Один попаданец – хорошо, а много попаданцев – лучше.

Сначала, в качестве своеобразной иллюстрации к теме, хочу предложить отрывок из своего неоконченного романа "Палимпсест". (Закончу или нет – один бог знает).

* * *

 Дочерна заполненная людьми самоходная баржа плыла вниз по Неве. Георгий смотрел на берег, не узнавая вроде бы знакомой местности. Когда успели вырасти вдоль реки огромные грязно-серые дома? Потом начались набережные – тоже совершенно в этих местах неуместные. Георгий огляделся – большинство пленных явно не были ленинградцами, они лишь тупо таращились на непривычного вида здания, не проявляя никакого беспокойства.

Голова опять закружилась, он уселся на корточки, стена тел вокруг скрыла наводящий  страх неузнаваемый мир. Георгий закрыл глаза.

Всего неделю дней назад все было просто и понятно. Когда училище  построили по тревоге и незнакомый командир, с майорскими шпалами в петлицах, сообщил о самом страшном для Георгия событии, антисоветском мятеже в родном городе, страх за родителей, сестер и племянника стал первой и единственной осознанной мыслью. Потом пришел гнев на мерзавцев посмевших осквернить светлое имя Ленина, опозоривших город носивший имя Великого Вождя и желание мстить подлым изменникам Родины, истреблять их до последней гадины, так чтобы от них не осталось даже памяти. 

О мести говорили все курсанты. Только в эшелоне им рассказали о том, что мятежники захватили секретные лаборатории, разрабатывающие новейшее оружие для РККА, и потому ликвидация мятежа может оказаться более трудным делом, чем могло показаться вначале. Новейшие, невиданной конструкции танки, боевые самолеты, даже строившиеся в обстановке глубочайшей секретности военные корабли! Правда, на это особенно напирали политруки, врагов народа слишком мало и они не смогут оказать решительного сопротивления регулярным частям Красной Армии.

На что эти подонки рассчитывали, — недоумевал Георгий, — неужели на помощь империалистов? Но вход в Балтику для английских кораблей невозможен – проливы надежно перекрыты дружественной Германией, с которой империалисты воюют, да и матросы Кронштадтской крепости никак не могли пойти на поводу у контрреволюционной сволочи. Потом он вспомнил о белофиннах, недобитым гадам наверняка неймется и они придут на помощь новым белякам.

Куда идет эшелон, командиры не сообщали, лишь вечером, по станционным постройкам, кто-то опознал Великие Луки, сразу откуда-то появился слух, что их везут в Лугу, а уже оттуда сводный полк двинется на Ленинград. Карт в их вагоне не оказалось, курсанты по памяти чертили кроки на стенах, лихорадочно припоминая названия рек и населенных пунктов. Заснуть не могли долго, храпели лишь несколько самых невозмутимых, остальные продолжали спорить шепотом, время от времени переходя почти на крик.

Георгий задремал лишь под утро, но почти сразу, хотя может быть это ему лишь показалось, поезд, залязгав буферами, остановился, кто-то пробежал вдоль путей и  снаружи раздалась команда: «Выходи из вагонов! Строиться!» Снаружи властвовал предрассветный сумрак.

Разглядеть название станции Георгий не успел – колонну быстрым шагом провели через поселок, сразу за последними домами которого стояли ровными рядами новенькие, явно только что с завода красавцы БТ-7. Командиры взводов назначали экипажи в соответствии с им одним известными принципами. Георгий оказался командиром машины, в мехводы к нему попал хорошо знакомый Володька Брюхов, тоже ленинградец, а заряжающим оказался крепкий середнячок в боевой и политической подготовке, сибиряк Коробейников. Машина оказались уже заправленной, кажется в полном порядке, лишь заглушка одного из бензобаков валялась в грязной примятой траве.

Долго стояли тройками, понемногу начали курить, но тут раздалась команда: «Смирно», и почти сразу: «Товарищ маршал…»

Георгий затаил дыхание, поскольку узнал в одном из выходящих из подъехавшей эмки командиров самого Ворошилова. Легендарный маршал был явно озабочен. Когда группа поравнялась с Георгием, до того донеслась отрывочная фраза: «Псковская воздушно-десантная».

