Пролог.
…В то раннее сентябрьское утро 192…* Москва еще спала, но на Калужской площади уже вовсю чинили мостовую, и от лишних фонарей на месте работ было удивительно светло. Первые трамваи Замоскворецкого трамвайного парка, свежевымытые водою, покачиваясь на ходу, только — только начинали выезжать из вагонного сарая, они шли по одноколейной линии; между рельсами коричневела свежая, развороченная земля; накрапывал теплый, мягкий дождик. И от этого света, от этой влажной рыхлой земли, от этой теплой сырости, от выкриков рабочих веяло бодрой тревогой ночного труда…
Редкие грузовички и пикапы подмосковных крестьянских хозяйств неспешно катили к Даниловскому рынку. Вдоль Шаболовки к Донскому монастырю тащился маленький угловатый буро — желтый трамвайчик с выгоревшей нечитаемой надписью «Конь…Шус..ва» на боку и круглыми фарами — глазами. Дверей у трамвайчика не было, вместо них был просто широкий проем, обрамленный резными деревянными перилами, с потолка вдоль всего салона свисали лианы поручней — они были почти черными и гнутыми, даже извилистыми. По бокам тянулись ряды сидений, точнее сказать, скамей. Салон был довольно чист, лишь на полу кое — где виднелись темные пятна, да по углам блестела паутина. Сквозь мутные стекла пробивались розовые рассветные лучи.
Трамвайчик тихо плелся по путям, слегка громыхая внутренностями на стыках рельс. Машин почти не было видно, прохожие тоже попадались редко. Некоторые из них запрыгивали в трамвайчик, но пока что их было слишком мало. Возле старинного Храма Троицы Живоначальной в салон проворно прыгнули двое, протиснулись внутрь салона. Первый, в неброском костюме служащего, с глинисто — зеленым лицом, скосил большими пустыми, жестокими глазами наркомана влево — вправо, осматриваясь; второй, в потертом пиджаке, одетом поверх темной рубашки, с самшитовой тростью, в кепке, надвинутой по самые глаза, скользнул по салону равнодушным взглядом. Никто за ними торопливо не метнулся в вагон, лишь на соседней площадке неуклюже взгромождалась раскрасневшаяся толстуха в фетровой шляпке «клош», способная своими формами привести в неземное восхищение великого Рубенса. Она таращилась по сторонам с тем туповато — философским выражением, какое нередко бывает у русских баб из простонародья. Распахнутую по — домашнему кофту «разлетайку», из — под которой торчала ситцевая рубашка, она даже не озаботилась застегнуть…
Второй из заскочивших в трамвай, двадцать минут назад проделал в туалете неприметной, средней руки, гостиницы «Меркур» — с простенькими меблированными комнатами, у Серпуховской заставы, несколько замысловатых па. Сначала он вставил в рот боксерскую капу, за обе щеки положил ватные тампоны, отчего лицо его приобрело зеленовато — одутловатый цвет, снял рабочую блузу и вывернул ее наизнанку — получился пиджак. На голову он нахлобучил смятую серую кепку с козырьком, закрывающую лоб и глаза. Затем он вывернул брюки — из светлых они превратились в белые парусиновые. Добавил еще несколько несущественных штрихов, окончательно превратившись из полуночного гуляки в серого московского конторщика — «мышонка» с безобидной внешностью. Вся операция заняла у него меньше пяти минут. Теперь внешне он выглядел невыразительно — стертым, будто смазанным.
Оба заскочивших в трамвай уселись в заднем левом углу салона, рядышком уселась толстуха, сонно всматриваясь в хмурые, помятые лица ранне — утренних пассажиров и еле слышно забурчала себе под нос что — то про рынок и про какую — то Аглаю «с под Бронниц, будь она неладна со своими огурцами».
Утро поднималось пасмурное, но теплое, парное, с внутренним солнцем, и было совсем приятно трястись в трамвае.
-Отчего же наша встреча в трамвае? — спросил мужчина в неброском костюме. — Могли бы и пройтись.
