В прошлой части мы остановились на том, что после первых удивительных успехов военное счастье Венеции окончилось при Аньяделло, а французы заняли практически всю территорию Террафермы, кроме буквально пары островков слабого сопротивления. У Венеции истощились военные силы, что ещё хуже и почти удивительно, но и финансы тоже, а кроме французов были ещё испанцы, отнявшие города в Апулии, был непримиримый папа, был битый, но готовый вернуться (и уже начавший возвращение) император Максимилиан… Почти все сторонние наблюдатели и даже сами венецианцы были практически убеждены – Республика святого Марка доживает последние дни.
И внезапно, подобно чуду, стали появляться вдруг проблески надежды! Ещё в прошлой заметке было сказано, что в Тревизо быстро сместили впущенного было туда имперского наместника и заперли город – произошло это 10 июня – т. е. почти сразу после того, как наместник в город вошел. Это стало знаковым событием, хоть никто изначально так и не думал. Венецианская синьория и Совет 10 оправились от шока и составили новый план войны – такой, какого никто доселе не знал и не видывал. Первой его основой была всё та же идея раскола, разъединения противника – пока что она, невзирая на все старания, не сработала – но вот теперь враги уже приступили к дележу, уже стали появляться взаимные счёты. Все они полагают Венецию окончательно разгромленной и погибшей, а потому не стесняются — нужно успеть ухватить побольше. Аппетит, как известно, рождается во время еды, а значит, чья-то явленная слабость, неспособность проглотить оговорённый кусок может стать хорошим поводом, чтобы его отобрать. Испанцы были далеко, папа – не столь силён в военном отношении, чтобы считать его приоритетной угрозой (после конца властвования Борджиа возможности папского государства стали деградировать – теперь оно станет всё более и более полагаться на швейцарцев). Французы были слишком сильны – сейчас венецианцы никак не были способны остановить их. А вот император уже продемонстрировал за время конфликта свою слабость. Он Республику не побеждал, напротив, он ей пока только проигрывал. По договорённости с французами он занимал города – но это был скорее символический въезд в напуганные и деморализованные поражением пункты на карте Террафермы, а не реальное завоевание. Имперские представители были немцами – а история противостояния Германии и императоров с Северо-итальянскими городами насчитывала к тому времени уже не один век, не успела ещё остыть, а главное давала в прошлом поводы итальянцам, чтобы теперь они могли считать этого противника знакомым и посильным. Одновременно, не слишком хорошо проявив себя с мечом, немцы были преисполнены спеси – у них к итальянцам тоже были давние счёты.
Города Террафермы, как уже было ранее сказано, в продолжение нескольких десятилетий перед конфликтом были основной областью вложений и, как сейчас бы сказали, инвестиций Республики, многие жители их успели стать искренними патриотами Венеции. И разве это случайно, если Республика была уважаемой, богатой, если она вышвырнула местных деспотов и приструнила олигархов, давала возможность куда более значительного экономического и карьерного роста, обороняла от внешних врагов – и не без успеха, покончив с беспределом кондотьеров. Занимавшиеся своими любимыми делами, как то грабежи и насилие, отряды ландскнехтов, спесивые наместники, требующие почестей и денег, стали теми факторами, которые обозлили народ и заставили его теснее сплотиться вокруг этой вот новообразованной прослойкой венецианских патриотов. При этом в каждом отдельно взятом городе наёмников было не так много, а эмиссары Максимилиана, как правило, при всей своей напыщенностью не отличались умом и не давали себе труда получше разобраться в местной обстановке (зачем – война то ведь выиграна?). Это давало надежду на успех, как и то, что, в случае выступления, в противовес прежним, узкогородским временам, люди могли верить и рассчитывать на то, что им будет оказана внешняя помощь, а значит, есть смысл рискнуть. В итоге, опираясь на эти известные ей факты, Синьория сумела оправиться и решиться действовать – да как! Главной основой её новой стратегии стало сочетание народной борьбы и восстаний с, ни много ни мало, тайными и специальными операциями! Да-да, и прежде могучая венецианская дипломатия была неразрывно переплетена с разведкой, а теперь…
Не столь и удивительно, что в начале июля 1509 в Венеции видели двоих странников высокого роста и в белых плащах с капюшоном, которые под покровом ночи прибыли с материка на заседание Совета 10, до часа ночи беседовали с ними и Синьорией, а затем исчезли неизвестно куда. А 17 июля 1509 рано утром в Кодалонгских воротах Падуи – ключевого города Террафермы, показались три тяжело нагруженные зерном телеги. Германский гарнизон, не ожидая подвоха, опустил подъемный мост, первые две повозки быстро проехали, а третья внезапно застряла, совершенно блокировав мост. И тут одновременно произошло три события – из повозок с возгласами “Марко! Марко!” выскочили вооруженные бойцы, в самом городе, как по волшебству тоже появились люди с оружием, а на подходах к Падуе показался небольшой, но хорошо организованный отряд кавалерии. После короткой и кровавой схватки на главной площади, куда изумлённые ландскнехты отошли почти сразу, город был занят. Пробыв под властью императора всего 42 дня, Падуя возвратилась к Республике, а её примеру очень скоро последовал целый ряд небольших городов в округе. Одновременно, нанятый на последние деньги кондотьер Лючио Мальвеццо, пользуясь возникшим хаосом, захватил Леньяно – главный город на реке Адидже, откуда смог угрожать Вероне и Виченце.
