Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Продолжаю свой внеплановый цикл статей касательно возможностей различного рода преобразований в условиях АИ, и сегодня придется сделать небольшой шаг в сторону, и от конкретных примеров перейти к голой теории. В данной статье будет рассказано о народах и нациях как исторических периодах формирования тех или иных человеческих общностей согласно моим собственным воззрениям. Материал не носит характер «все так и было, мамой клянусь!», и служит просто объяснением того, как я рассуждаю и оцениваю перспективы тех или иных решений в своих АИшных проектах.
Содержание:
Небольшое вступление
На написание этой статьи меня толкнуло обсуждение небольшого цикла, посвященного возможностям АИшки в условиях Балкан и Малой Азии. Несколько раз между мной и коллегами возникало недопонимание, один раз меня обвинили в чрезмерном упоре на идеи Карла Маркса, с трудами которого я не особо знаком, а в конце концов поступили просьбы чутка подробнее разжевать, почему я разделяю народы и нации, и почему совершенно по-разному к ним отношусь. Попутно был затронут вопрос ассимиляции народов, и того, как происходила или не происходила ассимиляция меньшинств в Российской империи. Короче говоря, без еще двух статей оказалось сложно объяснить все то, что я хотел сказать в материале, и потому пришлось выделить время, и изложить свои изображения сначала в word-овский файл, а затем и на сайте.
Перед тем, как перейти непосредственно к историческо-аналитическому материалу, следует договориться о терминах. Так как я рассматриваю развитие народов и наций в исторической перспективе, и вообще не специалист, то использование этих двух терминов может быть не совсем корректным и понятным для обычного читателя. Потому в первую очередь необходимо объяснить, что же я понимаю под народами и нациями. А их я в контексте исторической перспективы подразумеваю как своеобразные этапы развития человеческой общности. Как по мне, то в истории европейской цивилизации формирование и развитие народов и наций прослеживается достаточно четко, да и при углубленном изучении темы разница между ними достаточно заметна. Народ – это совокупность общин, феодов, племен и прочих объединений людей с общей культурой, языком, менталитетом, и в большинстве случаев – религией. Сами народы могут разделяться на мельчайшие части, но общность между ними является общепринятой и очевидной. В то же время, ни о каком твердом единстве народов говорить сложно, так как даже один народ в результате может запросто сформировать несколько государств в донациональную эпоху, да и отличия между народностями, племенами и прочими могут быть достаточно серьезными. Нации же – следующий этап, укрупненный и осознавший себя народ или несколько народов, которые не просто обладают едиными языком и культурой, но и развитым политическим самосознанием, что укрепляет его единство и тем самым делает общность людей более стойкой к воздействию внешних факторов.
Впрочем, в деталях все это будет рассказано ниже, и от вводной части можно перейти непосредственно к материалу статьи.
Народы в Средневековье
Человечеству в большинстве своем свойственен стадный инстинкт, оно любит кучковаться, и коллективно решать свои проблемы [1]. Сначала кучкование шло в рамках рода, затем деревни, затем племени, и так далее, так далее… В конце концов, когда люди в отдельных регионах уже сильно расплодились, то стали появляться народы. Не буду затрагивать их историю в античности – в рамках рассматриваемой темы это не важно – но к началу Средних веков многие народы уже вполне сформировались, а многие еще только проходили стадию объединения. Первыми признаками формирования народов можно назвать племенные союзы – когда различные племена, имея общие интересы и сходство в культуре и языке, объединяли усилия, и начинали наводить порядок в своих регионах. Увы, племенные союзы, как правило, достаточно быстро распадались, и вообще были крайне нестабильным образованием. Племена их все равно сохраняли раздробленность, и не стремились к какой-то конкретной общности – или стремились недостаточно. Однако время шло, а прогресс остановить нельзя – и различного рода племена, племенные союзы, отдельные роды, кланы, и так далее, и так далее, таки все же стали формировать достаточно цельные народы, которые присоединились к списку тех, кто стал народами еще задолго до этого.
Народам как таковым характерны определенные особенности, которые можно назвать как условно положительными, так и условно отрицательными – хотя строго знаки плюсов и минусов расставлять все же не стоит, это просто особенности, они были и есть, и с этим надо смириться. Помимо особенностей, характерных для отдельных конкретных народов, можно выделить те черты, которые были свойственны если не всем, то уж точно большинству этносов, и их можно выделить в качестве признаков этого конкретного этапа развития человеческих общностей. Таковыми являются:
- Общая культура. Народные обряды, традиции, праздники, суеверия и прочее формировали то, что мы называем культурой, и если в разных племенах, общинах или деревнях они были в общих чертах одинаковыми – то тут уже можно было говорить о единой общности. Собственно, средневековые народы о том и говорили, культура являлась одним из главных объединяющих факторов. Впрочем, между различными народностями, племенами и прочими подгруппами уже тогда существовали различия, так что возводить какую-то едину, универсальную народную культуру Средневековья в абсолют не стоит.
