Старый Париж и старая Москва (автор — С. Н. Марочкин)
Все знают, что Москва — сердце России и символ страны, которую иностранцы называли Московией. Таким же символом Запада в глазах русского человека до недавнего времени был Париж. Различие облика Старой Москвы и Старого Парижа отражало разницу традиционных русской и западноевропейской градостроительных культур.
Города существуют не только в пространстве, но и во времени. Любой сколь — нибудь старый город — это тень прошлых эпох, от которых на земле сохранились лишь осколки. Нынешняя Москва — это город Лужкова и Брежнева, в меньшей степени — город Хрущева и Сталина, то есть город, почти целиком выстроенный после 1917 года. Нынешний Париж — это город Жоржа Помпиду и барона Османа, то есть город 2-й половины 19 — начала 21 веков. Сталинская Москва — это попытка воспроизвести созданный бароном Османом Париж начала 20 века: парк Горького — это сталинский Тюильри, а ВСХВ-ВДНХ-ВВЦ — это сталинский Версаль. А что было до этого, в эпохи, от которых в Москве остался Кремль, а в Париже — выполняющий функцию Кремля остров Сите? Путеводители описывают великолепные памятники архитектуры, но мы плохо представляем город, в котором жили обычные люди. Старейшие дома — не считая церквей и городских укреплений — сохранились в Москве от рубежа 15 — 16 веков, в Париже — от 14 века.
Питерские называли Москву "большой деревней". Действительно, Санкт-Петербург был единственным русским городом, похожим на Западные города 18 — начала 20 веков, а Москва вплоть до 1917 года оставалась типичным русским городом, воплощающим "русский дух" — дух времени и дух места. Западные города — это скученность, рост вверх. Русские — это простор, даже в Питере "дистанции огромного размера".
Ядро традиционного русского города — Кремль, точнее — Кремль-город. Древний панорамный план Московского Кремля называется "Кремленград". Город по-русски — это поселение, имеющее ограду, то есть укрепления. Например, Соловецкий монастырь официально именуется "Соловецкий кремль". В небольшом городе Кремль (Детинец, Кром, Кремник) — это единственная укрепленная часть, в крупных городах постепенно строились укрепления вокруг окружающих Кремль посадов. В любом Кремле, кроме усадьбы Государя или его наместника-воеводы располагался городской собор с усадьбой настоятеля, а в городе — центре епархии — двор архиерея (Владычный двор), центральные или местные государственные учреждения — приказные палаты, но большую часть любого Кремля занимали усадьбы горожан разного достатка. Нередко в Кремле находились "осадные дворы" — небольшие участки, принадлежащие зажиточным семьям, чьи основные усадьбы стояли вне укреплений. То, что именуют "Кремлями" в Ростове-Ярославском и Вологде — это только укрепленные архиерейские дворы, подобные Патриаршим палатам Московского кремля. Они занимали лишь небольшую часть прежних несохранившихся Кремлей и подобны скорее западноевропейским замкам.
Западный замок — это как правило только жилье сеньора, хотя внутри него обязательно имеется капелла, например, изумительная парижская Сен-Шапель. Замок всегда находится на окраине города — чтобы иметь возможность контакта с внешним миром при восстаниях горожан против сеньора. Вспомните, что в средневековом Ревеле, который эстонцы называют "Таллин", то есть "датский город" — город, где живут не эстонцы — замок и город противостоят друг другу укреплениями, более мощными, чем направленные против внешнего противника. Если город расширялся и строили новый пояс укреплений — строился новый замок, выходящий на новый периметр. В Париже было три последовательно возникших замка. Древнейший, занимавший оконечность острова Сите — нынешний Дворец Правосудия. Он возник на месте дворца древнеримского наместника, когда городские укрепления охватывали только островную часть. Сите — это по-французски "город", как и английское Сити, а однокоренное итальянское слово Цитадель — маленький город, то есть имеющий собственные укрепления и входящий в состав большого — превратилось в русский Китай-город. Сите, долго сохранявший собственные укрепления, включая предмостные — Шатле, подобные московской Кутафьей башне, напоминал русские Кремли: кроме королевского замка и высших государственных учреждений, на нем находился городской собор — Нотр-Дам и до сих пор осталась жилая застройка. Когда в конце 12 века один из величайших королей Франции — Филипп 2-й Август — Государь, который был для Франции тем же, чем были Иван Калита для Руси и Дэн Сяопин для Китая — выстроил новые городские стены, то появился и новый замок — Лувр, остатки которого сохраняются в подземном археологическом разделе современного музея. А в конце 14 века, вместе с поясом стен Карла 5-го, выстроена Бастилия, разрушенная революционерами в 1789 году.
