«Стальная империя» Сергей Васильев
Сергей Васильев начал 4-ю книгу из серии «Император из стали» на сайте author.toda
Самое начало ХХ века. 1901 год. Ещё стоят империи, но уже клокочет внутри них пламя, способное испепелить привычный мир и перекроить карту мира. Все самые грандиозные ошибки и самые великие победы закладывались именно в это время.
А что бы произошло с Россией, если бы в это время вместо Николая Второго во главе государства стоял Сталин?
Предисловие
Если есть на свете страна, которая была бы для других, отдаленных или сопредельных с нею стран более неизвестною, неисследованною, более всех других стран непонятою и непонятною, то эта страна есть, бесспорно, Россия для западных соседей своих… Россия вся открыта перед Европою, русские держат себя совершенно нараспашку перед европейцами, а между тем характер русского, может быть, даже еще слабее обрисован в сознании европейца, чем характер китайца или японца. Для Европы Россия – одна из загадок Сфинкса. Скорее изобретется perpetuum mobile или жизненный эликсир, чем постигнется Западом русская истина, русский дух, характер и его направление. В этом отношении даже Луна теперь исследована гораздо подробнее, чем Россия… Но всевозможные усилия вывесть из материалов, цифр, фактов что-нибудь основательное, путное, дельное собственно о русском человеке, что-нибудь синтетически верное, – все эти усилия всегда разбивались о какую-то роковую, как будто кем-то и для чего-то предназначенную невозможность. Когда дело доходит до России, какое-то необыкновенное тупоумие нападает на тех самых людей, которые выдумали порох и сосчитали столько звезд на небе, что даже уверились наконец, что могут их и хватать с неба.»
(Ф.М. Достоевский)
Фёдор Михайлович при всей его гениальности просто не мог поверить в тот ад, который существует в европейских головах, в бесовские пляски, начинающиеся при одном упоминании о России. Не мог осознать великий писатель и философ, что широкую русскую душу Запад считает не загадкой, а виной, ненавистной помехой на пути к огромным просторам и несметным природным богатствам, вызывающим дикую зависть “наших западных партнёров”, нежно выпестованную в папских монастырях, поднятую на щит тевтонскими конкистадорами, огранённую шляхетским гонором и чувством собственного величия франков, германцев и прочих англосаксов. Зависть, переродившуюся в стойкую генетическую русофобию из-за множества неудачных попыток переделить все «по-честному».
“Цивилизованное западное общество” без права обжалования причисляло к звероподобным дикарям монархистов и республиканцев, западников и славянофилов, большевиков и белогвардейцев, тёмных крестьян и образованных дворян, для которых родным языком был даже не русский, а французский или немецкий.
Грубой силой и сладкой лестью европейские миссионеры убеждали русских, что они — тупик цивилизации. Просвещённая Европа во все времена считала нелегитимной вообще любую власть Москвы и Петербурга. Одинаково неприемлемы были для неё и последние Рюриковичи, и первые — вторые — третьи Романовы. Царя Ивана Грозного по-английски назвали “Ivan Terrible” — “Иван Кошмарный”, а Николая Второго, плюшевого мягкого Никки, умудрялись изображать то медведем с окровавленными зубами, то земноводным спрутом.
Больше ста лет назад закончились на Руси цари, а отношение Запада к русским не изменилось ни на йоту. Он одинаково яростно шипел и на русских коммунистов ХХ века, и отечественных капиталистов ХХI. За всё время существования России от Запада поступило всего одно цивилизационное предложение: “Сдохнуть!” И если бы дело ограничивалось только риторикой!
У Фрауштадта 13 февраля 1706 года состоялась битва. Шведские войска разбили Августа II, захватив в плен 4000 русских гренадеров, воевавших вместе с французами и швейцарцами на его стороне.
«Швейцарцев и французов, — пишет современный шведский историк Питер Эслунд, — тотчас поставили на довольствие, велено было накормить и саксонских солдат, предложив им выбирать, расходиться ли по домам или записаться в шведскую армию, но русским не приходилось ждать никакой милости».
В соответствии с приказом графа, солдаты генерала Карла Густава Рооса, назначенного ответственным за экзекуцию, окружили пленных. Затем, согласно воспоминаниям очевидца, «около 500 варваров тут же без всякой пощады были в этом кругу застрелены и заколоты, так что они падали друг на друга, как овцы на бойне, так что трупы лежали в три слоя».
