Тактика русского парусного флота: Петра творенье
Тактика русского парусного флота: Петра творенье
Начало цикла статей с канала Сергея Махова (George Rooke) на яндекс-дзене.
Содержание:
Пётр I, отец русского флота, оказался одновременно и создателем первых документов, регламентирующих его действия в бою. Как ни странно, это благое дело императора принесло флоту как пользу, так и проблемы, которые пришлось преодолевать несколько десятилетий.
Устав Петра
При разговоре о тактике русского парусного флота не обойтись без сравнений. На роль образца для сравнения как нельзя лучше подходит тактика британского флота — сильнейшего военного флота XVIII–XIX веков. При этом не стоит забывать, что перед нашим флотом, в отличие от британского, стояли несколько другие задачи. Русский парусный флот не использовался для достижения глобального господства на море. Его функции фактически определялись основными противниками России на протяжении всего XVIII и части XIX века — шведами и турками.
Сначала — об уставах. Действия моряков и высшего состава британского флота регламентировали три основных документа. Это «Дисциплинарные артикулы» (Articles of war), «Инструкции по походу и бою» (Fighting Instructions или Admiralty Instructions) и «Сигнальная книга» (Signal Book). «Дисциплинарные артикулы» определяли степень подчинения и устанавливали вертикаль власти, «Инструкции по походу и бою» служили для адмиралов и кэптенов справочником по ведению боя и содержали тактические схемы возможных действий. «Сигнальная книга» помогала воплотить в жизнь тактические схемы с помощью сигналов адмиралов кэптенам, дабы, перефразируя Наполеона, «каждый моряк знал свой манёвр».
В русском флоте было существенное отличие: у нас был Морской устав, который, по сути, объединял в себе «Дисциплинарные артикулы» и «Инструкции по походу и бою». К Морскому уставу была директивно приписана Сигнальная книга — свод сигналов по флоту.
Отец русского флота – император Пётр I
Естественно, что первые в русской истории Морской устав и Сигнальная книга в 1720 году были написаны Петром I. Основные тактические указания первого российского императора были довольно просты и сводились к следующему:
- При появлении противника наши корабли должны были «стать в своих местах добрым порядком согласно данному им ордеру» и держать линию так, чтобы неприятель не мог через неё прорваться.
- Огонь по противнику надо было начинать с расстояния «действительного выстрела» (то есть на то время — примерно с 400 метров).
- Флагман должен был по возможности выиграть ветер у неприятеля, но при этом нужно было держать линию.
- Выход из линии прямо запрещался, причём под страхом смертной казни.
- Не допускалась стрельба по противнику через свои корабли.
Ломать линию и начинать преследование неприятеля можно было только по разрешению флагмана или если линия противника полностью разбита.
В принципе, эти положения практически полностью повторяли статьи британских «Инструкций по походу и бою» образца 1704 года (статьи 17, 19 и 21) и фиксировали для российского флота полное принятие положений линейной тактики, причём положений, закреплённых «формалистами». Вся инициатива в манёвре отдавалась противнику, а русский флот фактически пытался выиграть ветер и вёл бой от обороны.
Когда Устава не было
Впрочем, до 1720 года никакого Морского устава у России не было. А войну на море со шведами она тем не менее вела. С 1711 по 1720 год произошло в общей сложности три крупных морских сражения с участием российского флота: Гангут, Гренгам и Эзель. Русский флот руководствовался в это время царскими или адмиралтейскими предписаниями и действовал довольно смело.
Так, например, Пётр по согласованию с Данцигом расположил там небольшую каперскую эскадру — 24-пушечный пинк «Принц Александр», 18-пушечную яхту «Наталия» и зафрахтованную 12-пушечную шняву «Эва-Элеонора». Командовал соединением Яков Вильбоа, который получил задачу не допустить торговли хлебом между Польшей и Швецией. Расположив «Принца Александра» и «Эву-Элеонору» на выходе из порта, русские разрешили выходить из Данцига только тем судам, которые имели сертификат на свой груз или приносили присягу, что товар не попадёт к шведам.
В сентябре 1719 года к порту подошла шведская эскадра коммодора Штаубе в составе трёх фрегатов. 27 сентября эта эскадра усилилась 22-пушечным фрегатом «Кискин». Бюргеры Данцига, испуганные перспективой боя в городе, убеждали Вильбоа уйти, но тот в ответ заявил, что при необходимости примет бой или нагрузит свои корабли камнями и затопит их на фарватере, сделав выход из города несудоходным.
Стокгольм прислал коммодору Штаубе в подкрепление три бригантины и приказал любой ценой уничтожить русских каперов. 30 ноября Штаубе попытался войти на рейд Данцига, но потом неожиданно повернул назад и отказался от активных действий. В результате Вильбоа зимовал в Данциге.