Важнейшие составляющие и городской структуры, и образа города — храмы. Русские церкви обычно не очень большие, зато их очень много: в средних городах — десятки, в Москве — сотни. Легендарные "сорок сороков" вполне реальны, если помнить, что в каждой церкви несколько престолов. Приход каждой церкви в русском городе включал несколько десятков дворов-домохозяйств, или домосемейств. В средневековом Новгороде при 5 тысячах дворов — 5 концов по 1000 дворов — было около 100 церквей. Много церквей — это повседневное общение со священником, вот откуда "Святая Русь", это массовая грамотность — вспомните новгородские грамоты, начиная с 11 века. Это "на каждом шагу прекрасный вид" — в старых русских городах все дороги вели к Храму. Чем ближе к центру — тем теснее стояли церкви, а в центре был Кремль с кустом церквей и башен, возглавляемых Соборной колокольней, подобно Ивану Великому в Москве. Старый русский город — это образ райского града — Небесного Иерусалима, это икона, исполненная средствами архитектуры и градостроительства.
На Западе даже такие значительные города, как Рига или Краков имели большой собор, пару приходских церквей и пару монастырей, мужской и женский. Там было нормальным, когда в собор помещалось все население города. Даже в Париже собор Парижской Богоматери, вмещающий 10 тысяч человек, был рассчитан на большую часть населения города до его расширения при Филиппе 2-м Августе. То есть на Западе духовенство стояло гораздо дальше от народа, чем у нас. Западнохристианские средневековые храмы были видны скорее за пределами города, чем с его узеньких улочек, вблизи воспринимался только один из фасадов. Наши храмы всегда рассчитаны на круговой обзор с любых дистанций как цельный объем.
Улицы в русских городах всегда были шире, чем на Западе, а так как русская застройка была ниже, то наши города выглядели несоизмеримо просторнее. Конечно, ширина московских улиц в 12 сажен — около 25 метров, а переулков в 6 сажен долго оставалась провозглашенным начальством идеалом, второстепенные улицы русских городов были подобны проездам нынешних садоводческих товариществ, но в Париже и сейчас сохранились переулки по полтора метра шириной, переулки по 3-4 метра далеко не редкость, ширина в 8 метров нормальная, а 15 метров — это крупнейшие улицы центральной части Парижа и очень много для провинциальных городов.
В средневековой части Парижа частично сохранилась прямоугольная планировка древнеримской Лютеции, связывающая остатки амфитеатра и руины терм, перестроенных в подворье великого Клюнийского монастыря — ныне музей Клюни. Античные улицы пересекают остров Сите, где на месте храма Юпитера Капитолийского стоит собор Нотр Дам, а затем ведут к Центру Помпиду. Но между ними раскинулась запутанная сеть средневековых переулочков, в которую врезаны квадратные и круглые площади 17 века, соединеные проспектами, прорубленными при Наполеоне 3-м.
Москва чуть ли не единственная из старых русских городов сохранила средневековые изломанные улицы, в остальных городах они были выпрямлены при Екатерине Великой, при восстановлении городов после многочисленных пожаров. В Москве было так много каменных домов, что планировка сохранилась даже после 1812 года, а почти целиком деревянные провинциальные города можно было перепланировать заново. Поэтому в провинции улицы обычно не только прямые, но и шире, чем в исторической части Москвы. Широкие улицы — одна из противопожарных мер. Но изломанные московские улицы не только вписаны в рельеф, но и снижают скорость ветра — а это также препятствует распространению огня. При движении по московским улицам на каждом изломе возникала новая вертикаль — церковь или башня Кремля, эта игра вертикалей работала до массового сноса церквей при Сталине и Хрущеве и до застройки видов на Кремль при Лужкове.
