1962: ВСПОМНИМ!
Помнит наш город свою Голгофу – шестьдесят второй год. Погибших не воскресить. Однако сегодня, к сожалению, нам уже есть с чем сравнивать ту беду. Сорок шесть лет прошло, и сквозь время мы оглядываемся на тот летний день – через кровь и слезы Карабаха и Приднестровья, через резню в Сумгаите и через мучительную смерть русских солдат, заживо сожженных в Узбекистане. Наши глаза и сегодня слепит пламя горящего российского парламента, а сердце и поныне сжимает страшная боль Чечни.
И все же мы не можем умалить той удаляющейся от нас трагедии, сколь бы скромной по масштабам недавних событий она ни показалась. Просто тогда, в том далеком июне, черным крылом взмахнула страшная первая ласточка грядущей беды и горя. Боль – это всегда боль, а кровь – всегда и везде одного цвета. И у тех гражданских, что пришли тогда на площадь, и у тех солдат и милиционеров, на которых нападали в тот день.
Память об этом – наша боль и наша совесть. Потому что тогда, в те дни нашу защитницу, нашу Армию – любимицу народную, наших братьев и наших сыновей – подставили. И в тот страшный день Армия не знала, что ей делать. Она, кровь от крови, плоть от плоти народа, была готова умирать за свой народ, она могла громить врага, но тогда… Где он был, враг, кто скажет?
Время идет, и сегодня становится явным то, во что вчера не верилось никак. Ну, например, что сепаратизм, выдаваемый десять лет назад за национально-освободительное движение, имеет щедрых спонсоров в лице зарубежных спецслужб. Сейчас это уже не тайна. Но тот далекий шестьдесят второй… Всей правды о нем мы, видимо, не узнаем уже никогда. Есть факты, которые говорят о том, что и у этой трагедии был хладнокровный и расчетливый заказчик. И нет ничего случайного в том, что на другой день в иностранных газетах на другом континенте появились подробные репортажи с фотографиями наших танков.
Всему настает свое время. Время разбрасывать камни и время их собирать. Время обнимать и время уклоняться от объятий. Время помнить. Но пусть не приходит время для забвенья. Освободим же свои сердца от гнева и злобы, посмотрим в глаза друг другу. Перед памятью о горьких днях вспомним, что мы сыны и дочери одной страны, великой страны! – и не станем винить друг друга. Будем помнить во имя тех, кого нет, и тех, кто живет, и тех, кто будет потом.
Было время – на обсуждение этих событий была просто какая-то нездоровая мода. Причем, обсуждение было все какое-то однобокое. Попался мне как-то в руки второй номер журнала «Крытый двор» за 1990-й год. Это, цитирую: «художественно-публицистический журнал. Издается согласно решениям парткома НПИ и бюро Новочеркасского горкома КПСС. Спонсоры…» вот о них скажем чуть позже.
«Художественно-публицистический»… Художеств там не ищите – этот спецвыпуск был посвящен исключительно трагедии 1962 года. Задача выпуска, по словам редколлегии журнала: «не судить мы хотим – понять». Казалось бы, коли произошла трагедия, и если есть конкретный – вольный или невольный – виновник, то, чтобы что-то понять, надо было бы расспросить и его. Однако ни одного свидетельства ни от Армии, ни от КГБ, ни от МВД в том журнале вы не найдете. Так редколлегия и решила: военных мы спрашивать не будем, без них разберемся. Так, видимо, легче понять то, во что хочется поверить.
А теперь о спонсорах. Это совместное советско-АМЕРИКАНСКОЕ (выделено мной – А.Б.) предприятие «МЭБИНВЕСТ». Теперь понятно, почему от имени Армии в журнале нет ни слова? Делюсь догадкой: ну, не нужно было американским заказчикам ни одно свидетельство, которое более или менее могло бы хоть как-то оправдать нашу Армию или помочь читателю понять человека в погонах, который в силу долга вынужден был участвовать в событиях. К нашей Армии тогда в обществе создалось интересное отношение. Так, в августе 1991-го три молодых человека погибли при попытке нападения на бронетехнику гвардейской Таманской дивизии в столице Советского Союза. За это им присвоили звание Героев Советского Союза. И это при всем том, что в действиях невольных виновников гибели этих троих юношей – таких же пацанов, но в погонах — суд не нашел состава преступления: наши воины были при исполнении служебных обязанностей и выполняли боевую задачу в соответствии с законами СССР. Троих незадачливых нападавших наградили Золотой звездой Героя по сути за то, чем сегодня занимаются чеченские боевики – за поджог армейской бронетехники!
