Такси без вызова

Снегопада никто не ожидал. Синоптики с утра твердили о потеплении, но, как всегда, напророчили совсем наоборот: на улице мело так, что расположенные через дорогу шестнадцатиэтажки не просматривались даже очертаниями. Возле остановки, которой вышли Кирилл с Матвеем, горел мутным пятном фонарь на столбе да лайтбокс с рекламой йогурта «Даниссимо». Дуло прилично, снежинки секли кожу, словно осколки стекла и физиономию надо было прикрывать шарфом, иначе идти против ветра было трудно.

Ни такси, ни автобусов, ни маршруток. Горожане забились в квартиры, словно мыши в норы, а вместе с ними попрятался и транспорт – что ему было делать на улицах без людей? 

Несколько машин прокатились мимо не обращая внимания на поднятую руку Матвея, потом их проигнорировало такси, мигнувшее на миг зеленым огоньком и юркнувшее в снежную круговерть перепуганным псом. Кирилл матюгнулся ему вслед и тут же закашлялся, хлебнув холодного воздуха.

— Может вернемся? – предложил Матвей.

— Куда? Все уже разошлись!

— Надо было такси вызывать…

— Ага, — буркнул Кирилл, кутая лицо в шарф. – Звонил я. Нет свободных машин.

— Что делать будем? – спросил Матвей. – До метро пешкодралом?

— Как раз к утру и дойдем…

— Вот, блин! И не покуришь! Сдувает!

Они потоптались в нерешительности еще с пяток минут, то порываясь уйти с остановки, то прячась от пурги за ее стенками, и едва не пропустили одинокий автомобиль, едущий по ближней к ним полосе.

Как ни странно, водитель их разглядел и начал притормаживать, включив бледный поворотник.

— Во, блин…Ископаемоё! – фыркнул Матвей. – Ё-моё! Ты смотри, «Победа»!

Кирилл попробовал открыть дверцу, но кнопка на никелированной ручке никак не нажималась, примерзла, и только, когда за узким стеклом мелькнул водитель, открывший дверцу изнутри, смог сунуть голову в салон старого автомобиля.

— Командир, на Ульяновский подвезешь?

— Подвезу, подвезу… Садитесь!

Голос у водителя был густой, басовитый. Сам он голосу соответствовал не совсем – небольшой, суховатый дедок, на глаз – так хорошо за семьдесят, но песок не сыплется и одет хорошо. Даже волосы на голове сохранились, только совсем седые, коротко остриженные, отчего круглая голова деда была словно мехом покрыта. И еще – дед был без очков. Глаза смотрели на пассажиров из-под белых бровей – блестящие, темные, внимательные.

— Куда на Ульяновский? — спросил он, когда Матвей с Кириллом отфыркиваясь и кряхтя залезли на задний диван.

— Угол Осенней и Баумана, — прогундосил Кирилл, потирая окоченевшие руки. – Сколько денег, командир? А то мы не богаты…

— Сколько дадите – столько и будет, — пожал плечами дед, дергая за странную кочергу под рулем. – Я ж не таксую, просто остановился подвезти… Смотрю, стоите, замерзаете…

Несмотря на возраст машины, в салоне затхлым не пахло. Пахло чистотой, холодным железом и совсем чуть-чуть машинным маслом. Места на заднем диване хватало и печка наполняла салон ровным, сухим теплом. Непривычно бедная приборная доска давала мало света, и разделенное на два половины перемычкой лобовое напоминало бойницы, по которым сновали туда-сюда в рваном ритме кургузые «дворнички», громко выла трансмиссия, но, несмотря на допотопный вид, «Победа» уверенно двигалась сквозь летящие навстречу снежные плети.

— А сам чего катаешься? – спросил Матвей. – В такую погоду хозяин собаку из-дому не выгонит!

— Не спится, — лаконично сообщил старик, выруливая на середину дороги. – Возраст.

— А не страшно? Ну, типа… Снег, скользко, такое, ё-моё…

— Я в Заполярье грузовики водил. Не страшно. А вы какими судьбами, ребята? Чего дома не сидится?

— С собрания, — Кирилл снял с головы капюшон и потрогал торчащую из-под шапочки мочку уха. Мочка оказалась холодной, как льдинка и пухлой. 

— С собрания? – удивился водитель. 

В куцем зеркальце заднего вида промелькнул его удивленный взгляд.

