Англо-французская война 1893 года. Эпизод 9: «L’ennemi héréditaire».
Адмирал Жервэ еще только подходил к родным берегам, а во Франции, и в первую очередь, в Бресте, из сообщений европейских телеграфных агентств, и благодаря береговой семафорно-телеграфной системе, которую командующий эскадрой оповестил при помощи посылки в пределы видимости и возможности передачи сведений флажной сигнализацией, минного крейсера «Кондор», уже знали первые подробности морского боя у Фалмута. В Бресте морякам готовили грандиозную встречу. Предполагался приезд президента Карно, депутатов национального собрания и членов правительства. Французский флот, наконец, по прошествии без малого 88-ми лет, получил сатисфакцию от англичан за Трафальгарское сражение 21-го октября 1805 года.
Победоносное возвращение французской эскадры адмирала Жервэ из рейда на Фалмут омрачилось катастрофой: торпедный авизо «Фраме», вышедший из Бреста вместе с «Сальвом» и «Эпервье» встречать корабли на подходе к базе, был протаранен броненосцем «Сюффрен» и получил тяжелые повреждения. От полученных повреждений «Фраме» едва не затонул и был вынужден выброситься на берег во избежание гибели. При этом погибло 6 матросов.
Однако трагедия не отменила встречу эскадры: в Бресте моряков приветствовала феерическая иллюминация, в виде зажженного гигантского якоря, собранного из электрических ламп, и окруженного тремя адмиральскими звездами. В гавани собралось практически все население города, гремела музыка, рвались фейерверки…
…Грохот орудий у Фалмута, а затем и праздничных фейерверков во французском Бресте, тяжелым эхом прокатились по всей Англии. Был объявлен трехдневный траур. В Вестминстерском аббатстве прошла церковная служба, на которой королева Виктория молилась за «наших матросов, подвергающихся ужасной опасности на войне с Францией».
Гибель четырех кораблей нанесла существенный урон престижу британского флота. Матросы и офицеры, вжимая голову в плечи, боялись даже встречаться взглядами между собой, сгорая от стыда. Однако так называемое «чудо Фалмутского забега в глубину», как ни странно, после нескольких дней угрожающих завываний оппозиции в адрес флота и Их Лордств (вкупе с правительством) приподняло дух нации. Об отказе от продолжения борьбы ни один человек в Британии не произносил ни слова. «Труженики пера» с Флит-стрит преподнесли бой у Фалмута как подвиг, и для обывателей все так и начинало выглядеть: ведь во всех газетах вещали о том, что это победа, что французы бежали…
Французская нация с легкостью была объявлена в Англии «наследственным врагом» — L’ennemi héréditaire. Столичные газетчики смаковали слова принца Уэльсского, сказанные им кому-то из лордов Адмиралтейства: «Я хочу, чтобы жители Франции, однажды проснувшись, обнаружили, что у них когда-то был флот!».
Находились, правда, «паршивые овцы»…Совсем еще юноша Уинстон Черчилль, с третьей попытки сдавший экзамены в Королевское военное училище в Сандхерсте, и с сентября 1893 года приступивший к учебе в престижном британском военном высшем учебном заведении, за свою чрезвычайно эпатажную статью, полную критических замечаний в адрес Адмиралтейства, едва не оказался отчисленным. Статья-памфлет Черчилля для «Дейли грэфик», написанная автором, не особо переживающим о том, что он может задеть чьи-то чувства, вызвала, с одной стороны, бурю восторгов, с другой — яростную критику и непринятие в британском обществе. Читателей подкупила откровенность Черчилля — оставаясь целиком и полностью на стороне британского флота, он весьма нелестно характеризовал его действия в сражении у Фалмута, а от репутации адмирала Фицроя, геройски погибшего на «Александре», не оставил камня на камне.
Юный курсант чудом и стараниями матушки остался в Сандхерсте и решил на время учебы к своим курсантским обязанностям отнестись весьма ответственно, сосредоточившись на самообразовании и соблюдении дисциплины.