- Общая религия. Как правило, народы имели общую религию, которая иногда являлась даже основополагающим знаком отличия от других народов. Сложно представить армянский народ не в виде солянки племен, а именно в качестве народа, без Армянской апостольской церкви. Ромеи формировали свою общность именно за счет религии. В истории Польши, Испании, Франции и многих иных государств религия оказалась мощным объединяющим фактором, без которого реал выглядел бы заметно иначе. Впрочем, есть и иные примеры, особенно в переходные периоды, когда, к примеру, народы переходили из язычества в христианство, но это именно переходный период, который нельзя возводить в абсолют. В то же время само наличие таких периодов говорит о том, что вопрос религии в Средневековье не был настолько фанатично-упоротым, каким его обычно «все знать», и перегибы были характерны для отдельных регионов и народов, но отнюдь не для всех поголовно. Здесь можно вспомнить отношения между православными и католиками на «пограничье» между этими двумя ветвями христианства – «все знать», что православные и католики страстно друг друга ненавидели еще с момента раскола, но…. Есть огромное количество примеров именно с граничных государств (Галицко-Волынского, Польши, даже Тевтонского ордена), когда различия в обряде или имели минимальное влияние на светскую жизнь, или же целиком игнорировались. Эпоха повальной ненависти между религиями и обрядами начнется лишь в Новом времени.
- Общий язык. Причем язык мог быть весьма многогранным, состоять из множества диалектов – но общность людей одного языка в рамках одного народа считалась одной из важнейших, основополагающих вещей. Здесь надо помнить, что многие современные реалии на Средневековье в плане лингвистики совершенно не натягиваются, и, к примеру, южные славяне тогда говорили на одном языке, с очень небольшими отличиями.
- Необязательное формирование государственности. Как-то принято у нас считать, что народы обязательно стремятся к независимости и созданию собственных государств. Оно, в принципе, так, но лишь в рамках тенденций последних времен, да и то не всегда. А вот в Средневековье независимость и формирование собственных «народных» (т.е. национальных) государств было вовсе не обязательным. Албанцы без проблем меняли религию и служили тому, кому служить выгодно, а болгары в определенный момент отказались от собственного, болгарского государства ради снижения налогов под властью ромейского императора. При том что болгары в рамках Средневековья – одни из самых упорных ребят, которые всегда боролись за свои интересы и независимость, дважды сформировав достаточно мощные государства на Балканах. Почему так? Ларчик открывается очень просто – требование создания национального государства характерно для наций, имеющих определенный уровень сознательности и сплоченности, а наций как таковых в Средневековье еще не существовало. Да и вообще, феодальные или околофеодальные отношения прямо мешали подобной расстановке акцентов – принадлежность к государству и определенной общности зачастую определялись не по принадлежности к народу, а к господину. Нами правит болгарский царь? Значит, мы болгары. Ромейский император? Мы – ромеи. И так далее. Т.е. отношения между государствами и населением в ту эпоху вообще были принципиально иными, и потому даже Болгария Средневековья и Болгария Нового времени – это сильно разные государства. Как и Русь с Россией, и Англия с Британией, и какая-то Астурия в сравнении с Испанией…
- Наличие множества отличимых в деталях подгрупп. Народы Средневековья могли занимать огромные территории, но проблема в том, что при логистике и скорости передачи информации того времени попросту невозможно было создать целиком единую общность. Каждый народ делился на племена, племенные союзы, народности и субэтносы, и т.д., причем эти народные подгруппы постоянно пребывали в движении и менялись, сохраняя какой-то свой основополагающий костяк традиций и верований. К примеру, сербы как поданные сербского короля в Средневековье были конгломератом племен, у каждого из которых были свои особенности, а иногда и интересы. Западные государства как правило представляли собой совокупность феодов, каждый из которых мог представлять собой отдельную подгруппу единого народа, со своим колоритом. Не было и единого русского народа в том смысле, в каком это иногда хотят подать ура-патриоты – народ, слепленный из разного рода радимичей, кривичей, вятичей и прочих, после начала распада единого государства стал делиться уже не по племенам и племенным союзам, а по удельным княжествам и принадлежности к тому или иному Рюриковичу, при этом сохраняя языково-культурную общность. Причем даже в рамках одного удела могли существовать несколько отличимых русских общностей. И это работает если не в каждой точке Ойкумены того времени, то уж в подавляющем большинстве случаев точно. Из чего проистекает следующий пункт.
- Высокая восприимчивость к внешним факторам. Или, говоря проще – аморфность, пластичность и мобильность. Если современные народы и нации можно условно воспринимать как твердый, уже сформировавшийся материал, то средневековые народы – это бурный котел, который постоянно меняется даже без воздействия внешних факторов, а с ними – и вовсе может меняться часто, и очень значительно. Средневековый народ можно было достаточно просто слить с другим, надавить на него и сменить религию, разделить на несколько отдельных народов, каждый со своей элитой и колоритом. Так, к примеру, Сербия в ту эпоху была по факту конгломератом племен с полуфеодальными порядками. Пика своего развития она достигла при Стефане Душане, когда, казалось бы, выстроилось уже вполне современное феодальное общество…. Но после смерти Душана и начала упадка сербы опять вернулись к родоплеменным общинам, объединяемым теми или иными вельможами в княжества, которые при малейшем чихе могли исчезнуть, как и мнимое политическое единство. И такого рода проявления этой мобильности и пластичности встречаются повсеместно – можно вспомнить и Франкскую империю Карла Великого, и то, как собирались, распадались и опять собирались иберийские государства, а уж про то, как дела обстояли на Руси, я и рассказывать не буду – сначала резво собрались из разных племен в единое государство, а потом резво разбежались, причем с новым делением на субъекты как бы единого народа.