— Что это за собрание по субботам?

— Комсомольское… — подмигнул деду Матвей. – А что? 

— Так, вроде, комсомол нынче не в чести, — продолжил старик, выворачивая руль вправо. Послушная его рукам «Победа» чуть заскользила на узких шинах, занося округлую тяжелую корму, но легко вошла в поворот.

— Это у кого как, — возразил Матвей, устраиваясь по-удобнее. – Вот ты, дед, был комсомольцем?

— Не был.

— Как это – не был? 

Теперь пришла очередь удивляться Кириллу.

— Да, так… Не пришлось. 

— А чего это? – переспросил Матвей.

— ЧСВГ, — сказал дед.

— Чего-чего?

— Член Семьи Врага Народа, — пояснил водитель. – Нам в комсомол было заказано. Поражение в правах для всех членов семьи осужденного по 58-ой. Слышали такое?

— Про врагов? Слышали, слышали… Это их товарищ Сталин сажал и расстреливал за предательство. Жаль, у нынешнего теперь руки не доходят!

— Ну, еще дойдут, — произнес дед, не поворачиваясь. Голос у него стал чуть глуше, но пассажиры на это внимание не обратили. – Это дело недолгое.

Он сидел за огромной баранкой, словно нахохлившийся белоголовый лунь. Свет у реликтового авто был так себе, слабенький, желтый, а снегопад настолько плотный, что фары вязли в белом буквально в пяти метрах от длинного капота.

— Так тебя, дед, в комсомол не взяли? – спросил Кирилл. – Или ты не просился?

— Не просился. Но и не взяли бы. Только если бы публично от родичей отказался, осудил, да и то не факт.

— Строго, — покачал головой Матвей. – Вот потому в стране порядок и был, что строго было. Твердая рука… 

— Точно, — отозвался водитель. – Был порядок. Что-что, а порядок был. Вам бы понравилось.

— Молодец, дед! – обрадовался Кирилл, и едва не хлопнул водителя по плечу, но вовремя сдержался. – Правильно понимаешь текущий момент! Вот и мы – за твердую руку! Чтобы эти, бля, пидоры… Чтобы эти либерасты голову поднять не могли! Суки, понимашь, нерусские! Мы для того и собираемся, чтоб страна, понимашь, с колен встала! А они только гадят и гадят… Мы, молодые — это надежда! Шоб, как раньше! Шоб, порядок везде! 

«Победа» катилась по широкому и пустому, словно замерзший разлив, проспекту Коммунаров. На углу Фучика и Петровского, как раз там, где трамвай сворачивает к недавно отреставрированной Церкви Трех Святителей, в снежной мгле, скорее угадывался, чем был виден висящий над рельсами светофор.

Дед свернул на рельсы. Подвеска старого автомобиля неожиданно легко проглотила препятствие, под днищем едва слышно пробормотали шины. 

— Лет вам сколько, ребята?

— Мне? – переспросил Кирилл. – Мне — семнадцать, а вот ему – восемнадцать скоро. В марте. Мы уже три года в организации…

— Так и называется – комсомол?

— Не, — рассмеялся Матвей. – Называется Свободный Союз Молодежи. Мы сами комсомолом назвали, шоб проще… А то – СС, СС… Нехорошо это. Фашистское название. А комсомол – наше, родное. Да, про нас пишут много! Читал, наверное?

— Попадалось пару раз. Но толком не понял, чего добиваетесь… Расскажете? Своими словами!

Матвей с Кириллом переглянулись.

— Ну… Мы за то, что бы порядок в стране был! – начал Матвей. – Шоб пиндосам навалять! 

— И мы за СССР… — добавил Кирилл. – Надо снова собрать всех в кулак! Белоруссию, молдаван, хохлов за Можайск загнать…

— Среднюю Азию, — подсказал водитель.

— А на кой? – удивился Кирилл. – Чо у нас, чурок, что ли мало? Пусть уё…ют в свой Чуркестан! 

— Так и украинцев полно, — дед повел плечом.

— Так украинцы, типа, братья, ё-моё, — объяснил Матвей. – Только тупые…

— Младшенькие, — подхватил Кирилл. – Счастья своего не понимают. Только газ пиз…ть умеют. Ну, ничо… Сами прибегут… Мы примем!

— А Прибалтику? Тоже присоединить надо?