После Фалмута неуверенность охватила британское военно-морское командование. Частные, хотя и довольно громкие успехи французов, вкупе с чествованием на всю Европу своих многочисленных героев, а также неутешительные данные о потерях торгового судоходства ( только в августе 26 судов было потоплено французскими крейсерами и еще 23 — захвачено в качестве призов, а в первую неделю сентября англичане потеряли 11 коммерческих пароходов и 2 парусника потопленными и еще 6 — было захвачено французами как приз) могли породить у английского обывателя и, что еще опаснее — у политических кругов, ощущения того, что морскую войну Англия проигрывает.
Требовалось как-то отвлечь общественное мнение от неудач флота. 11-го сентября британские крейсера с дальней дистанции произвели сорокаминутный обстрел Кале, не причинивший впрочем, вреда. 12-го сентября британцы повторили обстрел, нанесший на этот раз незначительные повреждения фортам Дю-кулль, Ньюле (Ньель) и Ляпен, батареи которых вели ответный огонь (но попаданий не добились). Два или три английских снаряда разорвались в старой цитадели Кале, ранив нескольких человек. Еще несколько снарядов упали вблизи форта Де-Ла-Креш, не причинив ему повреждений.
14-го сентября англичане обстреляли порт в Булони, не имевший постоянных укреплений. Французы организовали лишь несколько пунктов наблюдения.
Созванное в тот же день, в Дувре, совещание для выработки конкретных мер по отражению вероятного французского вторжения на острова, определило необходимость сосредоточить к «угрожаемому периоду» в портах юго-восточного и восточного побережий Англии достаточное число кораблей, способных отразить неприятельское наступление. «Угрожаемым периодом» адмиралы определили момент, когда французы закончат сосредоточение судов для перевозки десантной армии в трех портах: Булони, Кале и Дюнкерке. Британскому флоту ставилась задача отслеживать скопление французских судов вплоть до рыбацких лодок, шлюпок, барж, плотов, мелких каботажных колесных пароходов, прогулочных яхт и катеров. Одновременно требовалось установить постоянное наблюдение за Брестом — считалось, что выход французской эскадры в море и передислокация ее в Ла-Манш будут означать, что Франция готова к проведению десантной операции. Совещание также обсудило вопрос о трехкратном усилении британской сухопутной армии…
Французы действительно начали сбор судов в Дюнкерке и Булони, где сосредотачивались войска — усиленный армейский корпус и не менее двух бригад морской пехоты. В Булони войска заняли старую цитадель, казармы у Ла-Пампа, в Парижском пригороде. В окрестностях Дюнкерка, на Ваттенских высотах, с которых хорошо просматривался порт, расположился штаб формируемой «Десантной» французской армии. Но действия эти носили отвлекающий, демонстративный характер. Французское командование в принципе всерьез не рассматривало планы по высадке войск в Англии, считая, что подобная операция обречена на неуспех, а армию ждала бы катастрофа быть уничтоженной во время переброски. Но пощекотать англичанам нервы «угрозой вторжения» французы были не против.
Что касается перспектив блокады французской базы в Бресте, французы оценивали шансы на успех неприятеля как нулевые. Причин невозможности осуществления эффективной блокады оказалось несколько. Корабли британского флота сразу же столкнулись с проблемой пополнения своих угольных запасов. Даже при относительно небольшом волнении погрузка угля в открытом море была чрезвычайно хлопотным и утомительным делом. В результате приходилось периодически возвращаться в свои базы, оставляя блокирующий флот. Команды миноносцев британского флота оказались совершенно измотаны из-за постоянной болтанки в открытом море. Эти небольшие корабли подвергались такой качке, что их матросы и офицеры сутками не имели возможности ни отдохнуть как следует, ни поесть горячей пищи. В то же время команды французских миноносцев и авизо, противостоящие англичанам, прекрасно проводили время в базе и могли атаковать блокирующий флот когда им вздумается. Постоянное ожидание торпедной атаки, в свою очередь, породило на кораблях блокирующего флота дополнительную нервозность.
Армия же продолжала пребывать в безделье, в то время как ее настроения были яростно-нетерпеливыми. Впрочем, армии посчастливилось принять вскоре некоторое участие в боевых действиях. В Западной Африке…
7-го сентября началась французская военная кампания против британской колонии Гамбия: в устье реки Гамбия появились французские канонерские лодки «Мас» и «Нигер», поддерживающие отряд капитана Жейма (700 чел.). Англичане в Гамбии практически не оказывали сопротивления, городки и местечки сдавались на милость победителей, и к 10-му сентября колония была оккупирована французскими войсками.
