Труд заглянуть в первоисточник
Илья Дементьев
Фальшивые цитаты и фальшивые репутации: российский гуманитарий и бритва Оккама.
Цитата — почти свидетельское показание.
Умберто Эко [1]
Историк — не тот, кто знает. Историк — тот, кто ищет.
Люсьен Февр [2]
Недавно мне довелось побывать на уроке истории, который давал в девятом классе студент-практикант. Он задал ученикам вопрос в проверочной работе: как называлось германское государство в 1919–1933 годах? Все ответившие привели словосочетание, хорошо знакомое им по учебнику и необходимое для удовлетворения аппетита экзаменаторов: «Веймарская республика». Неприятный факт состоит в том, что Веймарская республика — это название, закрепившееся в историографии, в то время как официальное наименование государства было «Германская империя».
Вместе со студентом мы столкнулись с обычной для современной школы дилеммой. Что важнее — прочные знания, отвечающие ожиданиям экзаменаторов, или надежное умение профессионально работать с информацией (проверять прочитанное и услышанное с помощью независимых источников)? Непререкаемый авторитет эксперта (автора учебника, учителя) или богатый жизненный опыт, включающий и признание собственных оплошностей, и наблюдения за тем, как учитель мужественно признает свою ошибку? Эти вопросы касаются самих основ нашего образования, особенно гуманитарного, однако на фоне утомительной дискуссии о «едином учебнике» они привлекают все меньше внимания.
Студенту удалось решить эту проблему творчески: на другом уроке девятиклассникам было предложено самостоятельно найти правильный ответ и указать надежный источник информации — в итоге десять школьников обнаружили на различных русскоязычных интернет-ресурсах конституцию немецкого государства, первая статья которой гласила: «Германская империя есть республика» [3].
Конечно, это не последний этап в работе с конкретным случаем. Можно было задаться следующими вопросами, чтобы «дойти до самой сути»: «Насколько аутентичны русские переводы немецким оригиналам?», «Насколько точно передают электронные версии текст бумажного документа?», «Где вообще хранится подлинный текст Веймарской конституции?». Совершенный по всем правилам поиск ответа на простой, кажется, вопрос «Как называлось германское государство в 1919–1933 годах?» был бы маленьким шагом для каждого отдельного ученика, но большим — для системы образования, которая даже в наше неспокойное время призвана заниматься развитием «умений искать, анализировать, сопоставлять и оценивать содержащуюся в различных источниках информацию о событиях и явлениях прошлого и настоящего, способностей определять и аргументировать свое отношение к ней» [4].
Гуманитарии — наряду с изобретателями ядерной бомбы и экспериментаторами в области генной инженерии — несут немалую долю ответственности за происходящее в современном мире. От служителей гуманитарных наук зависит и то, насколько люди готовы принимать факт наличия разных мнений, и то, насколько у них выработано критическое отношение к получаемой информации. Людей, у которых навык перепроверки данных доведен до автоматизма, наверное, очень мало, хотя необходимость его формирования никем всерьез оспариваться не будет. Сетования иных гуманитариев на чрезмерно восприимчивое к пропаганде население, возможно, скрывают бессознательное желание снять с себя ответственность за провал проекта по продвижению критического мышления в нашей стране [5].
Однако мир гуманитарных наук очень богат, поэтому мы имеем дело с разнообразием практик критического восприятия информации. Одно из самых полезных и в то же время увлекательных занятий — установление источников цитат и разоблачение фейков.