— А то? – улыбнулся Кирилл. – Правильно мыслишь, дед! Я вон слышал, что в Европе херово. Работы нет, бабы только блядями и могут трудиться, мужики – повально голубцы… Ты, чо? Думаешь они при такой житухе возражать будут? Да они нас цветами встречать будут! Хлебом и солью! Бабы сами на броню прыгать будут! Мы то не голубцы!

Он толкнул Матвея в бок локтем и оба засмеялись, громко и довольно.

— Вот ты дед, воевал? – спросил Матвей.

— Воевал.

— Ну, как нас в Европе встречали? Цветами?

— Где как. Но и цветами встречали, было. Провожали, правда, плохо.

— Это, дед, из-за пиндосов, — пояснил Кирилл серьезно. – Их работа… Жаль, нам с Матвеем с ними повоевать не удастся! Теперь, типа, все за мир! Такое…Чо в армейке служить, если не воевать? Или вот еще… Революция! Вот бы на нашу долю досталось!

— Нравится? – спросил дед.

— А то! Ё-моё! Золотое время! Время героев!

Дед закашлялся, снова подергал кочергу под баранкой, перегазовал.

«Победа», подвывая на низкой передаче, взобралась на эстакаду и выехала на мост. Там уже работал грейдер – первый, что они встретили за все время поездки. За ним плелась машина с солевой смесью: под ее брюхом крутилось колесо рассеивателя и по борту дедова авто ударило мелкими камушками.

— Вот при Сталине, скажи, дед, при Сталине разве б такое было? – спросил Матвей с жаром неофита. – Разве можно было так работать? Ё-моё! Скоро снега по жопу будет, даже ты на своем танке не проедешь! Ты-то, дед, понимаешь! Ты, дед, правильный мужик, хоть и сын врага народа! Отец был враг, а ты злобой не дышишь! Воевал, опять-таки… Грузовики в Заполярье водил. Тебе лет и лет, а ты вот свою колымагу как водишь! Повезло тебе, дед! Жил, полной жизнью!

— Да, уж… — отозвался дед. – Полная была жизнь. Полнее некуда. Все повидал – сибирскую ссылку, голод, войну, десять лет лагерей, потом извинились, правда, реабилитировали, но прописку дали в Заполярье. Так что еще двадцать пять в Норильске, потом комбинат на Байкале, потом БАМ… Все светлое будущее строили. 

— Точно, дед… Будет у нас светлое будущее! Вот вернем себе все свое – и заживем! И пиндосам вломим! Эх… Жаль, что сейчас не то время! Вот бы жить в революцию! Чтоб помочь товарищу Сталину построить СССР так, чтоб ни одна гадина оттуда не ускользнула! Шоб, сука, жили одной семьей… Попасть бы туда! 

— Точно! – поддержал Матвей. – Я вот в прошлом году, одну книжку братову читал, он ее в туалете оставил без обложки, а я нашел! Классная книга! Как один наш парень, типа спортсмен, но умный, попал в то время и начал Сталину помогать. Ну, он же все знает, типа… Шо будет, ё-моё! Он и про Гитлера все рассказал, и про то, как войну выграть! И самолеты помог построить, а то враги народа не хотели самолеты для Красной Армии строить! И от покушений его спасал, а когда Сталин стал старым и умер, сам на его место стал! Выиграл войну у пиндосов и на Земле, и в космосе, и вся планета стала СССР. Классная книга! Вот только не помню, кто написал…

— Жаль, — сказал дед. – Я бы почитал.

И в зеркальце заднего вида снова сверкнули его блестящие темные глаза.

— А если бы вы могли в то время попасть? Куда бы захотели? – спросил он.

— Ну, ты даешь, дед! – ухмыльнулся Матвей. – Это тебе книжки писать!

— А если серьезно? Я, вот, назад не хочу. Я бы остался здесь. Время тяжелое, но мое – я свое пожил. Мне о вечном думать надо.

— Я бы хотел… — задумался на секунду Кирилл. 

— Я бы – в революцию, — перебил его Матвей. – А шо? На коне, с шашкой! Советскую власть устанавливать! Самую лучшую в мире власть! Нашу! Правда, Кирюха?

— А чо? – кивнул тот. – Классно! Только чтоб обязательно товарищу Сталину потом помочь! Я – за!

— Вот и молодцы! – похвалил дед. – Красивая судьба, ребята, жить в революцию! Благородно! О, смотрите, вот и ГАИ!