В Эзельском бою 24 мая (4 июня) 1719 года эскадра капитана 1-го ранга Наума Сенявина провела образцово-показательный бой с отрядом коммодора Врангеля. В нём было всё: и погоня в линии баталии за противником, и сближение на близкую дистанцию, и прорезание линии, и постановка в «два огня», и даже предоставление права на инициативу капитанам кораблей. Два русских корабля даже предприняли попытки абордажа шведов.
Эзельское сражение
В маневрах у Данцига и в Эзельском бою Вильбоа и Сенявин показали полный спектр тактических приёмов, которые вполне могли быть в дальнейшем использованы нашим флотом. Но в 1720 году был принят сугубо оборонительный в части ведения боя Морской устав. При этом следует заметить, что для 1720 года этот выбор выглядит вполне логичным и правильным. Русский флот был ещё молодым, опыта ни у команд кораблей, ни у капитанов не было.
Сам Пётр позже призывал «не держаться правил, яко стены». Но слова эти в Устав, разумеется, не попали, и главный регламент военного флота после смерти монарха остался зацементирован его славой и его репутацией. По сути, Устав 1720 года вопреки воле своего создателя стал своего рода флотской библией, аксиомой, которая не подлежала никакому пересмотру и переосмыслению.
Как бы чего не вышло
Вполне возможно, что на Петра, создававшего Устав для русского флота, произвела большое впечатление неудача Корнелиуса Крюйса в июле 1713 года. Тогда русская эскадра в лучших традициях лихой погони преследовала три шведских судна недалеко от Гельсингфорса. Передовые корабли уже были готовы устремиться на абордаж и ждали только приказа адмирала. Неожиданно корабль «Выборг» выскочил на камни. Шедший за ним флагманский корабль «Рига» успел только немного замедлить ход и тоже оказался на камнях. Погоня прекратилась. Часа через два «Ригу» сняли с камней, а «Выборг» спасти не удалось. Корабль переломился, и его пришлось сжечь.
Позже Крюйс попал под суд вместе со своими капитанами. В отношении Крюйса суд выдвинул обвинения сразу по двум делам. По первому делу их было три. Во-первых, 24 июля, когда ветер стих, приказ о буксировке кораблей скампавеями был отдан слишком поздно. Во-вторых, Крюйс приостановил погоню, а затем медлил около двух часов с её продолжением. В-третьих, 25 и 26 июля не пошёл в погоню и такими «худыми» поступками упустил неприятеля.
По второму делу в обвинении было отмечено, что Крюйс проявил неисполнительность по целому кругу обязанностей, связанных с его должностью. Указывалось, что:
- ему не надлежало давать ордеры (приказы) за рюмкой водки на обеде 8 июля;
- в протоколе совещания командиров было записано решение гнаться за неприятелем, но не было самого важного указания об абордаже неприятеля;
- адмирал должен был дать сигнал об абордаже сразу, как только передовые корабли настигли неприятеля;
- когда его корабль сел на камни, Крюйс должен был перейти на другой корабль и продолжать погоню;
- по заявлению вице-адмирала, подчинённые ему командиры кораблей намеревались выдать его неприятелю: «это великое преступление», и заявить о нём надлежало немедленно, а не через три дня после начала разбирательства.
Таким образом, господин вице-адмирал не один раз, а дважды пренебрёг интересами монархии и должность свою не исполнил, констатировал суд.
На том же процессе капитан-командор Шельтинг заявил о своём намерении сойтись с неприятелем на абордаж. Он имел такую возможность до посадки корабля на камни, но должности своей не исполнил. Капитан-командор Рейс должен был принять командование эскадрой и идти на абордаж неприятеля. Однако он не только должности не исполнил, но и прекратил атаку. Капитан Дегрюйтер показал себя явно «худым» человеком: когда у него матрос упал в море, он прекратил погоню и повернул судно на спасение матроса, хотя достаточно было послать для этого бот, который был у него на бакштове.
Примечательно, что посадка кораблей на камни и даже потеря корабля «Выборг» никому из подсудимых в вину не ставилась. Всё внимание было сосредоточено на том, что были упущены возможности нанести поражение неприятелю. Это стало главным и при определении меры наказания.
Корнелиус Крюйс
На заключительном заседании суда 22 января 1714 года был оглашён приговор: наказать вице-адмирала Крюйса смертью, капитан-командора Шельтинга снизить в звании, капитан-командора Рейса расстрелять, а капитана Дегрюйтера выслать из России. Затем была объявлена монаршая милость: Крюйса лишить чинов и сослать в Тобольск. В реальности Крюйса сослали в Казань, где он пробыл 13 месяцев, после чего был прощён, восстановлен в чинах и честно служил на весьма высоких административных должностях. Но командные посты ему уже не доверяли.
Даже радость побед у Петра не пересилила опаску от внезапного поражения из-за неумелости и неопытности флотских офицеров и адмиралов. Морской устав 1720 года был создан под влиянием мысли «как бы чего не вышло» и оказался полностью ею проникнут. Этим объяснялось и регламентированное чёткое подчинение флагману в деле атаки и обороны, без какой-либо инициативы со стороны командиров.
