Набор для Таланта
Набор для Таланта.
День, в который уже раз, пропал зря. Растянувшись на диване, Дерюгин мрачно разглядывал стоящий в углу мольберт с незаконченной картиной, которой по замыслу предстояло стать эпохальным произведением, но к которой он не притрагивался целую неделю. Изображение было только намечено, на грязном холсте едва проступали контуры бегущих и летящих куда-то в неизвестность фигур. К сожалению, дальнейший замысел картины оставался неясным и для самого автора.
Резкая трель дверного звонка прервала минорное течение мыслей художника.
«Ритка? – удивленно подумал Дерюгин. – Что-то слишком быстро. Поссорились они только вчера. Или позавчера? Обычно же она дуется не меньше недели».
Выждав пару минут, чтобы соблюсти достоинство, он пошел открывать, по дороге пнув под диван предательски валявшийся на видном месте тюбик губной помады.
Но это оказалась не Ритка. На пороге стоял незнакомый человек в синей униформе. В руках он держал большой плоский пакет.
— Дер-ю-гин? – раздельно спросил человек, приветливо улыбаясь стандартной улыбкой манекена.
Дерюгин утвердительно кивнул.
— Бандероль. Распишитесь, — незнакомец протянул ему карандаш и квитанцию.
— А в каком месте расписаться? – удивленно спросил Дерюгин, изучая квадратную, абсолютно чистую карточку.
— Где угодно. В любом месте.
Пожав плечами, Дерюгин расписался по диагонали, чтобы полностью поместилась фамилия, и вернул квитанцию незнакомцу. Тот отдал бандероль и… медленно растаял в воздухе.
Дерюгин ошалело заметался по площадке, потом сбежал вниз по лестнице и выглянул из подъезда на улицу. Никого. Он повернулся и, почему-то на цыпочках, подозрительно озираясь, вернулся в мастерскую.
Некоторое время он сидел, отрешенно глядя в стену и бережно баюкая в руках пакет. Страх понемногу улетучивался – в конце концов, какое ему дело до эксцентричных манер почтальона? Он чертыхнулся и начал срывать обертку с бандероли. Внутри оказалась плоская, размером примерно с чертежную доску, коробка из черной пластмассы.
Крышка коробки вдруг засверкала всеми цветами радуги, потом поблекла и на ней возникла надпись: «Художественный набор «Демиург», мэйд ин…». Дальше шло совершенно неудобочитаемое слово.
Надпись замигала и погасла. Появился текст: «Художественный набор «Демиург» включает в себя полную цветовую гамму вечных фломастеров для объемно-пространственного рисования. В наборе имеется специальная стиралка, служащая для полного или частичного уничтожения неудовлетворяющих творца, уже существующих или созданных им объектов. Стиралка управляется биотоками мозга любой степени разумности. Обращаться с предельной осторожностью! Важной новинкой, включенной в набор, являются пастели типа «Характер», с помощью которых творец может одушевить создаваемый им объект и придать ему любую комбинацию морально-этических и прочих психологических тонов. Внимание! Не рекомендуется пользоваться набором «Демиург» художникам-абстракционистам и сюрреалистам. Желаем успеха!»
Крышка коробки откинулась.
Фломастеры, лежащие в выстланных мягкой светящейся тканью углублениях, были большие и толстые как гаванские сигары. Но, в общем — фломастеры как фломастеры: ярко окрашенные, на каждом золотом вытеснено название набора и фирмы-изготовителя. Упакованные в разноцветные целлофановые чехольчики, мелки-пастели, так же не отличались от обычных. Но вот стиралка…
Она походила на небольшой пистолет: черная, тяжелая, зловещая. Правда, отверстия в стволе не оказалось, не было и спускового крючка.
Дерюгин осторожно вынул стиралку и навел ее на висящий на стене пейзажик, подарок приятеля. Ничего не произошло.
«Что же это? Не работает? Да исчезни же!» — пронеслось в Дерюгинской голове. Пейзаж исчез. На стене остался, заключенный в аккуратную рамку, девственно белый прямоугольник. Дерюгин хотел уничтожить и его, но одумался – пригодится.
Дерюгин отшвырнул стиралку и схватился за фломастеры. Несколько минут работы и на столе возникла ваза, ничем не отличающаяся от настоящей, стоявшей рядом. Дерюгин самодовольно усмехнулся – умением копировать он славился еще в школе, на уроках рисования.