- Условный космополитизм. Условный – потому что он касался лишь отдельных моментов, космополитизм – потому что народы не зацикливались на себе, и порой формировали вместе с другими народами крупные общности, совершенно невозможные с точки зрения современности [2]. Самый яркий пример – ромеи, которые вообще никакой не народ, а сборная солянка из десятков и сотен различных народов и народностей, которых объединял один государь, и одна вера – православие. Схожий расклад был с первыми двумя Болгарскими царствами, которые формировались не только за счет собственно славян-болгар, но и за счет тюрок-булгар, романоязычных валахов, различного рода куманов-половцев, и т.д. – все они на равных формировали общность Болгарских царств. Здесь, кстати, имеет место быть один миф, который, увы, крайне популярен – о том что в Средневековье дремучие крестьяне крайне негативно, шовинистически относились к любым чужакам. На topwar уважаемые коллеги даже пытались мне доказать, что, к примеру, крестьяне Галицко-Волынского княжества были категорически против женитьбы своих князей на иностранных принцессах, и что запросто могли взбунтоваться при виде «чужой» им супруги правителя. Нет, такое, конечно же, бывало, но не как закономерность, а как отдельные местные явления и тенденции, а вот в массах все было как раз наоборот – к чуждым элементам относились в худшем случае равнодушно, а то и вовсе как болгары с куманами формировали единые государства. И это распространяется, в общем-то, на все народы – ядреные шовинисты в условиях постоянно меняющегося мира, средневековой демографии и достаточно серьезного дробления общин банально долго не выживали. Яркий пример – Венгрия начала XIII века, которая из-за волны шовинизма к половцам фактически спровоцировала череду гражданских войн и период глубокого упадка государства. При том что ровно в это же время русичи и болгары с половцами вполне себе близко контактировали, и получали от этого немалую пользу.
- Мобильность элит. Очень неудобный и просто возмутительный момент для различного рода националистов, ура-патриотов и прочих восприимчивых личностей, для которых «чужая» элита в Средневековье – это зашквар, позор, и вообще невозможно. Хотя такое встречалось… Да повсеместно. В Испании, к примеру, местное кельтиберское и романское население в определенный момент приобрело вестготскую знать, и в дальнейшем именно такая солянка и стала формировать иберийские народы и народности. Французы по большому счету появились как галльская «чернь» и франкская знать. Англия после 1066 года существовала как конгломерат кельтского населения, подавленного англосаксами, которыми правила французская знать. Которая, к слову, была как бы не совсем французская, а франко-норманнская. В Италии знать часто имела германские или греческие корни. И все это – факты, причем факты общепризнанные. После этого возмущение по поводу норманнской версии происхождения Рюриковичей [3] – дескать, это невозможно, так не может быть, и это вообще позор – выглядит смешно, ибо подобное происходило повсеместно. Кстати, эта же мобильность элит служит дополнительным доводом против шовинизма рядового населения – иначе чужаков во власти никто бы не принимал, и мы бы сейчас знали об огромном количестве мятежей населения против «чужих» властителей. Но как раз такой информации до нас и не дошло.
Учитывая все это, ставить знак равенства между средневековыми и современными народами можно лишь при крайне садистском использовании совы и глобуса. Более того, нельзя напрямую привязывать средневековые народы к той или иной государственности, так как фактически в тех условиях государства и народы существовали или целиком оторвано друг от друга, или же имели достаточно скромные связи, мешающие ставить знаки равенства. Франко-англосаксонская Англия, германо-галльская Франция, кельтиберо-вестготская Испания, лузитано-вестготская Португалия или болгаро-тюрко-куманская Болгария не дадут соврать. Ах да, еще мадьяро-славянско-половецкая Венгрия, германо-славянская Германия и итало-германо-греко-арабская Италия. А уж что говорить про Византию и ромеев, ой-вей…. Короче говоря, народы в Средневековье – это достаточно хаотичная и аморфная масса мелких человеческих общностей, которая постоянно менялась и преображалась под воздействием порой даже самых небольших или неочевидных факторов. Да, у народов были какие-то конкретные черты и особенности в виде религии, языка или культуры, но это не делало их структуры стабильными. Более того, далеко не всегда народы являлись общностью в политическом плане – константой были, пожалуй, лишь язык и культура. Потому если говорить за какую-то АИшку в рамках Средневековья, то там можно хоть гиперборейцев из китайцев и славян попробовать сформировать, лишь бы предпосылки сложились. Но это все – Средневековье. А что там дальше?