С проблемами такого рода мне пришлось столкнуться несколько лет назад при попытке найти источник широко распространенной в публицистике и даже в научных публикациях цитаты, передававшей мнение Уинстона Черчилля о Гумбинненском сражении — одной из первых битв Первой мировой войны (она грянула в августе 1914 года на территории современной Калининградской области): «Очень немногие слышали о Гумбиннене, и почти никто не оценил ту замечательную роль, которую сыграла эта победа. Русская контратака Третьего корпуса, тяжелые потери Макензена вызвали в 8-й немецкой армии панику, она покинула поле сражения, оставив на нем своих убитых и раненых, она признала факт, что была подавлена мощью России». Обнаружить буквально этот текст в доступных изданиях не удалось, и выход был найден в обращении к экспертам по биографии британского государственного деятеля. С помощью Р. Лэнгворта (США) и Р. Коэна (Канада) было установлено: популярная в России цитата представляет собой комбинацию нескольких фрагментов разных текстов Черчилля с некоторым искажением смысла [6]. Так в практике сложилась незатейливая методика работы по проверке аутентичности цитат — от первичного поиска в бумажных публикациях и в материалах Интернета к коммуникации с российскими и зарубежными экспертами.
Похоже, что аналогична судьба другой сентенции, активно воспроизводимой в разных массмедиа в год столетия начала Первой мировой войны. Это слова французского маршала Фердинанда Фоша: «Если Франция не была стерта с лица Европы, то этим прежде всего мы обязаны России, поскольку русская армия своим активным вмешательством отвлекла на себя часть сил и тем позволила нам одержать победу на Марне». Увы, до сих пор не удалось установить надежный источник этих высокопарных слов. Я написал нескольким экспертам, занимающимся биографией и творчеством маршала Фоша, однако все полученные ответы были неутешительными.
Научный сотрудник Международного музея гусар (Тарб, Франция) Жером Жироде ответил, что никогда не встречал этой цитаты, хотя, «конечно, с точки зрения Франции, очень быстрая русская мобилизация 1914 года (удивительная для того времени) и атака в районе Мазурских озер (к сожалению, приведшая к поражению) заставили мобилизовать на Восточном фронте немецкие дивизии, которые не могли участвовать в битве на Марне, что позволило остановить немецкое наступление во Франции» [7]. В отношении вопроса о том, насколько правдоподобно выглядит эта фраза Фоша, мнения экспертов разделились. Одни высказали убеждение в том, что текст отражает чувства высшего французского командования в августе 1914 года, другие предположили, что даже если Фош действительно произнес эти слова, то в силу дипломатической необходимости удержать Россию в качестве воюющей державы, а не по каким-либо иным причинам.
Доктор Элизабет Гринхал из Университета Нового Южного Уэльса в Канберре ответила, что «никогда не видела где-либо этого текста… хотя прочитала все его частные бумаги и записки. Нельзя сказать, что он никогда не произносил этих слов — они выглядят как нечто сказанное журналисту или, возможно, при открытии военного мемориала… Я бы отметила еще две вещи: во-первых, правда, что согласие России перейти в наступление в августе 1914 года наряду с Францией было решающим для выживания Франции; но, во-вторых, Франция не вступила бы в войну в 1914-м, если бы не была обещана российская помощь (и французская поддержка России по поводу Сербии и т.д.). Наконец, эти слова сродни глянцу, нанесенному после Второй мировой войны на нечто, что Фош мог сказать в публичном контексте (он умер в 1929-м). Проблема Интернета в том, что опубликованное однажды в эфире схватывается поисковыми системами и затем повторяется до бесконечности» [8].
Если в случае с комплиментарным мнением Черчилля сомнений в том, что расхожая цитата — фейк, практически нет, то по поводу французского маршала определенные надежды сохраняются: в некоторых публикациях содержатся туманные ссылки на слова Фоша, сказанные в адрес Объединения русских военных инвалидов за рубежом — то ли в письме, написанном в конце 1918 года, то ли в речи, которую маршал держал в ноябре 1929 года (более чем через полгода после собственной кончины, наступившей 20 марта). В любом случае отсутствие строгой ссылки на источник цитаты делает ее слишком похожей на фальшивку. Русская победа при Гумбиннене, сыгравшая известную роль на начальной стадии Первой мировой войны, не становится ярче от того, что о ней высоко отозвались господа Черчилль и Фош. Напротив, несоблюдение исторической правды в мелочах может выглядеть унизительным заискиванием, как будто успехи Русской императорской армии нуждаются в высокопарных оценках зарубежных государственных мужей.
