к русским, после достаточно настойчивого и быстрого старта русской экспансии в мировом океане стали заметно более прохладно относиться к кораблям под имперским триколором. Маршрут через Тихий океан признавался слишком опасным, так как между Азией и мысом Горн там не было ни одного сколь-либо развитого форпоста европейцев, не считая Филиппин. За приобретение или основание форпостов на пути в Азию молодое, но очень амбициозное, и уже успевшее накопить немало средств русское заморское купечество готово было заплатить из собственного кармана крупные суммы денег. Более того, в предприятие удалось привлечь даже некоторых прусских и шведских «коллег», которые надеялись получить собственную выгоду от океанской торговли, взвалив основную нагрузку на русских. В результате этого к 1738 году Бровкин получил и финансирование, и людей, и поддержку, благодаря которой правительство дало зеленый свет большому начинанию, и даже выделило некоторые ресурсы, будучи также заинтересовано в приобретении заморских владений.

Отплытие третьей экспедиции Бровкина состоялось в конце августа. На сей раз он вел за собой целую эскадру из 14 кораблей, из которых лишь два фрегата («Олифант» и «Наталья», построенные на средства купцов) были непосредственно исследовательскими судами, а все остальные везли поселенцев и строительные материалы для основания колоний. Проводка их за моря и океаны требовала и скорости плавания, и высоких организаторских способностей, в результате чего экспедиция стала настоящим вызовом и перед Бровкиным, и перед Россией в целом. Сразу же пришлось отказаться от попутной исследовательской работы – экспедиция максимально возможными темпами отправилась в залив Святой Елизаветы, где в начале 1739 года была осуществлена высадка, и в торжественной обстановке была основана колония Елисаветград, в честь будущей императрицы Елизаветы Прусской [2]. При этом пришлось сначала немного повоевать с местными племенами, а затем договариваться с ними о покупке земли под поселение и поля для земледелия. Получив опору в Южной Африке, Россия получила возможность основать еще несколько мелких опорных пунктов – Порт-Олифант в Китовом заливе, и Порт-Натальинск (позднее переименованный в более простое название Порт-Наталь) к северо-востоку от залива Святой Елизаветы [3]. В последнем случае, правда, сразу же пришлось возводить укрепления на берегу, и ограничить размеры поселения из-за крайне враждебных местных племен. Планы по основанию колонии на Коморских островах были отложены, так как поддержка трех новых форпостов уже требовала достаточно серьезных усилий.

Пока шло обустройство колоний в Африке, Бровкин на двух своих фрегатах отправился в Юго-Восточную Азию, и провел кампанию по покорению Никобарских и Андаманских островов. Туземцы, враждебно принявшие русских, встретили огонь корабельной артиллерии и сплоченные ряды морских пехотинцев, в результате чего многие из них погибли, а остатки смирились с покорением их русскими. Вскоре после этого на острова прибыли два корабля с поселенцами, которые основали Порт-Бровкин, названный в честь главы экспедиции [4]. Сам Яков Иванович при этом не присутствовал – он на «Олифанте» уже отправился в Малайю, в султанат Кедах, с целью заключить договор о покупке или аренде острова Пенанг. Он пытался сделать это еще в прошлое плавание, но тогда Бровкину не хватило для убеждения денег и дипломатического веса. Теперь же он прибыл с дарами местному султану, который при виде золота и большого русского корабля оказался более склонен к переговорам. В конце концов, остров был арендован за символическую сумму денег на срок в 99 лет, при этом Кедах получил от русских гарантии защиты от амбиций Аютии, Джохора и голландцев. Учитывая, что Аютия пока и не планировала возвращать контроль над Кедахом, Джохор увяз во внутренних усобицах, а голландцы уже не проявляли своей былой активности, обязательства русских были не самыми сложными, тем более что Бровкин сразу же предложил любопытный вариант организации протектората – султан Кедаха обязывался поставлять русским рекрутов для формирования местных войск европейского образца, которые должны были бы защищать интересы и русских, и самого султана. Правда, все это еще предстояло сделать в будущем, так как еще само наместничество имело достаточно неопределенный вид – удалось лишь основать небольшую Свято-Георгиевскую крепость на северо-восточной оконечности острова Пенанг, которая позднее станет городом, и с 1760 года получит название Ивангород, в честь императора Иоанна III [5]. Из первых 200 ее жителей 170 являлись буддистами, переселившимися под русскую власть с континента.