На кольце, от которого одна дорога уходила на Крайгород, а вторая, через поселок Крупской, на Ульяновский массив, стояла ГАИшная «тойота» с мигалками на крыше. Из нее выбрался неуклюжий гаишник, одетый в доху и шапку с опущенными ушами. Повинуясь взмаху жезла дед свернул к обочине и затормозил. В приоткрытое окно ворвался ледяной ветер, но гаишник сунул внутрь свою немаленькую физиономию с топорщившимися усами и закрыл проем плечами.

— Доброй ночи! – сказал он хрипловато. – Сержант Булыгин, городское ГАИ. За город нельзя, отец. Заносы. Сейчас техника пойдет, людей спасать.

— Мы на Ульяновский, — пояснил дед дружелюбно. – Спасибо, сержант. Я внучков на Баумана заброшу и домой, в центр.

— Классная у тебя машина, батя, — восхитился сержант, крутя головой. – Настоящий олдтаймер. Все родное?

— Все. До винтика.

— Умели же делать, — сержант чмокнул обветрившимися губами. – Сам восстановил?

— А кто ж? Все сам.

— Надо будет ребятам рассказать, — казалось, он готов лизнуть приборную доску, съесть ее глазами. — Странно, что я такую красавицу не видел до сих пор.

— Так я выезжаю редко. Года мои уже не те…

— Не прибедняйся, батя! Хорошей дороги и осторожнее!

— Спасибо!

Сержант выдвинулся наружу, его сменил новый снежный вихрь, но дед закрутил ручкой, затворяя окно и, трону с места, свернул в сторону микрорайона.

— И документов не спросил, — хмыкнул Кирилл. – Классная у тебя тачка, дед. И гребет, шо твой бульдозер! Я сначала думал – не доедем!

— Обязательно доедем, — отозвался водитель. – Уже рядом… Совсем. Я вам еще кое-что рассказать успею. Я, ребята, самый младший был в семье, родился в 25-ом…

— Ё-моё! – изумился Матвей. – Дед! Это ж сколько тебе лет! Во, блин!

— Все мои, — сказал водитель. – Не жалуюсь, пожил. Но я не об этом. В 29-ом всю мою семью сослали в Сибирь. Раскулачили. Слышали такое слово – кулаки? Вся наша семья эту мельницу строила, вся семья работала от зари до зари. Всех и забрали в одну ночь. Деда с бабкой, отца с матерью, дядьев с семьями… Всех. Нательные кресты срывали. Образа из избы вынесли. Я плохо помню, малой был. Бабушка рассказывала. В Сибири все померли, вернулись только бабка да я. Через четыре года вернулись, ровно в 33-ем. Бабка привезла меня к сестре своей младшей, на Украину. А в 33-ем на Украине был великий голод. Из всего села выжили десятеро, один из них я. Беспризорничать не получилось, отдали в детский дом, потом пошел в ремесленное, выучился на водителя. В семнадцать сбежал на фронт, в 44-ом контузило, попал в плен, сбежал, снова вернулся в часть, в апреле 45-го ранили, Победу встретил в госпитале. В 46-ом арестовали: враг народа – вроде как в плену меня завербовали и я Родину предал. Дали пятнадцать, но в 56-ом разобрались, реабилитировали. Правда, рекомендовали в столицы не ехать, настоятельно так рекомендовали. Дальше я вам рассказывал… 

— Ты, дед, герой, — серьезно заявил Матвей. – Круто. Спасибо деду за победу – это о тебе. Я-то думал, вы все померли!

— Ну, ждать осталось не долго, — хмыкнул водитель. – Скоро вам уже никто и ничего рассказать не сможет. И будете вы судить о прошлом по книжкам без обложки, что прочтете в туалете, да еще по брошюркам, что напишут специально для вас новые комиссары. Должен же кто-то научить вас быть гражданами? Слепо верить своим вождям, ненавидеть пиндосов, чурок, хохлов, муслимов, армян и жидов – это значит любить Родину! Так?

— А, чо? – спросил Кирилл, подмигивая другу. – Дед в теме! Правильно излагает! Наш старик, в доску!