Площади в любом городе делятся на соборные и торговые. Площади перед храмами в средневековом Париже были совершенно не похожи на современные, они были такими же крохотными пятачками перед входом в собор, какие сохранились в Кольмаре, Бурже, Отене. Фасад собора невозможно было окинуть взглядом, собор нельзя было обойти кругом — все вокруг было плотно застроено. Наши храмы всегда воспринимались целиком, объемно. Крестные ходы на Западе всегда происходили внутри храма. а у нас обычно вокруг него. Площади перед нашими храмами, в сравнении с западноевропейскими, казались громадными — такими же, какими стали в Париже лишь в 19 веке. Соборную площадь Кремля, где были главные храмы страны, окружали Большой Кремлевский дворец русских Царей и палаты Патриархов.
Торговые площади на средневековом Западе — замкнутые пространства, со всех сторон окруженные высокими домами. В первом этаже обычно устроены аркады, как сейчас на площади Вогезов, одну из сторон главной торговой площади города занимает Ратуша — по-французски Отель де Виль. Великий торг Москвы — Красная площадь — это плацдарм Кремля, пространство, оставленное незастроенным в противопожарных и оборонительных целях. Это была самая большая площадь Европы. Спасская башня Кремля, надстроенная в 1625 году англичанином Кристофером Халовеем в стиле, переходном от готики к ренесансу, повторяет в грандиозном масштабе башни североевропейских Ратуш. Она стала одной из красивейших башен Европы. А над воротами Спасской башни была икона Спаса Смоленского, повторявшая образ Спаса Халкидиса с главных ворот Большого Императорского Дворца в Константинополе. На месте Исторического музея стоял Земский приказ, и по архитектуре, и по функциям также повторявший западноевропейские Ратуши.
На Красной площади, кроме торговых рядов, стоявших на месте нынешнего ГУМа, возвышается великий храм — Троицко-Покровско-Иерусалимский, именуемый в народе Василием Блаженным — памятник многовековой борьбе с "поганою Ордой". В большие праздники вся площадь превращалась в храм под открытым небом, где собирались десятки тысяч человек, на этих богослужениях храм Василия Блаженного служил алтарем, а Лобное место — амвоном. Второй храм, Казанский собор — памятник борьбе против агрессии католического Запада, построенный после освобождения Москвы от польско-литовских интервентов. Храмы-памятники общенародной борьбе построены на главной торговой площади — там, где собирался весь народ. В Новгороде на Великом торгу собиралось Вече — народное собрание, но и в Москве Царь выходил к народу на Красную площадь, и в случае "непопулярных реформ" ему могли запросто "оторвать пуговицу".
Застройка средневекового Парижа почти не сохранилась, остались лишь единичные дома 14 — 16 веков. Она была такой же, как и в других, гораздо лучше дошедших до нас средневековых городах Запада. Площадь домовладений была гораздо меньше, чем у нас. Протяженность фасада западноевропейского средневекового дома обычно от одной (!) до трех оконных осей, высота дома до четырех этажей, да еще чердачный этаж в щипце-фронтоне, за домом крохотный дворик — как световой колодец. Интересно, что на фотографиях середины 19 века в старом Нью-Йорке, от которого теперь ничего не осталось, большинство домов тоже имеют три окна по фасаду и высоту в четыре этажа. Такой же стандарт, "три на четыре", обычно имеют современные европейские сблокированные дома, таунхаузы.
Часто второй этаж нависал над первым, а третий — над вторым. В городе Труа сохранилась средневековая Кошачья улица, шириной на уровне нижнего этажа в полтора метра, а на уровне верхнего — в полметра. Помните "Снежную королеву" Андерсена, где дети могли протянуть руки из окон с разных сторон улицы? Разумеется, в такие улочки никогда не проникало солнце. Зато они явно вдохновили нынешних московских градостроителей на "уплотнительную застройку".
Нынешний Париж сплошь каменный, и именно такими мы привыкли представлять западноевропейские города, но до 17 — 18 веков он, как и все города севернее Альп, был сплошь фахверковым — дома имели выходящий на фасад деревянный каркас с глинобитным заполнением.