-А я не хочу шкандыбать. — неожиданно ответил «кепка», пожимая плечами. — Кстати, шкандыбать — термин специфически южный, заменяющий глагол идти.
-Почему же вы не хотите шкандыбать?
-А у меня ноги не казенные.
Откуда — то из — за угла, из чистеньких тупичков нерабочего Замоскворечья, из — за старинных добротных домов, где из окон, завуалированных маркизетовыми занавесями и дорогими гардинами, рвутся по вечерам звуки цыганских романсов и фокстротов, оголтело вылетел автомобиль. Следом за ним другой, третий, четвертый, — целая свора частных такси. Без предупреждающих сигналов, пьяные и вихляющие задами, голосящие «Алеша, ша! Возьми полтоном ниже!», они пронеслись по сонной Шаболовке. В окне одного из такси можно было разглядеть груду хризантем и женскую фигуру в белом облаке шифона и газа.
-Свадьба. — проворчал лениво «неброский костюм».
-Вижу, что свадьба. — процедил сквозь зубы второй, в кепке и, совершенно неожиданно, рыгнул на весь салон винным перегаром, так, что даже сонная толстуха вздрогнула и, перестав бормотать, опасливо покосилась на него. «Кепка» озорливо ей подмигнул.
-Рановато для свадьбы. — заметил «неброский костюм». — Или загулялись с вечера еще…
-Эх, Москва, Москва, асфальтовая Россия…Бессонная, «колесная» кавалерия выезжает на рассвете…Шуми, мотор, крути Гаврила… — с коротким вздохом сказал «кепка». — Здешние приземистые домики, выстроившись неровной линией кривых переулков, все еще крепко хранят в себе традиции прошлого, вы не находите? Нравы «Растеряевской улицы» с бесшабашной удалью пьяных «молодцов» до сих пор не выветрились здесь и подчас находят своих неуклонных последователей.
-Сочинять не пробовали?
-Пробовал…Плохо получается, одна сплошная беллетристика.
-Да и черт с нею, со свадьбой…- слегка поморщился «неброский костюм». — Когда в подобные переулки начинает делать первые вылазки новый культурный быт, он встречает иногда жестокий отпор «растеряевских наследников».
-Неплохо вы ввернули…
-Лучше — ка ответьте мне на такой вопрос, который мучает меня еще с гимназических времен: почему это утром вкусен кофе со сливками, а после обеда гораздо вкуснее черный кофе?
-Вот, всегда такие вопросы ставьте. — поощрительно хмыкнул «кепка». — Вот это правильно направленная любознательность.
-Так почему же? — настаивал «неброский костюм».
-Вам так и не разъяснили в гимназии? — снова хмыкнул «кепка». — Потому, что утром человек натощак, ему нужно питание, а после обеда он сыт, ему уже питаться не хочется.
-Верно.
-Вы эдаким макаром решили разговор наш завязать?
-Да, нет, просто, к слову…
-Помните, у Иоанна? «В начале было Слово…»
-Слово…А вот святоотеческие труды ведут взыскующую мысль через творение умной молитвы к священнобезмолвию, — и неброский костюм спокойно процитировал, — «Молчание есть таинство будущего века, к подвижнику уже и теперь доносится его весенняя сила», так, кажется, у преподобного Исаака Сирина?
-В Европе в моде другое…По сути дела вся новоевропейская культура в интимнейших основаниях своих антириторична: «В начале было Дело», — так оспаривает евангельский логоцентризм гетевский Фауст.
-Слово в истории рассматривается таперича как стратегия обмана.
-Знаете, я плохо спал накануне…
-Почему? — негромко спросил «неброский костюм».
-Ну, потому что вставать утром было непривычно рано, а ночью ни с того ни с сего начало казаться, что был какой — то виденный во сне, странный и неухваченный, вечерний горизонт…
-Вот — вот…Понимаю…Чудное дрожащее счастье, чем — то схожее с ощущениями детства, с волнением каким — то…
-А кроме того, я подумал еще и о том, что всякая настоящая жизнь должна быть обращением: к чему — то, к кому — то, в кого — то…- подхватил собеседник в кепке.