Народы в Новое время
А дальше наступило Новое Время – эпоха развития наук, новой политики, новых методов управления, и постепенного ослабления феодальных законов на жизнь общества в рамках государства. Расширилось изучение народов как таковое, появились некоторые элементы государственной пропаганды – уже работающие, но пока еще представляющие собой эмбрионы тех чудовищных машин, которые появятся в XX веке, и потому не способные на действительно масштабные свершения [4]. Началось массовое книгопечатание, расширялось народное образование, религиозные споры стали приобретать куда более ожесточенный вид, чем это было раньше. Все это, само собой, повлияло на народы, процессы их формирования и структуру, хоть и не в равной мере. Так, народы под началом Османской империи фактически застыли в развитии на Позднем Средневековье, и оставались таковыми аж до 2-й половины XIX века. В то же время западноевропейские народы развивались достаточно активно, в том числе формируя новые общности, или преображая старые.
В первую очередь развитие народов пошло по пути укрепления собственных условных границ. На смену полностью аморфной структуре стали приходить более стойкие и конкретные определения отдельных народов – так, появились в уже более или менее современном виде французы, германцы, испанцы. Однако параллельно с этими процесса происходила и децентрализация – каждая народность уже начинала претендовать на свою государственность, а то и несколько. Торжеством этого процесса стала феодальная раздробленность стран Западной Европы, или же дробление территорий Руси в Восточной Европе. Но даже тут стали проявляться тенденции к укрупнению и централизации – так как именно на подобных раздробленных частях стали развиваться уже новые, более крупные, сильные и централизованные государства. Получив опору в виде более или менее единой народности, они крепли, и начинали «реконкисту», постепенно замахиваясь на все большие и большие территории. На одном из осколков Руси возникло Великое княжество Московское, а на других сформировалась объединенная Литва. Славянско-германская Австрия стала постепенно расширяться и подчинять себе все большие территории уже в качестве главы чисто германской Священной Римской империи. Многие германские княжества стали укрупняться и расширяться. Кастилия стала объединять все Пиренеи, а за власть в Северной Италии боролись местные государства….
Народы и народности фактически переживали переходный период, когда им была свойственна определенная двойственность. С одной стороны, баварцы, вюртембержцы, швабы и прочие продолжали считать себя одним народом, то бишь немцами, одной языковой и культурной общностью. Но с другой стороны, к формированию реального единого общества они не стремились, и потому продолжали существовать в своем множестве ипостасей без ярко выраженных тенденций к унификации. Во вполне сильной и централизованной Франции все подданные короля были французами, но как таковой единой французской общности еще не сформировалось, ибо жители разных регионов – гасконцы, нормандцы, провансальцы и прочие – все еще считали себя обособленными частями народа. Но если раньше правители государств могли по факту игнорировать то, что население имеет тот или иной этнический состав, то теперь этому стали уделять все больше и больше внимания – ведь при учете местных особенностей можно было получить от регионов больше, и тем самым укрепить государство. Таким образом, именно в XV-XVIII веках начинается постепенный переход от государств, стоящих выше этнических вопросов, к государствам «народным», т.е. ориентированным на условное ядро из определенного народа, как уже существующего, так и только формируемого. А это уже был прямой шаг к формированию наций в современном их виде.
Ярким примером подобных решительных шагов по формированию нового национального ядра является Пруссия. Еще в начале XVIII века прусского народа как такового не существовало – были немцы (далеко не самые многочисленные), были германизированные частично или полностью славянские и/или балтские племена, были французы-гугеноты, были поляки, и многие другие. Не было в Европе государства с настолько пестрым составом своего населения, где каждая группа представляла собой не только отдельную народность, но и целый народ, со своим языком, культурой, а иногда и религией, ведь на территории Пруссии существовали католицизм, лютеранство и несколько иных ветвей христианства, а с определенного момента – еще и некоторое количество мусульман (впрочем, очень небольшое) [5]. Но все изменилось при Фридрихе Великом. Если до него Пруссия оставалась конгломератом, который со стороны все оценивали как очень шаткое и нежизнеспособное государство, то после него прусский народ (а точнее – народность, как часть германского народа) уже вполне состоялся, и во многом был куда более единым, чем французы, британцы или кто-либо еще. Казалось бы – обычный пережиток средневековья, когда такие превращения были, в общем-то, вполне нормальным явлением, но в отличие от старых времен, пруссаки оказались не просто народом как культурной общностью, а той самой общностью, которая стала твердой основой государства, а само государство стало опираться именно на эту прусскую идентичность. Именно это единство народа и государства и стало одной из составных частей успеха Фридриха Великого в его войнах – иначе в ту же Семилетнюю войну Пруссия не смогла бы так долго держаться против превосходящих сил противника. Таким образом, появление пруссаков уже можно условно считать первым звоночком, эдакой прелюдией перед новой эпохой – эпохой наций и национализма.
