ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ВО ФРАНЦИИ
В МАСТЕРСКОЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЯ
С фронта мы вернулись в Париж… До отъезда оставались считанные дни. Это время мне хотелось использовать прежде всего для того, чтобы возможно подробнее выяснить все вопросы, касающиеся производства ручных пулеметов. Я обратился с просьбой к адмиралу Русину, чтобы мне было выхлопотано разрешение посетить мастерские, изготовляющие пулеметы системы Шоша. Никаких препятствий к тому не встретилось, и меня доставили на автомобиле в одну из таких мастерских.
Офицер французского военного министерства провел меня в небольшой кабинет, где за столом, склонившись над чертежами, сидел пожилой, лет пятидесяти, полковник, одетый в обычную для французов форму лазоревого цвета. То был конструктор ручного пулемета – Шоша. Он был довольно высокого роста, тонкий, подвижной, с коротко подстриженными усиками. Мы быстро познакомились. Узнав, что я являюсь его сотоварищем по работе над автоматическим оружием, он с особенной любезностью показал мне производство. В его распоряжении находилось несколько механических мастерских, где было уже закончено изготовление первых опытных партий пулеметов.
– В настоящее время, – рассказывал он, – производство пулеметов налажено и на оружейных заводах. А в этих мастерских под моим руководством лишь проверяются и уточняются рабочие чертежи и вносятся различные мелкие изменения в конструкцию. Только теперь, – продолжал он, – закончено то дело, над которым я работал в течение пятнадцати лет…
Из разговора с Шоша я узнал, что первый его ручной пулемет был изготовлен еще в 1907 году. В те годы многие французские конструкторы занимались проектированием ручных пулеметов. На вооружение была принята система Гочкиса образца 1909 года, а Шоша была объявлена благодарность в приказе по военному ведомству. В 1913 году он вновь возобновил свои работы. Дело подвигалось очень медленно, и лишь во время войны обратили внимание на его пулемет, отличавшийся особой простотой изготовления.
– В начале войны, – говорил Шоша, – я получил приказ закончить в кратчайший срок усовершенствование моей конструкции. Мне и моим помощникам удалось быстро справиться с поставленной задачей. И вот теперь с этим пулеметом французский солдат дерется против немцев. И не плохо дерется, – закончил с гордой улыбкой изобретатель, осторожно поглаживая ствол своего пулемета.
Шоша родился в 1863 году. Двадцати двух лет окончил Политехническую артиллерийскую школу. Служба его была крайне разнообразна: он работал членом опытной комиссии в Версале, где испытывал различные образцы стрелкового оружия; служил в проектно-конструкторском бюро на оружейном заводе в Пюто; был начальником мастерской на заводе в Сент-Этьене. Всё это дало ему возможность изучить не только различные конструкции оружия и требования к ним, но и методику проектирования и составления рабочих чертежей, а также всю производственную часть. Эти три стадии подготовки имеют громадное значение для успешности работ. Такой путь можно смело рекомендовать каждому изобретателю.
Осмотренная мной мастерская была не очень крупных размеров: в ней находилось, вероятно, не более трехсот станков. Помещение было очень светлое – стеклянная крыша, большие окна. Шоша обратил мое внимание на то обстоятельство, что весьма значительная часть деталей его пулемета могла изготовляться на обычных токарных станках. Фабрикация была дешевая, технологический процесс очень простой. Число отдельных операций было в три раза меньше, чем при изготовлении станкового пулемета Гочкиса.
Здесь же я впервые познакомился с устройством ручного пулемета Шоша. Он принадлежал к наиболее распространенному в то время классу автоматического оружия с подвижным при выстреле стволом. Оригинальность его заключалась в очень большой длине пути подвижных частей по сравнению с другими системами: они двигались более чем на длину патрона; поэтому открывание затвора происходило позднее и гильза выбрасывалась гораздо легче. Однако чрезмерный путь, который проходил затвор с другими деталями системы, вызывал необходимость иметь более длинную внешнюю коробку, заключавшую все подвижные части; она выдавалась слишком назад к лицу стрелка. Особой необходимости устанавливать такой длинный путь, однако, не было. Образец Шоша не без основания называли конструкцией военного времени, когда основное внимание обращалось на легкость изготовления, чтобы скорее дать в войска значительное количество автоматического оружия…
Возвращаясь на автомобиле в отель Грильон, я думал:
«И в Англии и во Франции не только имеются отдельные образцы ручных пулеметов, но и установлено уже их массовое производство. Русской армии также нужен специальный завод для изготовления ручных пулеметов. Он должен быть построен. В эпоху распространения автоматического оружия необходимо иметь такой завод. Продвижение этого вопроса зависит в какой-то степени и от меня, как члена Артиллерийского комитета».
Я тогда же, в автомобиле, дал себе слово добиться во что бы то ни стало постройки специального завода по выпуску ручных пулеметов. Я знал, что путь будет труден и длинен.
Основная трудность заключалась в том, что в то время в России недоставало подходящих кадров инженеров, техников, оружейных мастеров и вообще квалифицированных работников. Они были буквально на счету. Многие оказались на фронте. А ждать окончания войны нельзя было. Надо было ковать железо, пока горячо…
Из всех вопросов стрелкового оружия, которые выдвинула война, вопрос о ручном пулемете был наиболее важным. Мне все же удалось по возвращении в Россию добиться положительного решения, и в 1917 году началась постройка специального завода. В моей жизни он занял довольно значительную страницу, относящуюся ужe целиком к периоду советской власти. Я работал на этом советском заводе со дня пуска в 1918 году в течение тринадцати лет, неустанно занимаясь вопросами автоматического оружия.