-Слова, опять слова…Когда перейдем к сути?
-Знаете, бывают такие эпохи, когда жизнью правят фантасты, а люди реальной жизни, отброшенные и смятые, погружаются в царство призраков. — сказал «кепка». — Мечтатели и фантасты становятся реальнейшим оружием судьбы, трубою века, молотом истории.
-У вас сплошь громкие слова. — «неброский костюм» слегка поморщился.
-Обычно такие эпохи потом называются — «великими». — возразил «кепка».
-Слова…Пока мы плетем с вами словесные узоры, витийствуем, а о деле между тем ни слова не сказано.
-Ну, хорошо, излагайте, что вы там нафантазировали?
-Будете слушать? Ведь времени у вас, как я понимаю, теперь предостаточно? Кстати, как вам живется нынче, когда не у дел?
-Не у дел? — фыркнул «кепка». — Выперли меня в отставку, ежели говорить откровенно. Да еще попросили по третьему пункту*. Без пенсиона.
-Обижены?
-Скорее, я огорчен несправедливостью.
-Отставка ваша, как вы сами прекрасно понимаете, — камуфляж.
-Хорош камуфляж, нечего сказать. — сказал «кепка» чуть расстроенным тоном. — Нынче мне никто по телефону не звонит, домой не заходит. Я словно прокаженный стал. Карьеру загубил…
-Все еще помышляете о карьере?
-А что? Хочется благородных помыслов.
-Жизнь так отшлифует, что от всех благородных помыслов не останется и следа.
-Да, не в коня овес. — горестно вздохнув, признался «кепка». — Наверное, не из того теста меня слепили, из которого пекут делателей карьеры.
-Не те дрожжи положили…Но, скажу вам так: генералов пекут из другого теста, не вашему чета…
-Но вас слепили все же из того? То — то, гляжу, присутствие на наших ранних покатушках в трамвае филеров для генеральского камуфляжа? — подмигнул собеседник в кепке и головой повел в сторону толстухи в фетровой шляпке «клош».
-Равно как и то, что вы не поленились загримироваться.
-Дык, не от хорошей жизни. Мне казалось, что я со своим гримом смогу раствориться в толпе, даже малолюдной. Но филеры же так не считают? Небось посмеиваются, глядя на мои увертки?
-Я лишь воспользовался своим служебным положением, подстраховался на всякий случай. — ответил «неброский костюм». — И потом — я же не могу довериться высокооплачиваемому детективному бюро, чьи сотрудники уже потеряли форму и годятся для выяснения амурных шашней и потасовок с квартирными ворами, и то лишь до той минуты, пока им не попортят костюмы. Но не сердитесь, бога ради. Что для вас карьера? Служба представляется вам наиболее острой и интересной из всех иных. Разве не так?
-Да, служба наша требует ловкости определенной, изощренности, хитрости и коварства, и — полного проникновения в настороженную психику врага. — сказал «кепка», нахмурившись. — А враг только кажется притаившимся, расползается по всей России, и, находить его, угадывать и обезвреживать — для этого требуется своего рода искусство.
-Вот видите…
-Ну, а вы сами, как?
-Нынче веду размеренный образ жизни — спокойная, добропорядочная служба, ежедневные прогулки для моциона, добродетельное поведение…А ежели без шуток, то здоровье мое ни к черту. Собираюсь подать в отставку…Откровенно говоря, вы здесь, потому, что мы весьма озабочены некоторыми аспектами деятельности отдельных высокопоставленных чиновников в настоящий момент. Мы уже получили несколько странных донесений об их поведении. Деятельность некоторых чиновников потенциально ставит под угрозу государственные интересы. В данных обстоятельствах разумно принять превентивные меры.
-И, разумеется, избежать ненужной шумихи?
-Отчего же? Может быть, шумиха, правильно организованная и поданная как следует, приправленная политическим соусом, была бы желательна.