Маршал остановился перед серединой строя, с минуту молчал, оглядывая экипажи, потом, надсаживаясь, закричал: «Славные курсанты наро-фоминцы! Гидра контрреволюции опять подняла свою мерзкую голову! Враги народа подняли руку на завоевания советской власти! Не потерпим! Покараем изменников! Сейчас я поведу вас в решительный бой как я водил в атаки ваших отцов и дедов, на полях Гражданской войны!»

Ворошилов замолчал, потом махнул рукой, поглядел на быстро светлеющее небо и почти бегом устремился к своей машине. За ним гуськом потянулись сопровождающие.

Солнце уже поднялось совсем высоко, когда обступающий дорогу редкий лес внезапно закончился. Впереди было бескрайнее, уходящее за горизонт поле, невдалеке пересекаемое рядами стрелковых ячеек. Курсанты сидели в танках с раскрытыми люками, ожидая обещанной артподготовки, озадаченно разглядывая изредка проплывающие где-то в вышине белые узкие стреловидные полосы. Потом в тылу что-то загрохотало, поднялись жирные черные клубы дыма, а еще час спустя семафором передали приказ об атаке.

Георгий продублировал сигнал. Первая линия машин, оставляя за собой сизые облака выхлопных газов, нестройно рванулась вперед, постепенно то выравниваясь,  то вновь сминаясь, когда танки огибали зарывшихся в землю красноармейцев. Рев многих тысяч лошадиных сил добирался даже до ушей надежно защищенных шлемофоном, создавая непередаваемое, восторженное ощущение, выразить которое можно лишь одним словом – атака! Георгию показалось, что он еще не успел передать мехводу команду, а его бэтушка уже бросилась вперед за уходящим первым батальоном.

Когда машина поравнялась с ячейками стрелков, Георгий заметил, что те по-прежнему сидят на дне своих ямок, втянув головы в плечи, не выказывая желания подниматься и бежать на противника, но тут же он осознал порочность своей мысли – конечно, командиры поведут красноармейцев за третьей шеренгой танков. Он опустился в башню, захлопнув тяжелую створку люка.

Разогнавшись на высохшей стерне, танк все сильнее трясся, изображение в прицеле прыгало, но кажется идущие впереди машины начали стрелять, заставив Георгия остро пожалеть, что он не находится в первой линии. Потом сразу несколько бэтушек замерли задымившись, одна исчезла в огненной вспышке. Горящих машин становилось все больше и больше, одна оказалась прямо перед его танком, но Володька успел объехать препятствие на полной скорости так что бэтушка сильно накренилась. По броне стучало как градом, навстречу мимо них пронеслась дымная непонятная полоса, но впереди уже виднелись узкие щели окопов, Георгий выстрелил наугад, потом заработал пулеметом, поливая огнем приближающийся бруствер.

Танк проскочил над окопом, Георгий стал разворачивать башню, в прицеле мелькнул широкий танк с тонкой длинной пушкой, из дула которой вырывались быстрые злые сполохи, тут же остановился, зачадил, нелепо раскачиваясь, будто кланяясь.

Затем что-то несколько раз сильно ударило по броне, дико надрывно закричал Володька, замолчал, танк замер, теперь кричал уже Коробейников выбираясь из башни. Георгий сам не понял, как оказался снаружи, от кормы наползал сухой жар, он хотел броситься к переднему люку, чтобы вытащить мехвода, но по броне вновь часто застучали пули, заставив припасть к земле, перекатываясь достичь дымящейся, свежей воронки, упасть на ее дно, укрываясь от наполнявшего мир воя и свиста.

Он не помнил, сколько так пролежал, становилось все тише и тише, потом кто-то сильно ударил его ногой: «Встал, гнида!» Подняв голову, Георгий увидел направленные на него стволы, а над ними две пары бешеных глаз, потом пятнистые незнакомого покроя гимнастерки, в вырезах которых виднелись ярко синие тельняшки.

Потом был лагерь: огромные палатки, окруженные свернутой в спирали колючей проволокой, вышки со скалящимися, одетыми в ненавистную пятнистую форму часовыми, и невидимыми репродукторами, ревевшими без перерыва одну и ту же песню про комбата Батяню, который все пьет, пьет и пьет. Спать почти не давали. Были непрерывные построения, с изматывающими перекличками, кого-то уводили на допрос и не всегда ушедшие возвращались. Вероятно, кто-то пытался бежать, потому что с разных сторон периодически раздавались пулеметные очереди.