Советская власть открыла широкий простор творчеству изобретателей и конструкторов автоматического оружия в нашей стране. Быстро вырос большой коллектив молодых оружейников. Появляются всё новые образцы автоматического оружия: ручных пулеметов, автоматических винтовок, пистолетов-пулеметов. С каждым годом во все больших размерах развивается их массовое производство. В полную силу расцветают таланты таких крупнейших мастеров оружейного искусства, как Дегтярев, Токарев, Шпитальный и другие.
НЕУЛОВИМЫЙ ПОЛЗУН
В Париже для меня была еще одна интересная приманка – это автоматическая винтовка системы Маузера, захваченная французами на сбитом немецком аэроплане, – та самая винтовка, о которой говорил еще на лондонской конференции Альбер Тома. Однако осмотр этой винтовки оказался много сложнее, чем знакомство с мастерской Шоша. Не без труда мне удалось получить разрешение для такого осмотра. Меня провели с величайшей таинственностью в одну из комнат французского военного министерства. Подвели к столу, окруженному несколькими французскими офицерами.
Я с жадным любопытством взглянул на стол. Там лежали некоторые детали винтовки Маузера. Вот сильно поврежденный, изогнутый ствол. Рядом – ствольная коробка с несколькими уцелевшими частями спускового механизма. Потом мне бросился в глаза затвор. Затем я разглядел две опорные планки, а также куски поломанной и обгоревшей ложи. Все части были повреждены при падении самолета. Мне не надо было много времени, чтобы заметить, что самой главной и наиболее секретной детали, а именно ползуна, на устройстве которого была основана автоматика системы, здесь не было.
– А где же ползун? – обратился я к офицерам.
– Больше никаких частей у нас нет,– послышался ответ. – Вероятно, ползун был выброшен германским летчиком в момент катастрофы.
«Что за проклятый ползун! – думал я.– Будто его кто-то заколдовал. Никак он не дается мне в руки».
Еще накануне войны, во время одной из моих командировок в Германию, я пытался достать эту важнейшую часть автоматической винтовки Маузера. Однако это не удалось – немцы сохраняли устройство ползуна в строжайшем секрете.
Правда, в свое время сам Маузер брал во всех странах, в том числе и в России, привилегии на свои изобретения. Не брать их и держать свою систему в секрете для частного изобретателя было невыгодно. Ведь всякое открытие или изобретение обычно бывает уже подготовлено целым рядом предшествующих работ и исследований, производимых во многих странах. И здесь важно сказать последнее, решающее слово, чтобы завершить все творческие поиски и увенчать их какой-то новой системой оружия. Каждый конструктор, сказавший это слово, спешил немедленно закрепить изобретение за собой, опасаясь, что им воспользуется кто-либо другой. Эти-то привилегии очень часто и помогали нам выяснять некоторые важные подробности в новейших конструкциях. Свод привилегий, взятых Маузером, был издан в виде объемистого тома. Он имелся у нас в библиотеке Артиллерийского комитета. По возвращении из заграничной командировки я засел за внимательное изучение этого тома. Сопоставляя различные конструкторские приемы Маузера с известными мне данными его оружия, мне удалось заочно представить себе устройство ползуна и определить, какая система была признана в Германии наилучшей…
Понятно, как велико было мое желание увидеть этот ползун воочию и проверить правильность моих предположений и расчетов. Рассматривая отдельные детали, разложенные на столе в комнате французского военного министерства, я заметил выбитый на них порядковый номер –244. Это показывало, что захваченная винтовка принадлежала к первой партии тех пятисот экземпляров, о заказе которых мне было известно еще накануне войны.
Стоя среди французских офицеров у стола, на котором лежали части германской винтовки, я стал объяснять им принцип, на котором основано устройство ползуна.
Автоматическое открывание затвора в винтовке Маузера было основано на перемещении, или, как мы говорили, на «дрыганье», при выстреле особой части, обычно называемой ползуном. Он расположен сверху затвора. Сущность автоматического действия, основанного на этом принципе, заключалась в следующем. При выстреле вследствие отдачи вся винтовка получает некоторое движение назад, производя толчок по плечу стрелка. Свободный ползун, лежащий над затвором, благодаря своей инерции стремится остаться на месте,– иными словами, он получает некоторое движение вперед по отношению к винтовке, как бы сохраняющей свое положение. Такое движение ползуна разводит в стороны симметрично расположенные опорные планки, подпирающие сзади затвор. Затвор освобождается и под действием пороховых газов, надавливающих на его передний срез, отбрасывается назад. Одновременно из патронника извлекается выбрасывателем стрелянная гильза и сжимается находящаяся сзади затвора спиральная пружина, возвращающая затем затвор в первоначальное положение. А ползун имеет свою собственную особую пружинку, которая и ставит его на место. При этом ползун, в свою очередь, действует на опорные планки, сцепляющие затвор со ствольной коробкой.
