Сергей Махов. Гигиена в русском флоте в Эпоху Паруса
Статья с канала Сергея Махова (George Rooke) на яндекс-дзене.
Эх, знаю, что у патриотов рванет сильно)))
Распорядок дня и жизнь на корабле русского флота впервые регламентировали «Инструкции и артикулы военные, надлежащие Российскому флоту», написанные собственноручно Петром I в 1710 году.
В 1720 году был создан Морской устав флота, который определял и регламентировал все стороны жизни и службы на флоте и просуществовал с небольшими изменениями до конца XVIII века.
Согласно Уставу, всей полнотой власти на корабле владел капитан,
«яко губернатор или комендант крепости».
Он же отвечал за дисциплину и снабжение. Непосредственно за дисциплину на нижних палубах отвечали лейтенанты. Вахтенному лейтенанту приписывалось:
«по вся ночи должен дважды пройти в своем карауле; также от времени до времени прикажет другим проходить между деками, дабы не было никакова огня чрезвычайнаго и чтоб никто табаку не курил, под штрафом вычета жалованья на неделю за всякое преступление» и «определяли корабельных служителей по их местам по приказу капитанскому».
За приемку, хранение и распределение продуктов и припасов отвечал корабельный комиссар, который, согласно Уставу, нес за исполнение своих обязанностей очень строгую ответственность:
«ежели каким умыслом или корыстию согрешит, будет живота лишен».
За больными и ранеными смотрел ундер-лейтенант. Квартирмейстеры следили за сохранностью одежды матросов и чистотой на корабле. Но главной задачей было пресечение воровства матросами —
«что б ни какие корабельные снасти, ружье, провиант и прочие вещи корабельные с корабля не свозили без приказу командующего кораблем».
В случае проблем с экипажем им помогал профос.
До правления Екатерины наш флот был каботажным, плавающим у своих берегов, поэтому основной задачей была организация эффективной службы на берегу. Матросам был выписан поистине царский рацион, который (по крайней мере, на бумаге) считался очень богатым. Согласно петровскому Морскому уставу матросу на месяц выделялось пять фунтов говядины и свинины (2 кг), 45 фунтов сухарей (18 кг), десять фунтов гороха, пять фунтов гречневой и десять фунтов овсяной крупы. Кроме того, в паёк входили четыре фунта рыбы, шесть фунтов масла, пиво (семь вёдер), «вино» (так называлась водка — 16 чарок), уксус (полкружки) и полтора фунта соли.
Но проблема была в том, что эти предписания даже при Петре исполнялись не всегда, что уж говорить о послепетровских временах. Отдельная проблема — вода, которая портилась уже через 10–15 дней. Все попытки найти способ сохранить ее свежей оставались безрезультатными. Воду приходилось расходовать очень экономно: матросам для питья выдавали ее только в присутствии офицера. Для личной гигиены пользовались забортной водой.
Мясо было в основном солониной, небольшой запас свиней и кур на наших кораблях существовал только для офицеров, а также больных и раненых. Но поскольку плавания наши первую часть XVIII века были ограничены Балтийским морем, особенных проблем не возникало — всегда можно было зайти в какой-либо порт и пополнить запасы провизии либо расположиться у берега и отправить партию матросов за водой и живностью.
Цинга сотрясала наши корабли не хуже, чем на любом другом флоте. Несмотря на близость родного берега, страна у нас все-таки северная, лед в Финском заливе сходил в конце апреля — начале мая, овощей и фруктов вечно не хватало.
До 1790 года личный состав кораблей питался поартельно. Матросы получали провизию на неделю и хранили ее в рундуках. Приготовление пищи производилось для каждой артели отдельно. Офицеры также заботились о своем питании самостоятельно, и в результате отходы и гарь очень сильно загрязняли корабли. Во время реформы Грейга-Чичагова от поартельного питания полностью отказались.
Случались массовые эпидемии цинги, тифа и дизентерии. Стоило отплыть чуть подальше — и продукты портились, вода скисала, матросы слабели, начинались болезни, а затем и эпидемии. Так, в июне 1757 года эскадра вице-адмирала Полянского (5 кораблей и 1 фрегат) пришла из Ревеля в Карлскрону, а потом двинулась на блокаду прусских берегов, которая продолжалась полтора месяца (с конца августа до 12 октября). За это время из 4200 моряков от болезней погибло 288, еще около тысячи человек лежали без движения. Эскадра спешно вернулась домой, ее общие потери составили более трети личного состава. Заметим, что никаких столкновений с противником у Полянского не было.