Вот по таким «понятиям» и «хотела понять» редколлегия «Крытого двора», что же произошло в 1962-м. Такая вот объективность в подборе фактов. Оно-то теперь дело ясное: денежки американские, а кто платит, тот и заказывает. Как говорят на Кавказе, «кто угощает девушку, тот ее и танцует». Люди на Кавказе щедрые, бывает, и деньгами сорят. Но плюньте в лицо тому, кто скажет, что такое доступно американцам, что им безразлично, на что уходят их денежки. Кстати, вскоре после выхода этого номера финансирование журнала прекратилось. Тоже вполне понятно, потому как американцам и на фиг не нужны ни наши художества, ни наша публицистика, даже антисоветская. Главный калибр выстрелил. Дело сделано, как сказал один старый пират в детской книжке. А журналы – учит американский боевой устав FM 33-5 – относятся к так называемым пролонгированым средствам информации (так же, как и книги, памфлеты и кинофильмы). Они незаменимы в действиях по перевоспитанию и ориентации.
Информация об этих событиях подавалась в девяностых годах весьма тенденциозно. А ведь солдат, стоявших в оцеплении, били чем попало, и ножами пыряли, и пытались отбирать оружие… Это, конечно, еще до стрельбы. После стрельбы охотников нападать на Армию уже не было, пока не началась перестройка. В Музее донского казачества есть документы, из которых однозначно следует вывод: некоторыми участниками «демонстрации» делалось все, чтобы спровоцировать Армию на применение силы. Не верите? Пойдите, почитайте.
Однако и в Музее вряд ли есть сведения, которые повезло получить мне. Почти дословно я привожу рассказ подполковника запаса Геннадия Иосифовича Журавля. В 1962 году он командовал десантным батальоном специального назначения. Сегодня слово "спецназ" стало обычным для прессы. Тогда же, в 1978 году, слушая истории из жизни части, которой командовал майор Журавель (а он и не называл своих солдат "спецназом"; он говорил: "мои диверсанты"), слушая воспоминания о событиях разной давности, и, прежде всего о 1962 годе, я внимал нашему военруку, что называется, открывши рот. Трудно описать популярность Геннадия Иосифовича среди учащихся Новочеркасского геологоразведочного техникума – он был настоящий офицер, настоящий мужчина и настоящий человек в одном лице. Я не состою ни в одной политической партии, поэтому не побоюсь добавить: он был и настоящий коммунист; надо воспринимать историю такой, какой она была, а тогда выражение «настоящий коммунист», нравится ли это кому или нет, но всегда употреблялось только в положительном смысле. Таким он и был, наш военрук.
Рассказ я слышал не с самого начала, поэтому он может быть неполон. Итак…
"… ну, и мне была поставлена задача: очистить здание заводоуправления от погромщиков. Ну, батальон по тревоге я поднял, сам звоню в КУКСы – дайте, мол, штук двести промасленных комбинезонов или сколько там можете. Комбинезоны прибыли, я ребят переобмундировал, поставил задачу: небольшими группами и поодиночке проникать на территорию завода в здание заводоуправления и сосредотачиваться. Ребята мои пошли. Я сам переоделся и – за ними. Прохожу, а там как улей – гудит все, портреты побили… Вижу одного из своих офицеров, ну, что, спрашиваю, сколько твоих тут будет? Он говорит, человек так это двадцать. Ну, приступайте, говорю, только насмерть не бить и не калечить. Ну, и ребята начали… А погромщики не ждали этого, ничего не поймут: та шо ж вы, хлопцы, делаете, та вы ж такие же, как мы?!.. Ну, а парни мои свое дело знали… Тут смотрю, мужчина один ко мне подходит, говорит мне: "Что вы здесь делаете?" – Ну, а я ж ему так прямо и скажу, что ли? Откуда я знаю, кто это такой? – Гуляем мы здесь, – говорю.