Последним пунктом колонизации стали берега Новой Гвинеи, где в удобном заливе на севере острова основали последний по плану форпост. Название у него появилось далеко не сразу – предлагались варианты с Новой Москвой, Новым Петроградом и Новой Астраханью. В конце концов, после долгих размышлений, решено было назвать городок Порт-Петровском, в честь цесаревича, который постоянно оказывал поддержку русским мореплавателям [6]. В Новой Гвинее Бровкин задержался достаточно надолго – требовалось поддержать самую удаленную от Европы русскую колонию, да к тому же на карту был нанесен еще не весь остров. Кроме того, от местных жителей он узнал о большом архипелаге к северо-востоку от Новой Гвинеи, и его также требовалось обследовать. Вся эта работа заняла достаточно длительное время, и лишь в середине 1741 года у Бровкина появилась возможность плыть дальше. В первую очередь он хотел достичь берегов Австралии, и как следует ее изучить, но уже во время плавания у берегов Новой Гвинеи на кораблях началась эпидемия малярии. В конце концов, она выкосила треть личного состава, и среди погибших оказался сам Яков Иванович Бровкин. Командование вместо него принял Роман Невский, который твердо намеревался достичь берегов Австралии, но вскоре его корабли столкнулись с Большим Барьерным рифом. Фрегат «Наталья» получил повреждения ниже ватерлинии, и лишь чудом не отправился на дно. Последней каплей стала вспышка цинги, вызванная порчей продуктов и урезанием корабельного рациона – продолжать экспедицию уже не было никакой возможности. Простояв какое-то время в Порт-Петровске, Романов отправился в Россию, и прибыл в Петерсхафен в конце 1742 года, уже в царствование императора Петра II.

Экспедиция Анисимова (1739-1743)

Дмитрий Анисимов был одним из первых русских капитанов купеческих судов, который работал на старообрядческих купцов Денисовых. В качестве младшего офицера он принял участие в первом кругосветном плавании Якова Бровкина, а после этого дважды самостоятельно водил торговые суда в Индию. В 1738 году он находился в Петрограде, когда к нему неожиданно обратился патриарх Филарет II вместе с некоторыми купцами-старообрядцами, с предложением организовать плавание в далекую Абиссинию – единственное заокеанское христианское государство, расположенное в Восточной Африке. О нем в России ходили лишь слухи, но сама возможность наладить контакт с близкими по религии христианами, у которых имелся выход к Индийскому океану, и которые могли бы стать ценным союзником и опорой России в регионе, да вдобавок установление постоянного контакта с еще одной христианской церковью сулила свои определенные выгоды. Правительство империи проектом интересовалось мало, зато патриарх и купцы готовы были вложиться в небольшую экспедицию, и в качестве ее капитана выбрали Анисимова, который уже бывал в дальнем плавании. Был куплен голландский торговый корабль, пригодный для дальнего плавания, получивший название «Рождество Христово». В состав экспедиции, помимо прочих, вошли архиепископ Новгорода Фотий, благословленный на дальнюю дипломатическую миссию РПЦ патриархом, и представители старообрядческого купечества. Несмотря на то, что экспедиция была достаточно скромной, личный состав был хорошо вооружен, а «Рождество» несло на своем борту полноценную судовую батарею, достойную регулярного военного флота – просто на всякий случай.