В Старой Москве, как и везде на Руси, нормальная площадь городского домовладения четыре сотки. На окраинах, за пределом городских укреплений, участки крупнее, а в центре крупные домовладения были лишь у зажиточных и знатных — "лучших людей". В Париже дома стояли на красной линии улицы, у зажиточных владельцев они выстроены вокруг участка, а в Москве до 18 века их чаще ставили в глубине участка, на улицу выходили заборы и подсобные постройки, обязательно каждый двор имел ворота. Русский дом чаще всего двухэтажный, нередко с надстройкой-теремом, в 18 — 19 веках с мезонином. И по современным опросам люди охотнее всего хотели бы жить в двухэтажных домах. Двор был обстроен сараями, конюшнями, кухнями. В домовладениях покрупнее часто было два двора, передний и задний.
По современным опросам, 2/3 жителей России хотели бы жить в односемейном доме с приусадебным участком, это способствовало бы и повышению рождаемости. Сейчас так живут 80% жителей США и 60% жителей Франции. Современная "одноэтажная Америка" и "малоэтажная Европа", эта ЦИВИЛИЗАЦИЯ ПРИГОРОДНОГО ТИПА, сторонниками которой на Западе были градостроители-дезурбанисты конца 19 века, а у нас — великий русский экономист Чаянов, поразительно похожа на ТРАДИЦИОННЫЙ РУССКИЙ ГОРОД. К сожалению, если современное поселение на Западе, с отдельно стоящими односемейными домами с участками, повторяет старинные русские, то сейчас в СССР-РФ господствуют многоэтажные многоквартирные дома, а доктрина "уплотнительной застройки" порождает и небывалые раньше в России улицы-ущелья, ширина которых меньше высоты домов. Запад перенял лучшее, что было у нас, а у нас насаждается худшее, что было на Западе и от чего сам Запад отказался.
Русские дома долго были почти сплошь деревянными: камня у нас мало, а кирпич дорог, да и жить в нашем климате в деревянном жилище и теплее, и гигиеничнее, и дров меньше надо. К началу 18 века в Москве было около 10 % каменных домов, к 1812 году около трети. Много было каменно-деревянных домов, когда нижний этаж, а в богатых палатах и второй, парадный, были кирпичными, а верхний — деревянный. Это соединяло гигиенические преимущества деревянных домов с огнестойкостью кирпичных. С 18 века и кирпичные, а нередко и деревянные дома стали штукатурить. Это придавало им более "регулярный" европейский вид, а заодно защищало деревянные дома от распространения пожаров.
Француз маркиз де Кюстин обратил внимание, что в России каждую весну всё подмазывают и подкрашивают. Но во Франции в 19 веке дома вдоль основных улиц имели фасады сплошь из натурального камня, которого там много, каждый город имеет свой цвет, потому что построен из местного камня. А у нас прикрывали штукатуркой дерево или кирпич. Вспомните, в Москве на углу Кузнецкого моста и Рождественки стоит здание банка, облицованное натуральным камнем: нижние этажи — розовым, верхние — желтоватым. Насколько же оно красивее соседних оштукатуренных!
Коренным отличием русских городов от западноевропейских была не только просторность, но и обилие зелени. Любой старинный русский город — это город-сад. В каждом домохозяйсстве был сад-огород, деревья росли на площадях, на церковных участках, в долинах рек и ручьев. Может показаться удивительным, но средневековые русские города были чище и благоустроеннее западноевропейских. Сейчас в Париже отличное замощение улиц и тротуаров, на каждом шагу урны и скамейки, город сверкает чистотой, которую поддерживают трудолюбивые "афрофранцузы". Но раньше улицы были немощенными, и город утопал в грязи. Когда в Париже не было канализации, жители выплескивали отходы прямо в окна, на головы зазевавшихся прохожих. А в Москве деревянные мостовые существовали с 10 века, раньше первого дошедшего до нас упоминания города. Все, что могло гореть, шло в печку, а все, что могло гнить — в огород, на удобрение. На Руси просторность города, обилие света, воздуха и "прекрасные виды" были защищены юридически: мы унаследовали от Византии "Закон градской", согласно которому в Константинополе под страхом штрафа и сноса запрещалось застраивать "прозоры" — виды на море из окон соседей. Охранялось то, что сейчас называется видеоэкологией. Как нам не хватает этого Закона в эпоху "уплотнительной застройки"!
