Еще одна альтернатива России без Октября

В романе Ю Брайдера и Н. Чадовича "За веру, царя и социалистическое отечество" рассматриваются аж целых три варианта альтернативной России. 

 http://www.erlib.com/Юрий_Брайдер/За_веру,_царя_и_социалистическое_отечество/0/ 

http://www.modernlib.ru/books/brayder_yuriy_mihaylovich/za_veru_carya_i_socialisticheskoe_otechestvo/read/

К одному из вариантов, точнее прологу к третьей части романа, я и хочу привлечь внимание сообщества.

В лучший ресторан провинциального города Верхнеудинска «Серебряный омуль» зашел гражданин неброской европейской наружности, чей рассе­янный и несколько пресыщенный вид выдавал зав­сегдатая подобных заведений. Да и одет гость был весьма примечательно — вроде бы и ничего особен­ного, но в таком виде и на дипломатическом рауте показаться не стыдно.

Несмотря на сравнительно ранний час, в ресторане шел пир горой, и причиной этого, как ни странно, было очередное обострение политической обстанов­ки на Дальнем Востоке.

Молодые офицеры воздушной пехоты, танковых войск и аэрокосмических сил, скучавшие на своих базах в Иркутске, Братском Остроге и даже в Урге, почему-то взяли за правило посещать злачные места именно этого города, чему, наверное, в немалой степени способствовали здешние девушки-полукровки, экзотическая внешность и вольные нравы которых славились по всему свету, включая первые лунные поселения Новый Тамбов и Керенск.

С транспортом никаких проблем не возникало. Билет на авиарейс из Урги в Верхнеудинск и обратно стоил полсотни, а кроме того, хватало и попутных самолётов, где одно посадочное место обходилось в литр коньяка.

Пока посетитель закуривал из золотого портсигара и осматривался по сторонам, к нему вальяжной по­ходкой приблизился метрдотель-туземец, чьё плос­кое луноподобное лицо по пьянке можно было при­нять за поставленный на ребро бронзовый поднос (а именно такие были в ходу у местных официантов).

Витиевато поздоровавшись, метрдотель осведомился о цели визита столь достойного гостя (неко­торые клиенты заглядывали в «Серебряный омуль» вовсе не из гастрономических интересов, а с целью заказать девочек или приобрести травку).

—   Намереваюсь перекусить, — ответил тот. —
Кенигсбергский городской голова Роман фон Кнобель однажды рекомендовал мне вашу ресторацию.

—   Романа Карловича мы хорошо знаем. — Метр­дотель улыбнулся и глаза его при этом совершенно исчезли. — Сердечный человек. Однажды хрусталь­ной посуды в буфете на двести рублей побил.

—   Это у него не отнимешь, — кивнул гость. — Тевтонская кровь. Рыцарь скандального образа.

—   Вот только с вашим размещением затрудняюсь, — посетовал метрдотель. — У нас, как видите, аншлаг. Свободных столиков в наличии нет.

—   Не беда. Я согласен подсесть к какому-нибудь достойному гражданину.

—   А не лучше ли к гражданке? — Метрдотель по­низил голос.

—   Нет-нет. Я, знаете ли, устал с дороги. Предпочитаю помолчать в компании мудреца, чем развлекать пустоголовую дурочку.

—   Мудрецы к нам, каюсь, не часто захаживают. Но достойные люди всегда имеются. Не без этого… 

Метрдотель окинул взором зал. — Обратите внимание на мужчину за угловым столиком. По-моему,
вполне приемлемая кандидатура. В годах, одет прилично. Пьёт умеренно.

—   А он никого не ожидает?

—   Вряд ли. Накрывать велел на одну персону…
Подождите минутку, я осведомлюсь.

Всё той же вальяжной походкой татарского бас­кака метрдотель приблизился к угловому столику и, поклонившись, заговорил о чем-то с мужчиной средних лет, державшим на вилке маринованный гриб. Тот мельком глянул в сторону бесприютного гостя и небрежно кивнул, заодно сделав метрдотелю упрек, касавшийся, впрочем, не качества блюд, а свежести роз, украшавших столик (весь букет незамедлитель­но заменили).

—   Матвей Ильич Зряхин, журналист, — пред­ставился гость, усевшись на предназначенное ему
место. — По служебной надобности из Петрограда.

—   Репьёв, — кивнул его визави, судя по всему,
обосновавшийся здесь надолго. — Никита Петрович. Человек свободной профессии.

В мгновение ока появился официант, азиатский лик которого тоже можно было спутать со столовой посудой, но уже не с подносом, а скорее с супницей.

Для затравки он предложил гостю стандартный набор блюд — омуля под пикантным соусом, воло­годский сыр, салат «Дары Байкала», рыбное ассор­ти, икру двух видов, заливной олений язык, жаркое из глухаря, молочного поросенка, фаршированного греч­невой кашей, и медвежью отбивную «по каторжански». Из горячительных напитков  — тифлисское вино, крымский коньяк и варшавскую водку.

—   Неси, — милостиво позволил Зряхин, но тут
же уточнил: — А водка точно варшавская? Не шанхайская?

—   Как можно! — воскликнул официант. — Нату­ральная «Збожжовая». Китайским товарам у нас давно
бойкот объявлен.

—   А сам ты часом не китаец? — Зряхин взыскующе уставился на официанта.

—    Упаси боже! Я коренной россиянин. Крещеный к тому же.. Могу предъявить специальное удостове­рение от министерства национальностей и культов.

—     Ну, смотри у меня… — Зряхин погрозил ему пальцем. — Икру на льду подашь и лимончик к ней
не забудь.

Когда официант удалился, Репьёв флегматично молвил:

—   Врет, шельма… Тут каждый третий косоглазый — китайский шпион. Купит себе родословную у
бурята или якута и ходит гоголем. Коренной россия­нин! Поди разбери, какой он породы на самом деле.
Давно пора закон о генетической экспертизе граж­данства принять. Почему Дума с этим тянет?

—   Уж больно закон несовершенный, — сказал Зряхин. — Я его проект читал. Невинные люди могут
пострадать. Например, потомки тех китайцев, которые в сороковых годах прошлого века бежали к нам
от преследования коммунистов.

—   Как сюда прибежали, так пусть и обратно бегут. Обойдемся без них. — Из батареи бутылок, стояв­ших перед ним, Репьёв выудил одну, ещё не поча­тую. — Выпейте пока моей водочки, если не брезгуе­те. Я вам в ликёрную рюмку налью.