По сравнению с автоматическими системами, имеющими подвижной ствол, подобная конструкция подкупает простотой своего устройства и меньшим весом, так как здесь нет необходимости иметь внешнюю коробку, в которую заключены обычно все подвижные части. С принципом «дрыганья» ползуна мы впервые познакомились при изучении шведской системы Шегреня, испытывавшейся в России в 1911 году. Система эта была настолько оригинальна, что на этом же принципе стали разрабатывать свои автоматические винтовки сразу два русских изобретателя – начальник Сестрорецкого оружейного завода Дмитриев-Байцуров и табельщик того же завода Стаганович. На эти работы были ассигнованы особые средства; однако к началу войну они не были закончены.
Вообще на Сестрорецком заводе было сосредоточено изготовление всех опытных русских образцов автоматического оружия. Этот завод имел хорошее оборудование. Вместе с тем он был расположен всего в часе езды от Петрограда. Поэтому все возбуждаемые конструкторами вопросы могли быть разрешены в более короткий срок, чем при командировке их в Ижевск или Тулу. Сестрорецкий завод был крупнейшей кузницей кадров русских оружейников-изобретателей. Здесь работали В. Дегтярев и Ф. Токарев – оба ныне Герои социалистического труда. Здесь работал талантливый мастер Рощепей. На этом же заводе проходили годы и моей конструкторской деятельности. Здесь работал дружный и спаянный коллектив изобретателей, инженеров, мастеров, рабочих, проникнутых общей любовью к своему оружию.
ЗНАКОМСТВО С ПАРИЖЕМ
Перед отъездом хотелось хоть немного осмотреть столицу Франции. Судьба как-то смеялась в этом отношении надо мной. Первый раз я был в Париже в 1913 году всего два дня, после длительного пребывания в Германии и Швейцарии. Согласно полученному приказанию, мы с моим товарищем, офицером генерального штаба, должны были внезапно вернуться из Женевы в Петербург…
Я попал тогда в Париж во время рождественских праздников. Все музеи, выставки, достопримечательные места были закрыты. Мне оставались лишь одни улицы. Они были переполнены празднично настроенной, веселой толпой. В эти дни разрешалась свободная торговля с лотков, а также различные уличные представления клоунов, скоморохов, фокусников. Все это еще более оживляло улицы Парижа. У меня осталось тогда только это единственное впечатление: несколько шумливая, жадная до всяких зрелищ и наслаждений толпа увлекающихся парижан. С этим впечатлением я и ехал в наш холодный, несколько сумрачный Петербург с его городовыми, строго следящими за порядком…
Теперь, во время войны, картина была несколько иная. Война наложила на Париж свой отпечаток. На улицах встречалось меньше народа. Здесь было обратное явление по сравнению с Лондоном: в столице Англии нашло себе прибежище население бельгийских городов, лондонские улицы были полны народа. Теперь в Париже мне не пришлось много наблюдать основную «достопримечательность» этого города – парижскую толпу. На этот раз пришлось обратить больше внимания на неодушевленные предметы – дома, здания, их архитектуру, памятники…
Гостиница Грильон, в которой я жил, находилась на самой большой площади Парижа – площади Согласия. Однако она не производила особого впечатления. Она не была обрамлена со всех сторон красивыми зданиями, – отель украшал ее только с северной стороны. Справа и слева площадь переходила в зеленые массивы обширных открытых пространств – парков Елисейских полей и садов Тюильри. Впереди был перекинут мост через Сену.
Площадь Согласия была в прежнее время традиционным местом казней. Несколько тысяч человек сложило здесь свои головы под ударами топора гильотины. Странное название, думалось мне, выбрали французские правители для этой площади!
Посредине площади возвышался привезенный из Луксора египетский обелиск розового мрамора с красивыми фонтанами. По краям его были воздвигнуты статуи, аллегорически изображающие французские провинции и города. Выделялась статуя Страсбурга – главного города провинции Эльзаса и Лотарингии, потерянных французами в результате неудачной франко-германской войны 1870-1871 годов. С тех пор к подножию памятника, покрытого трауром, парижане ежедневно приносили цветы. В этом сказывалась вековечная ненависть французского народа к тевтонским завоевателям.
Недалеко от площади Согласия, по другую сторону Сены, располагались кварталы, в которых были сосредоточены учреждения и управления военными силами Франции. Здесь находились здания военного министерства, знаменитый Дом инвалидов с интернатом для ветеранов французской армии, военная школа, артиллерийский музей. Все в этих кварталах дышало духом былого военного величия Франции. Даже названия улиц и площадей говорили об этом. Одна площадь названа в честь известного французского военного инженера, строителя первоклассных крепостей – площадью Вобана. Другая – по аналогии с военным термином, означающим пустое, незастроенное место между крепостью и городом, – носит наименование Эспланада. Затем тянется известный бульвар Инвалидов и наконец знаменитое Марсово поле, на котором происходили учения французских войск. По твердому грунту этой огромной площади-поля шагали некогда победоносные батальоны французской гвардии и революционной армии. Тогда каждый француз с гордостью носил флаг своей могущественной нации. Но это было так давно!
В церкви Дома инвалидов находилась гробница Наполеона. Конечно, я не мог пройти мимо нее. Могила расположена ниже пола, в особом склепе. Склеп сверху открыт и окружен балюстрадой. Вокруг склепа воздвигнуты 12 колоссальных аллегорических фигур, изображающих главные победы Наполеона. На мраморных стенах, кроме того, высечен длинный ряд сражений, выигранных французскими войсками под его командованием.