— Эх, ребята, — сказал водитель, включая поворотник, — жаль расставаться, но приехали! Мечты должны сбываться! Вот у меня была мечта, еще в ремеслухе, когда я Уэллса прочел, построить машину времени, и спасти маму, папу, сестренок своих… Всех спасти. Думал, если Ленина убить, то революции не будет и все выживут, или Сталина, например… Пятьдесят лет изобретал, читал, опыты делал – две жены ушли. Думали за честного водилу выходят, а этот водила заочно физфак закончил и всю зарплату на радиодетальки и железяки изводит. Кто ж такое выдержит? Ни семьи, ни детей, ни славы мировой. А все потому, что никто мне не объяснил, что согласно современной теории, машину для перемещения во времени построить нельзя! Осторожнее надо быть с мечтами, они имеют способность внезапно сбываться. Жаль, что не до конца и не всегда.

«Победа» остановилась. Дед включил нейтраль, поставил машину на тормоз и сел в пол-оборота, глядя на своих пассажиров. 

— Через тридцать лет в России может случится путч, который возглавят двое старых друзей. Не великого ума люди, не большой образованности, но у них все может получиться. Один будет возглавлять молодежную организацию, а второй командовать полком охраны – его назначат на должность личным указом президента. Этот путч начнется в столице, но от него запылает мир, потому что ребята эти будут уверены – именно им предстоит возродить империю и накостылять проклятым пиндосам. Ведь дети имеют особенность вырастать и осуществлять детские мечты…

— Ё-моё! – мечтательно сказал Матвей. – Это, как президент и премьер. Это прямо как мы с тобой, Кирюха!

— Точно, — седой старик смотрел на них без тени улыбки. – Прямо, как вы. У времени есть особенность, как оказалось. Прошлое – это прошлое, на него повлиять нельзя. Оно свершилось – и точка. Можно посмотреть, пощупать, но то, что было, то уже было и как ни старайся, никакие флуктуации ничего не изменят. С будущим картина иная. Его нельзя просто взять и изменить, но можно пустить события по одному из вероятностных коридоров. Успеть перевести стрелку и поезд пойдет по другому маршруту. Маршрутов может быть много или только один, все зависит от того, насколько заранее ты сможешь эту стрелку перевести.

— Ты о чем, дед? – спросил Кирилл, морщась брезгливо. – Ты, чо, устал сильно? Был человек, как человек, а тут понесло тебя… Ладно, старый, иди – проспись! Чо мы тебе должны?

— Ничего, — сказал дед и осклабился. Зубы у него были белые, чуть неровные, похоже, не вставные. – Идите с Богом, внучки. Помните, прошлое не изменить, а вот будущее – зависит от нас. Знакомьтесь со своей мечтой, она уже рядом.

— И тебе не хворать, старый, — улыбнулся Матвей. – Спасибо, что подвез.

Кирилл потянул ручку вверх, распахивая дверь «Победы», и друзья вывалились из натопленного салона в снежную круговерть. Из выхлопа плюнуло белым и автомобиль, с хрустом давя свежий снег, исчез в темноте. Вот мелькнули тени красных стоп-ламп, задрожали на миг и исчезли. 

Матвей с Кириллом стояли в сгустившемся мраке глядя вслед отъехавшей машине, словно завороженные.

— Вот, блин! – сказал Матвей, чуть погодя. – Ни хрена ж не видно, ё-моё! На куда? Налево?

— Ага, кажется… — отозвался Кирилл. – Сука, поймаю того, кто на районе фонари бьет, я ему кадык вырву! Смотри, вот тропинка… Замело, все, бля… 

Они прошли метров сто, как раз до того места, где по расчетам Кирилла должен был находится угол дома, расположенного буквой «П», первого дома на Баумана. Едва заметная тропинка кончилась, так и не приведя их цели.

— Ну, и куда дальше? – спросил Матвей. – Ни одно окно не светится! Может на подстанции авария?

— Откуда я знаю? Перед пацанами стыдно будет – заблудились возле дома. Давай еще пройдем.

И они прошли, но дома не было. За то под ногами появилось что-то не похожее ни на асфальт, не на замерзшую неровную землю газона. Кирилл откинул снег перчаткой и увидел черный блестящий лед – такой бывает на реке, застывшей при полном безветрии. Он прошел еще несколько шагов и снова смахнул снег с черной поверхности. 

Лёд.

Ему стало не по себе.

— Это не наш двор, — сказал Кирилл в бледное лицо Матвею. – Это вообще не двор.

Из темноты появились массивные силуэты. Ветер скрадывал звуки и за пением вьюги не был слышно ни стука копыт, ни позвякивания сбруи. 