После прибытия на место самого Рёншильда, акция стала более упорядоченной, — солдаты Рооса уже не стреляли и не кололи наобум, а укладывали обреченных на землю «сэндвичем» и прокалывали штыками по трое зараз. Только небольшая часть «объятых ужасом русских, укрывшись среди саксонцев, попытались избежать такой судьбы, выворачивая мундиры наизнанку, красной подкладкой наружу». Но их хитрость была разгадана, и, как рассказывает еще один очевидец, «генерал велел вывести их перед строем и каждому прострелить голову; воистину жалостное зрелище!».
Вместе с солдатами были убиты и офицеры, в том числе несколько немцев. В ответ на предложение Рёншильда отойти в сторону и перекусить ответивших по-немецки: «Нет, среди нас нет немцев, мы все – русские». Точное количество перебитых пленных неведомо, оценки исследователей колеблются на уровне 4000 плюс-минус, но известно, что шведские офицеры, съехавшиеся поглазеть, оживленно комментировали происходящее, аплодируя особо удачным ударам.(*)
Живодёр Карл Густав Роос позже был взят русскими в плен под Полтавой, где с него не содрали его шелудивую шкуру и не закололи, как свинью, а посадили за один стол с императором Петром Первыми, объявили гостем и отпустили с денежным содержанием домой, где он написал книгу: «Воспоминания доброго и честного шведского солдата о храбрых сражениях, горестном пленении и ужасных муках, испытанных им, а также его друзьями, в стране жестоких диких варваров».
“Я освобождаю людей от отягощающих ограничений разума, от грязных и унизительных истязаний химеры, именуемой совестью и моралью, и от претензий на свободу и личную независимость, до которых дорастают лишь немногие,”-
объявил рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер в первой половине ХХ века. Карл Густав Роос, а также легионы других европейцев освободились от всего вышеупомянутого гораздо раньше разрешения, полученного от фюрера.
Коллективный Запад уже давно выработал универсальные правила ведения войны с “русскими варварами”, первое из которых — не стеснять себя вообще никакими правилами. Мифическая “русская угроза”, как оправдание собственного бандитизма — это вовсе не изобретение ХХI века. Первый раз англосаксы сослались на неё, организуя и финансируя убийство Павла Первого. Дальше пошло по накатанной.
Ранним утром 11 февраля 1829 года огромная толпа численностью до ста тысяч персов, вооруженных ножами, камнями и палками, атаковала российское посольство в Тегеране, охранявшееся лишь 35 казаками. Персы буквально разорвали русских, включая и посла, великого поэта Александра Грибоедова. Единственный выживший в тегеранской резне, секретарь Иван Мальцов писал министру иностранных дел Карлу Нессельроде: «Теперь англичане восторжествовали, уверяют персиян, что мы, находясь в непримиримой войне с Турциею, им ничего сделать не можем, говорят, что Англия скоро объявит войну России, советуют Аббас Мирзе учинить нападение в наши пограничные области». Россия и Британия вели тогда «большую игру» за доминирование в Центральной Азии, и новая русско-персидская война была им весьма на руку.
Распробовав изюминку государственного терроризма, коллективный Запад вдохновился и уже не смог остановиться перед соблазном регулярно бить “русских варваров” чужими руками. И вот с середины ХIХ века он начинает использовать в качестве своего оружия тех, кому вдруг стало неимоверно стыдно, что они по месту рождения, по религии или крови как-то связаны с Россией. Пятая колонна “как бы русских” — гениальное изобретение “наших западных партнёров”. Им удалось то, что не смогли сделать ни иностранные армии, ни заграничные фюреры — наследники дела Курбского дважды за ХХ разваливали империю и приносили её тушку к ногам англосаксов. Они — составная и неотъемлемая часть западной цивилизации, спецназ русофобов, поэтому о них — поподробнее.
Новая пехота Запада в войне против России — поколение «идейных террористов», современников Достоевского — это «маленькие люди», которые перестали довольствоваться участью Акакия Акакиевича и пошли путем Раскольникова. Для них терроризм — явление политическое лишь во вторую очередь. На первом месте — реализация собственного “Я”. Читая их письма и мемуары, постоянно чувствуешь жуткий духовный вакуум, оторванность от всех устоев… Эсерка Мария Школьник после совершенного ею теракта признавалась: «Мир не существовал для меня вообще». Главное событие в её жизни — бомба, брошенная в 1906 году в черниговского губернатора Хвостова. После совершенного теракта она, сбежав из тюрьмы, вполне комфортно жила в Швейцарии, Франции, США. В Россию вернулась в 1918. Заведовала «показательными» учреждениями дошкольного воспитания в Москве. Видно, много накопилось у женщины того, что хотелось передать дошколятам.