9-го сентября три французские военные колонны под командованием полковника Ж.Жоффра (ранее заведовавшего постройкой Сенегал-Нигерской железной дороги), майора Аршинара и полковника Комба начали вторжение в британский протекторат Сьерра-Леоне. Незадолго до начала похода в Сенегал морем (из Лориана) четырьмя быстроходными транспортами ( вышедшими еще 31-го августа) были доставлены дополнительные войска: три батальона морских фузилеров, батальон 32-го пехотного полка, инженерно-саперная рота, обозная рота и три полевые батареи. В Дакаре уже находилось до двух тысяч сенегальских стрелков и до тысячи человек из Иностранного легиона при шести орудиях.
13-го сентября полковник Комб, в распоряжении которого было 900 человек из состава 1-го полка марокканских стрелков, при двух орудиях, занял укрепленные пункты Бугуни и Теиету на границе со Сьерра-Леоне. 16-го сентября отряд полковника Жоффра ( 300 французов, 800 суданских стрелков и 200 суданских спаги капитана Ла Браншандьера при трех орудиях) в окрестностях города Порт-Локо, поддержанный местным племенным вождем по имени Бай-Буре, собравшем три тысячи бойцов, разгромил британскую колонну, численностью в 500 человек: британцы понесли серьезные потери в 160 человек убитыми и более 260 — ранеными. У французов было убито 47 человек и около 120 человек — ранено.
После сражения у Порта-Локо французские войска устремились к Фритауну. Местные племена менде и темне выступили против английских властей и при приближении французских войск к Фритауну взбунтовались. Падение административного центра британского протектората ожидалось со дня на день.
Что гораздо более волновало французское командование, так это действия Германии, настоящего L’ennemi héréditaire.
Франция, а следом за ней и Россия, предостерегли бельгийское правительство от каких-либо нарушений нейтралитета, направленного против французской стороны. Вдоль бельгийской границы Франция пока не планировала размещать дополнительные войска, но гарцующие кавалерийские патрули в приграничных районах появились во множестве.
Вопрос о бельгийском нейтралитете был очень важен в планировании военных действий со стороны как Германии, так и Франции.
В Париже отчетливо понимали, что даже военная конвенция между Россией и Францией, заключенная в 1892 году, все же допускает возможность военного выступления Германии против Франции, при благоприятных условиях, несмотря на вмешательство России. Благоприятные условия, при которых германские руководители считали военный разгром Франции (как свою первоочередную стратегическую задачу) неизбежным, могла создать англо-французская война…
В первых числах сентября германская армия приступила к маневрам в непосредственной близости к франко-германской границе. Это чрезвычайно встревожило Париж. Были приняты меры по усилению гарнизонов на границе, на всякий случай перебрасывались дополнительные силы.
3-го сентября германский флот также приступил к маневрам, которые моделировали затяжную кампанию против превосходящего французского флота.
Около берега Шлезвиг-Голштинии происходили в присутствии германского императора соединенные маневры германского флота и девятого корпуса германской армии. На маневрах присутствовала представительная английская делегация и большая группа британских газетчиков. Поучительного в этих маневрах не было нисколько, да, вероятно, по мнению корреспондента газеты «Таймс», немцы на какой-нибудь урок и не рассчитывали. По-видимому, главная цель маневров заключалась в том, чтобы воспроизвести поразительную картину воображаемого морского сражения, и такая цель конечно была достигнута. Следует также отдать справедливость командирам судов за вполне прекрасное исполнение сигналов и умение держаться в назначенном строю.
В ходе стрельб на броненосце «Баден» взорвался 260-мм заряд одного из носовых башенных орудий. Вследствие взрыва было убито два лейтенанта и семь нижних чинов. Во время взрыва на носовом мостике находился принц Генрих Прусский с адмиралом Шредером и другими офицерами.
