Палтус. Величайший Диктатор (Воспоминания старого журналюги).Продолжение.
Что значить шедевр. А это значит, что не только оторваться не возможно, но и абсолютно предугадать дальнейшее развитие сюжета. Со мной давно такого не было. Даже в «Варяге» всё как то читалось наперёд.
Если для нашей армии выбранная японцами тактика создавала известные трудности, то для Комитета она означала едва ли не катастрофу. Генералом нужно было одержать победу, нам же — представить её народу в максимально выгодном свете. Аустерлиц прославил Наполеона, но разбейте Аустерлиц на сотню, тысячу мелких боев, растяните его по времени на год — что останется от этой славы? Республика ждала громких успехов, а военные могли похвастать лишь очередной уничтоженной японской ротой и очередным пройденным километром тайги. Можно было бы, конечно, превращать на страницах газет роты в дивизии, но через пару месяцев даже самый доверчивый читатель заподозрил бы неладное.
Армию, естественно, наши проблемы не волновали. Генерал Тассиньи думал не о том, как повторить Аустерлиц, а о том, как избежать повторения 1812 года. Он продвигался с черепашьей скоростью, непрерывно подтягивая тылы и выстраивая целые укрепленные линии на флангах. Этот некогда отважный полководец, столь решительно действовавший во Франции, Германии и на Украине, как будто оставил за Уралом весь хваленый elan. День начинался с общей разведки по всему фронту, затем по выявленным узлам японской обороны начинала работать артиллерия, выдвигались танки и штурмовые батальоны, а под конец на руины вражеских укреплений выходила пехота и тут же начинала готовить оборону. Тем временем в ближнем тылу инженеры и многочисленные бойцы второй волны приводили в порядок местность, занятую накануне. Для подобных целей у трех инженерных дивизий имелись специальные машины, нечто вроде танков с огромными дисковыми пилами. Эти, как их называли французы, les barbiers de Sibérie легко срезали даже самые могучие деревья. Следом двигались титанических размеров блиндированные бульдозеры фирмы «Марвэн Гимье Индюстри», настоящие мастодонты, сгребавшие древесные стволы будто сухую траву и на ходу корчевавшие пни. Расчищенную просеку строители превращали в некое подобие временной грунтовой дороги. Стоит ли говорить, что такой способ наступления исключал всякую стремительность?
Лишь бои в воздухе давали хороший материал для нашей пропаганды — и, думаю, не только для нашей. Японские аэропланы отличались большим радиусом полета, так что с подвесными баками могли не только достигать линии фронта, но и бомбить склады и линии сообщения далеко в нашем тылу. Успех подобных действий поставил бы крест на и без того очень неспешном русском наступлении, поэтому обе стороны сражались в воздухе с отменной решительностью. Враг атаковал с размахом, бросая в бой целые армады истребителей и бомбардировщиков, а мы, в свою очередь, посылали свои армады им навстречу, так что в небе над Сибирью происходили грандиозные бои, каких не бывало даже между немцами и французами. Авиаторы единственные позволяли Комитету создать из унылой череды мелких стычек и дорожных работ яркую картину эпического противостояния, но генералов Республики такая воздушная активность совсем не радовала. Даже перебросив значительные силы в Китай, японцы все ещё превосходили нас числом аэропланов, их машины были хорошей современной конструкции, а летчики очень умелы и отважны. В прямом столкновении у российской авиации не было бы шансов, но, по счастью, мы запасли несколько тузов в рукаве.