Эта гробница произвела на меня очень сильное впечатление. Оно особенно становилось острым от многочисленных знамен и штандартов, которые свешивались со стен и как бы осеняли лежащий внизу прах. Голубоватое мягкое освещение, проникающее сверху, придавало особое, торжественное настроение. Я стоял у балюстрады и думал о трагической судьбе «завоевателя Европы», военная слава которого закатилась на заснеженных полях России…
Отечественной войне 1812 года, пожару Москвы, изгнанию Наполеона посвящено у нас множество литературных и художественных произведений. Ни одна война ни у одного народа не окутана так сильно и многосторонне поэзией, как это сделано у нас по отношению к героическим событиям 1812 года. Дивные строфы созданы Пушкиным, Жуковским, Батюшковым, особенно Лермонтовым, Полонским, Майковым, Тютчевым… Такой непревзойденный гигант мировой литературы, как Лев Толстой, посвятил свой самый лучший роман «Война и мир» героической борьбе русского народа с нашествием Наполеона. Замечательные картины наших художников изображают эту великую эпопею. Верещагин дал ряд огромных полотен, запечатлевающих эти незабываемые страницы из истории нашей родины.
«Здесь покоится прах того, – думал я, стоя у склепа, – кто причинил неисчислимые бедствия России и ее населению. Разрушенные города и деревни, опустошенные поля, сожженная Москва были спутниками его похода, закончившегося полным разгромом армии завоевателя. Уходя из Москвы, Наполеон приказал взорвать Кремль, великий памятник русской истории, место, откуда началось собирание нашего государства. «Непобедимые» войска Наполеона, не знавшие до того поражения, были рассеяны доблестью русского вооружённого народа, вставшего на защиту своей родины».
…Изумительную красоту Парижа составляет архитектура некоторых его зданий или, вернее, ансамблей – целого соединения нескольких зданий, построенных в каком-нибудь одном стиле. Мне казалось, что в этом отношении никакой другой город не может сравниться с Парижем. Я проходил мимо фасадов, богато декорированных аркадами, колонками, пилястрами, балюстрадами. Много зданий украшены скульптурами, барельефами, кариатидами. Чарующее впечатление произвела на меня эта кружевная сетка, эти ювелирные изделия парижских архитекторов.
Центральная часть Парижа имеет значительное число таких ансамблей: громадный комплекс зданий Луврского дворца, Пале-Рояль, здания палаты депутатов, Парижской думы, Сорбонны (университета), биржи, парижских театров.
Другое, что мне бросилось в глаза,– это обилие зелени в разных частях города. Тут я понял, почему так славятся парижские парки. Я прошелся по зеленому царству Тюильри с его тихо шелестящими фонтанами, прекрасными статуями, прудами, роскошными аллеями и вдруг почувствовал себя необычайно успокоенным, на время как бы отрешенным от кипучей жизни, грозных событий, ужасов войны. Так велико было очарование этого уголка природы, созданного искусной рукой художника.
Из Тюильри я прошел на лежащую поблизости Вандомскую площадь. Небольшая по своим размерам, она сдавлена к тому же находящимися по ее краям высокими домами. Поэтому она не производила особого впечатления. Я поинтересовался лишь поставленной здесь колонной в честь Наполеона. Вандомскую площадь можно сравнивать с Трафальгарской в Лондоне и нашей площадью Урицкого в Ленинграде. Все три украшены высокими колоннами в память знаменательных событий одной и той же эпохи. На Трафальгарской площади возвышается памятник в честь адмирала Нельсона, разбившего французско-испанский флот в 1805 году. У нас воздвигнута Александровская колонна в честь побед русских войск в Отечественную войну 1812 года.
Вспомнилась мне история Вандомской колонны: в ней сказалась экспансивность французского характера. Первоначально колонну венчала статуя французского короля Людовика XIV. Во время буржуазной революции колонна была низвергнута. Но вскоре она вновь была восстановлена, и на этот раз ее украшала уже статуя Наполеона I.
Прошло некоторое время, и Наполеона постигла участь Людовика – он полетел вниз. Однако значение великого полководца не исчерпывалось только тем, что он занимал трон французской империи, и памятник ему на Вандомской площади был вновь воздвигнут.
В царской России вопрос о статуе, венчающей колонну на Дворцовой площади, также представляет некоторый интерес. Здесь по заслугам нужно было бы поставить статую народному герою – фельдмаршалу Кутузову. Но он, как известно, был не в чести при дворе. И царские сановники, разумеется, решили поставить памятник Александру I. Но ставить на верхушке колонны бюст царя считалось предосудительным. Тогда в отличие от колонн в Лондоне и Париже решили на верхушке поместить ангела. А Кутузову отвели место поскромнее – на площади у Казанского собора, где покоится прах великого фельдмаршала и находятся знамена, отбитые в боях с французами.
Мне удалось также осмотреть знаменитый собор Нотр Дам – одну из достопримечательностей Парижа. Мне казалось, что я хорошо знаю его по известному роману Виктора Гюго «Собор парижской богоматери». Необычайное чувство романтики и торжественности, веявшее со страниц этого романа, запечатлелось на всю жизнь. Но то, что я увидел на самом деле, превзошло всякую фантазию. Это было чудо художественного гения. Основание собора Нотр Дам относится еще к 1163 году. Это место считается самым древним пунктом Парижа. Здесь была расположена небольшая крепость, построенная еще римлянами во время походов Юлия Цезаря для покорения галлов – древних обитателей Франции. Эта крепость и селение назывались в то время Лютецией.