Плавание Анисимова в Красное море заняло почти год, и на протяжении всего пути он пользовался всеми достижениями России в дипломатии, мореходстве и колониализме. «Рождество Христово» смогло зайти в Испанию, где экипажу был дан непродолжительный отдых, а запасы продовольствия были пополнены, после чего корабль отправился на юг, обогнул мыс Доброй Надежды, и прибыл в залив Святой Елизаветы, где его радостно встретили жители недавно основанного Елисаветграда. Здесь экипажи вновь ожидал отдых и ремонт корабля, и лишь после этого Анисимов отправился вдоль берегов Африки к берегам Эритреи. Политическую обстановку в этом регионе он представлял смутно, и по прибытию туда в конце 1740 года русских ожидало множество неожиданных открытий. Формально Эритрея контролировалась османами, однако фактически их владения ограничивались одним лишь городком Массауа, да и тот контролировался лишь посредством местной аристократии. Побережье Эритреи при этом как бы принадлежало Эфиопскому царству, но и сама Эфиопия переживала период феодальной раздробленности и фактического распада, и прибрежные владения по факту контролировались местными мусульманскими племенами и «султанатами», для каждого из которых «Рождество Христово» с десантной партией представляли огромную опасность. Из крупных эфиопских властителей к Красному морю ближе всех находился рас Микаэль Сыуль, наместник Тигре, также являвшийся на тот момент наиболее влиятельным феодалом Эфиопии, фактически правящим государством.

Именно с расом Микаэлем Сыулем русские начали налаживать контакты, для чего, правда, приходилось рисковать, и тщательно изучать местную обстановку через арабов и подкупленных турецких чиновников, для коих Массауа была скорее местом ссылки, чем выгодным местом для работы, из-за чего они быстро шли на сотрудничество с русскими. Микаэль Сыуль, а также эфиопское духовенство, достаточно радушно встретили гостей. Они уже имели ранее контакты с европейцами, но это были португальцы-католики, которые пытались обратить в римский обряд местных коптов, и тем самым вызвали свое изгнание из страны в XVII веке. Русская Православная церковь вполне признавала Коптскую, и не планировала проводить миссионерскую деятельность, а лишь собиралась вести христианский диалог, как и с армянской церковью, т.е. выступала скорее другом и союзником. Светские же власти уцепились за возможность получить союзника-христианина, с чем у эфиопов, окруженных мусульманскими государствами, были постоянные проблемы. Однако все упиралось в отсутствие прямого контроля эфиопов над побережьем, и отсутствием полноценной политической поддержки экспедиции Анисимова – в Петрограде мало кто верил в ее успех, потому полномочий заключать большие договора никто руководству предприятия не давал. И если со вторым так сразу разобраться было нельзя, то с первым решить вопрос можно было на месте. Брать под контроль Массауа эфиопы пока остереглись, опасаясь конфликта с турками, но вот в другом месте, в заливе Таджура, им ничего не мешало провести небольшую военную кампанию, тем более что Анисимов обеспечивал поддержку с моря. В результате этого после переговоров и непродолжительной подготовки армия наместника Тигре вторглась в эти земли, восстановила прямой контроль над ними, и привела к вассальной присяге местные племена и «султанаты» народа афар и сомалийского клана Исса. Город-порт Таджура, столица одноименного султаната, был взят под эфиопский контроль, при этом русские получили там ряд преференций, получили возможность основать факторию, и появилась основа для взаимовыгодной торговли.

