Трагедия резидента

 Резидент КГБ СССР

Реальные факты из прошлого

В структуре советской внешнеполитической разведки было немало так называемых престижных должностей. Но должность резидента была, по моему глубокому убеждению, самой заметной, самой престижной и по-настоящему интересной. Весь творческий потенциал разведчика, его природный интеллект нигде так результативно и в полном объеме не реализовывался, как на должности резидента. Напряжение всех моральных, физических, интеллектуальных сил никогда не достигала такого уровня, как в годы руководства резидентурой. тем более, если на эти годы в стране пребывания приходились войны, государственные перевороты, чрезвычайные положения, смена политических режимов.

Авторитет резидента был высок. И не только в коллективе разведчиков, но и в масштабах всей советской колонии в данной конкретной стране. Никакие хитрые приемы в плане конспирации не могли сделать резидента невидимкой: слишком много нитей связывало его с советским послом и руководителями советских учреждений за границей, слишком много полномочий входило в сферу его ответственности. Одним словом, резидент всегда и везде был на виду, на него смотрели как на эталон в поведении, в общении с товарищами внутри советской колонии, его связи и просто знакомые обсуждались, делались оценки. Такое положение дел обязывало резидента беречь свой имидж и, прежде всего, авторитет Службы, которую он представлял за рубежом. Это была доминанта в поведении резидента. Нарушение ее требований в отдельных частях или в целом приводило к серьезным неприятностям. Особенно когда резидент терял психологический контакт с личным составом резидентуры или вдруг попадал под влияние возникших обстоятельств, в которых предпочитал действовать, не опираясь на принятые в нашей Службе нормы и обобщенный опыт, а с излишней самонадеянностью и самоуверенностью, с безапелляционной верой в то, что все его решения и поступки всегда единственно правильные и не подлежат коррекции. Это приводило к весьма печальным, если не сказать трагическим, последствиям. В порядке подтверждения этой мысли хотел бы привести один пример из прошлого. Он основан только на реальных фактах.

Трагедия резидента

Резидент умирал. Умирал тяжело, но спокойно. Он не ощущал физических болей. Была лишь физическая слабость: не было сил не только поднять свое когда-то массивное тело, а сейчас исхудалое, усохшее до неузнаваемости, но даже пошевелить руками, повернуть голову на звук приветливого голоса кого-то из близких. Только большие выразительные черные глаза могли смотреть и прямо на собеседника, и по сторонам на окружающих. Но даже такое движение глаз, минутное по длительности, заканчивалось общей усталостью, желанием остаться в забытьи, один на один со своими мыслями об эпизодах прошлого, которые сохранившаяся память выбрасывала из своих тайников постоянно, но не последовательно, а отрывками из самых разных периодов его многолетней жизни, богатой всякими событиями.

Закрыв от очередного приступа усталости глаза, Резидент увидел вооб­ражаемую им картину из детства, рожденную рассказом отца — красного кавалериста. Отец много рассказывал о своей лихой юности, но сейчас Резидент вспомнил из рассказов один трагический случай. Дело было в двадцатых годах. В Советской Средней Азии.

Шла вооруженная борьба с басмачами. Отец Резидента был командиром кавалерийского отряда. Во взаимодействии с другим отрядом, которым командовал друг отца Резидента, была окружена большая банда басмачей. Окружена в ущелье, для банды были закрыты вход и выход из него. На ближайшую ночь была запланирована одновременная кавалерийская атака. В назначенный ночной час красные конники обрушили свои удары с двух сторон по бандитам и истово рубились в темноте саблями. Но кавалерийский бой, как известно, скоротечный. Он длится, по словам специалистов, минуту-две, максимум три. И вот после этих минут оказалось, что красные конники рубились между собой, как во встречном бою. А басмачи, оставив своих коней в ущелье, забрались на окружающие скалы. Конечно, много красноармейцев погибло, в том числе и командир отряда — друг отца Резидента.

Такая неудача легла тяжелым психологическим бременем на отца и Резидент знал это с его слов и сам уже в тридцатых годах лично видел всю полноту его переживаний.