Средневековье и у нас, на Руси, и на Западе равнодушно к симметрии. Даже в храмах симметрия не слишком соблюдалась, достаточно было живописной уравновешенности, а в жилых постройках и подавно. Разница между средневековым зодчеством и архитектурой классицистических стилей, начиная с ренессанса, — такая же, как между естественно растущим живописным деревом и регулярным правильным кристаллом. Как писал идеолог архитектурного романтизма, великий русский писатель Н.В.Гоголь, "зодчий был педант, и требовал симметрии, хозяин — удобства". Средневековая архитектура во Франции и на Руси, с свободной живописной композицией, составленная из объемов разной величины, каждый со своей высокой крышей, с причудливыми порталами дверей и наличниками окон, с башенками и высокими дымовыми трубами, была гораздо больше похожа друг на друга, чем и та, и другая — на архитектуру "нового времени". Но во Франции зодчие — педанты восторжествовали на сто лет раньше, чем в России: у них к началу 17 века, у нас при Петре.
Плотность населения в русских городах была примерно втрое ниже, чем в западноевропейских: у нас около 150 человек на гектар, у них до 500. Военная угроза была на Западе гораздо серьезнее, чем у нас: там, где все воевали против всех, города были зажаты мощными каменными укреплениями. А у нас часто удовалось обойтись гораздо более дешевыми деревянно-земляными, поэтому города не были так стеснены в своем росте.
При переходе от средневековья к новому времени на месте снесенных городских укреплений возникали бульвары. Само это слово означает сквер, возникший на месте городской стены — название, сходное с московским Садовым кольцом, также возникшим на месте земляных валов. То есть, Бульварное кольцо — это по-французски, а Садовое — то же самое по-русски. Правда, в отличие от Москвы, в Париже большинство средневековых стен было поглощено застройкой, не оставив после себя бульваров.
Как и везде, в Париже в 17 — 18 веках укрупняется масштаб. Создаются новые большие регулярные площади, первая из которых — площадь Вогезов, в центре площадей ставятся конные статуи королей. Через Сену возводятся каменные мосты, с которых открывается вид на город (старые мосты были застроены домами по обеим сторонам, между которыми проходила узенькая улочка). Вместо городских ворот появляются Триумфальные арки. На месте замка Лувра возводится грандиозный дворец, рядом с ним появляется большой Тюильрийский парк, к западу от него раскрывается к Сене площадь Согласия. На южной окраине города появляется Люксембургский парк. К юго-западу от средневекового Парижа сооружается огромный комплекс Инвалидного дома с большим собором, а еще дальше Военная школа с необъятной площадью для парадов. Меняется архитектурный стиль — доминирующий эмоциональный настрой: на смену рвущейся в небо готике приходят уравновешенные ренессанс и классицизм, изредка — вычурные барокко и рококо. Появляются замощенные улицы, уличные фонари, водопровод и канализация. Париж средневековый превращается в Париж блистательный.
В Париже увеличивается размер домовладений, протяженность фасада нормального парижского дома увеличивается втрое (скупаются несколько средневековых домовладений). Новые дома строятся исключительно каменными, вместо щипцовых завершений, придававших улицам колючий силуэт, появляются мансарды над горизонтальными карнизами. Строится много домов с воротами в центре симметричного уличного фасада, ведущими во внутренний дворик. Часто ворота зажаты между двумя флигелями, дом П-образно окружает маленький дворик. Такими бывают и особняки (по-французски отели), и многонаселенные доходные дома для жителей разного достатка. В богатых особняках двор-курдонер, окруженный П-образными корпусами, отделен от улицы высокой оградой — почти всегда глухой, с воротами в центре, подобными триумфальным. На угловых домах в 16 — 18 домах нередко устраивали висячую башенку-эркер, придающую дому дополнительную живописность и обогащающую облик улицы.
В Париже нижний этаж почти никогда не бывает жилым. Во французском языке, как и в английском, и в немецком счет этажей начинается с нашего второго, а нижний имеет статус подклета — подсобного, обычно он используется под магазины, кафе, конторы. На больших площадях вдоль нижнего этажа обычно идет аркада-галлерея, на которую опираются верхние этажи, как это было на торговых площадях средневековых городов.