Дело в том, что французы, уничтожив для себя всякие огранчения, теперь спешили воплотить в металле огромную массу проектов, годами разрабатывавшихся тайно от немцев. Техника развивалась тогда стремительно, «спортивные» и «почтовые» аэропланы, вчера бывшие оружием победы, завтра грозили стать бесполезным хламом и остро требовали замены, а лучшим способом проверки новых идей и конструкций оставался реальный бой с сильным противником. Так на сибирских аэродромах появился официально не существующий 19-й корпус Воздушной Армии. Его бойцы получили новые документы и временно оказались Ивановыми и Кузнецовыми, а поверх красно-бело-синиих кокард на крыльях и фюзеляжах нарисовали красно-сине-белые. Форму менять не пришлось — она у двух армий и так отличалась лишь рукавными нашивками. Настоящих русских, конечно, к секретным аэродромам не подпускали и на пушечный выстрел, но формально мы стали обладателями новейшего и самого мощного на тот момент воздушного оружия. Французы не могли пересекать линию фронта, однако благодаря агрессивной японской тактике этого и не требовалось — враг сам регулярно являлся на бой.
Другим нашим козырем были РЛУ на выдвижных мачтах новой конструкции. У японцев система радиолокации отсутствовала вовсе, и мы получили то же преимущество, что имеет зрячий перед слепым. Одиночные аэропланы тогдашние локаторы не могли засечь, но враг действовал целыми эскадрами, поэтому о его приближении всегда становилось известно заранее. Зная координаты, скорость и вектор движения незванных гостей, наши летчики могли собраться в большом количестве и занять выгоднейшую позицию для атаки, так что даже слабые бойцы получали хороший шанс. Но активнее всего этим пользовались французы — их новые машины отличались великолепной высотностью, скоростью и вооружением, что позволяло использовать своего рода бандитскую тактику. Поднявшись на недосягаемую для других высоту, пилоты 19-го корпуса стремительно пикировали, разнося вражеские аэропланы в клочья батареями скорострельных пушек. Уступавший в скорости враг не мог их преследовать. Особенно досаждали японцам «летающие сигары» Ледюка. Эти странные машины, целиком состоящие из двигателя, с маленькими крыльями и кабиной в носу, не могли даже самостоятльно оторваться от земли — их поднимал в воздух транспортный аэроплан. Они регулярно терпели крушения, топлива хватало самое большее на час полета, но огромная скорость искупала все недостатки.
Против бомбардировочных эскадр, ощетинившихся десятками стволов, использовалась другая новинка — телеуправляемые крылатые снаряды, запускавшиеся с двухмоторных аэропланов-носителей. Когда аппарат влетал в глубину вражеского строя, наводчик подрывал мощный заряд стальной шрапнели. Было испробовано несколько типов — с ракетными и винтовыми двигателями, с разными системами управления. Против маневренных одиночных истребителей от такого оружия было мало толка, но группу тяжелых машин иногда удавалось поразить. Подобные снаряды запускались и с наземных станков — некоторые по размеру сами были как аэропланы.
Обычно вторгшуюся в наше небо японскую эскадру сперва атаковали французы, а уже после них на потрепанные и растроенные вражеские порядки кучей наваливались русские истребители. И даже при всем при этом мастерство японских пилотов было таково, что Республика в три месяца лишилась воздушных сил. На наше счастье, противник и сам оказался обескровлен. Японская промышленность производила достаточно аэропланов, но летные училища не успевали покрыть убыль экипажей — у системы, готовящей отборных бойцов, обнаружилась своя слабая сторона. К тому времени осень сильно попортила наши временные дороги, инженерные части принялись укреплять их бревнами и досками, разделывая спиленные летом деревья, и наступление окончательно потеряло всякий темп. Воздушная активность обеих сторон сократилась до уровня одиночных вылетов. Армия Республики, вступавшая в войну с таким энтузиазмом, не прошла и двухсот километров.
Посредственные успехи нашей армии стали головной болью для Комитета — и не только для него. Президент вызвал руководство отделов на совещание по вопросу «грамотного освещения хода военных действий». Надо сказать, я не любил подобные встречи: каждый раз они начинались безумными нотациями о строительстве нового общества, а заканчивались требованием совершить какую-нибудь очередную мерзость. Эта хотя бы проходила не tête-à-tête. Мы собрались в зале директорского совета бывшего «Русско-Германского Банка».