Резидент лежал с закрытыми глазами и пытался понять, почему эта тра­гическая деталь из биографии отца всплыла в его сознании из далекого прошлого, свидетелем которого он сам лично не был. Но тогда, в детстве, он остро переживал нелепую смерть красных конников от сабель своих же това­рищей. Будучи уже взрослым, сотрудником Первого Главного Управления, Резидент, комментируя эту трагедию, однозначно определил — было нарушено одно из главных требований тактики ночного боя — непрерывность про­цесса разведки, постоянного наблюдения за поведением противника, чтобы знать, где он, что делает, к чему готовится. Именно так он думал и сейчас, уже в положении бывшего разведчика.

text-align:center;text-indent:44.0pt;background:white;mso-layout-grid-align: none;">Мысли о прошлом

Резидент четко помнил, когда начались все его неприятности. Те далекие события в его жизненной биографии, а не в оперативной: он различал их как два разных понятия, произошли около тридцати лет назад. Сам Резидент в те годы был молод, здоров, красив и удачлив во всех своих начинаниях и, разумеется, в оперативной работе тоже. За семь лет работы в одном большом коллективе разведчиков в большой стране он, благодаря упорному труду, полной отдаче интеллектуальных, моральных и физических сил добился хороших результатов и даже отличных в некоторых вопросах. По служебной лестнице поднялся от рядового работника до резидента – руководителя большого коллектива оперативных работников, в котором были представлены все линии разведки. А по ведомству прикрытия от атташе посольства до советника. Последнее обстоятельство создавало некоторые проблемы с точки зрения конспирации: местные спецслужбы и разведки стран главного противника в стране пребывания видели ускоренный рост резидента по посольской линии, что само по себе не было адекватным общей практике, и делали правильные выводы.

Положительные результаты в оперативной работе всей резидентуры, умение четко, кратко, интересно доложить о них руководству всех уровней вплоть до Председателя КГБ снискало ему высокий имидж в Первом Главном Управлении. По возвращении из длительной командировки он вскоре возглавил большое подразделение в Центре. На этой должности у резидента тоже было по службе все в порядке. В подразделении сохранялись традиции, внедренные прежним руководством.

Главное в этих традициях заключалось в том, чтобы делать свое дело по возможности спокойно, не устраивать "бурю в стакане воды", сохранять при любых житейских обстоятельствах человеческое понимание положения сво­их подчиненных и товарищей по службе.

Резидент остановился на этой мысли: а он сам понимал эту деталь в период своего руководящего положения? Он поставил перед собой вопрос: а соответствовало ли его повседневное поведение принципам, проводившимся его предшественниками в жизнь. На этот вопрос он не нашел однозначного ответа, память не помогла ему. Его сознание уже не располагало остатками своих возможностей, чтобы мобилизоваться на поиск нужных аргументов.

Резидент устал. Ясность его мыслей растаяла в каком-то тумане. Желание зацепиться за "хвост" мысли ни к чему не привело. Он снова забылся в неспокойном сне под тихое и глухое бормотание близких или, возможно, редких в последнее время гостей. Резидент ничего не слышал и даже корот­кие, но важные для него мысли, больше его не беспокоили.

Когда же он очнулся, то почувствовал состояние бодрости и даже хотел привстать, но ослабевшее тело было непослушным. И возникшая бод­рость ушла в желание поговорить с кем-то из близких. Среди них осталась только жена и младший сын. Все прошедшие годы с того "рубежа", когда он против своего желания покинул любимую работу, только жена Регина продолжала верить в ближайшее возвращение его в ту атмосферу, где он, как он сам думал, был в родной стихии. Но он не догадывался, что Регина уже давно в это не верила, что она сразу же после того "рубежа" знала, что это конец его карьере в разведке. Она помнила о недуге отца Резидента, который возник у него после скоротечной кавалерийской битвы в ущелье, а затем то обострялся, то затихал, и так продолжалось до самой преждевременной кончины.