-Иными словами, требуется убрать двух зайцев? Я имею в виду неугодных чиновников или одного неугодного чиновника, и разыграть в нужном ключе интригу с далеко идущими последствиями?
-Я бы сказал иначе — нужно разыграть политическую комбинацию. Мы переживаем опаснейший момент. Но чувствуя силы свои, мы спасем Россию от захвата власти людьми, которые все равно удержать в своих руках ее не сумеют. До парламента мы не доросли, а говорильни Земского Собора нам с лихвой хватает.
-Ну — ну…
-Дело государственной важности…
-Государственной важности? — усмехнулся «кепка». — Всего и делов — то: копошиться в доносах, сплетнях и перечитывании чужих писем, и при этом считать, что это дело огромной государственной важности. Это же бесполезное занятие. Ссориться со всеми, нос задирать и слишком высоко залезть? Никакой тут нет государственной важности.
-Я предпочел беседу с вами, ибо думаю, что вам можно доверять. Знайте: ваши начальники затеяли неприятную игру и им нужно дать от ворот поворот. Вы должны помочь.
-Излагайте преамбулу…
-Несколько месяцев тому назад мы получили сообщение о том, что некое высокопоставленное лицо использует свое служебное положение и близость к священной особе государя в личных целях. Ради своих интересов это лицо прибегает к разного рода махинациям. Об этих махинациях стало известно. Неприятность заключается в том, что о них известно не только узкому кругу лиц в России, но уже и за рубежом. И это плохо, потому что заграница намерена использовать высокопоставленное лицо в своих интересах. Речь идет о компрометации государя, его семьи. Подробности дела не очень интересны. Интересен путь, на котором некое высокопоставленное лицо поскользнулось и оставило кучу улик, и кучу дерьма, которое еще предстоит разгребать. Непонятно, почему это лицо их не уничтожило.
-Кучи дерьма?
-Кучи улик.
-Почему вы не вмешались раньше?
-Дорогой мой, вы знаете, как тщательно нам надо работать! Мы намерены пока как можно меньше беспокоить это высокопоставленное лицо. Трудно истолковать все, что мы знаем о делах и планах этого лица. Сырой материал такого рода, как правило, отрывочен и не точен, полон ссылок и намеков, понятных лишь посвященным. Правильное прочтение добытых сведений — ключ работы.
-Вы затеваете сражение…
-Да, сражение. Говоря откровенно, сражение против опасности, грозящей обществу.
-Попросту борьба с невидимками, не так ли?
-Разумеется, мы не бездействуем и собираем информации. — сказал «неброский костюм». — Наше ведомство работает, не покладая рук. Но может быть, мы неправильно ведем бой? Настоящая война ведется не только против привычной угрозы, исходящей с Запада, а против здешних негодяев, которые хотят погубить страну. И вы, как я, хорошо знаете, насколько серьезна угроза именно изнутри. Таков наш вклад в обеспечение охранения порядка. По — моему, он бесспорен.
-Мы, бюрократы, бывшие и действующие, все на одно лицо, не правда ли? «Я искренне и от всей души надеюсь, что совместными усилиями мы добьемся»…, «Мне хочется, чтобы вы верили», «Мы поддерживаем ваши устремления», «Можете положиться…». И тому подобная чепуха, которой и вы, и я, сыты по горло.
-Но все будет и дальше именно так.
-Давайте к делу.
-Извольте.
…Со стороны Александровских казарм на Серпуховском шоссе еле слышно доносились сурны, барабаны, медные, старинной работы «воеводские» набаты — их по традиции вывозили на ежеутреннюю побудку на четырехконных упряжках. Раньше ими подавали общие команды: «вперед», «по коням», «спешиться», «на вылазку», а нынче их медные вопли дополняли общую команду на подъем.
-К делу, так к делу. — покладисто ответил «неброский костюм». — Речь идет о высокопоставленном лице, о генерале Матвееве…
-О Дворцовом коменданте? — уточнил «кепка».