Всадников было много. 

Они ехали по трое, держали строй, чтобы не потеряться во вьюге и Кирилл с Матвеем стояли ровно на их пути. Стояли растерянные, открыв от удивления рты и лишь когда над ними нависли лошадиные крупы, они побежали.

Это было чисто рефлекторное действие, реакция на опасность, и лишь спустя несколько секунд в голове у Матвея мелькнула мысль, что бежать было нельзя — по снегу от лошади не уйдешь.

— Хакасы! – крикнул кто-то сзади. – Лови! Уйдут!

Несколько всадников пустили коней рысью. Те, привычные к снегу, пошли ходко, ускоряя бег и через секунды Матвей почувствовал за спиной сиплое лошадиное дыхание.

— Одного живым! – раздался звонкий, почти мальчишеский голос, перекрывший шум ветра с удивительной легкостью. – Живым!

Человек за спиной Матвея уже занес шашку для удара, но в последний момент, услыхав команду, не рубанул с плеча по затылку бегущего, а ударил клинком по темени, плашмя. Матвей рухнул в снег, как подкошенный. 

Когда он открыл глаза, вьюга кончилась. Занимался мутный холодный рассвет, света было мало, но разглядеть то, что происходило вокруг представлялось возможным. 

Они находились в деревне. Это точно была деревня, но такая, каких Матвей не видел даже в самых глухих углах, когда они с отцом ездили по области. Низкие, вросшие в землю деревянные дома, кривобокие, из черного от влаги и времени дерева. Маленькие окна с мутными грязными стеклами, которые вовсе на стекла и не похожи. И еще одна особенность вдруг бросилась ему в глаза. На улице не было столбов с фонарями и проводов на них. На крышах не было телевизионных антенн, а они обычно есть даже в медвежьих углах, если туда провели электричество.

Он лежал в снегу у дровяного сарая. Руки были стянуты за спиной и онемели от холода и недостатка кровообращения – Матвей не чувствовал кистей. Неподалеку от него, у крыльца, неподвижно стояла закутанная в шкуры низкорослая женщина, к коленям которой жались двое малолетних детей.

У коновязи переступали ногами лошади – гнедая и черная. Лошади фыркали и из их ноздрей вырывался густой белый пар.

— Очухался, — сказал кто-то. – А ты говорил – убил, убил! Я промашки не даю. Сказали – живым брать! Я и взял.

Матвей с трудом повернул голову и рассмотрел говорящего. Высокий мужик в мохнатой шапке и длинной шинели, перевязанной башлыком смотрел на него веселым взглядом.

— Здоров, касатик! – он ухмыльнулся, демонстрируя щербатый рот. – Не замерз часом? Не забился?

Он наклонился над Матвеем, разглядывая, словно диковинку.

— Ты чьих будешь? А?

— Не понял… — сказал Матвей, но получилось нечто хриплое, похожее на карканье.

— Имя твое как? Фамилие? Ты ж не хакас, так? И не бурят? Не похож…

Матвей замотал головой.

— И что ж ты, касатик, тут делаешь? Что ищешь? К кому приехал?

Матвей сглотнул горькую кровавую слюну, заполнившую рот.

— Где я?

— Не знаешь? 

Матвей снова помотал головой.

— И что ты в Енисейской губернии находишься не знаешь? И какой это улус слыхом не слыхивал? Ах, ты, сволочь бандитская… — человек пнул Матвея по ребрам, да так сильно, что того скрутило в бублик от острой боли. — Ты у меня сейчас все вспомнишь…

— Ты его сразу не калечь, Кузнецов, — сказал тот же молодой голос, что командовал ночью брать Матвея живым. – Мне с ним поговорить нужно. Так что пусть в сознании будет… Не увлекайся.

— Слушаюсь, Аркадий Петрович! Сделаем в лучшем виде! А ну, вставай, морда бандитская!

Кузнецов вздернул его на ноги одной рукой, застегнутый на молнию пуховик затрещал, но не разорвался. Матвей увидел красные от недосыпа, водянистые глаза в сантиметрах от своего лица и ощутил идущий от этого человека тяжелый кислый дух.

И услышав этот запах, испугался по-настоящему. Так должна была пахнуть смерть – старым потом, мокрой шерстью и сладковатым душком разложения.

не мое взял отсюда   http://bither.livejournal.com/296425.html?mode=reply#add_comment