– Да нет, – говорит, – я смотрю, у вас и ребята внешне выделяются, и действуют слаженно, так это видно, что вы здесь не просто так. Ну, я ему тогда и говорю: «Знаете что? Давайте в прятки не играть! Что вам нужно?» Он вытащил из пиджака удостоверение – старший лейтенант КГБ. Я ему тогда: «Майор Журавель, имею задачей освободить первого секретаря обкома партии товарища Басова».
– Ну, – говорит, – пойдемте, я как раз при нем.
Прошли мы в помещение парткома – там это рядом, партком и профком тогда было – там руководство и забаррикадировалось. Зашел я, а Басов сидит в кресле… ну вот, в состоянии полнейшей прострации. А я ж еще тогда подумал – я-то фронт прошел, войну видел – господи, думаю, это ж не дай бог, начнись что, вот, оно не сегодня – завтра загремит, как же он командовать будет? Он же сейчас, как баба побитая – ни на что не реагирует…
Ну, подошел я к нему (а черт его знает, как к нему обращаться, звания такого вроде ж нет – товарищ 1-й секретарь!..) ну, и говорю так: «Товарищ первый секретарь обкома партии, имею приказ вывести вас из здания заводоуправления. Вот чистый комбинезон, можете переодеться». А он мне: «Я не Керенский, я от своего народа прятаться не буду!" Ну, я тогда говорю заводскому начальству: «Вы как-нибудь уговорите его, я ж уговаривать не умею. А через толпу вести – так там и мои ребята его не спасут, его ж разорвут там на части».
Уговорили они его, и мы "задами" вышли, а там за забором его машина стояла и горкомовская "волга" – тогда райкомов еще не было; так первый секретарь горкома аж изогнулся, как вопросительный знак, и так почтительно: "Здравствуйте, Александр Васильевич!" Так тот даже не взглянул на него, шлепнулся на сиденье и шоферу: "Пошел!" Ну, и уехали они.
…Да, а как это все началось – тут будут если брехать вам разное – что там директора вроде вилками закололи или бить тут же кинулись – это все брехня, не верьте. Тут случилась такая ситуация: произошло снижение расценок – оно планомерное; вроде ж производительность труда повышается, ну, да это одно было б ничего, а на это понижение расценок как раз пришлось повышение цен на мясо и на масло. И не было вначале ничего, люди пришли на работу, а потом собрались на внутренней площади перед заводоуправлением, ну, вы ж знаете, где это… А тут директор завода мимо. Ну, так мол, и так, как же теперь без мяса–то? А он – тоже дурак, ну надо ж думать, что людям говорить – возьми им и ляпни что-то вроде того: вон вам пирожки привезли, чем не мясо? А там как раз в буфет завезли пирожки с капустой. И не верьте, никакого взрыва не было, а только так, шум по толпе, такой нехоро-оший шумок прошел. И разошлись люди по рабочим местам. А уж потом собрались, работу прекратили, ну, и я уж вам рассказывал про то, что дальше было…
Ну вот, как мы Басова вывели оттуда, я сержанта одного на чердаке оставил с радиостанцией – есть у нас такая для диверсионной работы. Она… ну, от такая, как этот спичечный коробок. Ну, и поставил задачу: себя ни в коем случае не обнаруживать, только сообщать. А мы у себя в части на круглосуточный прием включились.
Ну, этот сержант со "звездочкой" – это радиостанция так называется – утром передает: "Пока все нормально, все разошлись по рабочим местам". А потом, в 8-30: «Прекращают работу». В 9–00: «Начали собираться у заводоуправления. Слышны призывы идти в город». А я ему: если пойдут – твоя задача, не обнаруживая себя, следовать за ними и передавать. Главное – обо всем сообщать.