Дерюгин нервно забегал из угла в угол. В голове все плыло. Какие открывались перспективы! Ай да бандероль! Недаром мэйд ин… Впрочем откуда она сейчас можно не думать. Главное – талант, а все остальное приложится… Вот и приложилось…
С чего начать? Может быть… Нет, не стоит, с деньгами можно и залететь. Да и зачем они теперь? Все что потребуется можно просто нарисовать. Удовлетворить все потребности…
«Лада»? Нет, пожалуй, лучше «Вольво». Дерюгин вовремя вспомнил, что не умеет водить машину, к тому же могут спросить: откуда? Для начала нужно что-нибудь попроще.
Попроще был «Грюндик», такой же как у искусствоведа Синицына.
Дерюгин накладывал последние штрихи на колонку, когда в голове у него мелькнула паническая мысль: он нарисовал лишь внешний вид магнитофона, а если нужна и начинка? В радиотехнике же он не силен. Дерюгин с робостью коснулся клавиши. «Барабан! Барабан!» — оглушительно заорал магнитофон.
Чего еще желать?
Желать можно было еще многого. Дерюгин начал лихорадочно листать рекламные каталоги, выпрошенные на время у Синицына. Вот это. И это. Нет, лучше…
Через несколько часов напряженной работы мастерскую было не узнать. Дерюгин горделиво оглядел финскую мебель. Он выложился до последней капли, усталость овладела и душой и телом. Ну что же – последний штрих. Старательно срисованный с рекламного плаката «Березки», на столе возник натюрморт.
Влажно заблестел аккуратно нарезанный лимон. Икра. Фрукты. Завершала картину, выполненная в несколько увеличенном масштабе, бутылка экспортной «Столичной».
Притушив, для создания уюта, свет, Дерюгин подсел к столу и начал удовлетворять потребности.
Проснулся он поздно, с раскалывающейся после вчерашнего головой. Восстановив самочувствие стаканом «Камю», Дерюгин задумался. Руки чесались продолжить работу. Что дальше?
Рука с зажатым в ней фломастером, как бы сама собой, вывела изящный контур. Спохватившись, Дерюгин воровато оглянулся и стер незаконченный рисунок. Видела бы Ритка…
Да, Ритка… Всем хороша: фигурка манекенщицы, глазищи в пол лица, ну и все остальное. Вполне соответствует его, Дерюгинскому, типу. Но вот характер – слишком обидчивый, мягко говоря. Кошка бешеная. Да, характер…
«Характер». Дерюгин схватил коробку. Разумеется, никуда не исчезли пастели, лежат себе завернутые конфетками в целлофан. Черный цвет – злоба. Это сейчас не требуется. Розовый – романтизм, голубой – мечтательность. Любовь… Верность… Доброта…
Ну, Ритуля…
Отрезвляющим холодком мелькнула мысль: а удастся ли нарисовать? Дерюгин помотал головой, точно отгоняя ее. Это ему-то не удастся? Дудки! Как это написал Синицын, в своей статье о нем? Да: «Жизнеутверждающий талант». Пришлось тогда вести Синицына в ресторан. Правда, статью все равно не напечатали – козни завистников. Ничего, у него еще все впереди. Недаром на студенческих выставках у него было значительно больше, чем у других, работ. И этот набор наверняка не случайно попал к нему. Может быть подарок от почитателя?
Торопливо, словно боясь передумать, Дерюгин стал накручивать телефонный диск.
— Риту, пожалуйста.
Минутная тишина, потом тонкий голосок: Аллё-о, слушаю.
— Это я.
Ответила сухо, но в голосе ее Дерюгин ясно услышал сдерживаемую радость. Так. Думает, что переломила – первый позвонил. Ладно.
— Рита, понимаешь… — он старался говорить хрипло, отрывисто. – Тут у меня несчастье, то есть… Я заболел.
— Что с тобой? – волнение в ее голосе было неподдельным, и Дерюгин самодовольно усмехнулся.
— Врача вызвать?
— Нет, нет, не надо. Лучше ты приходи. Только скорее.
— Да, только отпрошусь. Сейчас, сейчас.
Дерюгин повесил трубку, взвесил в руке стиралку и, засунув ее за пояс, стал ждать.
На щеках выросла недельная щетина, ноги подкашивались от усталости. Он не помнил когда ел в последний раз, но не чувствовал голода.
Сжимая дрожащими пальцами фломастеры, отбрасывая их и хватаясь за стиралку, он рисовал, стирал и снова рисовал.
Из всех чувств, он испытывал сейчас только одно – ненависть к тем, кто создал этот проклятый набор и не включил в него важнейшее составляющее. Или одно из важнейших?