-О нем. Генерал, свежий, молодцеватый бодряк, старинного роду — племени, любитель коньяку, который, и это знают все, ему привозят из Армении, целый Дворцовый комендант…Генерал Матвеев встрял в чертовски грязную и большую аферу. В этом я убежден. Человек, близкий к особе государя и вдруг — бац, оказывается скомпрометированным.
-Дивлюсь я на державу нашу, священную корову, Третий Рим… — сказал «кепка». — То явит похвальную вездерукость, то под самым носом не видит смрадного копошения.
-Матвеев сумел стать человеком незаменимым, неприступным хранителем высших государственных тайн, стоящим как бы над людскими страстями и борьбой партий. Одновременно он ловок и, как говорят в подобных случаях, «пронырлив», может найти общий язык с разными людьми. Перед ним разворачивается все «грязное белье» царской династии и все ее грязные закулисные дела. А ежели генерала за ноздри схватят? Это серьезная угроза, вы согласны? Любая акция, я имею в виду акцию по компрометации столь высокопоставленного лица, играет на руку нашим внутренним и внешним врагам.
-Подоплека дела слишком омерзительна?
-Не то, чтобы…Начну с частностей…Генерал Матвеев, несмотря на высокую должность и близость к государю, получает всего шестьдесят тысяч жалованья в год, но тратятся им тысячи. Супруга генерала никогда не спрашивала, откуда эти деньги приходят, они для нее текут самотеком. Мужа своего она считает простым и добрым, идеалом денежной корректности, и человеком недюжинных дарований. Судя по тому, как без счета даются ей деньги в руки, она приписывает своему мужу некоторую наивность в денежных вопросах.
-Пять тысяч рублей жалованья в месяц не так уж и мало…
-Пойдем дальше…Мысль заняться крупными делами пришла к генералу Матвееву вместе с неожиданным наследством. Старая тетушка, одиноко живущая в Твери, сделала Матвеева своим единственным наследником. Этот необыкновенный подарок вместе с тем создал для Дворцового коменданта большие проблемы. Он обратился к весьма странным консультантам по финансовым вопросам и маклерам с темным прошлым и сомнительными методами. Удивительно, но генерала Матвеева привлекают люди с сомнительной репутацией. Ему всегда нравилось якшаться со сбродом. Матвеев вообще отличается склонностью к общению с живописной, но не внушающей доверия публикой. Вся эта история, — продолжал «неброский костюм», — выглядела очень серьезно и могла привести к нежелательным последствиям. Повсюду могли зашептаться, что генерал Матвеев нуждается в деньгах, что он связался с подозрительными дельцами. Ничего конкретного, но…Разве это совместимо со положением «ближнего человека» государя? Следует сохранить хоть сколько — нибудь добропорядочного. Поэтому мой шеф, не имея привычки позволять ходить себе по ногам, негласно обратился к министру финансов графу Воронцову и просил разрешить провести расследование налогового положения генерала Матвеева, чтобы умерить его пыл. Решено было спустить на генерала фискалов, которым поручили проверить бухгалтерию Матвеева, столь же запутанную, как и его взаимоотношения с миром финансов.
-Что же дала проверка фискалов? То, что они обнаружили, поразит нас всех?
-Кем — то предупрежденный, Матвеев, не моргнув глазом, выплатил дополнительные налоги, и через особый, с согласия государя, погасил задолженность.
-И что же? На этом все?
-Генерал Матвеев оказался замешан в различных незаконных сделках. В частности, в подделке векселей и торговле лесом, на который по суду наложен арест. — вздохнул «неброский костюм». — Одно потянуло и продолжает тянуть другое. Постепенно убеждаясь, что государь постепенно отворачивается от него, и он не может занимать прежнее, достойное его способностей место, генерал Матвеев обратил свои взоры к бизнесу, как говорят американцы…Это стезя, для которой он попросту не создан, в конце концов когда — нибудь погубит его карьеру и ускорит падение. Преследуемый банками и кредиторами Матвеев возомнил себя «лесным королем» и воспарил в мечтах о гигантских по масштабам сделках в лесном деле. Пребывая постоянно в возбуждении, погруженный в поиски ускользающего богатства, Матвеев увлекся разнообразными проектами. Некоторые из них он обсуждал со своими сомнительными компаньонами, друзьями, даже любовницами. Одной из своих подруг он, по доброте душевной, поведал о крупной операции, имеющей целью установление монополии на дешевый древесный материал по всей Кубани и предгорьям Северного Кавказа. Речь шла об изготовлении досок из камыша — несколько заводиков, производящих «камышит» можно было без труда расставить в станицах и близ железнодорожных станций.