—  С превеликим удовольствием.
Чокнувшись, они выпили, а потом закусили муссом из раковых шеек (Репьёв от блюд стандартных давно перешел к особенным).

Тем временем и заказ Зряхина подоспел. То, что не поместилось на основном столе, официант сгру­зил на приставной.

— Я, как патриот, целиком и полностью поддер­живаю бойкот китайских товаров. Но, как гурман,
 страдаю от отсутствия пекинских жареных уток, — вздохнул Репьёв. — Ведь у нас их, откровенно гово­ря, готовить не умеют. Или недосолят, или на огне
передержат, или специи не те положат. Конфуз по­лучается, а не пекинская утка.

Истинная правда! — поддержал его Зряхин. — Не дано нашим поварам постичь тонкости пекинской кухни. А всё потому, что они душу в это дело не вкладывают. К халяве привыкли. Так и норовят слов­чить. Голову даю на отсечение, что это жаркое при­готовлено не из глухаря, а из обыкновенной индей­ки. Разленился народ. Более того, разбаловался.

—   Сия пагубная тенденция прослеживается во всех аспектах нашей нынешней жизни, — наливая себе
коньяка в фужер, молвил Репьёв. — Жаркое из фальшивого глухаря это ещё куда ни шло. Я вам про другой
случай расскажу, совершенно плачевный. Недавно в одном готовом для запуска космическом корабле государственная комиссия обнаружила сигаретный окурок. И не где-нибудь, а в святая святых — нави­гационном блоке! Прежде бы за такое по головке не погладили, а нынче сошло. Кого-то из наладчиков
лишили премиальных, а главному инженеру проекта объявили устное замечание. Просто профанация
какая-то!

—   Законы пора ужесточить, — кивнул Зряхин. — Тут двух мнений быть не должно. Но сами пони­маете — демократическое общество, парламентская форма правления, разделение функций власти. За что
боролись, на то и напоролись. Левая оппозиция в Думе провалит любой законопроект, направленный
 на изменение существующего Уголовного кодекса. Вот если бы либералы объединились с кадетами, тогда
совсем другое дело. Но боюсь, сие невозможно.

—   Да, павлина и осла в одну упряжку не поста­вишь, — согласился Репьёв.

—   Впрочем, я полагаю, что следующие выборы всё расставят по своим местам. Пора бы уже народу
прозреть.

          —   Не забывайте о том, что выборы могут и не состоиться в связи с введением военного положения. А до этого рукой подать! — Репьёв для наглядности резко выбросил вперед правую руку и едва не сбил цветочную вазу.

—   Не преувеличивайте, — возразил Зряхин. — Думаю, и на этот раз всё обойдется. Достаточно будет
одних демонстраций. Да и результаты блокады долж­ны сказаться. Поговаривают, что наши ударные авиа­носцы уже покинули места своего базирования.

—   Покинуть-то они их покинули, но от Констан­тинополя и Кенигсберга до Жёлтого моря дистанция
немалая. Тем более что Суэцкий и Панамский кана­лы для пропуска таких махин не предназначены. Во­круг Африки придётся идти. Крюк изрядный!

—   Но атомные подлодки, по слухам, уже заняли позиции вблизи китайского побережья.

—   А что толку? Не будет же атомный ракетоносец класса «Борис Савинков» гоняться за каждой джонкой. Полную блокаду столь протяжённой береговой линии могут обеспечить только авианосцы. А их во
Владивостоке, как назло, всего шесть штук. Причем один на ремонте, а два вынуждены постоянно патру­лировать Японское море.

—   Для человека свободной профессии у вас весь­ма глубокие познания в военном деле, — сказал Зряхин. — Многое из того, что вы сейчас сообщили, не­известно даже мне, журналисту с достаточно широ­кими связями.

—    А вы посидите с мое в этом ресторане, ещё и не такое узнаете. — Репьёв лукаво подмигнул сосе­ду. — Совсем недавно один полковник-танкист, выпивший не меньше литра водки, детально разъяснил
мне план предполагаемого вторжения в Китай. План, между прочим, весьма любопытный. С изюминкой,
так сказать. Противник ожидает главный удар с севера, из района Кяхты через пустыню Гоби, где заранее сосредоточивает свои силы. А удар будет нанесен с востока, через реку Уссури и равнину Сунляо. Этим самым сразу отсекается вся Харбинская группиров­ка, и дорога на Пекин открыта. Каково?

—   Гладко было на бумаге, да забыли про овра­ги… — с сомнением молвил Зряхин. — Уссури — река коварная. Одни плавни да болота.

—   Всё предусмотрено! — — Репьёв пьяно хохот­нул. — Восемь понтонных полков скрытно переброшены в район Хабаровска. Ещё шесть находятся на марше. С такой техникой можно Корейский пролив форсировать, а не то что Уссури.

—   Вы бы потише говорили, — посоветовал Зря­хин. — Время тревожное, ещё в контрразведку загре­бут.

—   Плевать на контрразведку! Пусть китайцы свои секреты прячут, а русскому человеку скрывать
нечего. Здесь все всё знают. Желаете убедиться? Эй, потомок Чингисхана! — Репьёв подозвал официанта. — Послушай, любезный, я приятеля ожидаю. Слу­жит он в сорок девятом полку дальней авиации. Не
прибыли ещё эти соколы на ваш аэродром?

—   Сорок девятый полк дальней авиации? — при­задумался официант. — Вчера сели две эскадрильи
штурмовиков. Сегодня должен прибыть четырнадца­тый транспортный полк… А вот про дальнюю авиацию ничего не слышно. Хотя их могли и в Иркутске посадить. Если хотите, я узнаю.

—  Сделай одолжение. Заодно и водочки захвати. Едва Зряхин с Репьёвым успели выпить по одной рюмке, как официант был уже тут как тут.

—  Полк, про который вы спрашивали, отправил­ся прямиком на Сахалин, — доложил он. — Приятель ваш сейчас, наверное, на берегу пролива Лаперуза прохлаждается.