Когда пленных, наконец, построили в колонну и бегом прогнали к пристани, возле которой стояло очень длинное судно с рубкой на корме, Георгий даже обрадовался наступившей перемене. Возможно ночью удастся соскользнуть с борта, а уж доплыть до берега он сумеет даже в таком состоянии.

Но все получилось иначе: усевшись на палубу, Георгий почти сразу заснул, привалившись к чьей-то спине, и видимо проспал очень долго, потому что, проснувшись, увидел рядом, рукой подать, стены Шлиссельбурга.  

В истоке Невки стоял серый трехтрубный военный корабль, чем-то смутно знакомый. Судно причалило к дебаркадеру, перекинули сходни и красноармейцев, погнали на берег, вновь выстраивая в колонну. Неподалеку стояла обтекаемой формы легковая автомашина, возле которой курили, презрительно поглядывая на пленных, двое бритоголовых парней в распахнутых черных длиннополых пальто.

Колонна двинулась по одновременно хорошо знакомому и во многом неузнаваемому проспекту. У Георгия застучало сердце – он был совсем рядом с родным домом. Если сейчас изловчиться…

Ему повезло. В хвосте колонны начался какой-то скандал, охранники начали сдвигаться в ту сторону, и Георгий рванулся, расталкивая мешавших, не понимающих что происходит красноармейцев, на одном дыхании проскочил тротуар и влетел под такую знакомую арку. Краем глаза он успел заметить, как бритоголовые, с пистолетами в руках, крича, бегут в его сторону. Двор опять арка, двор, налево, опять арка, бегут ли за ним не понятно, но вот уже парадная, во дворе никого и дверь притворить тихо без хлопка.

Из последних сил Георгий вбежал на третий этаж, метнулся к двери своей квартиры – крутящийся звонок куда-то подевался, он несколько раз стукнул в дверь и та, почти сразу же, отворилась.

Незнакомый старик стоял на пороге. Георгий открыл рот, но старик неожиданно сильно вцепился в его рукав морщинистой паучьей лапкой, втаскивая в прихожую. Захлопнул дверь.

Несколько секунд Георгий взахлеб дышал, одновременно пытаясь сопоставить обстановку в квартире, со старой, привычной. Старик, мелко трясясь, молча смотрел на него слезящимися глазами.

— А где все? – спросил наконец курсант.

— Умерли, – ответил старик. – Умерли все.

— Как умерли? – у Георгия потемнело в глазах – А кто вы… вы?

— Я это ты, — сказал старик.

Как вы, наверняка, уже поняли речь идет о переброске в прошлое целого региона современной России. Оптимальным здесь я считаю Северо-Западный регион с центром в Санкт-Петербурге (переброска или скорее обмен, ведь должно иметь место и обратное перемещение, из 1940 года в наше время, осуществляется в результате эксперимента в одном из Академических институтов). Я не смотрел на глобусе, но по моим расчетам в окружность попадают так же Кольский полуостров, Архангельская, область, Псков, Новгород, большая часть Финляндии, а так же кусочек Эстонии. Я прорабатывал так же версию с переброской в 1920 год.

Почему я ограничился лишь одним регионом, а не перебросил всю Россию? Просто потому что я не хочу легкой победы на мировой арене, но стараюсь обеспечить противникам  равные возможности. У РККА образца 1940 года будет значительное преимущество в численности и ресурсах, у попаданцев соответственно техническое.

Далее события развиваются следующим образом: военное столкновение просто неизбежно, прежде всего по причине непонимания (на начальном этапе) сути происходящего. По мере прояснения обстановки выявляется антагонизм противоборствующих сторон – властью никто делится не захочет, ни Сталин ни пришедшая к власти в Северной России военная хунта (здесь без вариантов). Для Сталина выход один – объявить происходящее контрреволюционным мятежом. Здесь любопытен вариант альянса с Германией, последним тоже захочется дотянутся до современных технологий.

Для снабжения топливом необходим союз попаданцев с англоязычным блоком, хотя у меня есть любопытные, хотя и непроверенные, сведения о запасах нефти в Лен. области, созданных в 60-70-е годы. В то же время появляется возможность подчинив себе СССР, возможно в рамках конфедерации, с последующей экономической экспансией – продвижением современных товаров на рынки тогдашнего мира.

Итак война. Какие будут соображения?