Еще один пример фальшивой цитаты, которая в последнее время по понятным причинам приобрела популярность, — приписываемые Отто фон Бисмарку слова: «Могущество России может быть подорвано только отделением от нее Украины… необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России, стравить две части единого народа и наблюдать, как брат будет убивать брата. Для этого нужно только найти и взрастить предателей среди национальной элиты и с их помощью изменить самосознание одной части великого народа до такой степени, что он будет ненавидеть все русское, ненавидеть свой род, не осознавая этого. Все остальное — дело времени». Эта цитата в формате мема широко распространяется по социальным сетям к вящей радости некритически настроенных молодых умов, хотя любому специалисту бросаются в глаза вызывающие сомнение в подлинности текста нюансы (начиная со слова «Украина», которого не было в лексиконе Бисмарка). По моей просьбе немецкие коллеги осуществили поиск хотя бы чего-то похожего на эти слова, но ни в одном издании, включая двухтомник Макса Клемма [9], этого мрачного прогноза, якобы сделанного немецким канцлером, найти не удалось. А недавно блогер Игорь Петров проследил путь цитаты вглубь десятилетий и нашел самый ранний текст, в котором слова об отрыве Украины от России переданы в форме косвенной речи. Это оказалась статья некоего I. Рудовича под названием «Вступлення митр. Андрія Шептицького на митр. престол у Львові» (журнал «Богословія», Львів, 1926, с. 219) [10]. Почти на 100% можно утверждать, что Отто фон Бисмарк ничего подобного не говорил — жалкая футурология не более убедительна, чем рассказ Скапена о киднеппинге по-турецки. Однако при современном уровне коммуникации остановить воспроизведение фейка — дело почти безнадежное.
Приведу последний пример. Одному коллеге потребовалось найти точную ссылку на чрезвычайно популярные в российской гуманитаристике слова выдающегося французского антрополога Клода Леви-Стросса (1908–2009): «XXI век будет веком гуманитарных наук — или его не будет вовсе». Этот афоризм содержится в статье о Леви-Строссе в русскоязычной Википедии [11], в студенческих рефератах и фундированных научных статьях, его вспоминали в некрологах и других мемориальных публикациях, посвященных классику. Число текстов, в которых приводятся эти ласковые для слуха каждого гуманитария слова великого француза, неумолимо возрастает с каждым годом [12].
Первые подозрения появились тогда, когда выяснилось, что ни англоязычный, ни франкоязычный сегменты Интернета не содержат этого нравоучительного изречения. Были заданы разные параметры поиска, проверялись варианты слов, которые могли быть в оригинале: век 21-й? XXI? Двадцать первый? Следующий? Грядущий? Ближайший?.. В результате поисковые системы выдали несколько версий этого текста на английском и французском: “Le 21ème siècle sera le siècle des sciences humaines ou il ne sera pas”, “The 21st century will be a century of human sciences — or it won’t be at all”, “The 21st century will be the century of the humanities, or there will be no such a century at all” и даже “XXI century will be the century of Arts or not” [13].
Прискорбно, но все указанные изводы представляют собой обратный перевод с русского языка, и, конечно, ни один из них не сопровождается ссылками. Оставалось последнее привычное средство — обратиться к ведущим экспертам по жизни и творчеству Леви-Стросса. Сначала я попросил помочь некоторых российских исследователей, цитировавших эту мысль, но источник не смог указать никто, хотя фраза всем казалась давно и хорошо известной. Пришлось воззвать к крупнейшим зарубежным специалистам. Все полученные мною от четырех экспертов из разных стран ответы оказались отрицательными: таких слов никто из биографов антрополога никогда не встречал. Крупнейший исследователь творчества Леви-Стросса Марсель Энафф [14] написал: «Меня поражает сходство этого высказывания с другим, которое приписывали Андре Мальро: “XXI век будет религиозным или его не будет”. Я сомневаюсь, чтобы КЛС допустил такую своеобразную пародию… Я думаю, это фейк…» [15].