— Коллеги! — начал речь Губарев, — Нам нужно больше работать! Народ воспринял тактику генерала Та… Краснова без энтузиазма. Вы ознакомились с отчетом коллеги Тимощука?
Мы дружно кивнули. Тимощук был руководителем отдела социокогностики, заменявшей у нас социоаффектологию. Стандартные методики вроде опросов оказались неприменимы в жаннеристском государстве. Строго говоря, они использовались, и даже гораздо шире, чем в других странах, но только на нейтральные в политическом плане темы: предпочитают граждане двухдверные или четырехдверные автомобили, считают ли, что долговечность для одежды важнее элегантности и тому подобное. По более острым вопросам ждать откровенности не приходилось — диктатор успел к тому времени запугать народ своими чрезвычайными мерами. Поэтому для изучения общественных настроений существовал печально известный отдел социокогностики — фактически, агентурная разведка Комитета, только действующая на собственной территории. Сейчас этой организации приписывают некую зловещую роль, обвиняют в поиске и уничтожении недовольных режимом. Ничего подобного, конечно, не было. За лояльностью служащих государственного аппарата следил 5-й отдел Объединенного Комитета, за простыми гражданами — полиция и Спецжандармерия. На практике, как это ни странно, «человека без портфеля» вообще нельзя было привлечь к ответственности за политические взгляды, если только он не пытался донести их до широких масс. Эта особенность вовсе не означает мягкости режима, даже напротив. Буквальное понимание губаревского призыва «действовать не силой, а убеждением» является ошибкой. Как и в случае с многими другими жаннеристскими лозунгами, проблема заключается не в прямой лжи, а в неочевидности их истинного смысла. Этот, например, подразумевал, что физически уничтожить врагов Нового Общества невозможно, поскольку для Нового Общества врагами являются абсолютно все, начиная с самих уничтожителей. Ограничится же отдельными неосторожными личностями — значит проявить слабость и не добиться целей. Единственным выходом, следовательно, является «убеждение» — не мирная проповедь, а жесткое и планомерное изменение сознания каждого человека. Тогда, впрочем, нам предстояло решить чисто тактическую задачу — заставить народ увидеть в черепашьем переползании от кочки к кочке стремительный победный натиск.
— Итак, граждане по-прежнему поддерживают цели нашей борьбы с японцами, но разочарованы её методами. Необходимо ликвидировать это разочарование. Прошу коллег излагать соображения. Помните, мы сейчас разрабатываем общую стратегию, так что не замыкайтесь на своих отделах.
Как это было заведено, первым слово взял младший из присутствующих.
— В отчете указано, что многие винят в недостаточных успехах военное командование, конкретно — генерала Краснова. Его обвиняют в бездарности, старческом слабоумии и даже прямой измене. Возможно, имеет смысл пожертвовать генералом, списав на него все неудачи.
Прошу читателей обратить внимание на этот момент: он говорит о роли Комитета больше, чем любые пространные объяснения. В каком ещё государстве (кроме, конечно, других жаннеристских диктатур) возможна ситуация, когда второстепенный чиновник пропагандистского ведомства мимоходом предагает избавиться от командующего армией, пусть даже и номинального? Губареву, впрочем, эта идея не понравилась.
