Виталий Пенской. Кое-что о внешней политике Tyrann’a-5. Казанщина — продолжение эпопеи. Не только Казань
Продолжение интересного цикла статей из ВК историка-медиевиста Виталия Пенского, который, думаю, заинтересует читателей и коллег.
За всеми делами на западе и на востоке мы совсем забыли про, а что там с Литвой. А там все оставалось без изменений, Сигизмунд Старый постепенно вводили в курс своего сына, будущего Сигизмунда Августа, будущего злейшего врага и завистника Tyrann’a (и на то у него были все основания — на фоне молодого Ивана Сигизмундыч был совершеннейшим лузером , и от осознания сей явственной истины в душе у него была постоянная грусть-тоска-печаль и черная зависть). Главная проблема, отравлявшая отношения между Москвой и Вильно, непримиримые позиции относительно пресловутого «наследия Ярослава», никуда ведь не делась. Русская программа-максимум четко и недвусмысленно гласила — прочному миру не бывать до тех пор, пока Киев, Полоцк и другие изстари русские города находятся под властью Литвы. В Вильно же заявляли, что им начхать на старину, то дело давнее, дал Бог силы и острый меч взять их, потому они наши. Правда, с тех давних пор, со времен Ольгерда и Витовта, много воды утекло, Бог как-то искоса стал на Литву посматривать, да и меч литовский изрядно затупился и защербатился, так что… В общем, в соревновании апелляций к «старине», подкрепленной острым мечом и пищалью, и мечом затупившимся и изрядно проржавевшим успех был явно на первой стороне, и осознание этой печальной реальности наводила уныние и на обоих Жигимонтов, и на литовских панов-рады.
Любопытная особенность отношений между нашими «партнерами» — непрерывно осуществляя давление на Литву на протяжении более полувека, Москва, тем не менее, не ставила задачу сокрушения Литвы как государства и ее завоевания. Убедившись (после первых успехов в ходе пограничных конфликтов конца XV в.) в том, что русины (равно и знать православная, и горожане) не торопятся поменять литовские вольности на русскую службу, в Москве поменяли стратегию — блестящий успех в начале и потом игра на удержание счета. 1-я (или таки 2-я?) Смоленская война 1512-1522 гг. эту перемену возвела в ранг одного из ключевых положений внешнеполитической доктрины. Почему так — а потому, что последние Калитичи, произнося порой громкие «многошумящие» декларации, оставались реалистами и предпочитали синицу в руках журавлю в небе. Поэтому, взяв тот же Смоленск, в Москве этим и ограничились, ибо нужно было время на «переваривание» добычи, встраивание ее в административные и служебные структуры Русского государства. И только потом, когда вопрос с инкорпорацией завоеванной территории был более или менее удовлетворительно решен, можно было делать следующий шаг.
Такая стратегия определяла и тактику на переговорах с литовцами — взвинтив ставки до небес и предъявив заведомо неприемлемые требования, русские дипломаты затем шаг за шагом, демонстрируя всем своим видом, что это причиняет им невыносимую боль и вообще, за это дома их ждет опала и казнь, шли на небольшие уступки по малозначимым вопросам, пока, наконец, не брали партнера измором и тот нехотя соглашался на перемирие (именно на перемирие, поскольку обе стороны рассчитывали продолжить игру), оставив в руках настырных и упертых русских то, ради чего все и затевалось.
Кстати, насчет того, что затевалось — не мною было подмечено, что главный вектор внешнеполитических усилий и реализации политики другими средствами в русско-литовских отношениях с конца XV в. Я смешался на северо-запад. Юго-западное, условно киевское, направление чем дальше, тем больше оказывалось в небрежение, чего не скажешь о, опять же условно, «белорусском». С чем это связано — осторожно предположим, что не последнюю роль в этом играли настроения многочисленной Новгородской служилой корпорации, постоянно плодившейся и размножавшийся и начинавшей испытывать земельный голод. Сплоченная, связанная узами родства, свойства и службы, а вдобавок ко всему еще и в известном смысле изолированной от старых корпораций, сила новгородская представляла собой значимый фактор и в военном, и в политическом отношениях, пренебрегать которым, как показали события времен боярского правления, не стоило.
Но вернемся таки обратно к русско-литовским отношениям. Перемирие по итогам Стародубской войны было продлено в 1542 г. — стороны не были готовы воевать снова, предпочитая худой мир хорошей войне — по вполне понятным причинам. Однако, подчеркнем это обстоятельство, на границе было неспокойно. Делимитация новой границы не была осуществлена -стороны не раз громогласно заявляли о свой готовности повести соответствующий съезд комиссаров с тем, чтобы разрешить накопившиеся вопросы, но воз оставался на прежнем месте. Тем временем на границе по обе ее стороны тамошние warlord’ы и «сильные люди», взяв инициативу в свои руки, по праву меча перекраивали границы земельных владений, охотничьих и рыбных угодий, пастбищ и лесосек, попутно захватывая всякого рода скот, имущества и, само собой, людишков — самый ценный ресурс по обе стороны рубежа. Под раздачу регулярно попадали и купцы, и проезжие по делам тудыма-сюдыма, так на пограничье было весело и совсем даже нескучно — взаимные набеги и наезды держали в ех в тонусе и не давали расслабиться.
О творившихся на границе излишествах нехороших и всяких безобразиях хорошо знали в обеих столицах — дипломатическая переписка между двумя дворами неизменно включает в себя жалобы и требования решить проблему с «малой войной» и таки установить мир и порядок.
Но дальше этого дело не шло — вдоволь взаимно наобвинявшись и подшив очередной пакет жалоб и обид к предыдущим, послы разъезжались по домам до очередного раунда переговоров. Режим неустойчивого перемирия сохранялся, а продолжающаяся малая война не оставляла иллюзий относительно того, что буде такое желание, повод для сложения с себя обязательств и возобновления боевых действий найдется на раз-два. Вопрос был в том, кто и когда первым пойдет на обострение и сделает решительный шаг к войне. В Вильно, где давно уже сделали ставку на стратегию непрямых действий и войну с русскими чужими (читай, крымскими) руками, не торопились переводить войну холодную в горячую — опыт Стародубской войны показал более чем наглядно, что рахитичный государственный механизм ВКЛ не способен на долгие военные усилия — в лучшем случае на короткий спринт, а потом все, дыхалка сдохла. А тут еще внутренние проблемы, непонятки со соседями- в общем, не самое лучшее время требовать с Москвы сатисфакции с мечом в руках.
Москва тоже не торопилась начинать новую войну — по вполне понятным причинам, которые были озвучены на заседании Боярской думы в 1549 г., когда шли переговоры о пролонгации перемирия с Литвой: пока не решен Казанский вопрос, пока остаются проблемы с Крымом, начинать войну еще на одном фронте не имеет смысла, пусть пока остается как есть, а вот потом…
В общем, шаткое и неустойчивое равновесие в русско-литовских отношениях сохранялось. Стороны не торопились идти на обострение, но внимательно следили друг за другом, выжидая удобный момент, чтобы заявить о своих претензиях. А число их росло день ото дня…
To be continued.