Не сложно догадаться, что император, да и его союзники тоже, были в ярости. Максимилиан и так собирался вторгнуться по-настоящему, а не просто высылать эмиссаров, но до последнего времени медлил — после прошлогодней трёпки стремление сделать всё действительно основательно перевесило любые другие доводы. В нескольких милях от пограничного с прежними венецианскими владениями города Тренто он собирал громадную и разнородную армию, которая теперь, в августе, начала движение в сторону Падуи, но из-за размеров, из-за того, что слишком большими были обоз и артиллерийский парк, а главное не хватало лошадей, двигалась месяц. И ещё полмесяца подтягивались к городу отставшие, присоединялись французские силы – пехота и конница общим числом в несколько тысяч, а так же совсем уж маленькие, но важные символически, как знак единства, отрядики испанцев, папы, Мантуи и Феррары. Суммарно набралось свыше 40 000 человек. А вот сам император, даже и в таких условиях решил благоразумно остаться в своей штаб-квартире, которую он устроил в городке Азоло.
За всё это время защитники успели укрепить город, запасти вдоволь продовольствия, воды и снаряжения. Их число было немного менее 15 000 человек, из которых существенную часть составляло городское ополчение. Помимо этого в город вошёл в качестве командующего тот самый так и не поучаствовавший в сражении при Аньяделло Никколо́ III Орси́ни ди Питильяно, судя по всему на этот раз решивший, что больше бежать он не должен ни в коем случае, если не хочет, чтобы его репутация погибла совершенно. С ним был отряд из 200 добровольцев из числа сыновей венецианской знати – исключительное событие, если учитывать, что знать эта была торговая и политическая, но никак не знать меча. В их числе были и два сына дожа Лоредано. И Венеция, и её враги понимали – здесь, именно здесь решается её судьба. 15 сентября началась осада по всем правилам. Две недели почти непрерывно немецкая и французская артиллерия вела обстрел, создавая бреши и позволяя атакующим ворваться в город. Было произведено несколько штурмов. Однако защитники были непреклонны, и раз за разом отбрасывали врагов от стен. Свою роль, вероятно, сыграло и то, что никто в массе наёмников не сомневался, что Падуя падёт, а дело их противников-венецианцев в целом погибло, а раз так, то какой резон в прямом смысле бросаться грудью на амбразуру, гибнуть в попытках пролезть в щели в стенах? Но вот всё же дело дошло до крайности. Решающий штурм произошёл вскоре в одном из наиболее разрушенных пушками секторов городских стен Кодалунья. 7 500 ландскнехтов пошло на приступ. Защитники прекрасно понимали, что превосходящему по численности вражескому войску ни в коем случае нельзя позволить ворваться внутрь города, и поэтому капитан наёмников Питильяно — Цитоло да Перуджа, заметив заблаговременно место, где враг готовил атаку, заминировал предполагаемый для штурма район земли близ стен. В результате на минах было убито более 300 человек, ещё 400 ранило. Атака захлебнулась. Крепость стояла. Ни один из атакующих так и не смог закрепиться на сколь либо значимый срок. Настроения наёмников-ландскнехтов резко сменились. Они потребовали денег – их у императора не было – задержка на старте привела к тому, что на финиш запаса не хватило.
И вот, 30 сентября 1509 император Максимилиан, до которого в его Азоло вести доходили в ещё более мрачном виде, пишет в письме своей дочери Маргарите:
Принимая во внимание огневую мощь и число защитников, которыми располагают венецианцы в этом городе, и великие работы по укреплению города, каких свет не видывал, проведённые ими, и поскольку у них насчитывается 15 000 хорошо вооруженных людей, мы, наши капитаны и наши советники согласились, что более разумно будет снять эту осаду, чем её продолжать.