А в это время округом командовал Исса Александрович Плиев – он осетин был, герой войны… заслуженный дядька. И он, наверное, (или не знаю, кто там) отдал этот приказ, растерялся – выставили от там, на спуске Герцена танки. Ну, а что танки? У них приказа никакого нет, им антенны толпа пообломала, они остались без связи. Сидят: вылезти нельзя – им же голову оторвут, и стрелять нельзя. Так, не танки, а металлолом получился. А я вот так думаю: та не надо было туда никаких танков посылать. Надо было, как на Западе: ото несколько машин пожарных с брандспойтами выставить, и им бы хватило, никуда б они не пошли, сразу бы охладились. А то – танки…
…А мне задачу поставили: освободить здание милиции – он же весь век там, горотдел, где и сегодня. Я позвонил в "Военторг" – мне, говорю, надо штатские костюмы. Штук двести. Достали они. Но не все подошли…
Пришли мы к горотделу, оцепили. Мои ребята внутрь пошли – которые в штатском. Я им так: если будут бежать – и на здоровье, не задерживать! Наша задача – очистить здание. Только опять, говорю, не калечить и насмерть не бить! А эта ж публика – они ж как взвыли, у них ужас разум отнял… Им уже и дорогу освободили – та пожалуйста, выскакивай, на черта они мне нужны! А они мечутся там внутри… Ну, мои ребята стали работать и их возле входа штабелями складывать. Те так – ну, их же не калечат, просто выключают – полежат-полежат трохи, потом очухается и пошел, ему уже ничего больше не надо. Что? А, как выключали? Та от сюда – вдоль затылка, вниз по шее; "скользящим" вниз по почкам; ну, если в сапогах – то по ноге по костяшке – и того хватает. Если прием проведен правильно, то минут пять-десять он уже никем, кроме себя, заниматься не будет и добавки не попросит.
Ну, а я пошел пока во двор – посмотреть, что там творится. Гляжу – в слуховое окно капитан милицейский выглядывает. Я ему: как вы там, капитан? Держитесь, мои ребята идут к вам на помощь.
– Спасибо, – говорит, – ничего пока. Жарко только очень – крыша за день уже накалилась. Да вот тут солдатик у нас, ему голову пробили, он плохой, помощь нужна, а тут и воды-то нет. Так что давайте, товарищ майор.
– Держитесь, – говорю, – идем.
Мы быстро очистили милицию – там такой сброд был… У них же часть пошла сразу по магазинам – грабить; часть в банк. Ну, а часть пошла в милицию. И вот очистили мы горотдел, стали мои ребята двойным оцеплением, а тут одна баба – откуда она взялась? Как начала, так это истерично: «А-а-а, милиция, от в этой милиции сына моего убили! Милиция, сына моего убили, а-а-а! Пускай меня от тут убьють, я смерти не боюсь, я не хочу жить, они там сына моего убили!».. Ну, смотрю, народ заводится вокруг, обстановка накаляется… А тут как раз танки по Московской пустили. И от этот танк из пушки как звезданет! Холостым, но стекла полетели в домах. Я уж на что – фронт прошел, а и то вздрогнул! А баба эта – тю, смотрю, куда она делась? Она, как ужака, от так под ногами у моих десантников – и мигом так это под угол к стеночке притулилась. А только что кричала – мол, смерти не боюсь… И толпа разрядилась – уже все кругом хохочут, напряжение спало.
И тут слышу – никак стреляют? И толпа как хлынет вдоль по Московской! Я своему заместителю говорю: «Гляди со своими ребятами, тут возможна провокация»… Та какая там провокация! Они как стадо… Знаете, мужики, это … страшное было зрелище – объятая ужасом толпа… Какая там провокация, им уже было не до провокаций. И только один такой пожилой мужик подбежал ко мне – а я в форме был с "колодками", – подбежал и кричит: "Майор, ты же воевал, что ж вы людей убиваете?" Я ему: "Пошел на ***, паникер, не могут у нас по людям стрелять!" И так от в момент все чисто стало – как никого и не было. Шо ж, думаю, там случилось? Вроде стреляли… Но я так и не думал, что боевыми – так, думал, попугали холостыми… Взял я взвод солдат, за себя заместителя старшим оставил, и двинули мы к горисполкому.
И от тут слушайте, что я там увидел. Если вам будет кто говорить, что были сотни убитых и раненых – не верьте этому, брехня это. Я вам говорю, что я там первым был из тех, кто трезво и здраво мог оценить обстановку. Тут еще, знаете, такая штука может быть – ведь у страха глаза велики – и человек мог увидеть гораздо больше того, что увидел. Потому что, конечно, равнодушно на это смотреть нельзя было. Но, повторяю, совершенно неподготовленный невоенный человек мог, будучи в шоке, увидать и то, чего не было. Там было человек двадцать пять, ну самое много – тридцать побитых. Кто не двигался, так лежал – видно, что мертвый, кто как-то пытался отползти… Но не больше тридцати, это я вам точно и ответственно говорю. Ну, нам потом говорили, что посчитали и вывели – плотность толпы была такая, что одна пуля могла убить девять человек. А он весь магазин разрядил… Там я так и не знаю, как это произошло – не то у парня автомат вырывали и сдернули флажок предохранителя, не то еще как – тут уж не знаю. Но приказа стрелять никто не отдавал… Что? Да ну, ты что, кто б на это решился? Ты что?! А горисполком очищала Орджоникидзенская мотострелковая дивизия – она с марша, прямо с колес и приступила к выполнению задачи.