-Эта любовница…э, она часом не ваша протеже?
-Как вам сказать…
-Ну, не говорите. После узнаю.
-Он присвоил себе часть выручки с продажи леса из государевых лесных дач. Он арендовал ресторан, в котором имел бесплатный стол. Он снимал для любовниц роскошные апартаменты в гостинице «Медведь» на Кузнецком мосту. Он дошел до того, что для украшения стен в своем кабинете, продал самому себе написанные им самим картины, по цене в три тысячи рублей за каждую. Деньги, разумеется, генерал позаимствовал казенные, из особого рептильного фонда. Кое — что достигло ушей государя. Его величество беседовал с Матвеевым. Целый час, конфиденциально. В конце концов, государь предпочел не выносить «сор из избы» и дело замято. В качестве искупительной жертвы Дворцовый комендант возместил компаньонам какие — то финансовые пустяки.
-Вы приняли меры, чтобы держать эту историю под контролем?
-Дело, хоть и замято, может принять самый неожиданный оборот и у меня нет никакой уверенности в том, что оно будет развиваться в благоприятном направлении. — сказал «неброский костюм». — Могут возникнуть осложнения и препятствия, и у нас не будет никакой возможности разглядеть все поле, просто ничего не успеем увидеть, чтобы предотвратить.
-Могут или возникли?
-Могут возникнуть.
-Москва слухами не полнится, стало быть, вам удается пока пресекать…
-Кое — кто намерен сунуться в это дело, которые ему не подведомственно.
-Простите, не улавливаю…
-Просто давайте вернемся к тому простому факту, что у некоего лица имеется компрометирующая информация против Матвеева. Какая — пока не ясно. Неизвестно. Но известно, что подкоп ведется под генерала Матвеева. У нас на руках подозрения, неясные намеки. В какой момент компромат выстрелит? Непонятно. Смотреть во все глаза, — вот все, что мы можем предпринять в настоящее время. И надеяться, что рано или поздно вскроется истина. Но одно могу сказать — этот кое — кто слишком зарвался. Как бы шею не сломал…
-Знаете, а ведь за все это Матвеева могли бы убрать. — пробормотал, будто бы про себя, «кепка».
-Одним словом…- «неброский костюм» изо всех сил сделал вид, что пропустил реплику собеседника мимо ушей.
-Одним словом, генерал Матвеев идиот. — сказал «кепка». — Это понятно. Дурак. Не понимает последствий надвигающегося скандала.
-Это будет самый большой скандал за последние годы. — кивнул головой «неброский костюм». — Его фотографии попадут во все газеты, его имя будут мусолить везде и всюду, на каждом углу.
-Задача минимум, как я понимаю, — скандала не допустить?
-Да.
-А задача максимум — это развернуть из всего этого порядочную политическую комбинацию? — спросил «кепка». — Итак…Нужна какая — то комбинация. Какая? Нужно мыслить логично. Что такое комбинация вообще? Комбинация сводит к одному знаменателю различные, часто противоположные интересы людей. Надо так их свести, чтобы было для нас приемлемо. Поставить себя на место каждого участника комбинации и заранее все проговорить, продумать, обсудить. Комбинация невозможна, если со всеми говорить вместе и сразу: надо с каждым порознь провернуть, с одним одно. С другим — другое. Когда же соберутся все вместе, воедино, надо говорить еще и третье, новое, совсем не то, что прежде делалось. И каждый участник комбинации будет понимать по — своему, думая, что он только знает настоящую, закулисную сторону дела.
-Именно.