—   Вот видите. — Репьёв скривил дурашливую гримасу. — А вы говорите: контрразведка! В контрраз­ведке, между прочим, у нас служат милейшие люди, прекрасно понимающие особенности русской души. Они на многое смотрят сквозь пальцы. Да и как иначе? Если придерживаться буквы закона, придётся пересажать половину офицерского корпуса, если не больше. Это ведь никаких тюрем не хватит! К чему такая чрезвычайная мера? Сегодня какой-нибудь ка­питан или полковник изрядно выпьет вот в таком за­
ведении, наврёт с три короба первому встречному, плюнет в официанта, набьёт морду собутыльнику,
вступит в связь с продажной женщиной, опоздает на боевое дежурство, то есть совершит деяния, влекущие за собой как уголовную, так и дисциплинарную ответственность. Зато завтра он слёзно покается перед
командирами и товарищами, будет терзаться муками совести, а в боевой обстановке покажет чудеса геро­изма, стойкости и самопожертвования. Такая у него натура, ничего не поделаешь. Её за тысячу лет ни Ев­ропа, ни Азия переломить не смогли. Вы со мной со­гласны?

—   С известными оговорками, — ответил Зряхин, имевший какие-то свои контраргументы.

—   Оговорки не принимаются! — Репьёв по-рачьи выпучил глаза, но тут же расплылся в лукавой улыбке. — И вообще, если смотреть в корень проблемы,
глухарей и всякие там фрикасе-пикасе должен гото­вить вовсе не россиянин, а какой-нибудь инородец,
хотя бы тот же китаец. Вот он пусть свою душу в это малопочтенное мероприятие и вкладывает. А наше­му брату совсем иная участь предназначена.

—   Какая, если не секрет?

—   Секрет! Но вам я его доверю, — наклонившись к уху Зряхина, Репьёв внезапно гаркнул: — Жрать
этого глухаря! Гы-гы-гы… А если серьёзно: держать в повиновении все иные народы, создавать духовные
ценности и моральные ориентиры, служить, так сказать, образцом для восхищения и подражания.
В конце концов, мы империя или кто? 

—   В некотором смысле да. — Зряхин энергично
растер своё пострадавшее ухо. — Если, конечно, аб­страгироваться от принципов демократии и мирного
сосуществования, заложенных в основу российской Конституции.

—   Абстраги-р-роваться! — предразнил его Репь­ёв. — Вы можете себе представить, чтобы римский
гражданин, пусть даже плебей, жарил глухарей на кухне? Или монтировал блок навигации… э-э-э, до­пустим, триремы? Это, простите за выражение, нон­сенс. Истинный римлянин мог запачкать свои руки
только кровью врагов или стилом для письма, из-под которого выходили бессмертные стихи и мудрые за­
коны. Куиквэ суум! Каждому своё!

—   Но ведь Римская империя просуществовала недолго, — с долей иронии заметил Зряхин.

—   Хе-хе, недолго! Без малого тысячу лет, если само понятие «империя» толковать расширенно. А что
за память о себе она оставила! Какие сооружения, какой язык, какие деяния, какой героизм! Да только
нам  тысячи лет не надо. Нам и века хватит, чтобы переделать весь мир.

— Заявление весьма смелое. Я бы даже сказал — опрометчивое. Покоряя другие народы, Римская им­перия покрыла себя не только славой, но и позором. Вспомним гибель Карфагена, разрушение Иерусали­ма, геноцид даков и галлов. Многие племена после контакта с Римом вообще исчезли.

— Что тут плохого? — Репьёв, как мог, изобразил крайнюю степень удивления. — Динозавры тоже ис­чезли. Может, о них поплачем? Мы или они! Терциум нон датур! Третьего не дано!

—   И кому же, интересно, вы отводите участь динозавров?

—   На данный момент? — прополоскав горло шампанским, уточнил Репьёв.

—   Хотя бы.

—   Если на данный момент, то великому южному соседу. Номина сунт одиоза! Не будем называть
имена. — Похоже, что страсть к латинским афоризмам всерьёз обуяла Репьёва.

—   Понятно. — Зряхин кивнул. — Но сей неназванный сосед может иметь несколько иную точку
зрения на собственную участь. Не забывайте, что кроме всего прочего это ещё и ядерная держава.
Я уже не упоминаю здесь о весьма многочисленной и боеспособной соседской армии.

—   Разве динозавры не обладали численным пре­восходством над всеми другими тварями, в ту пору
населявшими землю? Ужель диплодок не был силь­нее крысообразного первозверя, от которого произо­шли млекопитающие? А где сейчас потомки этих царей природы? В лучшем случае здесь. — Репьёв ткнул вилкой в салат из черепашьих яиц.

—   Динозавров убил астероид, а отнюдь не первозвери, — возразил Зряхин.

—    Вот здесь вы попали в самую точку! — Репьёв и без того сидевший как на иголках, оживился ещё
больше. — Вроде бы дело случая, зато как эффектив­но! Попробуй побегай с ружьем за каждым отдель­ным динозавром. Он ведь, гад, наверное, стал бы со­противляться. Такая махина, да ещё с двумя мозга­
ми! Результаты сомнительны, а жертвы неизбежны.

—    Да и сколько времени потеряно зря. Кошмар! Со­всем другое дело — астероид. Р-раз — и ваших нет! Наши соответственно в дамках. Но астероид — это уже слишком. Всем на орехи достанется. И правым и виноватым. Нужно придумать что-то более тонкое, более гуманное. Дабы не всю планету в прах обра­тить, а лишь некоторую её определённую часть. Например, Великую Китайскую равнину вкупе с Лёссо­вым плато.

—   Что-то я не пойму… Это какая-то идея из области фантастики?

—   Зачем же! Самая что ни на есть реальность. Секретное космическое оружие, имеющееся на во­оружении российской армии. Не верите?

—   Если честно, то нисколечко.

—   Тогда давайте побьемся о заклад. Неужели денег жалко?

—   Ваших жалко, — с нажимом на первое слово ответил Зряхин.

—   Про  мои  беспокоиться   не  надо…  Ставлю сотню. — Репьёв извлек из кармана смятую банкно­ту с портретом Михаила Ивановича Терещенко, пер­вого министра финансов свободной России.

—   Принято. — Зряхин продемонстрировал свой туго набитый бумажник. — Но я даже не представляю, какие аргументы в пользу своей версии вы собираетесь привести.

—   Окститесь! Привести сюда такие аргументы технически невозможно! — воскликнул Репьёв. —
Давайте ещё немного выпьем, и я вас самого к этим аргументам доставлю.