— Слишком простые решения редко бывают удачными. Можно объявить Краснова предателем или слабоумным, но что скажут о правительстве, назначившем такого командующего? Пора раз и навсегда покончить со сказками о добром царе и плохих боярах. Народ должен знать, что мы выбираем людей сознательно и обоснованно, а не ставим на высокие посты случайных проходимцев. В этом коренное отличие от старого режима. К тому же, от устранения Краснова реальное командование и тактика не изменятся, так что скоро станет ясно, что дело было не в нем, и старика просто сделали козлом отпущения. Нет, это не годится. Другие идеи есть? Прошу, следующий…
— Моя мысль такая: вся беда — в неверных аналогиях. Поясню. Мы, собственно, до начала войны ничего конкретно не говорили про тактику, не называли сроков, не давали каких-то смелых обещаний. И все же люди чувствуют разочарование, будто бы их обманули. Почему? Дело, мне кажется, в том, что простой человек мыслит аналогиями. Он смотрит на французов: какие полчища те громили, с какой скоростью наступали. А раз мы теперь идем по тому же пути, что и Франция, то и от нашей армии ждут подобных успехов. Но это неверная аналогия, мы ещё далеко не равны, мы в начале пути. Сравнивать нужно не с французами, а со старым режимом — и всё встанет на свои места. С такой точки зрения дела идут отлично: сколько мы уже воюем, и все ещё не разбиты, даже напротив, наступаем, хоть и медленно, зато без лишних потерь. Нужно ярче, образнее раскрыть этот момент: например… О! «Армия республики проходит два километра в день, царская армия проходила тридцать. Разница только в направлении.»
— Спасибо, коллега. Да, в этом есть некий резон. Но работать только в одном направлении недостаточно. Нужно больше идей! Следующий, пожалуйста…
Постепенно очередь дошла до меня.
— Я задавался тоже вопросом: почему наша армия действует успешнее, чем когда-либо за последние семьдесят лет, а народ все равно недоволен? Коллеги говорили о ложных аналогиях. Справедливо, но, на мой взгляд, дело не только в этом. Война — одна из тех сфер, где каждый мнит себя великим специалистом. Стоит компании из трех человек собраться, раскупорить бутылку — и через час у них готовы три плана как в две недели захватить Токио. Естественно, на фоне этих смелых замыслов наши реальные успехи выглядят бледно.
— Да, — печально согласился президент, — тут вы правы. Нам присылают множество прожектов — отправка пятнадцати тысяч диверсантов через Китай, парашютирование трех дивизий воздушной пехоты, танковый удар в Монголии… Но что вы думаете противопоставить этой волне народного творчества?
— Есть, для начала, одна идея… Снимем фильм. Название… Что-нибудь вроде «Кухонные стратеги». Типичная ситуация: собираются — за бутылкой, конечно — этакие карикатурные наполеоны-белобилетники, начинают излагать свои планы… Отберем наиболее типичные, это несложно. И после каждого выступления — показывается наглядно, с объяснениями, к чему он привел бы в реальности. Ну, скажем, какой-нибудь торговец керосином требует собрать все танки в кучу и нестись к Тихому Океану по триста километров в день. Сцена меняется: вот Сибирь, вот эти танки несутся, их продвижение на карте, потом очень доходчиво, можно даже в виде анимациона, рассказывается про фланги, снабжение, что Сибирь — это не Бавария… И вот уже эти танки ржавеют в лесу, валяются трупы замерзших солдат… А в конце такая сцена: палуба линкора, на ней стоят наши «стратеги», и микадо награждает их японскими орденами за разгром российской армии. Основная мысль: теперешняя тактика — единственно возможная в таких условиях.
— Что ж… Над этим можно поработать. Кухонных стратегов давно уже пора извести под корень. Спасибо, коллега. Следующий…
Наконец, все мы высказались, составили примерный план кампании и даже успели прикинуть объем финансирования. Можно было расходиться, но Губарев решил поднять ещё один вопрос. По его знаку жандарм подошел к стоящему в углу механизму — то ли приемнику, то ли проигрывателю — и нажал кнопку. Из звуковода раздался чей-то хриплый голос:
— …Война, которую вы ведёте – есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, хана Тохтамыша, Пусяня Ваньну! Евразийское дело правое. Иудоевропейский враг будет разбит. Победа будет за нами!
— Что з… кто это?! — изумился руководитель кинематографического отдела.