Заряд зажало в канале. Пришлось употребить большие усилия и крайнюю осторожность, чтобы выстрелить снаряд из орудия. Последнее обложили своего рода валом из камней, мешков с песком и толстыми дубовыми брусьями. Когда все было готово, броненосец вышел в море; команду послали вниз, и выстрел произвели с помощью электрического привода. При осмотре нашли, что снаряд подвинулся вперед только на несколько дюймов. Тогда сделали второй выстрел, большим зарядом, но с таким же результатом. Наконец сделали выстрел полным боевым зарядом, и тогда снаряд вылетел, причем разорвался, когда ударился о воду…
В состав артиллерии названного броненосца входили, как известно, шесть крупповских 26- см (10,24-д.) орудий, при заряжании одного из которых и имел место описываемый ниже несчастный случай. Именно при вкладывании в камору картуза с зарядом в 48 кг черного призматического пороха последовало воспламенение этого заряда. Снаряд продвинулся при этом почти до дульного среза; два офицера и семь человек прислуги, находившиеся сзади и по- бокам от орудия, были убиты, и восемнадцать человек легко ранены.
Так как заклинившаяся в канале орудия зарядная труба не позволяла вдвинуть затвор,чтобы затем произвести выстрел для освобождения орудия от снаряда, то прибегли к временной заделке казенного отверстия дубовыми клиньями.Употребленный вначале заряд в 30 кг призматического пороха не дал никакого результата. Тогда увеличили заряд до 48 кг, произведенным выстрелом труба была разбита на куски и выброшена из канала орудия. После этого сделалось возможным вдвинуть затвор и произвести выстрел зарядом 30 кг, результатом чего был вылет снаряда из дула. При осмотре орудия в нем не оказалось никаких повреждений, и его можно было употребить при дальнейшей практической стрельбе. Причины преждевременного воспламенения заряда остались невыясненными.
…Начавшиеся в первых числах сентября 1893 года переговоры между Берлином и Лондоном, как на официальном, так и на неофициальном уровнях, относительно возможности заключения флотского и политического соглашений произвели на Париж эффект разорвавшейся бомбы. Эти договоры, в случае их подписания, реально могли бы снять остроту противоречий не только между двумя странами (чего в политической перспективе очень не хотелось Франции), но и стать основой для антифранцузского политического союза.
В Германии, между тем, витали настроения противоречивые. С одной стороны, действия английского и французского флотов произвели на германские правящие круги весомое впечатление. До этого момента разобраться в том, какая из модных военно-морских концепций (американская или французская) является наиболее полно отвечающей практическим, жизненным запросам Германии, в высших властных структурах сразу не смогли. Сыграл свою роль личностный фактор. Вильгельм II был человеком увлекающимся. Ему нравились и теория Т. Оба, и взгляды А. Мэхэна, но при этом реализация положений «младофранцузской школы» не влетала казне «в копеечку». Как известно, у кайзера в первой половине 1890-х гг. всегда были проблемы с рейхстагом при утверждении морского бюджета. Ему приходилось устраивать настоящие «представления» перед депутатами, чтобы добиться одобрения требуемой сметы на развитие военно-морских сил. Совершенно очевидно, что строить крейсера и миноносцы, по сравнению с линейными броненосцами, было и быстрее, и дешевле. Другое дело, как в будущем такой флот сможет полноценно защищать интересы рейха, уже готовившегося заявить о своих притязаниях на «место под солнцем». Второе по значимости лицо в германской «флотской иерархии» — Ф. Гольман, занимавший пост морского министра с 1890 года, не отличался особой политической и военно-технической проницательностью. Его не мучили дилеммы, от которых страдал император. У него была задача выполнить установку кайзера — провести через рейхстаг морской бюджет с возможно меньшими потерями. Операции на море двух флотов, английского и французского, позволили кайзеру протолкнуть через рейхстаг увеличенный морской бюджет — депутаты почти безоговорочно приняли его и голосовали практически единогласно.
С другой стороны, многие в политическом руководстве Германии не верили в возможность договориться с Англией и достичь заключения союзного соглашения.