Но Регина об этом не говорила с Резидентом, старалась не беспокоить его своими мыслями, чтобы не спровоцировать невзначай очередное обострение болезни.

А Резидент продолжал считать, что Регина полностью разделяет его оценки всех обстоятельств, которые произошли в том памятном 1975 году и послужили причиной того "рубежа", после которого он так и не вернулся во внешнеполитическую разведку.

Но все эти годы он надеялся, ждал приглашения, но "чуда" так и не произошло. Он не смог скрыть своей досады, горечь своих переживаний по этому поводу, а при каждом удобном и даже неудобном случае доводил их до сведения своих собеседников. И те слова и выражения, которые он при этом использовал, свидетельствовали о том, что он, даже спустя много лет не сделал правильных выводов, объективно не оценил настоящие причины и свое поведение в те далекие годы, взаимоотношения с некоторыми людьми из своего окружения. Это давало повод его бывшим друзьям и хорошим товарищам делать однозначный вывод: он продолжает ошибаться, его оценки своего собственного положения неадекватны. Но друзья делали вид, что внимательно его слушают, а у него сохранялась уверенность, что они тоже разделяют его надежду.

В свое время он был умным человеком в полном смысле житейского по­нимания этого слова. Он быстро схватывал главную суть вопроса и его ответ был уже готов, когда другие участники беседы еще пытались переварить смысл проблемы. И сейчас, думал Резидент, не может быть, чтобы он не вспомнил, не нашел какие-то реальные существовавшие в то далекое время детали обстоятельств, которые могли бы пролить свет на прямые причины его "падения", на те причины, которые бы зависели только от него лично. Все эти прошедшие годы он считал, что ошибок в его личном поведении не было. Он был уверен, что его "подставили", что отдельные личности использовали какие-то его слабости, а его стремительный карьерный рост вызывал зависть у "посредственностей". Резидент в последнее время не исключал, что мог кого-то серьезно обидеть своим неосторожным словом, жестом или решением какой-то ситуации по-своему, вопреки желанию своих же товарищей, их мнению, их позиции. Такие случаи бывали в прошлом, но они благополучно нивелировались, а сам Резидент уверовал в то, что он всегда прав, что его вариант решения единственно верный и не подлежит пересмотру. Думая так, Резидент порой не выбирал корректных слов, а озвучивал свое решение как объективную истину в последней инстанции. Даже сейчас, находясь в беспо­мощном лежачем положении, он не сразу понял всю несправедливость, всю ошибочность такой манеры его поведения в прошлом. Он пытался оправдать эту манеру тем, что "обстоятельства были сложными", "времени было мало", "люди были непредсказуемы". Здесь, при словах о "непредсказуемости людей", Резидент остановил ход своих мыслей, пытаясь понять, что он сам хо­чет уловить в сути этой фразы. В последние годы он часто думал о "людях", которые когда-то его окружали, с которыми он слаженно работал, с некоторыми из которых он конфликтовал, но не очень остро. На этих словах — "не очень остро" –  он, когда думал об этом, тоже останавливался, его мысли начинали бегать, колебаться как стрелка на приборе. Он знал, что стоит стрелке остановиться, его мысль зафиксируется на том конфликте в общем-то с никчемным человеком, после которого все и началось. Конфликт перерос в личную трагедию Резидента. Но это уже происходило не без личного участия его самого. Когда ему дали возможность ознакомиться с содержанием "доноса" или "пасквиля" (Резидент так это называл), то он не сразу понял, что от него требуется дать пояснения по изложенным там фактам. Факты были в основном надуманными, но при письменном изложении пояснений возникали некоторые трудности, которые появляются практически всегда, когда речь идет о самой небольшой доле правды в ее остром выражении, в актуальности темы, а в остальном содержание "доноса" оставалось нейтральным, не привлекающим внимания по значению поднятой темы. Резидент мог бы и на этот раз выйти достойно из рядовой, как ему казалось, ситуации.