Формирование наций
Формирование наций оказалось вполне закономерным результатом развития народов в частности, и укрупнения человеческих общностей в целом. Как когда-то начинали первобытные люди понимать, что гуртом и батьку бить веселее, вслед за чем скучковались в племена и племенные союзы, так и народы и народности в Новом времени постепенно пришли к тому, что надо усиливать централизацию и объединяться, чтобы нагибать любого вероятного противника – как в защите, так и в атаке. Однако для окончательного осознания этого требовалось одно небольшое условие – политическая сознательность сколь-либо значительных масс населения, выходящая за рамки обычной борьбы между феодами крупных владетелей, конкретных (династических) или коллективных (республиканских в понимании XVII-XVIII веков). Без нее тенденции к объединению были слишком слабыми, чтобы приводить к серьезным переменам. А политическая сознательность требовала уже достаточно развитой системы образования – или хотя бы каких-то иных систем донесения до народных масс идей объединения региональных общин. Государствам оказалось выгодно оседлать начавшиеся процессы, но далеко не все это понимали, да и не у всех была к тому реальная возможность. А некоторые были вынуждены пойти по этому пути – к примеру, США, которые к моменту создания своего государства представляли конгломерат штатов, каждый со своими интересами, а иногда – еще и с дополнительным дроблением на подгруппы. Опора на один народ была невозможно – слишком пестрым был этнический состав американцев, потому выходом и спасением государства, средством для сплочения народных масс стало формирование единой нации как совокупности людей, возможно разных культур и даже языков, но объединенных общими интересами в рамках одного государства. Что сильно облегчалось тем, что перед выступлением Тринадцати колоний уровень образования местного населения (колонистов, само собой) был одним из самых высоких в мире.
В Европе началом эпохи национализма можно считать Великую Французскую революцию. До 1789 года во Франции все еще оставалось провинциальное дробление населения, и какие-то жители Вандеи осознавали свою общность с провансальцами лишь потому, что у них был один король, и то на этот счет еще можно было поспорить. Менталитет, диалекты, культурные особенности позволяли говорить о разобщенных народностях, но не о едином народе, осознавшем себя таковым. Но революция все изменила – и уже в разгар Наполеоновских войн, т.е. спустя каких-то полтора десятилетия после нее, французы окончательно сформировались как единая нация, и осознали себя таковой. И формирование французской нации во многом обусловило те успехи, которых достигал Наполеон – без сплоченного народа, осознавшего свое единство и готового идти на большие жертвы ради общих интересов, достижения корсиканца были бы несколько меньше. Вслед за французами осознание себя конкретными нациями стало появляться и у других народов и народностей, и XIX век в целом можно считать веком национализма и расцвета наций и национальных государств. Те государства, которые базировались на интернациональной основе, и не смогли унифицировать свои народы в одну политическую нацию, оказались обречены на постепенный распад из-за внутренних факторов. Основными признаками наций в это время стали:
- Высокая степень образованности населения. Формирование нации невозможно без определенного количества образованного населения – того, которое следит за новостями, знает хотя бы в общих чертах историю, интересуется общественной жизнью вне своего узкого кружка общения в деревне или городе. Причем численность образованного населения определенного народа для формирования нации не должна быть 100% — хватит и 30-40% читающих, пишущих и думающих людей для того, чтобы из их числа выдвинулись активные политические деятели, и началось формирование нации. Так было, к примеру, с армянами, которые начали оформляться как нация тогда, когда численность образованного населения среди них составляла всего около трети. Французы после революции тоже не обладали повальным начальным образованием, но и того, что было, им хватило с головой.
- Высокий уровень сознательности населения. Значительный процент образованного населения приводит к росту его политической сознательности. Без этой сознательности, в общем-то, невозможно и осознание себя нацией – общность людей застрянет на уровне развития народа, не перейдет на следующий этап, и окажется в уязвимом положении. При этом стоит понимать, что высокий уровень сознательности относителен, и не значит, что, допустим, все 100% французов активно принимают участие в политической жизни государства, и имеют пускай даже призрачное, но влияние на происходящее. Высокий уровень в этом случае – значительно выше, чем в прошлые времена. Потому как в каких-то XVI-XVIII веках политическую жизнь государства определяли какие-то десятые, а то и сотые доли процента населения государства, даже не все дворяне были допущены к механизмам власти – в то время как с рассветом нации к политике стали подключаться уже представители разных сословий, и количество участников политических процессов (в той или иной степени) стали уже какие-то единицы, а иногда и десятки процентов. Но для сознательности не обязательно участвовать в политических процессах – достаточно по собственной воле [6] участвовать в жизни государства вообще, хоть в ударных стройках, хоть в общественных работах, не приносящих сиюминутные очевидные выгоды.
- Появление патриотизма. Это является прямым следствием развития сознательности и укрупнения человеческой общности. Если отбросить высокие материи и красивые ура-патриотические истории о прошлом, то патриотизм до наступления эпохи наций был скорее исключением из правил, ибо не имел сколь-либо вменяемой основы. Что такое война ради интересов государства, когда для рекрута-крестьянина само государство – в общем-то абстракция, и дела кого-либо дальше собственной общины его не интересуют? Что такое вообще государство для человека, который еще не мыслит столь крупными категориями? Конечно, он может быть патриотом этой своей небольшой общины, но государству от этого ни холодно, ни жарко. А вот когда в голове у человека появляется осознание общности с другими общинами в рамках государства, то уже появляется и патриотизм – идея о том, что большая общность (нация) требует защиты интересов и независимости. А вершиной организации нации является государство. Потому патриотизм в самом большом смысле, т.е. радение за интересы государства, возможен лишь при появлении наций и национальных государств, а существование его до этого можно считать скорее отклонением от нормы, или же показным позерством, ибо позеров и идеалистов любили везде и всегда, даже там, где они были лишними.