Вышедший от берегов Пруссии в Кронштадт осенью 1761 года линейный корабль «Астрахань» из-за болезней (175 больных) оказался жертвой стихии: обессилившая команда не сумела предотвратить несчастье — корабль был выброшен на берег острова Даго, где и разбился.
Новый виток борьбы за дисциплину и гигиену произошел в царствование Екатерины. Со времен Петра и до 1770-х годов флот наш, как уже говорилось ранее, был в основном каботажным, действующим у своих берегов. Плавания даже к побережью Пруссии или Польши воспринимались как нечто неординарное, происходящее далеко не каждый год.
При Екатерине в результате реформ 1764–1768 годов флот попытались сделать океанским. После смотра в 1765 году Екатерина писала в своем дневнике:
«У нас в излишестве кораблей и людей, но нет ни флота, ни моряков…»; «все выставленное на смотр было из рук вон плохо. Надобно сознаться, что корабли походили на флот, выходящий каждый год из Голландии для ловли сельдей, а не на военный».
Проблему начали решать.
Прежде всего, был освоен маршрут между Архангельском и Балтикой. Несмотря на то, что он идет фактически вдоль берега, из-за суровых погодных условий это был действительно очень сложный переход.
Затем множество наших гардемаринов отправилось волонтерами в европейские флоты на учебу. В свою очередь из Англии, считавшейся передовой морской державой, были приглашены офицеры и адмиралы — Грейг, Ноульс, Тревеннен. Из Голландии — Кингсберген.
В 1769 году началась война с Турцией; возникла идея послать в Средиземное море эскадру Балтийского флота для борьбы на турецких коммуникациях. В конце августа из Кронштадта вышла эскадра адмирала Спиридова (7 кораблей, 1 фрегат, 1 бомбардирское судно, 4 пинка и 2 пакетбота). Из отчета адмирала:
«В приложении к донесению адмирала Спиридова от 26 декабря 1769 года из Порт-Магона показано следующее число умерших и больных на эскадре: на переходе от Кронштадта до Копенгагена умерло 27 человек; на Копенгагенском рейде умерло 27 человек, больных от 295 до 320; на переходе от Копенгагена до Гулля умерло 47 человек; во время стоянки в Гулле умерло 83 человека, больных от 620 до 720 человек; на переходе от Гулля до Порт-Магона и в этом порте до 26 декабря умерло 208 человек. Всего за переход от Кронштадта до Порт-Магона умерло 392 человека».
Известны описания английских мастеров, чинивших наши корабли в Порт-Магоне (Балеарские острова):
«Пресная вода, содержавшаяся в деревянных бочках, после недолгого плавания испортилась и приобрела отвратительный вкус и запах гнилых яиц. Зловоние в нижних палубах увеличивается гниющей в трюме водой, поскольку русские раздают матросам еду на руки, и те хранят ее в рундуках и койках. Балласт используют земляной или песчаный, в котором собирается и гниет весь сор, это представляет полное удобство для размножения крыс и различных беспокойных насекомых. У эскадры нет судовых лазаретов и госпитальных судов, а больные не отделяются от здоровых. На нижних палубах затхлый воздух, вентиляции не существует».
И Екатерина решила просить англичан реконструировать русский флот по образу и подобию Роял Неви. Этим занялся в 1770 году бывший адмирал британского флота Чарльз Ноульс. Не мудрствуя лукаво он просто перенес все требования по гигиене из английского Устава в наш. Недаром в книгах 1770-х годов Ноульс уважительно называется «вторым отцом русского флота», после Петра, естественно. Был введен штат хирургов в портах и на кораблях. Созданы новые матросские госпитали (до этого существовали только Лефортовский госпиталь, Ревельский госпиталь и Адмиралтейский госпиталь в Кронштадте, основанные еще при Петре I). На кораблях теперь выделялись отдельные помещения для лазаретов. Было запрещено поартельное распределение продовольствия (но эта мера начала выполняться только с 1790 года). Внедрили системы вентиляции нижних палуб.
Но мы теперь действовали и на Черном море, и помимо уже привычных тифа, цинги, лихорадки и дизентерии теперь получили новые болезни — чуму и холеру. Здесь борьбой за гигиену и чистоплотность отличился Федор Федорович Ушаков, который создал карантинные лагеря (на берегу) и карантинные суда (на море). Меры были довольно просты и эффективны: постоянная уборка лагеря и кораблей, отделение больных от здоровых, усиленный рацион питания для заболевших, обычное кипячение воды (до этого воду не кипятили, а разбавляли алкоголем). Стоит заметить, что о микробах тогда еще ничего не знали, до Пастера оставалось 60 с лишком лет, и наитие Ушакова выглядит почти провидческим.