Но ему дали понять, что он не может возвращаться в страну пребывания, из которой он прибыл в отпуск, пока заинтересованные инстанции не получат четкий, полный и удовлетворяющий пояснительный ответ. Такая постановка вопроса внесла ощущение растерянности в личное поведение Резидента и он начал совершать ошибки. Он пытался делать вид, что изложенные факты — это вымысел обиженного человека, что сам он своими прошлыми заслугами доказал, что находится вне подозрения. Но оказалось, что в те годы — семидесятые – вне подозрений мог быть только один человек и то потому, что он был "недосягаем" для всех других простых смертных. И когда в перспективе замаячила ощутимая возможность досрочного прекращения загранкомандировки и запрет даже на короткую поездку в страну для сбора и упаковки личных вещей, Резидент потерял контроль над собой. Характерная для него прежняя самоуверенность, демонстрация своего волевого характера, безграничная вера в свою правоту, как данность на все случаи и на всю оставшуюся жизнь, покинули Резидента, он вдруг превратился в обычного человека со всеми его слабостями вплоть до состояния слезливости. Потом, позднее, через много месяцев, он в какой-то степени вернет свою самоуверенность, а вместе с ней надежду на возврат своего положения в разведке и имидж удачливого оперативного работника. Но в промежутке от состояния растерянности и до возврата самоуверенности произойдут в его личном здо­ровье серьезнейшие изменения, которые не оставят ни одного шанса на тот благополучный исход, на который он надеялся. В такой исход уже никто из его близких родственников и друзей, ни дальних знакомых не только не ве­рил, но даже в мыслях не допускал. Но сам Резидент этого не знал и ничьим мнением на этот счет не интересовался, продолжая жить в своем мире иллюзий.

Снова мысли о прошлом.

Резидент очнулся из очередного забытья и усилием остатков своей былой воли пытался вернуть себя в границы сознания. Вокруг него было тихо, никто из домашних не подавал своих голосов. Но он знал, что они где-то рядом. По меньшей мере, Регина, она не покидала квартиры, если в ней не было других лиц. Этот факт сам по себе говорил о том сложном состоянии, в котором находился резидент. Уж это-то он понимал и был благодарен Регине за ее внимание, за жертвенность, которую она проявляет в эти последние недели его жизни. Эта печальная мысль посещала его уже не первый раз и поэтому она не задержалась. Он пытался вернуть свое сознание к памяти о той теме, на которую он думал, прежде чем забыться. Ему удалось это сделать: он вспомнил не детально, а отдельными кусками, или лучше сказать, отрывками. Но ему и не надо было воспроизводить всю картину в целом, он ее уже видел ранее и не один раз, а в целом она оставалась в запасниках его памяти.

А сейчас в его сознании возникло виртуальное отражение автора «доноса». (Он, автор доноса, до этого провалил оперативную работу в одной резидентуре, развалив ее организационно, допустив моральное разложение личного состава и увольнение многих оперработников из разведки.) Именно на него он возлагал первопричину своего неудачного финала во внешнеполитической разведке. А начиналось все с того, что Резидент, несмотря на такие негативы, предложил «Автору» выехать рядовым работником вместе с ним в очень интересную и важную страну, куда он сам был назначен руководителем коллектива разведки. При этом он обещал ему поднять по должности до своего заместителя. В этом случае Резидент сделал непростительную в его положении ошибку. Мотивы такого предложения никто в то время и в тех обстоятельствах не мог понять. Сам «Автор» ничего не просил и ждал "разрядки напряженности" вокруг своей персоны. А как человек умный, он чувствовал и видел, что неблагоприятная для него напряженность не рассасывается. Получилось так, что Резидент вроде бы сам, по своей инициативе, выдал ему индульгенцию за все его грехи, совершенные в последнюю командировку. А жизненные неурядицы, крах профессиональной карьеры, увольнение оперативных работников вроде бы не касались его. Самому «Автору» такой исход был выгоден, он был заинтересован в том, чтобы провальное начало его руководящей карьеры в разведке было забыто. А что от этого получал сам Резидент? Вот на эту тему он и думал. Резидент, пытался сейчас очередной раз разобраться в том, кто его "дернул" предложить «Автору» поехать вместе с ним в страну, в проблемах которой тот не разбирался, ничего не знал о ней, кроме ее названия, хранящей неизвестность, а вместе с ней пугающую таинственность. Языком этой страны он не владел, надежды на то, изучит его в ближайшие месяцы, не было. Но было интригующее обещание Резидента сделать его своим заместителем. А это было уже очень хорошим для него скачком вверх в должностной иерархии.