- Внесословное общество. Само существование нации требует достаточно мобильного общества с широкими социальными лифтами, дабы поддерживать хотя бы минимальное единство нации и национальной элиты. Сословное общество тут входит в прямое противоречие с этим требованием. Причем важно положение де-факто, а не де-юре – британское общество и в XIX веке, к примеру, было на бумаге сословным, но по факту там уже вовсю размывались границы между группами населения, и по меркам общественного орднунга в Германии в стране творился полный беспредел, так как во многих случаях купцы, буржуа и аристократия были представлены одними и теми же людьми, да еще и выходцы из черни порой – чаще обычного для континента – прыгали выше головы. В самой же Германии формирование нации произошло без полной отмены сословности [7], но это скорее стоит списать на особенности менталитета немцев.
- Четко обозначенные границы нации. Если народы как этап развития человеческих общностей достаточно аморфны и мобильны, то нации уже имеют более организованную структуру, и четкие границы. В первую очередь это выражается в унификации языка, культуры, менталитета, элит. Все малые общности (к примеру, народности) пытаются привести к единому знаменателю. Итальянской нации не существовало до тех пор, пока в Италии не ввели единый, пускай и искусственный, язык, и не собрали воедино элиты всех итальянских государств. То же касается и Франции, где нация появилась после того, как местные народности в добровольно-принудительном порядке сбили в один мощный монолит. В анализе и сравнении народов можно легко совершать различные манипуляции – а этот народ не народ, так как он говорит и верит так же, как вот этот народ, и так далее. С нациями так уже не прокатывает, они после своего формирования обретают вполне конкретные территориальные границы и признаки, характерные именно для них, и тогда уже, к примеру, вместо исламизации, периодической резни и вытеснения из собственных территорий турки переходят на геноцид армянской нации.
- Стойкость к внешним воздействиям. Если народы можно делить и сливать воедино, менять их религию, короче говоря – влиять на них и формировать какие-то иные общности, как измененные старые, так и совсем новые, то с нациями такой вариант не прокатывает, ибо осознавшая себя нация уже считает себя конкретно такой и никакой другой, и потому любую попытку изменить себя воспринимает враждебно. Это сводит к минимуму эффект от ассимиляции, и усиливает межнациональные противоречия в рамках одного государства, если вдруг так случилось, что там проживают несколько наций. Собственно, именно эта особенность в истории народов и наций отмечает то, что я называю точку невозврата – конкретный исторический период, с точностью до десятилетий [8], после которого какие-либо серьезные манипуляции с этой этнической или политической общностью уже невозможны. После этой точки невозврата русские и немцы не смогут ассимилировать поляков, испанцы – каталонцев, голландцы – фламандцев и валлонов, и так далее. Потому, если вдруг в рамках одного государства сложились несколько наций, и точка невозврата уже пройдена – его падение становится просто неизбежным.
- Развитые отношения между нацией и государством. В родоплеменном строю политическая элита достаточно близка к самому народу, и потому хорошо понимает его – а народ, в свою очередь, оказывает большое влияние на элиту. При феодализме произошел процесс отдаления элиты от народа, причем порой на недосягаемые дистанции. Собственно, не просто так есть сравнения феодалов с ОПГ, которые «крышуют» тот или иной бизнес (феод). Да и если вспомнить историю, то окажется, что зачастую феодал был не то что чужим человеком – а принадлежал к другой культуре, или вообще мог быть иной веры. Какая уж тут общность? Но в процессе становления нации маятник истории качнулся в обратную сторону. Теперь только полный идиот мог игнорировать население своего государства в решении важных вопросов – ведь оно могло бы дать ему небывалую поддержку, или наоборот – взбунтоваться, или просто тихо саботировать все начинания элит. Единство элит и правительства, хотя бы мнимое, стало вообще обязательным пунктом – адекватные элиты старались действовать в интересах нации, или склонять нации к одобрению тех действий, которые нужны были элитам. Управляя государством в директивном порядке, забив на особенности своего населения, т.е. политической нации, легко можно жиденько обгадиться в тех или иных проектах [9]. Впрочем, сам вопрос взаимодействия между народом (нацией) и правительством (элитами) – это отдельная тема, которой я сейчас касаться не хочу.
- Расширение государственной пропаганды. Прямое следствие предыдущего пункта – без народной поддержки КПД действий правительства будет неизбежно ниже, а многие глобальные проекты станут просто невыполнимыми. Да и само правительство может долго не продержаться у руля. Потому постепенно усиливается давление на общественное сознание со стороны самого государства – народ стремятся «обработать» и склонить в ту или иную сторону, выгодную государству. Срабатывает это не всегда, но в некоторых случаях эффект может превзойти все ожидания. Пример тому – поддержка Гитлера в годы Второй мировой войны, в то время как у немцев был еще живым опыт Первой мировой, которая для них обернулась обнищанием, голодом, колоссальными репарациями, и многим другим. Не будь у Гитлера эффективной пропаганды, не умей он давить на нужные струнки общественного настроения – довести Германию до истощения во второй раз за каких-то треть века не вышло бы. Да и в Первую мировую войну немцев так обработали пангерманизмом, что в особо тяжелых случаях он приобретал материальную форму и оказывал эффект психотропных веществ.