«И у Маши Школьник, и у других дореволюционных террористов одна на всех незатейливая история, ведущая человека к поступку, если убийство вообще позволительно так называть. Конфликт с родителями, со средой, манящие «огни большого города»… Увлечение символистами, оккультные общества, игры с Востоком… Душа, отвергшая вместе с предками их веру в Бога, требует своего. Но все эти желтые занавески и вертящиеся тарелочки быстро приедаются, а девочки-мальчики успели начитаться Маркса с Бакуниным, и тяга к чему-то свеженькому и остренькому прямиком ведет их в революцию. Ужас в том, что в этой среде вскоре обнаруживается та же пресность и скука. Идти на фабрику листовки работницам раздавать? Это, действительно, неинтересно. Совсем иное дело выйти на площадь и швырнуть пудовую «адскую машину», чтобы назавтра про тебя во всех газетах написали.
Пресловутая классовая борьба — звук пустой, а вот какая-нибудь Брешко-Брешковская, бросившая «ради дела» месячного сына, — это уже по существу. Или другая мамаша, обмотавшая своего младенца динамитом, перевозя его по железной дороге: ребеночка жандармы обыскивать не станут. Массовый приход в революцию женщин, столь трогательно воспетый Максимом Горьким, — тот же религиозный выверт, духовная подмена. Перед глазами террористок стояли образы святых мучениц из книжек, читанных в детстве бабушкой на сон грядущий. Отказываясь от роли матери, жены и домохозяйки, они будто уходили из мира, совершали своего рода «постриг». Срезали косы, одевались нарочито небрежно, отказывали себе в «дамских слабостях»… Мужчины обращались к ним, как к равным себе — «товарищ» и поручали самые рискованные акции: баба, если что, погибнет, но не подведет.” (**)
Самым кровавым террористическим актом «Народной воли» стал взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года. Андрей Желябов настаивал на том, чтобы ограничить количество используемой взрывчатки: его ужасало предполагаемое число жертв. Исполнитель теракта Степан Халтурин, работавший в Зимнем дворце столяром-краснодеревщиком, не соглашался: «Число жертв все равно будет огромно. Полсотни человек будут непременно перебиты. Так лучше уж не жалеть динамита, чтобы по крайней мере посторонние люди не погибли бесплодно». В том, что немало посторонних погибнет, никто не сомневался.
Общее число пострадавших — прислуги и чинов лейб-гвардии Финляндского полка, несших в тот день караульную службу во дворце, составило 11 убитых и 56 раненых. Жертвами покушения стали недавние крестьяне, во благо которых был организован теракт. Исполнительный комитет «Народной воли» в прокламации по поводу покушения «объяснился»: «Пока армия будет оплотом царского произвола, пока она не поймет, что в интересах родины ее священный долг стать за народ против царя, такие трагические столкновения неизбежны».
1 марта 1881 года взмах платочка Софьи Перовской означал не только смертный приговор императору Александру II. В результате двух взрывов ручных бомб было ранено 9 человек из свиты и конвоя, а также 11 полицейских и прохожих. Смертельными оказались ранения казака Александра Малеичева и крестьянина Николая Захарова, 14-летнего мальчика из мясной лавки.
И казалось бы, причем тут Запад?
Всплеск терроризма в стране пришелся на русско-турецкую войну 1877–1878 годов, когда Санкт-Петербург решал, брать Стамбул сейчас или повременить. У «профессиональных» народовольцев, как по мановению волшебной палочки, появилась динамитная мастерская, потом самые совершенные бомбы, промышленно произведённые не в России, мощная взрывчатка, конспиративные квартиры, своя типография, огромные денежные средства. При подготовке терактов денег они не считали.