Я стоял, как зачарованный, рассматривая это архитектурное великолепие. Передо иной возвышались стрельчатые порталы с колонками, заполнявшие весь нижний этаж. Выше лежал мощный широкий карниз с нишами, в которых были поставлены статуи французских королей. Еще выше – круглая, больших размеров розетка со стрельчатыми окнами по бокам. Далее возвышалась красивая балюстрада и две башни, венчающие весь собор. Вся плоскость фасада была покрыта различными украшениями. Поражало обилие скульптурных изображений различных чудовищ и зверей-химер, о которых так поэтично писал Виктор Гюго. Увы! Я чувствую сейчас собственное полное бессилие передать в словах то огромное впечатление, которое произвела на меня эта архитектура. Это надо видеть!
ЦЕНА БЛАГОДУШИЯ
Наблюдая парижскую жизнь, сталкиваясь здесь с различными людьми, я заметил одну характерную особенность, которая придавала особый тон всему окружающему. Это какая-то беспечность, непреодолимая тяга ко всему, что может доставить удовольствие, наслаждение, благодушие. Черты эти проявлялись во всем: и в людском говоре, заполнявшем многочисленные парижские кафе, и в манере многих людей одеваться и бесцельно фланировать по улицам и бульварам, и в пристрастии парижан к цветочным и кондитерским магазинам. Цветы и букеты я видел повсюду, пожалуй, так же часто, как и бутылки хорошего вина. Конечно, все это относилось главным образом к кругу состоятельных людей.
Настойчивое желание сохранить беспечный уклад жизни, теплый уют – во что бы то ни стало, даже вопреки войне, пылавшей над всем миром, – такое стремление я замечал у многих жителей этой страны. Мне казалось это особенно странным после посещения Англии, где все дышало практическим духом, несколько суровым, но настойчивым и целеустремленным. А во Франции едва уловимо чувствовалась излишняя мягкость, я бы сказал, даже размягченность.
В то время я не придал особого значения этому неясному впечатлению. Его заслонили важные события, напряженная борьба с нашим общим врагом. И лишь спустя четверть века, когда в 1940 году железные фашистские полчища Гитлера раздавили прекрасную Францию и поработили ее народ, – лишь тогда я понял истинную цену этой черты французского обывателя. Я остро осознал, какую роковую роль сыграли в этой катастрофе разросшиеся до размеров социальной болезни беспечность и благодушие, неспособность мелкого буржуа отказаться от домашнего уюта, от маленьких привычек, порабощающих человека.
ПУТЬ НА РОДИНУ
Дела нашей миссии во Франции были закончены. Нам предстоял обратный путь в Россию. В бурную погоду, когда сильный пронзительный ветер гнал низкие серые тучи над вспененными волнами Ла-Манша, мы покинули на маленьком миноносце берега Франции и вновь направились к Британским островам.
Я довольно сносно переносил морскую качку при всех моих плаваниях по разным морям. Но здесь я впервые не устоял. Волны жестоко трепали миноносец. Я катался по полу трюма в жестоких приступах морской болезни, не будучи в состоянии удержаться на месте. Для меня было совершенно непонятным, как могут моряки спокойно выдерживать долгие переходы во время бури на миноносцах, когда они то ложатся набок, то высоко задирают свой нос кверху, когда их треплет во все стороны, причем волны свободно перекатываются через палубу…
Наш обратный путь в Россию мы решили совершить через Северное море. От более безопасного направления – через Архангельск – ради скорейшего возвращения на родину пришлось отказаться. Наша командировка и без того очень затянулась: прошло почти три месяца со дня выезда.
Поздно ночью мы выехали из Лондона и ранним утром, чуть светало, подъезжали уже к столице Шотландии Эдинбургу. Отсюда, из залива Форт, должно было начаться наше новое морское путешествие.
До отхода крейсера оставалось несколько часов. Можно было побродить по улицам города, расположенного на очень красивой пересеченной местности. Эдинбург представлял для меня особый интерес. Его название было овеяно юношескими воспоминаниями и мечтами. Этот город был родиной Вальтера Скотта, романами которого мы зачитывались в молодости. Красивый памятник этому писателю, представлявший собою высокое коническое сооружение с его статуей, был поставлен на высоком месте и потому хорошо виден со всех концов города. Шотландия и Эдинбург были местом действия его героев. Бродя по улицам, я увидел возвышавшуюся на скалистой горе «Эдинбургскую темницу». Этим именем было названо одно из самых интересных произведений Вальтера Скотта. Здесь же выступал со своими подвигами «Роб-Рой», знаменитый герой его другого романа…
С Эдинбургом были связаны и другие воспоминания. Недалеко от этого города протекает река Твид. На ее красивом берегу сохранился построенный еще в незапамятные времена Лермонтовский замок. Здесь жили отдаленные предки нашего великого поэта. По некоторым семейным документам, эти шотландские выходцы переселились в Россию в XVI веке. Одна из баллад Вальтера Скотта была посещена Томасу Лермонту, знаменитому шотландскому поэту, жившему в XIII веке.