—   Надеюсь, вы не шутите?

—   Какие могут быть шутки, если спор идёт о ста рублях. Для меня это в конце концов вопрос чести!

—   Эй, хан Батый! — подзывая официанта Репьёв по­стучал ножом о хрустальный графин.

—   Чего изволите? — Тот как из-под земли по­явился..

—   Приготовь счёт, любезный. Мне и вот этому гражданину. Да гляди, не соври! И подыщи нам ком­фортабельный транспорт до посёлка Онохой. Такси ил и. частника.

—   Придётся за два конца платить. Туда и обратно.

—   Заплачу, не твоя забота.

—   Давайте я вас сам отвезу. — Если бы у офици­анта имелся хвост, он бы им подобострастно завилял. — Моя смена как раз через полчаса заканчива­ется.

—   Годится, — кивнул Репьёв. — А мы за полчаса прикончим всё, что ещё представляет хоть какой-либо
кулинарный интерес. Начнем или, вернее, продолжим с водочки. Под спаржу.

—   Я лучше под грибочки, — сказал Зряхин. — И тем не менее всё это выглядит весьма и весьма
странно. Хотя в моей журналистской карьере случа­лось и не такое…

Вырвавшись из ресторанного чада на свежий воз­дух, Репьёв замурлыкал какой-то мотивчик, отдален­но напоминавший вальс «На сопках Маньчжурии». Источник его вдохновения был налицо — типичный для азиатской степи холмистый пейзаж, тщательно оберегаемый от поползновений цивилизации.

Зряхин, как видно, имеющий музыкальный слух, по этому поводу не преминул заметить, что нату­ральные маньчжурские сопки имеют куда более по­логую форму, чем здешние. И к тому же сплошь по­крыты культурными насаждениями, основное из ко­торых гаолян — китайское сорго.

— Так вы и в Маньчжурии побывать успели! — восхитился Репьёв.

—   Не приходилось, знаете ли.

—   А ведь как всё досконально знаете!

—   Я, между прочим, и в Антарктиде не бывал, но знаю, что там водятся пингвины.

—   Пингвины? Кто бы мог подумать! — продол­жал выкаблучиваться Репьёв. — А я дурак, полагал,
что кенгуру!

Официант, успевший сменить форменный сюр­тук на повседневное платье, проводил их к своей ма­шине — довольно приличному внедорожнику «Анга­ра». В салоне уже кто-то сидел, и официант извиня­ющимся тоном пояснил, что это метрдотель, также закончивший свою нелегкую вахту (по причине на­плыва публики ресторан работал круглосуточно, и об­служивающий персонал, согласно трудовому законо­дательству, сменялся через каждые двенадцать часов, чего нельзя было сказать о некоторых клиентах, браж­ничавших по два-три дня подряд).

—   По пути ли нам? — усомнился Репьёв.

—   По пути, по пути! — заверил его официант. — В Тальцах выйдет… Ну как ему откажешь? Началь­ник всё же.

—   Вот и славно, — молвил Репьёв, влезая на пе­реднее сиденье. — Вы оба будете посредниками в
моем споре с этим гражданином.

—   А о чем спор? — поинтересовался официант.

—   Не твоего ума дело, — отрезал Репьёв. — Кондиционер есть? Включай. И музыку какую-нибудь
заведи.

—   Сами выбирайте. Дисков целая куча. — Официант, который таковым в данный момент уже не яв­лялся, лихо рванул с места.

Машина понеслась вперёд, освещая дорогу целой дюжиной фар. Метрдотель, занимавший своей тушей большую часть заднего сиденья, и стесненный им Зряхин молчали. Репьёв менял компакт-диски в маг­нитоле, пока не подобрал музыку по своему вкусу — хор забайкальских казаков-староверов, завывающих что-то отрешённо-грозное.

Бесцеремонно проверив перчаточный ящик, в просторечье именуемый «бардачком», Репьёв обна­ружил там водительское удостоверение хозяина.

—   Бато…жопа Цыденбаев, — запинаясь, прочел он. — Вот те на!

—   Батожап, — ничуть не обидевшись, поправил водитель.

—   Те вы ещё россияне! — возмутился Репьёв. — А говорил, что крещёный… Тебя, наверное, куда за­ковыристей кличут? — Он обернулся к метрдотелю. — Ты ведь из себя во-о-он какой видный! Сразу и не
объедешь.

—   У меня имя совсем простое, — охотно ответил метрдотель. — Жикцырен Сынгежапов.

—   Ребята, вы меня просто убили. — Репьёв поник головой. — А я ещё собирался здесь жениться… Как
хоть ваших баб тогда зовут?

—   Мою жену зовут Артамон, — ответил Батожап. — Грамматический род в бурятском языке не
выражен.

—   А мою Очирханда, — добавил Жикцырен.

— Больше вопросов не имею, — сказал Репьёв. — Ты бы, любезный, добавил газка.

Однако прокатиться с ветерком не получилось. Миновав одну армейскую колонну, внедорожник каждый раз попадал в хвост другой, а военным води­телям, как известно, лихачить не полагается. Затяж­ному обгону соответственно мешали бесконечные встречные колонны.

Хорошо хоть, что бронетехника не попадалась — для её прохода по обеим сторонам шоссе имелись грунтовые дороги, жутко перелопаченные гусени­цами.

—   Вчера самоходки на север шли, — сказал Батожап. — Целый день шли и всю ночь. Страшно ска­зать, сколько тысяч. Пыль солнце застлала.

—   Зачем перебрасывать к границе такие массы обычных войск, если, по вашему утверждению, в рос­сийской армии имеется оружие невиданной мощи? — произнес Зряхин уже даже не с иронией, а почти с издёвкой.

—   А чтобы ввести в заблуждение разведку про­тивника, — пояснил Репьёв. — Заодно и некоторых
любопытствующих типов вроде нас с вами.

Дорога впереди разветвлялась, и в этом месте на­ходился пост военной автоинспекции, усиленный парочкой бронетранспортёров.

—   Тальцы прямо, а нам направо, — сбавляя ско­рость, сказал Батожап. — Только боюсь, как бы нас
не тормознули.

—   Против каждого яда есть противоядие. — Репьёв прилепил на ветровое стекло машины бирку с крова­
во-красной надписью «Проезд всюду». — Вчера у одного интенданта за бутылку водки выменял. Как
чувствовал, что пригодится!