Отдельно стоит сказать и о корабельных врачах. Дело в том, что в России уровень медицины был ниже, чем в Европе (хотя и в Европе тоже не ахти). До середины XVIII века врачи знали только два способа лечений инфекционных и вирусных заболеваний — пустить кровь и поставить клистир. Сейчас это звучит дико, но больным, к примеру, воспалением легких первым делом пускали кровь. Стало хуже? Не беда — ставим клистир! Опять не помогло? Ну тогда… давайте еще раз пустим кровь!
60-летнего короля Людовика XIV, мучившегося экземой, в 1715 году просто залечили, пустив кровь 7 раз подряд и поставив клистир 9 раз! И в этом плане наработки моряков по предотвращению вирусных и инфекционных заболеваний были в десятки раз ценнее опыта тогдашних хирургов. Но если Ушаков сначала в качестве капитана, потом бригадира, а потом и адмирала смог внедрить свой опыт на кораблях Черноморского флота, то множество безызвестных командиров так и остались одиночками, борющимися за уменьшение смертности на отдельно взятом корабле.
Забегая вперед можно сказать, что настоящий переворот в борьбе за гигиену и медицину на русском флоте связан с царствованием Николая I и двух русских адмиралов — Крузенштерна и Лазарева. Оба служили волонтерами на британском флоте, и обоим хватило духу не только продекларировать, но и внедрить британские стандарты чистоты и гигиены на российском флоте. Именно тогда офицеры ходили с белым батистовым платочком по судну и проверяли, хорошо ли вычищены пушки, палубы и борта. И не дай бог на платочке появиться грязи — пороли матросов за это нещадно. Но и успехи во время царствования Екатерины оказались заметными и весомыми.
В 1788 году началась новая война со Швецией.
Придворный врач М.А. Вейкард в письме на имя доктора Циммермана писал:
«…в Кронштадтской госпитали умирает регулярно пятая часть всех больных. Так, за одну зиму умерло не менее 900 больных».
Обстановка была так серьезна, что Екатерина II была вынуждена командировать своего лейб-медика Рожерсона для выяснения причин столь большой смертности. Летом 1788 года по приказанию Екатерины II осматривал морские госпитали и лейб-хирург Кельхен. После осмотра он донес императрице:
«…Кронштадтская госпиталь выстроена деревянная, в один этаж и имеет ту невыгоду, что она четырехугольная и низка, с малыми окнами и малыми отдельными комнатами, между которыми находятся смрадные сени. Сии сени портят воздух близ лежащих комнат больных, окон не можно открывать потому, что больные почти на них лежат; отчего гнилые горячки, цинготная болезнь и кровавые поносы делаются опасными; больные, которые от них избавляются, впадают опять в оные, и наконец сами врачи и надзиратели получают сии же болезни».
В тоже время Ораниенбаумский госпиталь он застал
«в весьма хорошем порядке, и я осмелюсь штаб-лекаря оного в пример другим за неутомимые труды его рекомендовать Высочайшей Вашей Императорского Величества милости».
Кельхеном были сделаны конкретные предложения по улучшению состояния дел в Кронштадтском госпитале: изменение системы вентиляции, устранении некомплекта медицинского персонала, увеличение срока лечении и создание команд выздоравливающих. Екатерина II предложения Кельхена утвердила в указе Чернышеву от 13 июля 1788 года.
В общем, русское правительство приняло сверхординарные меры, которые в последующем сохранили жизни множества моряков. Чего только стоит один-единственный факт: указом Императрицы от 31 марта 1789 года адмиралу Чичагову предписывалось
«госпиталь для пользования больных от флота нашего позволяем поместить в Екатериндальском нашем дворце при Ревеле состоящем, который и для других надобностей, по обращению флота, служить может».
Съестных припасов в порту было заготовлено на 5 месяцев.
В Швеции ничего подобного не сделали, и результаты были неутешительны — во время Гогландского сражения шведы захватили русский корабль «Владислав», где часть команды болела тифом. А дальше эпидемия на «Владиславе» вызвала эпидемию тифа на всем шведском флоте, запертом в Карлскроне. Сначала умирало 7–9 человек в день, потом по 20 и даже по 40. В результате к весне 1789 года шведский флот без единого боя потерял до трети личного состава и потери составили по разным оценкам от 5 до 8 тысяч человек. Шведы, в отличие от русских, дорого заплатили за небрежение к медицине.