— Это, — ответил Губарев, — так называемый царь Алексей, японская марионетка. Ему разрешили набрать армию в двадцать тысяч штыков для помощи захватчикам, так что мерзавец теперь агитирует народ воевать с нами. Но дело не в его армии — такое войско мы разгоним парой залпов. Дело в идеях. Японские ставленники относятся к движению евразистов. По сравнению с ними продажная клика — рыцари прогресса. Евразисты — дремучие мракобесы, считающие нашу нацию толпой диких азиатов, стремящиеся загнать русский народ в юрты… Они хуже фашистов, хуже даже самих японцев! Каждый из этих мерзавцев уже заслужил Белую Комнату, но… Боюсь, ко времени полного освобождения Восточной России их дикие идеи успеют пустить некоторые корни. Эти корни мы должны будем безжалостно вырвать. Подготовьте план по ликвидации евразийских идей. Ответственный — коллега Ростовцев. Коллега Алешин будет вас консультировать, он специалист по антиреспубликанским учениям. На этом все. До встречи, коллеги!
Тогда нам удалось заставить людей смириться с долгой войной. Фильм «Кухонные стратеги» сыграл в этом свою роль — думаю, она была вполне весома. Комитет всегда делал главную ставку не на книги и газеты, а на радио и, в особенности, на кинематограф. Как говорил Губарев, «покуда Россия ещё не охвачена сетью розинговского вещания, важнейшим инструментом морального развития для нас является кино». Вдобавок к имевшимся ранее, мы открыли множество новых кинотеатров, так что доступ к ним получил едва ли не каждый гражданин Республики. Билеты были очень дешевы: фактически, вся система работала в убыток и прямо субсидировалась государством. Это напоминало времена древнего Рима, когда императоры устраивали бесконечные гладиаторские игры и прочие развлечения, чтобы удержать плебс от волнений. Тираны прошлого знали на что тратить деньги, и Губарев по достоинству оценил их опыт. Когда в Соединенных Штатах приемники Розинга стали доступны широким массам, и владельцы кинотеатров начали жаловаться на убыточность своих заведений, мы нашли ситуацию весьма забавной: российское правительство ежегодно тратило не один десяток миллионов на поддержание системы проката, а мысль получить с этого дела прибыль казалась явным безумием.
Между тем, в Европе развернулись события, на фоне которых бои в Сибири перестали являть для мировой общественности какой-либо интерес. Континент вновь оказался на грани большой войны, и вновь источником угрозы оказалась Германия — теперь уже не по своей воле, но как безвольное орудие в руках победителей. Судьба этой несчастной страны в тот момент все ещё не была решена. Французы, контролировавшие три четверти территории и такую же долю населения, всячески затягивали создание новых государственных структур и распоряжались напрямую через Оккупационный Комитет. Многочисленные пленные, вопреки законам войны, не были распущены по домам, а использовались в отрядах Искупительного Труда для восстановления разрушенного хозяйства западной Франции. Прочие немцы также оказались лишены всяких свобод: захватчики взяли под свой контроль экономику и ввели трудовую повинность. Вместо фиксированных репараций попросту вывозили что и сколько хотели, не делая малейшего снисхождения для частной собственности. Во всех жаннеристских государствах народам целенаправленно внушалась ненависть к Германии и её жителям. Бедных немцев прямо обвиняли во всех бедах человечества начиная с грехопадения Адама и убийства Авеля Каином.