Средневековая Москва представляла собой нынешний Суздаль, увеличенный в 20 раз. В 18 веке, оставаясь после основания Петербурга хоть и первопрестольной, но заштатной столицей, Москва сохраняла репутацию заповедника "русского духа". Укрупнение масштаба затронуло лишь крупнейшие общественные здания, вроде Сената и Университета, "полудворцы" знати и богатых купцов, да вновь возводимые большие храмы, такие, как Климент на Пятницкой и Мартин (Мартын) на Таганке. Гораздо выше стали новые колокольни — трехярусные, со шпилями. На месте Немецкой слободы возникает новый аристократический район, Лефортово, с дворцово-парковыми ансамблями вдоль Яузы. По коронационной дороге Тверская (дорога из Питера) — Кремль — Лефортово возводится цепочка Триумфальных арок, из которых до 20 века дожили Красные ворота. Пышное и жизнерадостное Елизаветинское барокко вполне вписывается в дух древнерусской архитектуры, а мягкий Екатерининский классицизм добавляет больше "дисциплинированного изящества". Улицы замощались уже не деревом, а булыжником. Строится Мытищинский водопровод, с совершенно античным акведуком через Яузу, а до потребности в общегородской канализации ещё далеко.
Если в допетровской Москве на красную линию улицы выходили чаще заборы с воротами и служебные постройки, то теперь дома повернулись к улице лицом — все больше домов стало выходить на красную линию, но высота у них как и раньше, в "два жилья". К концу 18 века получили распространение антресольные этажи, когда на главный, уличный фасад выходят высокие парадные комнаты, а на заднем им соответствуют два низких. Вместо "вышек"-теремков появляются мезонины, а в богатых домах башенки-бельведеры. Стоят дома так же просторно, как и прежде, с "прозорами", открывающими прекрасные виды. Ворота иногда имеют форму триумфальной арки, даже трехпролетные, но чаще всего это два пилона, прорезанные калитками.
С начала 18 века все больше московских домов имеют симметричный фасад, начиная с Лефортовского дворца появляется трехчастная композиция из большого центрального корпуса и меньших одинаковых боковых, таким станет и построенный в 1780-е годы "самый красивый дом Москвы", баженовский дом Пашкова на Моховой. В домах поменьше симметричный главный корпус имеет один флигель, между ними — ворота. Дворы-курдонеры, окруженные П-образными в плане флигелями, в Москве гораздо просторнее, чем в Париже. Если в Париже передние ограды почти всегда глухие, то в Москве чем богаче дома, тем чаще ограда ажурная: опять русская тяга к открытости и простору, желание создать еще один "прекрасный вид" — подарок городу. По наблюдению Стендаля, бывшего в Москве в 1812 году с армией Наполеона, богатые дома-"полудворцы" в допожарной Москве были гораздо больше и богаче, чем в Париже.
После пожара 1812 года Москва восстанавливается в мужественно-героическом стиле ампир. Плотность и высота застройки вырастают мало, но прибавляется величественности и организованности. Вокруг Кремля возникает ансамбль центральных площадей, подобных императорским форумам Древнего Рима, ведь "Москва — Третий Рим". Эпоха ампира заканчивается со строительством нового главного собора города, Храма Христа Спасителя, и нового Большого Кремлевского Дворца уже не в классическом, а в национально-романтическом стиле, вызывающим воспоминания о Средневековой Руси и Византии, о "Втором Риме" — Константинополе. Вплоть до второй половины 19 века Москва остается похожей больше на Суздаль, чем на Петербург и Париж. Облик Москвы середины 19 века запечатлен в фотоальбомах, изданных замечательным русским меценатом, богатым купцом Николаем Александровичем Найденовым.
Петербург, выстроенный на "немецкий лад", всегда занимал пограничное положение между Россией и Западом не только географически, но и в культуре. При Петре он стремился походить на Амстердам, при Екатерине — на Дрезден и Стокгольм, а в Пушкинское время вышел в основные соперники Парижа, так что в середине 19 века, при Наполеоне 3-м и бароне Османе, уже Парижу пришлось догонять Питер. Но в сравнении с остальными русскими городами он был слишком иным, поэтому выдающийся русский историк Владимир Махнач назвал Петербург "аппендиксом русской культуры". А Москва почти до 1917 года оставалась традиционным русским городом в его наиболее полном развитии.