Экспедиция Анисимова еще какое-то время провела в Красном море, составляя точные карты берегов Эритреи и Аравии, а также оказывая поддержку расу Микаэлю Сыулю, достаточно поздно отправилась обратно домой, и прибыла в Европу лишь в 1743 году. При этом для закрепления отношений с эфиопами в Таджуре оставили 18 русских поселенцев, взявших в жены местных христианок, а им на замену прибыли 18 представителей народа тигре, которых Анисимов обучал морскому делу во время плаваний по Красному морю. Такой очевидный успех экспедиции, в котором многие сомневались, обратил на себя внимание, и в дальнейшем отношения с Эфиопией будут укрепляться, как и торговля – эфиопы выращивали в достаточно больших количествах кофе, который высоко ценился в Европе, и уже «Рождество Христово» по возвращению домой оказалось заполнено этим драгоценным товаром, проданным за кругленькую сумму. В обмен эфиопы охотно приобретали ружья и легкую артиллерию, которые в этом регионе оставляли далеко позади оружие всех противников абиссинцев. Сотрудничество между двумя далекими территориально, но неожиданно ставшими такими близкими государствами постепенно расширялось, и торговая фактория в Таджуре была лишь началом. А экспедиция Анисимова запомнилась в России как своего рода курьез, так как все прекрасно помнили, что организовали ее плавание не государевы министры, а патриарх с купцами-старообрядцами, что одновременно говорило и стремительном примирении между двумя ветвями русского православия, и о совершенно новом характере РПЦ и ее роли в жизни государства.

Экспедиция Марковича (1740-1742)

Яков Бровкин, несмотря на все свои сильные стороны, все же был человеком сильно увлекающимся, и в то же время постоянно куда-то спешившим, что не раз приводило к определенным проблемам. Для России как государства эти его качества обернулись откровенно поверхностным составлением карт многих регионов, которые сам Бровкин считал не слишком интересными, и потому проходился вдоль берегов «по-быстрому». Это было ясно не только в Петрограде, но и «на местах», в Восточной Сибири, где Сибирская флотилия с каждым годом набирала все большую силу. Неудовлетворительными были признаны карты отдельных частей Японии, архипелага Рюкю с Тайванем, а также Кореи и берегов Приморья. В 1740 году Витус Беринг, ставший наместником Восточной Сибири, решил собственными силами снарядить небольшую экспедицию для составления более точных карт этих регионов. Для плавания был выделен галиот «Восток», а в командиры ему выбрали Степана Марковича – одного из подчиненных Беринга, потомка переселенцев из Сербии. Весь экипаж, включая штурманов и картографов, был русским, за исключением двух айнов из числа тех, кто ранее радушно встречал русских мореплавателей на Курилах и Мацумаэ, и выразил желание принять русское подданство.

Экспедиция началась в 1740 году, и без длительных прелюдий и осторожностей приступила к исследованию необходимых территорий. Пройдя от устья Амура на юг, Маркович уточнил более ранние карты, и затем приступил непосредственно к Корее. Попутно он пытался установить с корейцами какие-либо контакты, но династия Чосон придерживалась строгой изоляции, и русских поначалу встречали враждебно, а несколько раз дело и вовсе дошло до прямых вооруженных стычек. К счастью, корейцы не обладали сколь-либо значительным флотом, и потому одинокий галиот под Андреевским флагом успешно отбил все посягательства на свою безопасность, а настойчивость Марковича позволила завершить нанесение точных очертаний берегов Кореи несмотря на опасения экипажа. Также «Восток» совершил заход на Мацумаэ, пополнив запасы продовольствия, и закрыл последние «белые пятна» в карах Японии. Затем последовало длительное изучение берегов Рюкю и Тайваня, и попытка договориться о торговле с правительством княжества Рюкю – но то также осталось верно изоляции, на которой настаивали оба фактических покровителя княжества, Япония и Китай. В конце концов, в 1742 году Маркович вернулся в Петропавловск, и на этом его экспедиция оказалась завершенной. Конечно, его непродолжительный вояж не стал чем-то выдающимся после кругосветок Бровкина, но именно он стал жирным завершающим штрихом в составлении карт Дальнего Востока, Кореи и Японии.