Небывалый рост финансовой состоятельности народовольцев совпал с принятием политической программы организации. Ее 4й пункт провозглашал: «В состав теперешней «Российской Империи» входят такие местности и даже национальности, которые при первой возможности готовы отделиться, каковы, напр.: Малороссия, Польша, Кавказ и проч. Следовательно, наша обязанность – содействовать разделению теперешней Российской Империи на части соответственно местным желаниям«. Ничего не скажешь! Британские спецслужбы всегда умели прикрывать свои вожделения «местными желаниями».
Кураторы и спонсоры наивных и глубоко провинциальных народовольцев, совершенно не ведавших, что творят, убили царя в день, когда он направлялся на подписание первой в России Конституции. Но главная вина монарха состояла в том, что “варвар” посягнул на интересы Британии в Турции и в… США, куда ушли две русские эскадры контр-адмиралов Лесовского и Попова — Атлантическая и Тихоокеанская. Американские газеты тогда писали: «Русский крест сплетает свои складки со звёздами и полосами.» Англичане, скрипнув зубами, отказались от вмешательства в гражданскую войну между Севером и Югом и бросили на произвол судьбы в России уже подбитых ими на восстание поляков. За эту блестящую геополитическую операцию заплатили своими жизнями и русский царь, и американский президент. Это была британская месть в упаковке, не имеющей, на первый взгляд, к этим событиям никакого отношения.
Следующий ураган террора Россия пережила во время Русско-японской войны. В эти годы, несмотря на все усилия агентов британского влияния в русских штабах, судьба японской армии, а значит и британских инвестиций, висела на волоске и нужна была соломинка, способная сломать хребет верблюду. Таковых было две — революционная коса смерти (с 1904 по 1917 год в России было совершено свыше 22 тысячи терактов) и поздравительные телеграммы в адрес Микадо от “прогрессивной русской интеллигенции”. Впервые за всю отечественную историю целая каста людей, кормящихся за казённый счёт, поздравляла чужую армию с победами над Россией.
Ленин, написавший в 1915 году “Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству”, — не изобретал ничего нового, а просто озвучил настроения, которые уже десять лет пышно цвели в среде отечественной интеллигенции. Пройдёт еще двадцать лет, вырастут и встанут “на крыло” дети высокообразованных нигилистов и в сороковые годы ХХ века “цветочки” превратятся в “ягодку” власовской армии, воюющую с оружием в руках против собственного народа.
До сих пор мучает вопрос — могло ли быть по-другому в стране, окружённой внешними врагами, где опора государственности — привилегированное дворянство — уже полторы сотни лет паразитировало на собственном Отечестве, стремительно вырождаясь и превращаясь из носителя патриотизма в гнездо всевозможных пороков? Был ли вариант сменить печальное сползание в болото исторического забвения на стремительный взлёт без революционной разрухи, миллионов эмигрировавших и погибших в гражданской войне, разуверившихся и скончавшихся от болезней и голода? Насколько оправданным средством дератизации являлся поджог всего здания? Так ли необходимо было “сносить всё до основания”? Ведь затем пришлось по крупицам воссоздавать разрушенное — техническую и научную элиту, заводы и фабрики, памятники Нахимову и Суворову, офицерское достоинство, возвращать золотые погоны и звания, учреждать ордена императорских полководцев, восстанавливать патриаршество. И делать это не из любви к архаике. Просто в какой-то момент стало ясно — страна, лишённая корней, не опирающаяся на вековую историю, не уважающая героев прошлого, в противостоянии с Западом будет гарантированно раздавлена. Поворот лицом к дореволюционной истории породил ещё одну трагедию — те революционеры, кто осознал его необходимость, вынуждены были физически уничтожать тех, кто сопротивлялся. И революционер Джугашвили превратился в красного императора, карающего хулителей России, по крупицам воссоздающего и преумножающего величие и славу Советской Империи, чей гимн начинался словами “сплотила навеки Великая Русь”. Иосиф Виссарионович Сталин — ужас для отечественных русофобов и непреходящий ночной кошмар “наших западных партнеров”!
На его плечи лёг не только груз восстановления народного хозяйства после гражданской войны, но и необходимость демонтажа революционных новоделов, несовместимых с исторической памятью и нравственными нормами русского народа. Набедокурено было много. Начиная с уродливого института “лишенцев” — лиц “неправильного происхождения”, лишённых гражданских прав, и заканчивая “Двенадцатью половыми заповедями революционного пролетариата” — популярной работой советского психиатра Арона Залкинда, вышедшей в 1924 году и посвящённой вопросам упорядочения личной жизни мужчин и женщин в СССР на основе классовой, пролетарской этики. Но самый мощный удар был нанесен по совместному проекту отечественных нигилистов и западных пропагандистов, поющих дружным хором песни о прирожденном невежестве русских и вековой дикости России.