Около Эдинбурга было расположено поместье Гленарванов, откуда начинались полные захватывающего интереса главы романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта».
В этом небольшом городе причудливо переплетались нити, тянувшиеся от многих литературных произведений, которыми мы зачитывались в молодости. Бродя по улицам, я был поглощен воспоминаниями о моих юных годах.
Но забыться пришлось не надолго. Суровая действительность опять встала перед нами. Стрелка часов приближалась к двенадцати. Надо было торопиться к пристани. Здесь ожидал нас паровой катер. С момента посадки на него мы становились гостями радушных и гостеприимных английских моряков.
В заливе стояла крейсерская эскадра адмирала Битти, часть «Грэнд флит», составлявшего мощь, гордость и славу Великобритании, Был солнечный тихий день. Легкий бриз веял с залива. Искрящиеся блики солнца играли на поверхности воды. С протяжными криками летали чайки и буревестники. Высоко в небе реял дежурный самолет…
Перед нами раскинулась необозримая громада военных кораблей. Здесь стояли два отряда линейных крейсеров с флагманским кораблем «Лайон». Здесь же были и корабли, получившие громкую известность в бою с немецким флотом у Доггер-Банки 24 января 1915 года. В гавани, кроме того, находилось большое количество легких крейсеров, эскадренных миноносцев, подводных лодок, различных транспортов, а также авианосец с самолетами.
Основную силу эскадры составляли линейные крейсеры, спущенные с верфей незадолго перед войной. Они обладали прекрасными боевыми и мореходными качествами. Скорость хода крейсера достигала 28 узлов, водоизмещение – около 18 тысяч тонн. На вооружении этой пловучей крепости находилось 8 орудий очень большого калибра – в 305 миллиметров. Крейсеры имели весьма мощную броню.
Катер подошел к борту крейсера «Лайон», я мы поднялись по трапу. На верхней его площадке нас уже ожидал адмирал Битти. Небольшого роста, коренастый и широкоплечий, он являл собой тип, который вырабатывается столетиями, в долгом ряде поколений семьи моряков. Низкий лоб –признак упрямства и сильной воли. Эти качества он проявил особенно ярко в знаменитом Ютландском бою. Адмирал Битти атаковал тогда своей эскадрой передовой отряд германского флота; он выполнил завет английских моряков – атаковать всегда неприятеля, в каком бы положении и в каком бы состоянии ни находились собственные силы.
Мы осмотрели крейсер, его вооружение, каюты и все огромное хозяйство. Затем нас пригласили в кают-компанию за общий стол. Моряки старались сделать приятным наше пребывание на их корабле. Во время обеда мы расспрашивали о некоторых подробностях боя у Доггер-Банки, в котором участвовали наши собеседники. Английскому морскому штабу удалось перехватить и расшифровать германскую радиограмму о выходе в море немецкой крейсерской эскадры адмирала Хиппера. Это дало возможность англичанам выйти навстречу немцам, перехватить их и сильно потрепать.
В связи с этим эпизодом уместно вспомнить о том, какую большую услугу англичанам оказали русские моряки. В начале войны у острова Оденсхольм, при входе в Финский залив, затонул, наткнувшись на русскую мину, германский крейсер «Магдебург». Спустившийся для осмотра подорванного корабля русский водолаз нашел там секретный германский радиокод. Находка эта принесла громадную пользу как русскому, так и, в особенности, английскому флоту. В бою у Доггер-Банки англичане потопили немецкий крейсер «Блюхер» и сильно повредили другой – «Зейдлиц»; на последнем вспыхнул сильный пожар, и 165 человек его команды погибли от взрыва.
В этом бою на крейсер «Лайон», как на флагманский корабль, был направлен сосредоточенный огонь почти всей германской эскадры; он получил наибольшее число попаданий. Адмирал Битти перенес свой флаг на другой корабль. Несмотря на полученные серьезные повреждения, «Лайон» все же своими собственными силами дошел до берегов Англии.
Офицеры крейсера показали снаряды и отдельные осколки, которые попали в корабль, – все было сохранено и служило теперь украшением кают-компании, как память об этом бое.
Переход через Северное море мы совершили на одном из самых быстроходных кораблей английского флота – «Биркенхейд», делавшем до 27 узлов. Этот крейсер строился на верфях Англии для греческого флота, но ввиду войны был реквизирован и украсил собой могучую эскадру Битти.
В три часа дня без всяких свистков и гудков крейсер тронулся в путь, оставляя за собой раскиданную на рейде громаду боевых кораблей.
Крейсер миновал исполинский мост, соединяющий берега Шотландии с островом Люст-Эйланд. Остались позади и бесчисленные караваны тральщиков, которые все время очищали фарватер от мин, разбрасываемых немецкими миноносцами. «Биркенхейд» вышел в открытое море, развив скорость хода до наивысшего предела.
Море было, как зеркало. Это было самое спокойное плавание из всех моих странствований по белу свету.
Уже стемнело, когда после обеда в кают-компании и традиционного тоста за счастливое путешествие я вышел на палубу. Полная луна освещала тихую рябь воды. Сзади кормы от страшной силы бешено вращающихся винтов кипел и бурлил длинный хвост вспененных валов; мириады брызг сверкали в лунном свете. Я долго не уходил с кормы, любуясь чарующей картиной ночного моря.