Постовые подозрительно покосились на проез­жающую гражданскую машину, но этим и ограничи­лись.

—   Я, пожалуй, сойду, — сказал Жикцырен. — Отсюда до моей деревни рукой подать.

—   Ничего подобного! — решительно возразил Репьёв. — Успеешь в свои Тальцы. Сначала разре­шим спор.

—   Обещаю весь выигрыш, пустить на пропой, — усмехнулся Зряхин.

—   За что я не люблю журналистов, так это за их манеру порождать в людях беспочвенные надежды…
Давай влево! — Репьёв ухватился за руль машины.

—   Там же знак «Проезд воспрещен»! — восклик­нул Батожап.

— Дурак! Нам — проезд всюду! Даже в Кремль. Бетонка, на которую они повернули, была пуста.

Можно даже сказать, зловеще пуста. Через каждые пятьсот метров появлялся дорожный знак, прозванный водителями «кирпич». Затем пошли знаки, не предусмотренные правилами движения, — «Запретная зона» и «Стой, караул стреляет без предупреждения».

—   Вам это ничего не напоминает? — Репьёв покосился на Зряхина.

—   А что это мне должно напоминать?

—   Ну-у, не знаю… Исправительные лагеря, напри­мер. Колонию строгого режима. Каторгу, наконец.

—   Не сподобился такой чести…

—   Все поправимо, — уже совсем не по делу брякнул Репьёв.

Спустя километров шесть-семь свет автомобиль­ных фар уперся в зелёные металлические ворота с эмблемой аэрокосмических сил — соколом, летящим на фоне планет Солнечной системы.

Из проходной, на ходу натягивая повязку «Дежур­ный», появился офицер с мятым, полусонным лицом.

— Нам опять везёт! — обрадовался Репьёв. — Это же майор Сизокрылый, мой должник. Вместе в Селенге тонули.

Майор Сизокрылый (если, конечно, это был он) радости позднего гостя отнюдь не разделял. Проверив какую-то бумаженцию, предъявленную Репьёвым, и осветив ручным фонариком салон машины, он недо­вольно буркнул:

—  Одни мужики… Могли бы ради такого случая и
парочку бабенок прихватить.

Когда машина была пропущена на охраняемую территорию, Зряхин нервно поинтересовался:

—   Ради какого «такого случая»? Что имел в виду дежурный?

—   Из ксивы, которую я ему всучил, следует, что мы являемся выездной концертной бригадой гарни­зонного офицерского собрания. Певец, аккомпаниа­тор, артист разговорного жанра и силовой жонглёр. —
Похоже, что Репьёв врал напропалую, но вывести его на чистую воду не представлялось возможным:
бумажка, послужившая пропуском, осталась на проходной.

Дикая растительность за ограждением была куда пышнее, чем на воле, и скоро машина уже ехала через густой сосновый лес. Правда, мошкары здесь рои­лось столько, что иной раз казалось — метель метёт.

—   Не повезло тем, кто на этой базе служит, — сказал Репьёв. — До высокогорной нормы всего деся­ти метров не хватает. А иначе бы совсем другой паек полагался и год выслуги за полтора шел. Хоть сам лопатой подсыпай.

—   Зато место красивое, -похвалился Жикцырён. — Старики его называют Гнездом Злого Духа.
 В декабре, когда Байкал замерзает, тут такой ветер поднимается, что на ногах не устоять. Однажды к нам
в Тальцы бочка авиационного бензина отсюда при­катилась. Отец её на трех баранов променял.

—    Одно плохо: ракеты, которые отсюда стартуют, иногда падают нам на голову. Степь как свалка сдела­лась. Скот нервничает. В каждой деревне крыши из казённого дюраля и бельевые веревки из высоко­вольтного кабеля, — пожаловался Батожап.

За этими разговорами они не заметили, как дорога стала постепенно спускаться в ров с бетонированными стенами, нырнула в просторный капонир, а потом и вовсе превратилась в туннель.

Под землей везде горел свет, было людно, и даже вагончики ходили по узкоколейке. Документы у чужа­ков никто не проверял, только на выхлопную трубу автомобиля заставили надеть фильтр, якобы погло­щавший ядовитые газы.

У бронированной двери с надписью «Входа нет» Репьёв велел остановиться.

—   Вроде бы добрались, — не очень уверенно сообщил он. — Я когда в прошлый раз сюда наведывался, немного под мухой был, но основные приме­ты запомнил… Всё, выходим! Машину смело остав­ляй, отсюда не угонят.

—   Холодно-то как. — Зряхин поёжился.

—   Потому что земные недра, — пояснил Репьёв. — Преисподняя! Но не царство мертвых, а… как бы это
лучше выразиться… логово демонов возмездия. Толь­ко нам их бояться не следует. Здесь они вполне ручные и не кусаются.

Дверь, паче чаянья, открылась безо всяких про­блем, и начались бесконечные лестничные перехо­ды — иногда вверх, но чаще всего вниз, вниз, вниз…

Репьёв радушно здоровался со всеми встречными (а это в основном были офицеры от майора и выше), но ему почти никто не отвечал.

—   Послушайте, — сказал Зряхин, не очень-то привычный к долгой ходьбе. — Я согласен признать
свой проигрыш. Деньги плачу немедленно. Только давайте, пожалуйста, вернемся.

—   Ничего подобного! — возмутился Репьёв. — Об этом не может быть и речи. Я не вымогатель ка­кой-то. Имейте немного терпения. Скоро придём.

И действительно, распахнув очередную брониро­ванную дверь (цвет которой вместо опостылевшей болотной тины на сей раз имитировал карельскую березу), они оказались уже не в унылом и пустом бе­тонном коридоре, порождавшем ассоциации с тю­ремными застенками, а во вполне обжитом и весьма просторном помещении. Легким полумраком и мно­жеством уютных, изолированных лож оно напоми­нало зрительный зал оперного театра. Сцену заме­нял огромный телевизионный экран, разделенный по вертикали на три части.

Средняя часть изображала земные континенты в равноугольной меркаторской проекции. По этим разноцветным континентам, словно вошь по татуи­рованной груди великана, ползла крохотная светя­щаяся точка, оставлявшая за собой явственный след, похожий на параболу. В настоящий момент точка добралась до долины Ганга, но, похоже, намерева­лась плавно подвернуть на северо-восток.