Трижды прерывавшиеся и возобновлявшиеся англо-французские переговоры о будущем устройстве Европы закончились ничем. Слишком уж отличались позиции сторон. Мосли желал видеть Германию единой и независимой — по крайней мере, независимой от французов. Такое великодушие вполне соответствовало британской дипломатической традиции — создавать мощный противовес слишком усилившейся континентальной державе. Жаннере был категорически против и требовал разделить Германию на множество небольших государств. Он боялся немецкого реванша, а кроме того не хотел терять прямое сообщение между Францией и её союзниками на востоке. Разочаровавшись в переговорах, англичане пошли на односторонние действия и провели в своей оккупационной зоне выборы, закончившиеся триумфальной победой Германской Фашистской Партии. Французы ограничились дипломатическим протестом, но следующий шаг противника вызвал уже совсем иную реакцию…
Правительство Фашистской Республики Германия объявило о создании новой армии в сто пятьдесят тысяч человек с тремя бронедивизиями и воздушным корпусом. Оружие и технику взялись поставить англичане. Франция потребовала от Британии «немедленно пресечь возрождение германского милитаризма», причем заявление сделал не сам Жаннере, а министерство иностранных дел «по настоянию Сената». Это означало крайнюю степень недовольства и серьезности намерений, но Мосли решил идти до конца. ФРГ была официально признана «союзником под британской защитой», а её правительство — единственной законной властью на всех немецких землях. Над Европой нависла угроза новой войны. Французы и их союзники провели дополнительное развертывание войск, угрожающим образом концентрируя их против английских позиций. На суше жаннеристы значительно превосходили фашистов и теоретически могли за месяц выкинуть их с континента. Новгородское правительство пребывало в паническом состоянии и держало под парами быстроходный крейсер для бегства в Англию, но даже это не гарантировало безопасности. Генерал Сеплинье обещал превратить ненавистный остров в пустыню, а королевские линкоры — в подводные лодки. Однако у Жаннере были другие планы. Под прикрытием бронепехотных дивизий он начал «войну плебисцитов»: через месяц население Валлонии и Люксембурга проголосовало за вхождение в состав Франции. Если в первом случае действительно имели место очень сильные профранцузские настроения, то Люксембург был насильно принужден к отказу от суверенитета. Тогда у жителей герцогства был собственный язык, по крови они отличались от соседей и никаких причин соединяться с чужим народом не имели. Не успел Мосли отреагировать на эту акцию, как ему уже пришлось решать новую проблему: в Испании начался хорошо спланированный жаннеристский мятеж. Среди населения этой страны давно уже были популярны социал-авангардистские идеи, и лишь противодействие Германии мешало их носителям захватить власть раньше. На помощь восставшим выступили соотечественники-легионеры, по странной случайности собранные в полной готовности на границе и немедленно дезертировавшие с оружием, транспортом, танками, офицерами-французами и всей системой тылового снабжения. Английские деньги и винтовки не помогли монархистам — в три месяца все было кончено.
Но главная, самая масштабная и чудовищная акция французского диктатора была ещё впереди. Незадолго до её начала я получил случайный намек на будущие зловещие события — намек, оставшийся непонятым. В то время наша группа отделов уделяла основное внимание работе по созданию «РосАнимациона». Очень многое из того, чем я занимался на службе в Комитете, мне совсем не нравилось, порой даже было отвратительно. Этот случай является приятным исключением. Я и сейчас горжусь, что стоял при рождении одной из крупнейших и лучших анимационных студий мира, особенно учитывая, что начинать приходилось практически с нуля. Дело это было для России новое. При Михаиле крутили в основном диснеевские ленты, иногда немецкие, отечественные же поделки вовсе никуда не годились. Так называемая «самобытная отечественная школа анимациона» — не что иное, как сочетание убогой рисовки с примитивным сюжетом. Нам требовалось нечто совершенно иное: не только требования Комитета, но и простые эстетические чувства взывали к обновлению. Мастера «старой школы», как выяснилось, попросту не умели и ленились рисовать, так что пришлось в первую очередь решать эту проблему. Я отправил в главный отдел заявку на выделение дополнительных средств для создания школы художников-аниматоров и получил странный ответ: денег в этом организационном году не будет, но через месяц мы бесплатно получим нужных специалистов с хорошим опытом. Ситуация с российскими так называемыми специалистами на тот момент оказалась уже изучена досконально, поэтому воспринимать такие обещания всерьез было невозможно. Я счел их своего рода издевательской формой отказа и велел остановить все работы по анимациону до следующего года. Увы, как выяснилось, чиновники главного отдела знали о чем говорят…