-Убить, извините, свести счеты, но не посредством апоплексического удара или скоропостижной смерти от ветрянки, от этого только ненужные разговоры пойдут, а устранить одиозную фигуру, совершив громкий террористический акт. В самом деле, очень удобно и правдоподобно. И мотив подходящий…
-В каком смысле? — насторожился «неброский костюм».
-Мотивом совершения террористических актов, которые свидетельствуют о противоправительственной цели, бывает политическая месть отдельным государственным деятелям, политикам, высокопоставленным чиновникам за их службу. Террористический акт лежит в основе любой культурной традиции. Мифологический пласт идеологии подразумевает создание сакрализованного пантеона мучеников и героев. Идеология, дорогой мой, одна из возможных точек зрения на мир, которая претендует, чтобы ее воспринимали как единственно верную.
«Неброский костюм» засопел.
-Вы готовы зайти достаточно далеко? Учтите, я не собираюсь тут заниматься утешением вдов и тому подобным. — «кепка» нервно кашлянул.
-Мне известно, что в делах вы человек осторожный и предусмотрительный. — уклончиво ответил «неброский костюм». — Одно дело страхуете другим: одно провалится, другое выйдет.
-Знаете, очень хорошо, что генерал Матвеев решился сделать лесным дельцом.
-Почему?
-У меня есть заготовка, буквально просящаяся в комбинацию.
-Понимаю, что вы зададите мне сейчас резонный вопрос. — сказал «неброский костюм». — Задавайте.
-Задам два резонных вопроса.
-Задавайте два.
-Вы и сами прекрасно знаете, сколько в нашей богом спасаемой державе соответствующих служб? Отчего же сим заниматься приходится вам?
-Нам. Заниматься приходится нам. Это во — первых. А во — вторых, совершенно соглашусь с вами, что для этого необходим труд целого коллектива! В наше время подобные деяния ни в коей мере не являются успехом одиночек, а всегда плодом коллективных исследований. Но вы учтите нынешнее положение вещей. Со дня на день пойдет в Кремле такая драчка, ого — го! Кисель получится!
-Не уверен, что кисель…
-А что же?
-Поскольку живем мы с вами в России, получится вернее всего — водка, бабы, патефон…
-Опять шутите? Ну — ну.
-Нам могут запросто свернуть голову…
-Не исключено.
-Из — за наших комбинаций переполох на Москве может учиниться.
-Переполоха и так хватает.
-Теперь второй резонный вопрос…Кто вас подрядил на это? Ваш патрон? Министр внутренних дел Ромодановский — большая величина. Но он изучен вдоль и поперек. Он на такое не пошел бы.
-Этого я сказать не могу. — произнес «неброский костюм» после паузы.
-Министр не любит, когда ему говорят о неприятном, и я начинаю его понимать. Глубокая философия. Одна из тайн жизни. Ромодановский не может организовать устранение Матвеева по той простой причине, что нет у него людей, способных осуществить такую акцию. Да, ему подчиняется весь аппарат министерства внутренних дел, но довериться было некому. Не государственные мужи составляют руководящее ядро самого ответственного ведомства, не лично преданные Ромодановскому соратники, умеющие хранить тайну, а — талантливые авантюристы, снисходительно взиравшие на шалости подчиненных. Ядро — то существует, и крепкое, но цементируется оно личными связями, взаимными поблажками и обоюдной зависимостью. И, что немаловажно, каждый из «верхов» имеет своего, преданного только ему человека среди начальников секретных служб. Поэтому министр не желает устранения Дворцового коменданта. Да и мужская дружба связывает их, разве нет?
-Матвеев — единственный человек, с которым он общается честно и тепло, не выставляя колючек своего скверного характера. — подтвердил «неброский костюм». — Устранение Матвеева Ромодановскому было бы невыгодно. Оно никак не устраивает Ромодановского — политика. Любой политический эксцесс нависает угрозою над самим Ромодановским, неизвестно ведь, в какую сторону качнется маятник от возможного взрыва страстей в царском дворце.