Рано утром следующего дня вдали уже показалась чернеющая скалистая гряда с заснеженными верхушками гор. Они четко вырисовывались на фоне красного зарева восходящего солнца. Это была Норвегия.
От командира корабля я узнал, что при быстроходности крейсера атаки подводной лодки для него не представляют особой угрозы. Однако около порта Берген мы должны были сойти с крейсера. Для этого ход его должен быть значительно замедлен. И этот момент сулит более всего опасности: тогда крейсер легко торпедировать. Несмотря на то, что мы плыли уже по водам нейтрального государства – Норвегии, такое нападение было вполне возможным. Немцы не считались ни с какими международными соглашениями: было уже несколько случаев потопления ими судов в территориальных водах государств, не участвовавших в войне.
Вскоре к крейсеру присоединился вышедший нам навстречу норвежский миноносец. Он пошел параллельно «Биркенхейду», охраняя нас от атак германских подводных лодок. Потом показался паровой катер. Мы перешли на него на ходу крейсера, который, не теряя буквально ни одной секунды, направил свой путь обратно к берегам Англии.
Около двух часов занял наш переезд по фиорду от моря до Бергена. Мы плыли по узкому извилистому заливу, глубоко вдающемуся в материк. Крутые скалы обрамляли его берега. Это был один из самых красивых уголков, которые мне когда-либо пришлось посетить. Шхеры Бергена превосходят по своей красоте и живописности знаменитые ландшафты Швейцарских Альп, куда так стремились туристы со всех концов Европы и Америки.
Паровой катер быстро нес нас к гавани. Вот показались две круглые старые башни, построенные, вероятно, в средние века. Они украшали вход в гавань.
На пристани нас ожидало несколько человек. Между ними находились вызванные по телеграфу и проживавшие в Бергене английский и русский консулы. Здесь разыгрался эпизод, резко запечатлевшийся в моей памяти. Выйдя из катера, адмирал Русин поздоровался с английским консулом. В крайне ласковых выражениях он поблагодарил англичанина за все его хлопоты и заботы при отправке на родину русских солдат-инвалидов (в это время происходил взаимный обмен инвалидов, бывших в плену). Но русскому консулу адмирал Русин руки не подал и объявил ему, что тот смещается со своей должности за безобразное и преступное отношение к тем обязанностям, которые он должен был бы выполнять как представитель русского государства.
Этот эпизод показывал, что на соответствующий выбор консулов в царской России не обращалось должного внимания; зачастую их обязанности исполняли даже не русские подданные, а местные жители из числа купцов или торговцев, ничем не связанные с тем государством, которому они должны были служить…
С пристани мы направились в одну из ближайших гостиниц. Берген представлял собой довольно обширный городок с населением около 70 тысяч человек. Часть его лежит в котловине на берегу фиорда, а часть – на высотах, расположенных амфитеатром. Красивый вид открылся нам вечером, когда мы смотрели на огни домов и улиц, мерцавших кругом на высоких горах. Вдоль порта лежала Ганзейская улица. Ее название напомнило нам историю города и давно прошедшие времена, когда Ганзейский союз немецких купцов-разбойников проводил вооруженный грабеж всех скандинавских государств, именуя это «торговлей». Но мужественный и стойкий норвежский народ отстоял свою самостоятельность. Мы осматривали длинный ряд магазинов, торговавших рыбой, которая являлась здесь главным предметом вывоза.
Был рождественский сочельник. Во многих домах виднелись разукрашенные елки. Детвора справляла свой праздник; на площади Бергена, по норвежскому обычаю, была воздвигнута громадная елка, украшенная десятками электрических лампочек.
Как хотелось в этот день быть дома, в кругу своих родных и близких! А до Петрограда была еще целая неделя пути, так как прямое пароходное сообщение от Стокгольма до Гельсингфорса тогда было прекращено в связи с тем, что немцы расставили в Балтийском море и у входа в Финский залив минные заграждения.
На другой день утром мы выехали на поезде дальше. Картины пути из Бергена в норвежскую столицу Христианию (современное Осло) были также живописны. Железная дорога пролегала недалеко от знаменитого Эйдфиорда – высокие скалистые горы и часто встречающиеся горные озера, в неподвижной глади которых отражается вся окружающая их величественная природа: бурные речки, журчащие водопады, красивые долины…
Наконец у подножья холмов на берегу глубоко вдающегося в материк залива показался большой город Христиания. В нем было тогда около 200 тысяч жителей. Во время стоянки поезда мы успели осмотреть его главные достопримечательности: Стортинг-дворец, где заседает сейм-палата депутатов; здание университета с памятниками Ибсену и Бьернсону, всемирно известным норвежским литераторам, произведения которых пользовались в то время громкой известностью. В магазинах наше внимание привлекли красивые национальные костюмы, а также изумительные по изяществу отделки вещицы, вырезанные из дерева. Нам показали, например, две ложки, связанные между собой деревянной цепью; отдельные звенья ее искусно изготовлялись норвежскими кустарями без всякой склепки; вся цепь получалась каким-то образом из одного куска дерева. Эту вещь обыкновенно приносили в дар молодоженам в день свадьбы – как символ, что они связаны на всю жизнь; по обычаю страны, в первый день новобрачные обязаны были есть суп из таких связанных цепью ложек. Узы брака!