В самом начале тридцатых была разгромлена обласканная Лениным историческая школа академика Покровского, заявлявшего под гром аплодисментов “наших западных партнёров”: “мы, русские, величайшие грабители, каких только можно себе представить”. Вслед за ней отправлен на свалку революционный поэт Демьян Бедный, с завидной регулярностью сочинявший пасквили на “мракобесную Русь”:
«Спала Россия, деревянная дура,
Тысячу лет! Тысячу лет!
Старая наша «культура»!
Ничего-то в ней ценного нет»
Не помогла даже ссылка на высший авторитет: «Моею басенной пристрелкой руководил сам Ленин!»
Вместо него с легкой руки Сталина страну в середине 30-х буквально захлестывает культ Пушкина, следом реабилитируется Достоевский. В 1935 году произведения писателя включают в школьную программу… И это уже совсем в пику Ильичу, называвшему Фёдора Михайловича архивредным писателем. Именно Достоевского вождь всех времен и народов привел своей дочери как пример глубокого психолога.
Может быть, все дело в том, что в Сталине никогда не умирал не только романтик-революционер Коба, но и семинарист с библейским именем Иосиф, мечтавший совершить особый этико-исторический подвиг и искавший для этого подходящий образец? «Только сознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою перед самим обществом, то есть перед церковью» , — эти слова Достоевского подчёркнуты рукой Сталина .
“По иным теориям, слишком выяснившимся в наш девятнадцатый век, церковь должна перерождаться в государство, так как бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации…, — писал в “Братьях Карамазовых” Достоевский. — По русскому же пониманию и упованию надо, чтоб не церковь перерождалась в государство как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы способиться стать единственно лишь церковью и ничем иным более”. Слева рукой Сталина приписано красным карандашом: «Ф.Д.» — так выглядел его знак согласия с автором.
Вся жизнь Сталина — это борьба за выживание в войне с коллективным Западом. Апофеоз — разгром фашизма и отчаянная послевоенная попытка избежать ядерной войны с англосаксами. Этого хватило бы для самоуспокоения самому придирчивому перфекционисту, но он и не думал о покое, видел вырождение партийных вельмож, чувствовал номенклатурную угрозу, пожирающую изнутри страну-победителя, пытался предотвратить надвигающуюся с тыла катастрофу. В конце жизни метался между забронзовевшими соратниками, увещевал, угрожал, сетовал: “Мало у нас в руководстве беспокойных… Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо…”.
“Положение сейчас таково, – говорил в приватной беседе Шелепину, – либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибли! Так поставлен вопрос историей”.
Вера в силу науки у Сталина была почти религиозная, чего не скажешь о вере в учёных. Вот его слова: “В науке единицы являются новаторами. Такими были Павлов, Тимирязев. А остальные – целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают и с подозрением относятся ко всему новому”.
В который раз вождь пытался найти опору в прошлом. В связи с юбилеем Академии наук СССР предложил учредить в стране новые награды. Орден Ломоносова – за заслуги в разработке общих проблем естествознания, орден Менделеева – за заслуги в области химии, орден Павлова – за достижения в сфере биологических наук. Всемогущий партаппарат пропустил это предложение мимо ушей.
Перед самой смертью звонил члену вновь избранного Президиума ЦК Д.И.Чеснокову: «…Вы должны в ближайшее время заняться вопросами дальнейшего развития теории. Мы можем что-то напутать в хозяйстве, но так или иначе мы выправим положение. Если мы напутаем в теории, то загубим все дело. Без теории нам смерть, смерть!»
Государство-воин, победившее нашествие объединенного Запада, пережило своего Верховного Главнокомандующего всего на 38 лет — мизерный, по историческим меркам, срок. Державу — священный храм Сталин построить не успел. Надо предоставить шанс попробовать сделать это хотя бы на страницах книги. Вся серия «Император и Сталин” и — четвертый том — “Стальная империя” — именно об этом.
——————————————
(*) Из книги Льва Вершинина “Россия против Запада. 1000-летняя война”
(**) Из интервью с Анной Гейфман
Источник: https://author.today/work/108021 .