-Из государевой «Тайной канцелярии»*? Нет? Тогда кто? Лопухин? Знаете, мне не внушают доверия государственные мужи, у которых слишком румяные щеки.
-Это вы верно сейчас подметили. Румяные щеки. Слишком румяные щеки. Чересчур деловит.
-Значит, фон Эккервальде занимается делом Матвеева? — кажется, «кепка» был ошарашен своим собственным предположением. — Понятно, что никто не знает про это.
-Сейчас нам выгодно, чтобы в этом деле было поменьше официоза. И пафоса, навроде того, что мол «у нас длинные руки». Некоторые тайны не сохраняются. Даже у нас.
-Я прошу не забывать, что нынче я всего — навсего маленький человек, а не государственный концерн по извлечению скверны и изводу воровской измены, который имеет возможность ассигновать миллионы на свои нужды.
-Коль к делу государеву пристали, да прикипели, почему бы и дальше не послужить? — примирительно — елейным голосом ответил «неброский костюм». — Можно и без мундира быть на службе. А вам и подавно можно. Вы человек тройной цены.
-Я такие точно речи слыхивал не раз и был к ним глух. Чего ради я теперь должен свое мнение переменить? Что изменилось?
-Только тем и красна жизнь, что стоишь на своем посту.
-Ну, пожалуй, что так…
-Вам карты в руки, как говорится…Всю будущую комбинацию взять под плотную опеку и вести, вести. Вести, вплоть до… — «неброский костюм» оборвал себя на полуслове.
-Вопрос — с кем?
-Подбирать людей всегда трудно. Да, и…нельзя предугадать сопротивление, которое могут вызвать эти инициативы.
-Много людей, вам, полагаю, не понадобится. Один — два надежных человека, не более. Исключительно для технической работы как там у классика? «Итак, нужен мне работник»…
-Повар, конюх, плотник… — насмешливо продолжил «кепка». — Один или два. Не отставники, но, скажем так, не в активной службе, уже или почти отошедшие от дел. Способные. Желательно. Служившие по линии контршпионажа. Желательно, соприкасавшиеся с делами «английского стола», имеющие связи, кое — какие знакомства в околодипломатическом мире. Словом, такие, за кем не было бы никаких больших грехов, и на первый, да и на второй тоже, взгляд, не имели бы ничего общего с рыцарями плаща и кинжала.
-С ответом не тороплю, но было бы желательно, ежели скорее…
-Хорошо. — резко оборвал «кепка». — Хотя я считаю, что спешка может только повредить.
========================
раннее сентябрьское утро 192…* — некоторые иностранные критики заметили в свое время, что хотя многие романы, например, все немецкие, начинаются с даты, только русские авторы, в силу оригинальной честности отечественной литературы — время от времени не договаривают единиц.
Да еще попросили по третьему пункту*. Без пенсиона. — увольнение по решению вышестоящей инстанции без прошения и без пенсии. На такое распоряжение уволенные не могут жаловаться, и все их жалобы, а также «просьбы о возвращении к прежним должностям не должны быть вовсе принимаемы к рассмотрению, но оставлены без всякого действия и движения». Увольнение по третьему пункту обратилось в выдачу чиновнику «волчьего паспорта». Мера применялась только к чиновникам неспособным или неблагонадежным и не могла быть применяема к чиновникам способным и нравственно безупречным, если они почему — либо неугодны начальству или если именно их нравственная порядочность служит помехою каким — либо неблаговидным расчетам начальства. На деле третий пункт применялся сравнительно редко.
Из государевой «Тайной канцелярии»*? — Тайная канцелярия — орган политического сыска в России, в обязанности которого входило разбирать приходящие на имя государя челобитные и осуществлять общий надзор над административным, военным и дипломатическим аппаратом. Помимо этого, канцелярия занималась политическим сыском и контрразведкой — наблюдением за чиновниками, действующими политиками, представителями средств массовой информации, промышленниками, банкирами, с целью выявления измены, а также борьбой с наветами на государственную власть и контролем за целевым расходованием финансов.