Это были оправдания. Это было поражение. Гордость императора страдала (в который раз), но приказы были отданы – он немедленно отослал часть своей армии под командованием герцога Ангальтского, чтобы усилить гарнизоны других городов, которые относились к немцам и Венеции так же, как и граждане Падуи, и всё более вдохновлялись её примером. Ну а через несколько недель его армия и вовсе потащилась назад через Альпы – туда, откуда пришла. Венецианцы ликовали – победой и чудом было уже возвращение Падуи, вдвойне – тот факт, что она устояла – против 40 000 и всего напора коалиции. Но и это было не всё – втройне победой и чудом был тот факт, что уже 14 ноября, решивший в этот раз проявить волю и смелость, вышедший из Падуи с частью войска Питильяно, следующий по пятам за герцогом Ангальстким, подошёл к Виченце, которую герцог почти сразу и сдал, боясь уже сам оказаться в осаде и оторваться от драпающего императора. Атака на Верону сразу после этого не удалась, но города уже сами переходили на сторону Республики массой: Читаделла, Бассано, Фельтре, Беллуно, Эсте, Монтаньна, Монселиче – теперь восстания стали случаться и у французов.
Когда папа Юлий II узнал о возвращении венецианцами Падуи он пришёл в ярость. А после неудачной попытки Максимилиана её вернуть, он узнал, что Верона тоже собирается присоединиться к Венеции, а маркиз Мантуи, состоявший в антивенецианской лиге, был взят венецианцами в плен. Вот тут уже… одним словом, такие понятия, как бомбануло и пригорело из современного лексикона, слишком слабы, чтобы описать то, что сделалось с понтификом. Говорят, папа швырнул на пол свою тиару и принялся прыгать на ней, изрыгая проклятия, негодуя даже на святого Петра, который не обеспечил ему должной божественной помощи. И всё же именно с ним (с понтификом, разумеется, а не с райским ключником) в итоге договорилась Венеция, которая сумела найти подход, позволявший в полной мере польстить безмерному папскому самолюбию, но при этом не поступиться ничем действительно серьёзным, заключая этот сепаратный мир. И пусть венецианских послов, прибывших в Рим (а произошло это ещё в июле – сразу после возврата Падуи), целенаправленно и изощрённо унижали: как отлученным им запретили входить в город до темноты, селиться в одном доме, не давали видеться между собой, тем более обсуждать что-либо – каждый посол был изолирован. Никаких дипломатических и просто дворянских правил приличия. Сперва папа и вовсе желал, чтобы они на коленях, одев верёвки на шею, как кающиеся молили его о снисхождении. Но время шло и то, что, вероятно, было задумано просто как средство потешиться и потрафить своему эго, превратилось в реальные переговоры в виду успехов Республики. А ещё своё слово, вероятно, сказали всё же советники папы, римские аристократические фамилии, те, кто некогда вместе с Родриго Борджиа воплощали его планы и ещё оставался в политике. Они видели, что борьба Венеции со своими врагами уже почти успела трансформироваться с борьбу всей Северной Италии с иноземцами и их господством. Позволить им снова собраться с силами и ударить – значит окончательно подорвать внутренние возможности Италии к сопротивлению. Ещё так недавно Борджиа были близки к объединению большей части полуострова под своей державной властью – и не было бы тогда равного государства в Европе, а теперь с каждым годом борьбы усиливался риск, что Италия утратит всякую самостоятельность и субъектность, станет ареной сражений внешних сил за свои богатства. В будущем так, к слову, и произойдёт, но тогда до этого было ещё далеко.
Мир между Венецией и папой был подписан 29 декабря 1509. Венеция лишалась древнего право на самостоятельное поставление епископов и вообще священников, права суда над ними, не могла облагать их налогами, лишалась юрисдикции над всеми подданными папы, в том числе на своей территории, выплачивала папе компенсацию за те несколько городов, которые временно держала. Самым болезненным, пожалуй, было то, что Адриатическое море объявлялось свободным от пошлин, которые Венеция взымала с судов за проход через него под предлогом обеспечения безопасности. Наконец, в случае войны с турками, Республика обязалась предоставить не менее 15 галер. Из-за условия по Адриатике сенат Венеции в первый раз отклонил и не ратифицировал договор – ещё месяц переговоров завершился тем, что папа дозволил две уступки – от пошлины на Адриатике освобождались только папские суда (решающий момент), а обещания о 15 галерах давались устно, а не письменно – чтобы не злить лишний раз султана. 24 февраля 1510 на специально обставленной церемонии венецианского покаяния договор был подписан. В конце её даже состоялась специальная месса в соборе святого Петра, на которую папа… не пошёл – по воспоминаниям современников он никак не мог выносить длинных богослужений!