Через час езды мы попали уже из одной столицы в другую. Это был главный город Швеции – Стокгольм. Он лежит на берегу глубокого залива Балтийского моря, в месте соединения его с огромным озером Мелар, длиной в 130 километров. Изрезанные берега моря, многочисленные острова, скалы и утесы делают Стокгольм одним из самых живописных европейских городов. Из его достопримечательностей мы успели осмотреть лишь здания королевского дворца с красивой балюстрадой, театры, биржу и главную площадь с её памятниками.
Как ножом, резнула меня на улицах Стокгольма частая русская речь. Масса русских молодых люден из состоятельных классов наполняла этот город. То были «сиятельные дезертиры».
Вспомнился мне при этом эпизод из русской военной истории. С лишком сто лет тому назад, в 1809 году, в окрестностях Стокгольма, около Гриссельгама, также слышалась русская речь. Но то была речь солдат и офицеров русских войск под командой генерала Кульнева, перешедших по льду через Ботнический залив и с боями продвигавшихся к Стокгольму. Это было в те несчастные для Швеции годы, когда она принадлежала Финляндии и была втянута последней в авантюрную войну с Россией.
Наконец мы доехали до Хапаранды – пункта на границе Швеции и России. После долгих мытарств по осмотру багажа мы перешли пешком в Торнео, на русскую территорию, так как соединительной железнодорожной ветки еще не было.
По мере приближения к дому нетерпение возрастало. Вот мы миновали Улеаборг, через сутки были в Гельсингфорсе, потом остался позади и Выборг. Наконец мы переехали через границу около Белоострова. Показалось море огоньков нашей родной и прекрасной северной столицы.
Сорокаградусным морозом встретил нас Петроград. На углах улиц горели костры, около которых грелись случайные прохожие.
Вот уже Литейный мост, вот уже Кирочная улица. Как медленно я двигаюсь! Считаю каждую секунду. Мороз невыносимо щиплет уши, нос, щеки. Как я соскучился по домашнему очагу! С самого начала войны, в течение полутора лет я находился в непрерывных переездах, в непрестанных поисках оружия. Я чувствовал некоторую усталость. Но нельзя было поддаваться слабости. Как мало еще сделано, как много еще надо работать, чтобы дать русской армии все необходимое вооружение!
Переезжаем Суворовский проспект. Еще немного – и я буду у себя. Вот наконец дом, где я живу. Я уже на лестнице, взбегаю быстрыми шагами и нетерпеливо нажимаю у дверей кнопку звонка…
КОНЕЦ ПОИСКАМ ОРУЖИЯ
Я посвятил свои мемуары грозным и жестоким дням первой мировой войны, когда мне пришлось странствовать по разным землям и государствам в поисках оружия для старой царской армии. Прошло еще несколько лет, и в жизни нашей страны наступила новая эпоха – эпоха социалистической революции, эпоха строительства нового общества. Вместе с коренной реконструкцией хозяйства, огромным развитием промышленности и внедрением передовых методов производства наступила и новая эпоха в оружейном деле. Быстрота работы, темпы производства растут в геометрической прогрессии.
Выросла за годы сталинских пятилеток широкая сеть заводов, вырабатывающих самые различные виды оружия, военного снаряжения и боеприпасов, а также число заводов, которые могут во время войны работать на оборону.
Радикальным образом изменились и методы изготовления оружия. Значительно улучшены все технологические процессы, Они стали проще и ускорили производство, а качество оружия повысилось.
В корне изменилось проектирование новых образцов вооружения: организованы проектно-конструкторские бюро с подготовленным персоналом в помощь изобретателям для ускорения и улучшения их работ. Невиданного размаха достигло рабочее изобретательство – в громадной степени возросло количество оружейных конструкторов. Улучшена также подготовка лиц, работающих по оружейному делу. Значительно повышена теоретическая и практическая программа их обучения. Четко намечаются системы вооружения, подробно разрабатываются технические требования для различных образцов оружия, и с необычайной энергией проводится их разработка с установкой производства на заводах.
Вся эта гигантская работа стала предметом самого пристального внимания наиболее выдающихся государственных деятелей нашей страны. И в первую очередь пример такого внимательного и заботливого отношения к оружейному делу всегда показывал товарищ Сталин.
Я могу говорить о всем этом потому, что мне пришлось участвовать в этой работе во всем ее разнообразии.
Какой же вывод можно сделать теперь?
Мы производим сейчас разнообразное оружие сами и вооружаем Красную Армию, Красный Флот я авиацию новейшей боевой техникой. Советское стрелковое оружие, советские самолеты, советская артиллерия, советские танки не только не уступают по своим высоким боевым качествам лучшим образцам современного вооружения, нередко и превосходят их.
Я пишу последние страницы этих мемуаров в дни великой отечественной войны нашего народа с германским фашизмом. Мы имеем теперь собственное первоклассное оружие. Наши храбрые бойцы не ходят в бой с голыми руками, и уже давно отошли те времена, когда мы должны были ехать в другие страны бедными просителями.
Теперь помощь нам со стороны союзников основана на всеобщем признании того неоспоримого факта, что Советский Союз является вполне равной силой в числе великих держав и своей героической борьбой с германским фашизмом отстаивает будущее всего цивилизованного мира.
источник: Военно-исторические мемуары проф. В. Г. ФЕДОРОВА «В поисках оружия». Рисунки К. АРЦЕУЛОВА // «Техника – молодежи» 1942 № 03-04, c. 34-38