Шаг вперёд — два назад
За смертью создателя русского флота в 1725 году последовал продолжительный мирный период, который, по сути, привёл к общефлотской деградации. Из учений производились только практические плавания, иногда — выход из порта в линии баталии и стрельбы, но последние — весьма нерегулярно. Расходы на флот сокращались в первую очередь. Россия — страна сухопутная, и основной приоритет был отдан армии.
После 1725 года Екатерина I, а потом «верховники», правившие при Петре II, решили, что парусный флот России не нужен и можно обойтись галерами. С 1727 по 1730 годы было построено 30 галер, а линейные корабли с 1726 года не закладывались. Вновь линейные корабли начали строить только с 1731 года, когда был заложен 66-пушечный «Слава России».
Стоит упомянуть и ещё одну установку Петра I, данную в конкретной ситуации, но распространившуюся впоследствии на всю остальную русскую историю флота, как догма. Речь идёт об указании генерал-поручику Долгорукову от 22 мая 1714 года:
«В бой вступать с неприятельским флотом усматривая, ежели мы будем сильнее неприятеля третьей долей кораблей».
В период с 1720 по 1770-е годы практически каждый наш адмирал скрупулёзно высчитывал, сильнее он неприятеля на треть или нет. И в случае вопросов всегда ссылался на авторитет Петра Великого: мол, раз так сам главный царь-флотоводец указал, то негоже нарушать его повеления.
Гангутское сражение
В записках Манштейна о России есть даже насмешливая реплика, что, дескать, адмирал Головин, имея 17 линейных кораблей против 12 шведских, отказался от атаки, «поскольку, дескать, не хватало одного корабля до восемнадцати и полуторного превосходства над противником». Но это как раз выдумка. В бумагах и отчётах Головина такого нет, и на самом деле силы у русских и шведов соотносились в обратной пропорции. Это у шведов было 17 линейных кораблей, к которым вскоре подошёл ещё один, тогда как у Головина было всего 14 кораблей. Но даже сама эта реплика показательна.
А вот история с Фомой Гордоном во время осады Данцига, где русские имели 14 линкоров против, как они предполагали, 11 кораблей французов, — чистая правда. Адмирал отказался от атаки, имея количественное преимущество. Впрочем, обосновывал он это мнение и тем, что на русском флоте много рекрутов, «Исаак-Виктория» и «Девоншир» слишком слабы для линейного боя, а «Марльбург» и «Леферм» уже имеют течи, которые могут увеличиться при стрельбе.
Сигнальная книга
Таким образом, говорить о дальнейшем развитии тактики русского парусного флота можно лишь начиная с 1770-х годов. Связано это с первым средиземноморским походом и задачами, поставленными флоту Екатериной II. В этом походе многое оказалось новым для нашего флота. Новым был даже сам переход на такую дальность в составе целой эскадры. Более того, от флота теперь требовали наступательных действий.
У Устава 1720 года имелось особое приложение о сигналах, в котором был изложен порядок производства сигналов дневных, туманных и ночных на корабельном и галерном флоте и указано значение каждого сигнала, а также даны две таблицы сигнальных флагов, корабельных и галерных. Количество сигналов в то время было весьма ограниченным (22 корабельных и 42 галерных).
Сам Морской устав был для русского флота на тот момент «священной коровой». Но вот Сигнальная книга — нет, и для атаки турок в Хиосском заливе адмирал Спиридов разработал свод сигналов, который побуждал капитанов сближаться на близкую дистанцию (100 метров и ближе), маневрировать под огнём, вести стрельбу как под парусами, так и на якоре, идти в общую погоню и так далее.
Был учтён и опыт неудачной концовки сражения у острова Специя, когда отряд младшего флагмана Эльфинстона обратил турок в бегство и запросил помощи в добивании противника, однако у Спиридова не нашлось сигналов об «общей погоне». В результате капитаны начали выстраивать линию, чтобы потом идти в погоню. Естественно, время было потеряно, и турки смогли уйти.
Также оказалось, что в русском Морском уставе нет вообще ничего об атаке брандерами. Для устранения этого пробела был разработан свод сигналов для брандеров, поскольку, как мы помним, сам Устав наши адмиралы в части «Инструкций по походу и бою» менять не могли.
Хиосское сражение
Спиридов заложил традицию для периода 1770–1796 годов, когда Морской устав не трогали, но по надобности меняли Сигнальную книгу, добавляя новые сигналы для конкретной ситуации. Хорошо это или плохо?
С одной стороны — конечно, хорошо. У русского флота появлялись новые сигналы, и капитаны лучше понимали, чего от них требует адмирал. С другой стороны, не закреплённые в Морском уставе, новые тактические приёмы оставались неизвестными большей части флота, и их не вводили в обязательную подготовку.
Новые приёмы не становились традицией, и случались ситуации, когда моряки одних эскадр Российского флота заново «изобретали колесо», давно опробованное и отработанное другой русской эскадрой.