Вспомнив об этом, Резидент попытался изобразить на лице гримасу.

Всякий раз, когда он вспоминал об этом факте, он по разному оценивал свое предложение «Автору»: считал его ошибкой, то совершенно правильным, адекватным тем обстоятельствам, в которых рождалось это предложение. Потом, в течение последних лет он часто пересматривал эту свою оценку, как, впрочем, и свое отношение к другим проявлениям в своем поведении того периода. Впрочем, он никогда не заострял свое внимание на многих деталях, которые проливали свет на совершенные им ошибки: в силу своего устойчивого жизненного принципа оставаться всегда в положении правого, автором единственно верных и безошибочных решений, мешало ему прибегать к иному человеческому правилу — самокритике, как очищению себя от излишнего налета самоуверенности, а порой, и высокомерия.

К какому выводу пришел Резидент на сей раз, вспомнив о своем предложении, мы не знаем. Вполне возможно, как и прежде, не решился признаться самому себе в собственной ошибке.

Финал

Резидент еще раз мысленно прошел все важные, как он сам считал, события последних лет его работы во внешней разведке.

Прошло уже много лет после его перехода в другие структуры КГБ. Продолжительное время он работал профессором в высшем учебном заведе­нии, читая лекции на факультете усовершенствования руководящих кадров периферийных органов, и хотя привык к этой работе и порой она чем-то ему нравилась, но мысли о возможном возвращении в Первое Главное Управле­ние его не покидали. И вот сейчас он вспоминает отдельные детали. В частности, уже после трехкратного пребывания в госпитале, вызванного присту­пами заболевания, он все еще стремился найти быстрый и надежный путь возвращения. Он вспомнил, как инициировал беседу с одним из руководящих сотрудников Секретариата КГБ и просил его напомнить о нем, Резиденте, Ю. В. Андропову и о его желании быть принятым Председателем КГБ. Эта инициатива осталась без последствий. А ему очень хотелось расска­зать Юрию Владимировичу о себе, что он остался таким же, как прежде: по­лон энергии, инициатив, рабочих планов. И попросить вернуть его в разведку.

Тогда он очень жалел, что его встреча не состоялась. Но сейчас он как-то вяло и равнодушно подумал об этом. Зато он вспомнил еще один эпизод – его последнее посещение главного здания разведки. Это произошло каких-то пять лет назад. Его пригласили на юбилей резидентуры, где он начи­нал разведчиком и в течение семи лет, добившись результатов, дорос до руководителя большого коллектива оперативных сотрудников. Собрались ветераны отдела, руководители разведки: резидентура всегда была на гребне задач и их решений. Инициаторами юбилейных мероприятий были товарищи молодые для того времени — шестидесятых-семидесятых годов, — но для настоящей Реальности — начала двадцать первого века они стали ветеранами. А время бежит и прошлые события остаются только в их памяти. Даже сам Резидент чувствовал разницу между возрастами. Но он не понимал, почему новое поколение руководителей ничего не говорит о нем и его надеждах. И он решил в рамках очередного тоста взять слово. Сейчас он уже не помнил, с чего начал, но атмосферу застолья он воспринимал точно. Во всяком случае, так ему казалось. Он начал говорить: "Я прирожденный разведчик и не моя вина в том, что я ушел из разведки раньше времени". Резидент следил за реакцией присутствующих. Она была вежливо равнодушной. Ему предложили сказать несколько слов по случаю пятидесятилетия создания резидентуры, повод торжественный, можно было бы вспомнить что-то интересное и даже приятное для всех присутствующих, а они прошли весь оперативный путь длиной: в пятьдесят лет. Для них случай с Резидентом был простым эпизодом: одним из многих. Половина участников застолья даже не помнила и не знала о нем: слишком много значимых событий за последние годы произошли с участием этой резидентуры и ее, более молодых, чем Резидент сотрудников. Он почувствовал себя обиженным минимальным вниманием к себе и даже отказался от места в автомашине, которое ему было любезно предложено для возвращения домой из дальних окраин в центр города. И вот сейчас, вспоминая этот случай в сумерках наступающего вечера, он думал, надо ли было показывать свою обиду по итогам его неудач в далеком прошлом, к которым присутствующие, будучи в приподнятом по случаю юбилея настроении, не имели никакого отношения, а многие даже не знали о них и не понимали, что он имеет ввиду, заявляя в своем тосте о том, что он "прирожденный разведчик". И бывают ли такие в реальной жизни? Сейчас он не был уверен в правильности своей реакции, и это оказалось вопреки его характеру — "он всегда прав".