На боковых экранах картинки постоянно меня­лись: то это была просто космическая пустота, рас­цвеченная звёздами, то поверхность Луны с купола­ми и башнями станции Новый Тамбов, то какие-то чрезвычайно сложные металлические конструкции, опять же запёчатлённые на фоне черной вселенской бездны.

Живое существо появилось лишь однажды и ско­рее всего чисто случайно. Это был человек в косми­ческом скафандре, явно не подозревавший, что за ним наблюдает такое количество зрителей. Звук его голоса сюда не доносился, но простые и доходчивые матерные слова легко читались по губам. — Наш человек, — констатировал Репьёв.

Повсюду — длинными рядами и отдельными груп­пами — сидели люди в военной форме, и перед каж­дым светился экран компьютера.

В первых рядах поблескивали золотые генераль­ские погоны и бледные лысины, увенчанные седым пухом. Если кто-то в зале и разговаривал, то исклю­чительно шёпотом.

—   Знаете, где мы сейчас находимся? — Репьёв толкнул Зряхина локтем.

—   Догадываюсь, — буркнул тот. — Не вчера ро­дился.

Репьёв отыскал для своей компании пустую ложу, расположенную на самых задворках, у аварийного выхода. Компьютеров здесь было больше, чем кресел, и все как один дружно демонстрировали миловид­ную косоглазенькую дикторшу, судя по высокопар­но-торжественному тону, делавшую какое-то важное заявление.

—   По-китайски чешет, — одобрительно произнес Репьёв. — Вы нам, Матвей Ильич, не переведете?

—   Увы, восточными языками не владею. — По­хоже, Зряхина ничуть не удивило, что подвыпивший
Репьёв помнит его имя и отчество.

           —   Мне с китайскими поварами случалось общаться. — Жикцырен даже засопел от смущения. — Кое-что усвоил… Я так понимаю, что эта дамочка делает кому-то последнее серьёзное предупреждение. Дес­кать, в противном случае наглые агрессоры получат по заслугам и навсегда зарекутся посягать на суверенитет и безопасность великого народа.

—    Ай-яй-яй,  какая грубиянка!        опечалился Репьёв. — Хотя по виду не скажешь. Причёска — волосок к волоску. И ноготки накрашены. Натуральная принцесса Чумиза. Зряхин, вытащив свой роскошный портсигар, по­пытался было закурить (нервы-то не железные), но неведомо откуда взявшийся офицер зловеще заши­пел:

—   Прекратить! Никакого курения, или я выстав­лю вас вон!

Зряхин, не привыкший к подобному обращению, хотел что-то возразить, однако офицер, вырвав у него уже зажжённую сигарету, а заодно и весь портсигар, исчез столь же стремительно, как и появился.

—   Ничего страшного, — успокоил журналиста Репьёв. — После покурим. А вещи ваши непременно
вернут. Ни одна сигаретка не пропадет.

Светящаяся точка на карте между тем уже двига­лась над Тибетом. Изображения на боковых экранах более или менее стабилизировались. Слева на фоне звезд маячил какой-то космический летательный аппарат, формой напоминавший пивную бутылку. Справа давалась крупномасштабная панорама лун­ной поверхности, где среди дикого нагромождения скал выделялся комплекс громадных антенн, распо­ложенных кольцом.

Внезапно бутылкообразный спутник пропал, и на его месте появилось человеческое лицо, отяго­щенное громадным числом малосимпатичных де­талей, в обычных условиях почти незаметных. Так, например, каждый волос, торчащий из ноздри, был толще бревна, а каждая пора напоминала лунный кратер.

—   Узнаете? — прошептал Репьёв. — Сам коман­дующий аэрокосмическими силами генерал Корнилов… Потомок спасителя России Лавра Георгиеви­ча… Принял, так сказать, славную эстафету от вели­кого предка.

Человек на экране заговорил, и по всему залу разнёсся властный голос, усиленный многочислен­ными динамиками.

—                                                            Продолжаем работать по заключительной ста­дии проекта «Пхур-ту».

Всезнающий Репьёв немедленно пояснил:

—  «Пхур-ту» — это такой ритуальный кинжал, которым буддийские монахи изгоняют злых духов.
Подходящее названьице, не так ли?

Никто не успел ответить ему, потому что громо­подобный голос генерала Корнилова вновь оглушил всех:

— Командно-измерительным комплексам, задей­ствованным в проекте, доложить о готовности.

Первыми откликнулись из космоса:

—  Луна-один к работе готова. —    Впечатление было такое, что говорящий находится где-то прямо в
этом зале, а не за четверть миллиона километров от Земли.

То же самое слово в слово повторили и другие станции, скрывавшиеся под кодовыми названиями типа «Алебарда» и «Гарпун».

—  Жду доклада синоптиков. — Глаза генерала Корнилова, на желтоватой склере которых просмат­ривался каждый сосудик, уставились куда-то вдаль.

Лунный пейзаж на правом экране замигал и резко сузился, и на освободившемся месте появилось изо­бражение миловидной женщины, чей весьма достой­ный бюст был — увы — затянут в офицерский мун­дир.

—   Погода в интересующем нас районе характери­зуется крайней неустойчивостью, — сообщила дама-синоптик. — Я бы рекомендовала отсрочить осуществление проекта.

      —    Сие уже не в нашей компетенции, — изрёк генерал. — Вы только что слышали официальное заяв­ление китайского правительства. Сейчас всё решают минуты, если не секунды… Какие отклонения от штатной ситуации вы прогнозируете?

—   В связи с низким коэффициентом прозрачнос­ти тропосферы и аномальным геомагнитным фоном
возможно рассеивание энергетического импульса в направлении северо-восток и северо-северо-восток.
Будут затронуты весь Корейский полуостров и юг Уссурийского края. — Лицо женщины, даже несмот­ря на стократное увеличение, выглядело безупречно, лишь в глубине зрачков таился некий изъян, скорее
угадываемый, чем очевидный, — то ли подспудный ужас, то ли душевный разлад.

—   Группа стратегического планирования слышит меня? В указанных районах есть наши части? — по­интересовался генерал.

На экране женщину-синоптика мгновенно сме­нил взлохмаченный тип в полковничьих погонах, только что занимавшийся каким-то посторонним делом, о чём со всей очевидностью свидетельствова­ли его блудливые глаза. После некоторой заминки он доложил:

—   Несколько дивизионов связи, до пяти батальо­нов войск разных родов, ракетно-зенитный ком­плекс.