Там еще один генерал из КГБ был – кажется, генерал-лейтенант. Ну, и вот он (чекист же, бдительный) уже заранее присмотрел, куда ему тикать в случае чего; и когда толпа в горисполком ворвалась – он выпрыгнул в окно. Да так неудачно прыгнул – ногу себе сломал. Потом, уже все давно успокоилось, уже и правитель¬ство уехало, а он все в госпитале со своей ногой лежал. Про него рассказывали, смеялись: такой вот удалой генерал. Мне говорят, прямо бери его к себе в десант, он, видишь, со второго этажа без парашюта сиганул… Ну, да ладно, это смех…
А потом к нам, были мы тогда в "КУКСах", приходила делегация. Одиннадцать человек, из них одна – баба беременная. Уж не знаю, для чего они ее с собой взяли – может, думали, бить будут, так чтоб поскандальнее вышло… Не знаю. Так вот эта делегация предъявила ультиматум. Мы, говорят, беремся навести порядок в городе при том условии, если из него будут выведены войска. Нет, вы только подумайте, это ж смех один – в город стянули пять дивизий, среди них Грозненская дивизия МВД – там весь стадион "черными воронками" был заполнен… Подумать, столько войск – и ультиматум.
Там был Соломенцев. Ну, я в сторонке стоял, чего – я майор всего; там ближе полковники были, и слышу – это уж когда их выслушали и отпустили, этих делегатов, – слышу, говорят: чего ж, мол, мы их не задержали? А Соломенцев говорит, мол, товарищи, они от нас не уйдут. Мы их сфотографировали, и из города они никуда не выйдут. А то, что не взяли – так это ж, наверное, не самые важные птицы, руководство их там, оно сюда не пошло, и оно рассчитывало, что мы их задержим. А раз было бы так, то на этот случай у них наверняка продуман план действий, и мы тогда должны были бы действовать по тому сценарию, который для нас приготовили и которого мы не знаем. Ну, вот так их и отпустили…
…Да, а когда комендантский час ввели, то больше всего студенты попадались. Их свозили в Батайск, там грузили в вагоны и везли в Шахты. Они там сначала стучали, протестовали… А их перецепляли и снова в Батайск. Они не знают, думают, их далеко уже увезли. Ну, и примолкали понемногу. А потом их вот так неделю повозили и выпустили их всех. Ну, кому они нужны – молодые, ума нет, ему, может, на свиданье надо… А оно ж всегда – когда не пускают, от тогда и надо позарез".
Ну, вот и все из того, о чем рассказал мне подполковник в запасе Г.И. Журавель. Мысленно, глубоко склоняясь перед светлой памятью об этом человеке, я прошу у него прощения за то, что пересказываю это все без его разрешения. Мне уж не получить его, это разрешение, и поэтому глубокое уважение к памяти Геннадия Иосифовича да послужит залогом того, что в этой истории я не выдумал ни слова.
И несколько соображений напоследок. Посмотрите на ход цветных революций, и особенно на узбекский вариант. Не похоже на шестьдесят второй? В Новочеркасске тоже и горотдел милиции захватывали, и охотники выпускать заключенных из тюрьмы находились. Тогда не получилось. Потом, много позже, это сделал Дудаев в Чечне; до него в России это в 1917 году делало либерально-демократическое Временное правительство. Результат неизменный – хаос. А воцаряющийся где-то хаос как правило кем-то организован и кому-то нужен. Общность сценариев, по которым разыгрывались эти драмы, наводит на мысль о том, что нередко мы играем пьесы, написанные именно для нас, но… НЕ НАШИМ драматургом. Вспомним день минувший, думая о будущем.
Алексей Бурцев