Экспедиция Тимирязева (1740-1743)

Освоение Аляски (или, как ее называли первое время, Русской Америки) после первого плавания Бровкина шло достаточно медленно. Проблема была и в поставках продовольствия, и в прибытии новых поселенцев, и в местных племенах, далеко не все из которых встретили европейцев благожелательно. Тем не менее, процесс шел, и русские купцы, промышлявшие пушнину в Восточной Сибири в прошлые десятилетия, к концу 1730-х годов уже стали развивать свои промыслы и на другом берегу Тихого океана. Однако Аляска, несмотря на масштабную работу, проделанную Бровкиным и остальными, оставалась малоисследованной, и ее берега дальше Берингова пролива, как и внутренние территории, оставались неизвестными. По морю исследовать их не представлялось возможным, потому решено было на средства купцов и местной государственной администрации организовать сухопутную экспедицию, которая на собаках должна была исследовать территорию Аляски, и установить точные очертания ее северных берегов. Всего состав экспедиции насчитывал 32 человек, из которых 13 были эскимосами, выполнявшими функции проводников и переводчиков. Возглавил ее Иван Тимирязев – сын нижегородского купца, который решил сколотить состояние на торговле пушниной в Восточной Сибири, а вместо этого обосновался в Новоархангельске в качестве главного торгового агента России.

Экспедиция выдвинулась из Новоархангельска в 1740 году, и первым делом обследовала бассейны рек, протекающих рядом с городом, а затем стала исследовать территории к северу. Была открыта река Юкон вместе с большим притоком Танана, после чего Тимирязев вышел к берегам Берингова пролива, и затем прошелся вдоль берегов Северного Ледовитого океана вплоть до устья реки, которую местные называли Дех Чо [7]. Нанеся на карту большую ее часть, Тимирязев затем пересек горы, вновь вышел к берегам Тихого океана, а затем длительное время составлял подробные карты прибрежных регионов вплоть до установленной границы с испанскими колониями. Сам горный хребет, бывший продолжением Скалистых гор, он назвал в свою честь, хребтом Тимирязева. Само путешествие заняло несколько лет, и в Новоархангельск путешественники вернулись лишь в 1743 году, успев, правда, несколько раз посылать туда людей с вестями, которые возвращались к стоянкам экспедиции с дополнительными припасами. В результате исследований, проведенных Тимирязевым, удалось составить достаточно точные карты всей Аляски и ее окрестностей вплоть до Скалистых гор, а также установить контакты с местными народами и племенами, и частично их обьясачить. Несмотря на то, что большая часть исследованных территорий на протяжении последующих 100 лет русскими почти не посещалась, и вообще колонии России в Америке ограничивались лишь узкой прибрежной полосой, все эти обширные земли находились под влиянием русских промышленников, которые получали с них немалые доходы за счет добычи пушнины, вырубки леса и многого другого [8]. И основа этой масштабной хозяйственной деятельности была заложена именно благодаря экспедиции сына купца и промышленника, Ивана Тимирязева.

Русские в мировом океане

Период с 1725 по 1746 годы в русской морской, да и вообще научно-исследовательской истории стал легендарным временем. Такие люди, как Яков Бровкин, Витус Беринг, Роман Невский, Матвей Корсаков и другие лидеры исследовательских экспедиций превратились в почти мифических персонажей еще при жизни. Особенно большую славу заслужили, конечно же, моряки – представители вчера еще целиком сухопутной державы, которые потом и кровью пробивали путь в мировой океан для Андреевского флага. Они были первыми, кто доказал, что Россия – не только лишь сухопутная держава, но и молодая амбициозная морская, и что есть на Руси острые умы, заслуживающие встать в один ряд с мореплавателями прошлого и будущего, с такими фамилиями, как Магеллан, Кук и прочие. Если до 1725 года даже мысли о русской заморской экспансии казались чем-то сказочным, то после 1740-х годов, когда в Россию вернулись моряки третьей экспедиции Бровкина, уже даже самые осторожные люди в Петрограде заговорили о русских колониях и кругосветных путешествиях. Конечно же, после мореплавателей этой эпохи еще будут и крупные экспедиции, и исследователи, добившиеся значительных успехов, но их слава будет куда меньше той, что заслужили Бровкин, Беринг и их соратники. На теоретической базе, которую наработали эти люди, базировалась вся дальнейшая заморская экспансия России. Ежегодно в кругосветные плавания стали отправляться корабли, иногда даже по нескольку десятков, преследуя торговые, военные и политические цели, но для них это уже будет в порядке вещей. Петр II, став императором, окружил мореплавателей и исследователей Сибири большим почетом, и в 1748 году приказал разбить близ Петергофского дворца, у моря, новый парк, который должен был увековечить память этих великих людей в виде бюстов мореплавателей и первопроходцев, и гранитных стел с именами всех участников тех или иных экспедиций той эпохи.