Глава внешнеполитического ведомства Германии выступил с осторожным предложением добиться доверительного отношения британцев путем заключения с ними договора по колониальным делам. Он был твердо убежден — североафриканская страна Марокко должна стать еще одним, наряду с Сиамом, яблоком раздора между Англией и Францией. Неплохо, если англичане овладеют Танжером: «Непримиримая вражда между Англией и Францией, которая возникла бы из-за английского обладания Танжером, важнее, чем все другое». После этого, как он считал, возможно, открылся бы путь к общему соглашению, в который составной частью вошел бы и договор по флоту. Для кайзера была составлена записка. В ней излагался общий проект политического соглашения с Великобританией, предусматривающий также договоренности по торговле, по колониальным и некоторым другим спорным вопросам.
Рассчитывали в Берлине и на то, что Марокко можно будет использовать для отвлечения Франции от «Вогезской дыры». Боссы рейнской промышленной зоны заинтересовались рудными ресурсами Атласских гор, военно-морские круги — портами на Атлантическом побережье. Все отчетливее проявлялась тенденция прочно обосноваться в Марокко.
14-го сентября из Англии в Берлин вернулся германский посол, граф Мельхиор Хьюберт Пауль Густав фон Гацфельдт цу Трахенберг, зондировавший почву для переговоров с британцами. Он, в частности имел приватное общение со своими британскими коллегами, доведя до их сведения желание германского руководства пойти на флотское соглашение в рамках общеполитического договора. Британский министр иностранных дел лорд Розмери прямо заявил, что несмотря на серьезное положение Великобритании, англо-германский политический договор пока невозможен.
Через Гацфельдта германские политические круги пытались убедить лорда Розбери, будто положение Англии в мире, в целом, улучшилось бы, если бы английское правительство с немецкой помощью объявило французам «шах» в Африке и американцам в Тихом океане. Однако Лондон не спешил и не намеревался действовать по рецептам Берлина. Официальные сообщения из английской столицы в министерство иностранных дел свидетельствовали о «непонимании» британскими лидерами германских предложений. Сообщая о доверительной беседе с лордом Розбери, в которой Гацфельдт вновь поставил вопрос о разделе Марокко, посол услышал: «…этот вопрос еще не созрел»
Великобритания все еще предпочитала придерживаться политики «свободы рук». Политика «свободы рук» диктовалась как внутриполитическими соображениями, так и сознательным расчетом британской дипломатии. Характерной чертой британской стратегии была ее многовариантность, стремление учесть все возможные пути развития ситуации и принять заблаговременные меры для защиты своих национальных интересов. В данном контексте целью Великобритании являлось создание положения, при любых раскладах гарантирующего сдерживание Германии как потенциально наиболее опасного конкурента. При этом британские политики не забывали и о своих противоречиях с Францией и Россией.
Среди тех, кто в Германии не верил в возможность договориться с Англией, был германский кайзер Вильгельм II. В его отношении к Англии сказывалась известная англофобия, уходящая корнями в неприятие либеральных взглядов своей матери — дочери английской королевы Виктории, и находящегося под ее влиянием отца. Даже бабушку Викторию, которую кайзер «любил больше, чем своих родителей», внук презрительно называл «императрицей Индостана» и говорил, что пора бы ей уже помереть. Свою мать и сестру он считал «английской колонией» в Германии. Самым страшным казалось ему то, что «герб нашего рода запятнан, а империя загнана на край гибели английской принцессой, которая приходится мне матерью». По его мнению, не было и не могло быть предела ненависти к Англии. Из этого становилось ясно, чем определялся его подход к Англии, как, впрочем, и к другим странам.
Устойчивая ненависть Вильгельма II к либеральной Англии все более усиливалась в связи с растущим соперничеством на морях и в колониях. Это подталкивало его к сближению с Россией. Однако препятствием здесь служили не только объективные обстоятельства (столкновение интересов двух стран на Балканах и в Турции), но и пангерманские настроения самого кайзера, с их идеей «натиска на восток», которые настораживали русских. Не скрывал Вильгельм и свои антиславянские взгляды. «Я ненавижу славян!, — говорил он.
Убедившись после не совсем удачного зондажа германского посла в Лондоне, что ему не удается привлечь Англию к союзу, Вильгельм II дал полную волю своим антианглийским настроениям, по-видимому не желая оставлять никаких шансов на возможность нормализации двусторонних отношений в будущем. Всюду, где только возможно, Германия начинает противодействовать британской колониальной политике…