- Стремление к независимости и формированию государственности. Если народы не имели постоянного и сильного стремления к формированию своей государственности и независимости, то нации это стремление уже приобрели. И потому, если вдруг у какой-то Австро-Венгрии не получается сформировать единую политическую нацию, то ей хана. Как не сегодня, так завтра. Разорвет из-за внутренних противоречий, даже без вмешательства третьих стран. Потому что каждый народ внутри государства, осознавший себя как отдельная, особая нация, захочет свою государственность. И это не только Австро-Венгрии касается. Но тут есть один важный, и я бы даже сказал забавный момент. И называется он….
- Второстепенность этнических вопросов. На 1/6 поверхности суши «все знать», что нация – это в первую очередь этническое понятие, а национализм обязательно означает строго этническую направленность. Т.е., Россия для этнических русских, Украина для этнических украинцев, Гиперборея для этнических гиперборейцев, Нибиру для зеленых, но не синих рептилоидов, и т.д. Беда в том, что это исключительно отечественный перегиб, и более того – в загнивающих Европах уже давно считается, что строго этнический национализм является скорее «пещерной» версией национализма, и после каких-то сиюминутных выгод может принести колоссальный вал негативных последствий в долгосрочной перспективе [10]. Соответственно, и чистые этнические нации (германо-арии, славянорусоарии, франкогаллогуси, или еще что-то) также признаются не самыми перспективными и успешными. А вот нации политические, т.е. наднациональные – совсем другое дело. Политическая нация сейчас есть в Испании – андалузцы, кастильцы, леонцы, галисийцы могут друг друга на тематических форумах матом крыть похлеще, чем сосед дядя Георгий ругается, когда роняет себе на ногу холодильник [11], но они все равно остаются единым сообществом, и о сепаратизме вспоминают, в общем-то, только баски и каталонцы. Как и в Италии есть противоречия между Севером и Югом, но нация все равно сохраняется одна – итальянская. В Британии политическая британская нация состоит из собственно англичан, валлийцев, шотландцев и северных ирландцев – все четыре названные группы населения являются отдельными народами, но формируют единую нацию, невзирая на определенные тенденции к отделению. А Бельгия вообще является примером сосуществования в рамках одной нации (бельгийской) двух сильно отличимых народов (фламандцев и валлонов). Политические нации не лишены проблем, но они действительно работают в долгосрочной перспективе. И на этнический вопрос им, в общем-то, по барабану, так как если русский, казах и армянин говорят на одном языке, соблюдают одни и те же законы и ассоциируют себя с единым государством, то вопросы религии, культуры и прочего уезжают на второй, а то и третий план. Именно так можно без масштабной культурной ассимиляции сохранять и развивать полиэтнические державы, а там гляди, спустя пару-тройку веков, и в этническом плане все перемешается…. В конце концов, многие крупные государства современности – США, Бразилия, Китай, Индия – населены многими народами и народностями, которые на деле сильно отличаются друг от друга. Да еще и религиозная разница. Но при этом все равно формируют единые нации, совмещая несовмещаемое в этническом плане. Что определенно является причиной стремиться именно к политической нации.
- Склонность к радикализму. Увы, для наций характерно также кидание из крайности в крайности именно в основополагающих вопросах. У средневековых народов крайности тоже были, но встречались не всегда, да и в Новом времени радикализм им привносился в основном церковью, а не по объективным факторам. А вот нации – другое дело. Если формируется этническая нация, то она очень легко может удариться в борьбу за «чистоту нации» и шовинизм, и в конце концов станет причиной масштабных кровопролитий и потерь, как окружающих народов, так и собственных людей. Нациям свойственно превознесение себя лично – ведь на фоне объединения и каких-либо успехов элитам нации начинает казаться, что они особенные, и могут легко улучшить свое положение за счет других. Многие нации в Европе прошли через это, решили, что так нельзя, и сейчас бросились в крайность по другим своим чертам – абсолютизируя политическую нацию, и стремясь включить в нее кого попало, кто и близко не собирается соблюдать ее законы, т.е. и не причисляет себя к этой конкретной нации. По крайней мере, уверенность в том, что это сработает, частенько прослеживается в действиях правительств тех или иных государств, которые в общем-то не страдают космополитизмом, но упорно проводят конкретную миграционную политику, подселяя к «своим» людям «чужих», которые сливаться со «своими» не планируют.
- Единое экономико-политическое пространство. Нации тяжело формируются и собираются воедино, если они разделены на несколько государств, т.е. существуют в разных политических и экономических пространствах. Если какая-то часть народа находится вне этого пространства, то есть риск потерять ее в процессе создания нации. В некоторых случаях сам процесс формирования наций приводит к ирредентизму и объединительным процессам — как это было с Германией и Италией. Это значит, что политика и экономика, как правило, даже стимулируют процессы формирования, и укрепляют уже сформировавшиеся нации — если, конечно, это успешные политика и экономика. Марксисты вообще утверждают, что во главе нации всегда стоит экономика, но рискну не согласиться с Карлом Марксом в этом вопросе. ИМХО, его теория здесь слишком узкая, а с учетом того, что сам Маркс жил, творил и мыслил во времена рассвета наций, и не застал «бум» их развития, то тут дело может быть в банальном недостатке конкретных примеров формирования разных наций, чтобы этот дядюшка воспринимал все эти процессы и вещи в несколько более широком смысле.