—   Своевременная эвакуация возможна?

—   Попробуем… — Полковник наморщил лоб.

—   Что значит — попробуем? — Генеральский рык едва не заставил динамики взорваться. — Вы как
отвечаете? Что за расхлябанность на боевом посту? В отставку захотели?

—   Прошу прощения, гражданин генерал. Эвакуа­ция маловероятна, — отрапортовал перепуганный
полковник.

—   — То-то же… — Командующий несколько смяг­чился. — К сожалению, война не обходится без жертв.
Погибших представить к наградам. Военные юристы пусть займутся компенсациями… Что может доло­жить сектор разведки?

Шеф шпионского ведомства не стал афиширо­вать свою личность — предназначенная для него часть экрана покрылась мраком. Да и голос звучал как-то неестественно — так могла бы говорить ожившая де­ревянная кукла:

— Данные радиоперехвата, визуальные наблюдения и агентурные сведения разнятся в деталях, но совпадают в главном — во вражеском стане царит за­мешательство. Политическое руководство утратило единство. Генералитет занят внутренними дрязгами. Имеются первые признаки паники. Все мероприя­тия, направленные на дезинформацию противника, выполнены. В настоящий момент проводится все­объемлющая операция по окончательной ликвида­ции вражеской агентуры в восточных и юго-восточ­ных губерниях.

—   Пожелаю вам успеха… А сейчас попрошу от всех, кто слышит меня, предельной собранности.
Каждая группа работает по своей индивидуальной программе. Запуск исполнительного механизма будет
произведен автоматически в заданное время. Да поможет нам бог!

На боковые экраны вернулись прежние картинки: космический аппарат, летящий над Землёй, и лун­ная поверхность, испохабленная человеком. Причём сразу бросалось в глаза, что на обоих спутниках, как искусственном, так и естественном, произошли ра­зительные перемены.

Летающая бутылка, раскрыв свои борта, превра­тилась в летающую плоскость. На Луне, в центре антенного кольца, разверзлась пропасть, из которой медленно поднималось некое циклопическое соору­жение — ни дать ни взять новая Вавилонская башня, на сей раз силой сверхсовременных технологий за­щищенная как от смешения языков, так и от тяжко­го пресса земной гравитации.

—   Ох, что будет… — пробормотал Батожап. — У меня аж поджилки трясутся…

—   Объясняю для непосвящённых, — стараясь не привлекать к себе постороннего внимания, вполголоса молвил Репьёв. — Сейчас вы видите космичес­кую мину, летящую за пределами нашей атмосферы.
Очень скоро она взорвётся, но не просто взорвётся, а превратится в антивещество. Тот, кто хоть шапочно
знаком с теоретической физикой, легко представит себе примерную мощность такого взрыва. Вопрос
другой — как распорядиться высвободившейся энер­гией. Установка, на ваших глазах выползающая из
лунных недр, для того и предназначена. Это, так ска­зать, ловушка-излучатель. Два в одном, как сулит
реклама. Она не позволит энергии аннигиляции рассеяться в пространстве, а компактным пучком на­
правит в заранее намеченную цель.

—   К нам, на Землю? — с опаской поинтересовал­ся Жикцырен.

—   Куда же ещё…

—   В том месте, наверное, очень светло станет, —  осмелился предположить Батожап.

         —    Светло, — кивнул Репьёв. — И очень жарко. Температура на поверхности грунта достигнет не­
скольких тысяч градусов. Все органические вещест­ва, естественно, мгновенно испарятся или обуглятся.
Тех, кто скроется в глубинах планеты, достанет жёст­кое излучение невиданной интенсивности, а оконча­тельно добьёт ударная волна, способная превратить в крошево самый прочный базальт и самый толстый бетон. Диаметр зоны поражения составит приблизи­тельно три тысячи километров. То, что не сделает первый аннигиляционный заряд, довершит другой. Вон он, родимый, на подходе…

Репьёв кивнул на демонстрационный экран, по которому уже ползла новая светящаяся точка, в точ­ности повторяющая путь предыдущей.

—   Грандиозно! — сказал Батожап. — Шашлык из миллиарда душ.

—   А я овец в кошару не загнал, — приуныл Жикцырен.

Зряхин ничего не сказал, но, похоже, скрипнул зубами.

В следующее мгновение раздался тревожный гу­док сирены, и на всех экранах сразу возникло слово «Пуск».

Первая светящаяся точка, достигшая мест слия­ния двух великих рек Хуанхэ и Вэйхэ, исчезла. Тут же полностью пропало изображение на левом экра­не — только помехи заплясали. По поверхности Луны стремительно пробежали длинные черные тени, а потом всё там окуталось пылью, чего, наверное, не случалось уже несколько миллионов последних лет.

—   Дайте изображение Земли из космоса, — по­требовал через динамики генерал Корнилов.

       —   Придётся подождать, — ответили ему. — Вся следящая аппаратура на Луне и космических станци­ях отказала. Очень сильный электромагнитный им­пульс. Может так случиться, что компасы людям уже
больше не понадобятся. Сейсмическая служба реги­стрирует в юго-восточном направлении землетрясение силой до десяти-двенадцати баллов по шкале Рихтера. Имеются также…

        —   Хватит, — отрезал командующий. — Сделаем небольшой перерыв. Надо выпить шампанского…

—   Я бы тоже выпил, да жаль, нечего. — Репьёв за­дернул шторку, отделяющую их ложу от остального
 зала. — Ну вот и всё, Матвей Ильич. Представление закончится уже без нашего участия. Кто выиграл
пари?

—   Вне всякого сомнения, вы. — Зряхин вел себя спокойно, только пальцы его дрожали, и, дабы скрыть
это, он попытался сунуть руки в карманы.

—   А вот не надо! — Жикцырен, все последнее время проведший на ногах (кресла ему не хватило),
положил свою огромную лапу Зряхину на плечо. — Руки держать на виду.

—   Что это ещё за новости! — возмутился журна­лист. — Да как вы смеете!

—   Закрой хайло, свояк. Можно подумать, что тебя в первый раз вяжут.

Бритвой он ловко оттяпал Зряхину лацканы пид­жака, а потом вместе с Батожапом провел тщательный обыск. Добыча оказалась небогатой — бумажник, перстень, булавка для галстука, связка ключей, но­совой платок.