Понятно, что все эти новости не могли обрадовать членов Лиги – официально из неё Юлий II, впрочем, так и не вышел. Своих представителей в Рим ни Франция, ни Испания, ни Священная Римская Империя не послали. Папа, говорят, уже тогда начал похваляться, что своим неожиданным решением “всадил кинжал в сердце короля Франции” – именно чрезмерно усилившихся французов он всё более рассматривал как главных противников. Уже в марте 1510 венецианцы и вовсе стали рассматривать возможности различных дипломатических и даже военных комбинаций с папой в качестве союзника. Но, тем временем, остальные их враги вновь начали действовать. Основная роль теперь принадлежала французам – испанцы были далеко и уже получили что желали, империя – разбита и скручена финансово, хотя герцог Ангальтский с некоторыми силами и присоединился к начавшемуся весной походу французов. Ещё в январе Республику постигло иное несчастье – умер Питильяно – её не самый блестящий, но всё же толковый, опытный и авторитетный командующий, а нового найти было не так легко. Была предпринята попытка отказаться от руководителей-наёмников – командование доверили проведитору Андре Гритти. Человек это был умный, решительный, изобретательный, он сыграл видную роль в сопротивлении в 1509 году и в подготовке Падуи к отражению осады, позднее он и вовсе станет дожем, но всё же военный опыт его был мал – он был явно штатским человеком, что снижало и его авторитет в войске.
Впрочем, даже и самый блистательный командир столкнулся бы с серьёзными трудностями – Республика святого Марка была просто слабее врагов. Она не могла сделать ничего, чтобы остановить соединение к югу от Леньяго сил французов, немцев и Феррары, которые далее быстро заняли Эсте и Монтаньяну, а затем с севера прорвались к Виченце. Гритти счёл за лучшее, сознавая, что Виченца – не Падуя, а он – не Питильяно, вывести свои силы из города и отступить. 24 мая 1510 герцог Ангальтский во второй раз вошёл в город и во второй раз заставил его жителей признать императора своим повелителем. Разумеется, он тут же ещё и принялся отыгрываться и мстить за то, что в прошлом году горожане не проявили должной лояльности. Ещё через две недели пал город Леньяго, следующей целью вновь должна была стать Падуя. Венеция вновь стояла на пороге катастрофы, боевой дух французов был очень высок, они излучали уверенность. Но в это самое время в их тылу произошло событие, которого большая их часть, вероятно, вовсе не заметила, а оно меж тем склонило чашу весов. 25 мая 1510 скончался кардинал д’Амбуаз – одновременно один из главных вдохновителей нового этапа участия Франции в делах Италии вооруженной рукой, а также ближайший советник и друг короля Людовика. Его смерь не некоторое – небольшое, но важное, время вывела короля из дипломатической игры, а главное – лишила Францию главного связующего звена с папским Римом.
И, после всего этого не проходит и месяца, как папа Юлий выкидывает фортель в своем, в общем-то стиле, но, пожалуй, самый безумный и резкий – он заключает союз с Венецией и атакует герцога Феррарского и французов. Версий почему он это сделал много – одни говорят, что после триумфа (или его видимости) над Республикой понтифик буквально сошёл с ума от мании величия, всерьёз решив, что он таки объединит Италию, да не так, как этот проклятый его предшественник Борджиа, а разом, наскоком. Другие говорят, что его взъярила настойчивость и бесцеремонность французов в вопросе о небольших территориальных спорах между папой и Феррарским герцогством (Юлий требовал предать ему небольшой клочок земли, но с экономически важной солеварней), а третьи и вовсе говорят, что он вдруг испугался того факта, что женой герцога Феррарского является Лукреция Борджиа – последняя из великой семьи, кто сохранил часть статуса, и что она непременно его отравит.
Так или иначе, уже в июле Венеция и папа начинают координировать свои действия, их флот предпринимает попытку отбить у французов и взбунтовать Геную(!) – безуспешно, но сам факт. Как пожар распространились слухи, что папские эмиссары уже давно наняли в Швейцарии 15 000 человек, которые идут на Феррару, а по пути не преминут занять полупустой Милан – и вот уже Шомон с большей частью французских сил спешит назад к Милану, венецианцы вздыхают с облегчением, реорганизуют силы, налаживают командование, начинают медленно возвращать то, что только что потеряли, у всё того же незадачливого герцога Ангальтского. Папа в августе 1510 официально признал Фердинанда Арагонского королём Неаполя, стремясь тем самым подчеркнуть его прежнюю конкуренцию с французами, а ещё через две недели распространил по всему христианскому миру буллу, изложенную языком, от которого у святого Петра, по словам Петра Мартира, позднее канонизированного, волосы встали бы дыбом. В ней он предавал анафеме и отлучал герцога Феррарского – просто так, потому что мог. В это же самое время Республика, наконец, определилась с новым главнокомандующим – им стал уже упоминавшийся выше молодой командир-кондотьер Лючио Мальвеццо.
Безумное, как карнавал, колесо истории Италии начала XVI столетия, да и всей европейской политики и дипломатии делает очередной поворот – о том, что последовало за этим – в следующей части серии.
Источник — https://dzen.ru/a/Y8p3vQkr4DLB2X2_