Ирония судьбы — именно прогнозу о триумфе гуманитарных наук в новом веке (едва ли кому-то нравилась перспектива «или его не будет вовсе») суждено было приобрести исключительную популярность в пространстве российской науки. Можно ли найти более подходящую мысль для того, чтобы окончательно дискредитировать human sciences?
Конечно, остается слабый шанс, что тезис Леви-Стросса (как и комплимент маршала Фоша) прозвучал в его выступлении перед русскоязычной аудиторией и потому остался неизвестным зарубежным коллегам. Можно долго выяснять, как все это случилось и кой черт понес его на эту галеру, а в результате оказаться одураченным педантом. Однако отсутствие каких бы то ни было ссылок на первую публикацию или обстоятельства произнесения Леви-Строссом этих слов оставляет на данном этапе расследования пальму первенства за здоровым скепсисом. Несмотря на опасения, высказанные доктором Гринхал в отношении угроз Интернета, нужно признать, что всемирная сеть все-таки помогает проверять аутентичность текстов. Ошибки допускают и маститые ученые — Умберто Эко приводил пример того, как он перепроверил цитату из Фомы Аквинского, искаженную в чистосердечном заблуждении Жаком Маритеном: «Другие стали цитировать по Маритену. Никто не дал себе труда заглянуть в первоисточник» [16]. Перепроверка цитат, как ни банально это звучит, — обязательное условие по-настоящему научного исследования.
Может показаться, что установление источников и разоблачение фейков — не самое важное дело. Ну, в конце концов, сильно ли изменился мир от того, что кто-то однажды приписал Леви-Строссу парадоксальный афоризм о судьбе гуманитарных наук в XXI столетии, а другие принялись цитировать «по Маритену»? Однако борьба с фальшивками любого масштаба — долг гуманитариев, который имеет помимо академического чисто воспитательный эффект. Дело не только в донкихотском противостоянии пропаганде, когда трудно мириться с тем, что школьники и студенты изучают историю по мемам в социальных сетях или в лучшем случае по учебникам, но не по первоисточникам, включающим конституцию Веймарской республики. И не только в том, что дорога в тысячу ли начинается с одного шага, так что каждая фейковая цитата — первое движение к подложным источникам наподобие «Дара Константина», «Протоколов сионских мудрецов» или «Плана Даллеса». Установление точности в цитатах способствует отрезвлению мышления и выработке педантизма в отношениях с источниками. Оно свидетельствует об интеллектуальной честности, которая является важнейшим компонентом профессиональной этики гуманитария, как и любого другого ученого. Эта честность предполагает готовность эксперта констатировать дефициты своей компетентности (все ученые, которых мои расспросы застигали врасплох, очень аккуратно формулировали ответы). Такой готовности не хватает многим педагогам, полагающим, будто настоящий эксперт — тот, кто все знает (хотя после Февра стало понятным, что главный признак эксперта — пребывание в постоянном поиске).
Между тем методика работы с фальшивой цитатой может превратиться в образовательную технологию. Выпускник школы, о котором мечтают создатели госстандартов в российском образовании, — «креативный и критически мыслящий, активно и целенаправленно познающий мир, осознающий ценность образования и науки, труда и творчества для человека и общества» [17] — не появится в обществе, в котором гуманитарии пренебрегают честностью и педантизмом.
Можно высказаться радикальнее: без абсолютной интеллектуальной честности своих носителей гуманитарное знание, и без того испытавшее потрясение от нападок постмодернистов, рискует быть окончательно дискредитированным в глазах как коллег по академии, так и других членов общества. Что бы ни говорил Клод Леви-Стросс на самом деле, XXI век должен быть веком честных гуманитариев — или их не будет вовсе. Предстоят трудности, однако Антонио Грамши завещал нам (не только гуманитариям) оставаться пессимистами по разуму, но оптимистами по воле [18].
Кстати, об еще одном замечательном (возможно, фейковом) и своевременно звучащем завещании написал в 1951 году Уинстон Черчилль: «Я вспоминаю профессора, которого в его смертный час ближайшие ученики попросили дать последний совет. Он сказал: “Проверяйте цитаты!”» [19].
Примечания