Таким образом, нации после завершения своего формирования представляют собой уже целостную, конкретную общность людей, с четкой самоидентификацией и более высоким уровнем сплочения, чем у народов Средневековья. Если народы еще можно как-то по-быстрому ассимилировать, изменить, разделить на отдельные группы (коих в народе всегда много), то нация сама по себе куда более едина и универсальна, и потому сопротивляется любым попыткам внешнего воздействия, да и сама пытается оказывать влияние на близлежащие народы и нации. Формирование наций является вполне естественным этапом, следующим за формированием народов. Что забавно – этот этап когда-то уже пытались осуществить римляне, пытаясь создать единую нацию Римской империи, но с уровнем логистики и обмена информацией того времени подобное начинание было обречено на провал. В наше же время, когда связь и скорость перевозок возросли на порядки, постепенно становится возможным уже следующий этап, который называется глобализацией. Однако, как и в случае с формированием народов и наций, в этом процессе участвует такое количество переменных и участников, стремящихся отставить сугубо свои личные интересы, что сам процесс глобализации как таковой может затянуться на века, а то и тысячелетия. Общение без границы еще не значит, что нации готовы слиться в одну радостную массу человечества, а сами лозунги глобализации слишком часто используют к своей выгоде те или иные деятели и государства. Потому, увы и ах, пока не появится сверхзадача для всего человечества, или всеобщий враг – глобализация будет идти скорее во вред, чем на пользу, за исключением отдельных, узких сфер вроде общения, игр и информационного обмена.
Впрочем, все это уже совсем другой разговор. Нам, как АИшникам, куда интереснее вопрос о том, как можно исторически менять раскладки по народам, национальностям и прочим общностям, что и когда можно сделать, а что – нельзя, и все в таком духе. Кроме того, не лишним было бы детально рассмотреть ассимиляцию в отечественных условиях, т.е. в Российской империи, и вообще, как же в родных пенатах развивались народы и нации. Но это – материал следующей, и, надеюсь, последней внеАИшной статьи в ближайшее время.
Примечания
- Как правило, свои проблемы за счет коллектива решают одиночки. Но иногда все же случается редкая утопия, когда коллективом решаются действительно важные для всех дела.
- Конкретно на примере Руси я об этом расскажу подробнее в следующей статье. Если не забуду.
- Спорить о том, правы норманисты, или нет, я не собираюсь, я лишь указываю на то, что этот конкретный довод антинорманистов выглядит…. Забавно, если знать средневековую матчасть.
- И вообще, пропаганда на тот момент – прерогатива церкви, а это накладывает определенные ограничения, ибо, к примеру, православной церкви толкать свои идеи среди мусульман, или пытаться унифицировать католиков и протестантов в те бурные времена – все это проходит уже скорее по статье ненаучной фантастики.
- В этом плане Пруссия начала XVIII века была куда более «клочковой монархией», чем Австрия.
- В принудительном порядке не считается, так делали во все времена и без формирования наций. Но так как добровольный рабочий работает лучше, чем по принудиловке, то именно такой поворот в формировании менталитета общества в результате и получился….
- В Германии даже перед ПМВ еще существовало достаточно серьезное выделение в отдельную группу населения дворян, или, если быть точным – дворян-военнослужащих. Классическим сословием они уже не были, но все же имели некоторые привилегии, вплоть до служебных. К примеру, связка Гинденбурга и Людендорфа как командующих крупными соединениями известна всем, но по факту Гинденбург в этой паре играл роль чисто номинального лидера «правильного происхождения при талантливом Людендорфе, который для высоких должностей не подходил по происхождению.
- У разных наций это разное время. У французов, как уже можно было понять, это Наполеоновские войны, у итальянцев – где-то 1880-е годы. Примерно в то же время точку невозврата прошли болгары и сербы, причем во многом – в принудительном порядке из-за сербско-болгарской войны, развязанной под влиянием Австро-Венгрии. А помаки, к примеру, так вообще прошли точку невозврата уже где-то в середине XX века, если не позже.
- И не только на этапе формирования наций. Самодурство – оно и в каком-то XVI веке может дорого обойтись, если забить на реалии подчиненных народов, и работать с ними как попало.
- Подобный вывод пришел к европейцам после определенного горького опыта. А вот у нас такого опыта не было, на чужих ошибках учится никто не любит, потому порой вылазит…. Всякое-разное.
- Говорю как очевидец. На одном форуме довелось читать эпический срач между андалузцами и астурийцами в споре за распределение дотаций государственного бюджета, и куда их лучше направить. Причем и там, и там проекты были достаточно интересные, и перспективные для всего государства, а не просто для этих регионов. В тот момент я неожиданно осознал, насколько наше общество далеко от европейского, и отнюдь не в хорошую сторону….