С той поры прошло много времени, острота его восприятия тех далеких событий притупилась. Но что касается утверждения — "он прирожденный разведчик" — от этого он не мог отказаться, (три этой мысли он даже почувствовал повышенную теплоту на своих щеках: был ли это запоздалый румянец, он не видел, но тепло на щеках ощущал. Он оставался в зоне влияния своего внутреннего убеждения — "он прирожденный разведчик", и никто не в состоянии отнять у него эту уверенность, она была при нем все эти годы, и может быть только благодаря ей он оставался и остается в группе живых. А что касается вопроса, бывают ли в реальной жизни "прирожденные разведчики", то его личный пример подтверждает этот факт, а если кто-то сомневается, то это его трудности. От хода таких мыслей он даже почувствовал бодрость и желание привстать. Но желание так и осталось желанием, а внутренняя физическая слабость не давала ему реализоваться. Резидент знал это и с сожалением всякий раз в споре желания с физической слабостью вынужден был признавать подавляющее преимущество последней. Раньше он пытался вступить в союзнические отношения с желанием для борьбы со слабостью, но со временем это было уже невозможно: совмещать желание со своими физическими возможностями было не для него, потому что у него уже не оставалось ника­ких возможностей. И с каждым днем он чувствовал, как физическая слабость одерживает победу над желанием и уже затрагивает область его сознания. Это выражалось в том, как он думал, что в последние дни в его памяти возникал отец и не вообще, а только в том виртуальном для Резидента эпизоде, когда красные конники ночью рубят саблями друг друга в одном из ущелий в пустынных скалах Средней Азии, и как отец, годы спустя горько и бурно переживал смерть своих товарищей и друзей. Психологически выдерживать такие сцены для близких, в том числе и для молодого не окрепшего организма будущего Резидента, было трудно.

С тех времен опять-таки прошло много лет. В жизни Резидента случались не только успехи, а их было немало, но и срывы, неудачи и даже поражения. Вспомнив это слово, Резидент издал звук, похожий на стон. В этом, в поражении, он никогда не признавался ни самому себе, ни близким, ни друзьям. Он, если и говорил па эту тему, о неудачном финале в последнюю свою командировку за границу, то подчеркивал, что в этом его вины нет.

Остался ли он на этой позиции до ухода в иной мир, он ни кому не сказал, равно как и обратного тоже не поведал.

Возможно, перед Богом он был более откровенен: когда он лежал уже в абсолютном спокойствии в "шестиграннике", в известном нам всем месте последних встреч и расставаний, в руках по православному обычаю он держал зажженную свечу, на груди лежала иконка, а на лбу — белая ленточка с фразой из текста прощальной молитвы. Возможно, это был как бы поданный знак раскаяния и прощания всех оставшихся в живых. Один из провожавших тихо, но достаточно слышно, но как бы про себя сказал: "Господи! Прости его, если он грешен".

Генерал-майор в отставке

Калягин Н.Е.