Результаты русских экспедиций имели далекоидущие последствия. Были установлены новые, и расширены старые контакты с другими государствами. В первую очередь это коснулось Испании, с которой фактически был осуществлен раздел северной части Тихого океана. Быстро развивался городок Сан-Франциско в Калифорнии, через который Россия стала вывозить продовольствие на нужды своих колоний. Именно плавания под русским флагом шведских и прусских ученых позволили наукам этих государств подняться на более высокий уровень, и сформировали таким образом явно пророссийское лобби в Стокгольме и Берлине – ведь просвещенные умы нескольких держав, объединив усилия, так хорошо себя показали во время экспедиций [9]. Также русские исследования дали мощный толчок для развития русской заокеанской торговли, которая с каждым годом будет все быстрее и быстрее крепнуть. Уже в 1740-е годы начнут возникать крупные заокеанские торговые кампании под русским контролем, вроде РОИК или РАК, а Россия станет быстро превращаться в игрока мирового масштаба, с интересами и влиянием далеко от Европы и собственных границ. Таковы будут результаты эпохи великих русских мореплавателей, занявшей все правление Иоанна III, и начало правления Петра II. Впрочем, по иронии судьбы, сам царь Иван относился к этим затеям достаточно прохладно, и лишь задел, оставленный Петром I, да вдовствующая императрица Екатерина позволили запланированному случиться, и большой рывок в мировой океан произошел при полном неучастии в этом процессе русского царя. К счастью, его сын и наследник оказался куда более внимателен к вопросам морских путешествий и торговли, и потому наследство, принятое им от деда, будет развито и приумножено в грядущие десятилетия.

Примечания

1. Имеется ввиду залив, на берегах которого расположен реальный город Порт-Элизабет.
2. Собственно, реальный Порт-Элизабет.
3. Подразумеваются реальные Уолфиш-Бей и Дурбан соответственно.
4. Реальный Порт-Блэр. К слову, численность населения Андаманских и Никобарских островов в XVIII веке, по некоторым источникам, не превышала отметки в 10 тысяч человек.
5. Реальный город Джорджтаун, главный населенный пункт на острове Пенанг.
6. Реальный город Джаяпура. Вообще, как-то считается, что на Новой Гвинее самый удобный город для европейцев, т.е. как столица колонии – это Порт-Морсби, но в Джаяпуре условия куда удобнее – глубоководная просторная бухта, рядом много лесов (строительный материал), болот не так чтобы густо, климат почти райский – колебания температуры на протяжении года небольшие, при этом средняя температура всегда ниже 30 градусов. Да там почти курортные условия, и при этом есть место и под торговый порт, и под ВМБ!
7. Реальная река Маккензи.
8. Я еще подумаю, насколько раскатывать губу на этот регион, и насколько и где там закрепляться. Сильно наглеть тоже не хочется, но возможности иногда открываются больно уж заманчивые….
9. Вот оно, влияние великой державы – когда в Швеции опять обострится русофобия, то против властей, поднявших эту тему, выступят купцы, ученые и прогрессивные дворяне! А одной лишь дубиной махать даже необразованный бибизян может…