—   Всё на экспертизу, — приказал Репьёв, наблю­давший за обыском со стороны. — Тут электроники на миллион рублей.

—   Сотенку-то возьмите, — процедил сквозь зубы Зряхин, которому как раз в этот момент надевали
наручники. — Заработали.

—   Непременно возьму. Но попозже. В рамочку её вставлю и на видном месте повешу.

—   Рядом с моим скальпом? Или вы, по примеру папуасов, высушиваете головы своих врагов?

—   Не беспокойтесь, смертная казнь у нас отме­нена.

—   Кому вы это рассказываете! Я не сявка дешё­вая.

—   Верно, вы волк матёрый. Не познакомиться ли нам снова?

—   Хватит и одного раза. И вообще, мне осточертели ваши низкопробные шуточки. Поэтому от раз­говоров воздержусь.

—   Тогда мне придётся пообщаться с бездушной, хотя и весьма эрудированной машиной. — Репьёв
потыкал в клавиши стоявшего перед ним компьютера, и на экране появился портрет мнимого журналиста,
снятый в казенном ракурсе «профиль — фас». — Вот видите… Никакой вы не Зряхин, а тем более не Мат­вей Ильич. Врать нехорошо.

—   Людям врать — нехорошо. А всякой мразипросто необходимо, — огрызнулся арестованный.

—   Ваши оскорбления пропускаю мимо ушей. Зря стараетесь… — Репьёв продолжал всматриваться в
экран компьютера. — А зовут вас на самом деле Николаем Михайловичем Скрябиным. Вы правнук того
самого бунтовщика-марксиста Скрябина, который после известных петроградских событий прошлого
века бежал в Китай, где сначала примкнул к партии Гоминьдан, а впоследствии переметнулся к комму­нистам. Хороша семейка! Все как один, включая женщин, активно участвовали в подрывной работе
против России.

—   Не против России, а против её реакционного
пробуржуазного правительства, — возразил аресто­ванный. — Это совершенно разные вещи.

         —    Свои аргументы приберегите для суда присяж­ных. Про родственников больше не будем. Сейчас о
них, увы, можно только скорбеть… Лично вам вме­няется в вину нелегальный переход российской гра­ницы, подрывная деятельность и создание бандформирований в Персидской, Курдской, Тифлисской и некоторых других губерниях, сбор разведданных, со­ставляющих государственную тайну, причастность к диверсионным актам, фальшивомонетничество, враждебная пропаганда и агитация, сопротивление органам власти, покушения на жизнь работников правоохранительных органов…

—   В содержании притонов и сводничестве меня,
надеюсь, не обвиняют? — перебил его задержан­ный. — А также в растлении малолетних?

—   Чего нет, того нет.

—   И на том спасибо.

—   Пожалуйста. Букет и так достаточно пышный. На пожизненный срок вполне потянет… Хлопот вы
нам, скажу прямо, доставили преизрядно. Из-под надзора столько раз ускользали, что и не счесть. А попались на простенький крючок. Для столь опытного агента это непростительно.

—   Как-то не предполагал, что мной лично займёт­ся начальник всей российской контрразведки.

—   Вот и вы меня опознали. Честно сказать, не ожидал… — предыдущие слова арестованного замет­но озадачили Репьёва. — Где же я, интересно, про­кололся?

—   Нигде, можете не волноваться… А узнал я вас по всяким иезутским штучкам, о которых в нашей
среде ходит немало легенд. К сожалению, узнал слиш­ком поздно.

—   Для вас — к сожалению, для меня — к счастью.

—   Орден за мою душу предполагаете получить?

—   Ну зачем же! Не ради орденов служим.

—   Понятно, ради идеи… Только убедительно про­шу вас: не утомляйте меня подобным бредом. Лучше дайте закурить.

По знаку Репьёва Батожап извлёк из кармана пачку сигарет, но арестованный отмахнулся от неё закованными руками.

—   Сами этой дрянью травитесь. Я курю только свои… Мои принесите.

—   Ишь чего захотели! — Репьёв подмигнул ухмы­ляющемуся Батожапу. — Свои! Да ведь ваши сига­ретки с сюрпризом. В одних — яд, в других — от­мычки, в третьих — стреляющие устройства. Про сам
портсигар я уже и не говорю. Уникальное произведе­ние. Просто чудо шпионской техники! В нашем музее
для него найдётся достойное место.

—   Даже сигарету пожалели… Думаете, я собира­юсь вас убить?

—   Меня — не знаю. А себя самого — вполне возможно.

—   Нет, я бы ещё пожил. Пусть даже и на тюремных
харчах. Самоубийство не по мне. А вот к вам я испытываю жгучую ненависть. Даже челюсти сводит.

—   Майор Цыденбаев, проверьте его рот! — ото­двинувшись подальше, приказал Репьёв. — Эти фа­натики на всё способны.

Батожап лезвием ножа разжал зубы арестованно­го (тот, впрочем, не сопротивлялся) и, как заправ­ский стоматолог, стал изучать их состояние. Оконча­тельное заключение было таково:

—   Коронок нет. Пломбы натуральные. Под языком чисто. В общем, ничего подозрительного. Носо­вые каналы проверить?

—   Повременим. — Репьёв вернулся на прежнее место. — С чего бы это вдруг вы завели разговор про
ненависть?

—   Просто хотел узнать, какую смерть вы предпо­читаете.

—   Дома в постели.

—   Но контрразведчику больше подходит пуля. Вражеская, естественно.

—   Это если речь идет о неосмотрительном контр­разведчике. О лопухе.

—   Вот и подыхай лопухом!

Скрябин особым образом сплел пальцы закован­ных рук и, прежде чем кто-либо успел помешать ему, привел в действие стреляющее устройство, искусно замаскированное в протезе левого мизинца. Крохот­ная шприц-игла угодила Репьёву в предплечье, и смертельный яд, которым китайские императоры убивали своих врагов на протяжении многих тысяч лет, подействовал почти мгновенно.

Полковник Сынгежапов, незамедлительно явив­шийся к месту трагедии, выговаривал своему коллеге:

— Сто раз я тебя предупреждал, что руки арестованным надо за спиной заковывать. Учи вас, мазу­риков, учи… Вот и загремим теперь под трибунал. А ведь ордена светили…